Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособие. Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособ. За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире

• Название: За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире
• Анкор: Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособие.doc
• Дата: 13.12.2017
• Размер: 3.39 Mb.
• Имя файла: Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособ.doc
• Тип: Документы; #11277
• Категория: Социология. Политология
• страница: 28 из 49

Деструкция стоимости со стороны производства

В течение долгих веков сфера производства оставалась тем «царством необходимости», которое в полной мере отражало господство внешнего мира над человеком. Противопоставив себя природе, человек на протяжении столетий занимался ее «покорением», чтобы в эпоху, ознаменованную, казалось бы, его полным торжеством, осознать необходимость не подчинять себе внешний мир, а подчиняться своей внутренней природе. Модернизируя методы и формы создания материальных благ, он обнаруживает, что целью и ориентиром его развития является не вещное богатство, а совершенствование сущности, позволившей св. Фоме Аквинскому определить людей как пограничных между природой и Господом существ¹². Однако прошедшие века не оказались напрасными, ибо без них мечты человека о развитии собственной личности остались бы столь же иллюзорными, как и стремление выйти за рамки материального производства. Именно технологи ческое развитие, особенно радикальное в последние десятилетия, обеспечило необходимые и достаточные предпосылки для изменения системы человеческой мотивации, параллельно с совершенствованием которой происходило и формирование условий для преодоления стоимостных отношений.

Рассматривая сферу производства, мы сталкиваемся как с материальными, так и с нематериальными предпосылками преодоления стоимостных отношений. Основная из материальных предпосылок связана с утратой возможности квантификации издержек в результате распространения нередуцируемой к простому труду деятельности как главного фактора современного хозяй

ства. Нематериальные проявляются в мотивации деятельности человека, стирающей грань между свободным и рабочим временем, между активностью по необходимости и деятельностью, порождаемой стремлением к самосовершенствованию. Мир современного человека как субъекта производства уже не противостоит его самосознанию как потребителя или как свободно развивающейся личности; такая трансформация обусловлена в первую очередь структурой общественного хозяйства, новым соотношением прежних и неизвестных ранее факторов производства.

Становление новой структуры общественного производства

Хозяйственная история ХХ века — это история выхода человечества за пределы индустриального строя в частности и материального производства в целом. Решительное ускорение в динамике этого сложного процесса и перегруппировка его движущих сил пришлись на последнюю треть нашего столетия, ознаменовав собой самую масштабную из пережитых человечеством социальных революций и начало конца стоимостных отношений.

С конца XIX столетия в экономике наиболее развитых стран вполне четко стала проявляться тенденция сокращения доли материального производства в целом и его наиболее примитивных форм в частности. Так, если в США в 1869 году около 40% валового национального продукта создавалось в сельском хозяйстве, то в 1918 году этот показатель снизился до 14%, а сегодня составляет не более 1,4%¹³. Еще более очевидны изменения в структуре занятости: если в середине прошлого столетия до 60% рабочей силы было занято в аграрном секторе, то ныне этот показатель не превосходит 2,7%¹⁴. Процессы, развернувшиеся в американской экономике в межвоенные годы, по окончании Второй мировой войны проявились и в европейских странах: в Германии и Франции с 1960 по 1991 год доля занятых в сельском хозяйстве уменьшилась с 14,0 до 3,4 и с 23,2 до 5,8%¹⁵; в добывающих отраслях, доля которых в валовом национальном продукте стран ЕС сегодня не превышает 3%¹⁶, занятость сократилась более чем на 12% только за последние пять лет¹⁷.

Однако подобные легко прослеживаемые тенденции наблю-дались до середины 70-х годов лишь во взаимной динамике первичных секторов хозяйства и сферы услуг. Собственно же про-мышленное производство оставалось фактически на одних и тех же позициях как по числу занятых, так и по его доле в валовом национальном продукте, составлявшей от 21 до 23% в США¹⁸ и около 20% в странах ЕС¹⁹; в начале 90-х годов суммарная доля как первичного, так и вторичного секторов в постиндустриальных державах стабилизировалась на уровне 30—32% их валового национального продукта²⁰, а занятость в них колеблется в пределах 25—30% общей рабочей силы этих стран. Масштабы же сферы услуг постоянно росли: составив более половины ВНП США в cередине 50-х годов, третичный сектор обеспечивает сегодня более 73%²¹; в ЕС на его долю приходится около 63% ВВП и 62% от числа занятых, а для Японии эти цифры составляют 59% и 56%²².

Однако развитие сферы услуг, которое имело место до середины 70-х годов, не дает, на наш взгляд, возможности говорить о нем как о непосредственной материальной предпосылке преодоления стоимостных отношений. В тот период третичный сектор развивался не столько за счет новых факторов производства, сколько в связи с сокращением спроса на продукцию первичных отраслей; в таких условиях стал происходить быстрый переток труда и капитала в сферу торговли, обслуживания, обществен ного питания и другие подотрасли сферы услуг, где могли быть использованы не отличавшиеся высокой квалификацией бывшие работники традиционных отраслей промышленности и сельские жители. Эта ситуация отражается и в статистике: несмотря на то что в сферу услуг включаются такие отрасли, как образование, здравоохранение, финансовые услуги и т.д., требующие высокой квалификации и характеризующиеся высокими производствен ными результатами, средняя производительность работников третичного сектора снижается. Если в 1960 году в США она составляла 77,5% аналогичного показателя в промышленности, то в

1992 году опустилась до уровня ниже 70%, и темп нарастания разрыва становится все быстрее²³.

На наш взгляд, эти и некоторые иные данные свидетельству ют, что тот этап трансформации структуры производства, который завершился к концу 70-х годов, был этапом преобразований, управлявшихся потребительскими предпочтениями. Они заключались в стремлении людей к максимизации и совершенствованию потребления даже ценой использования гигантских ресурсов в отраслях, не обнаруживавших высокой производительности.

С середины 70-х годов начался новый этап, принципиально иной характер которого обусловил проявление целого ряда очевидных признаков кризиса традиционных стоимостных оценок. Основными легко наблюдаемыми чертами этого периода стали, с одной стороны, абсолютное сокращение занятости во всех отраслях промышленности и, с другой стороны, быстрое ускорение роста тех секторов сферы услуг, которые могут быть отнесены к так называемой «информационной» составляющей общественного хозяйства.

Первый из отмеченных процессов принимает различные, иногда более, а иногда менее заметные, формы. Наиболее очевиден тот факт, что в 70-е годы во всех развитых постиндустриаль ных странах относительно одновременно (в ФРГ с 1972 года, во Франции с 1975-го²⁴, а в США — с 1979-го) началось абсолютное сокращение занятости в промышленности. Только между 1980 и 1994 годами в США оно превысило 11%²⁵. Не столь очевидными оставались как то обстоятельство, что еще более быстрыми темпами снижалось количество работников, непосредственно занятых в производственных операциях (их доля в рабочей силе США в начале 80-х годов составляла чуть более 12%²⁶, а в начале 90-х опустилась до уровня менее 10%²⁷), так и то, что такое снижение тем выраженнее, чем масштабнее само производство (как пока

зали расчеты Т.Сакайи, на промышленных предприятиях, применяющих труд более ста работников, непосредственно производственными операциями заняты не более 60% персонала, но этот показатель падает до 55% на предприятиях с числом занятых более тысячи²⁸). Отсюда следует, что вторичный сектор становится производителем не столько материальных благ, сколько информации и технологий, и это радикально меняет как направления, так и структуру потоков материальных благ и услуг.

Другой процесс непосредственно связан с развитием «информационной экономики». Это понятие возникло в конце 50-х годов, и уже в начале следующего десятилетия некоторые авторы оценивали долю «knowledge industries» в валовом национальном продукта США в пределах от 29,0% ²⁹ до 34,5% ³⁰. При всей условности подобных подсчетов нельзя не видеть двух тенденций, меняющих лицо современного производства. Во-первых, в течение последних 25 лет наиболее «знаниеемкие» отрасли сферы услуг (часто выделяемые в так называемые «четвертичный» и «пятеричный» секторы и включающие в себя здравоохранение, образование, исследовательские разработки, финансы и страхование и т.д.) обнаруживали самые высокие темпы роста занятости (так, в середине 90-х годов только в бизнес-услугах в США было занято 6 млн. человек³¹ — почти столько же, сколько во всей строительной индустрии, применявшей труд немногим более 7 млн. работников³²). Во-вторых, началось формирование отраслей, специфическим образом сочетающих формы материального производства и услуги на базе использования высоких технологий: речь идет о производстве программных продуктов, телекоммуникационных услугах и т.д. В 1994 году информационные услуги обеспечили около 10% внешнеторгового оборота развитых стран³³; при этом объем рынка коммуникационных услуг достигает почти 400 млрд. долл., из которых на долю Соединенных Штатов приходится 41%³⁴, а сумма продаж информационных услуг и услуг по обработке данных составила в 1995 году 95 млрд. долл.³⁵, три четверти которых также приходятся на долю США³⁶. Подобные примеры можно продолжить.

Данный этап модернизации структуры общественного производства существенно отличается от предшествующего. На этот раз источник развития сферы услуг связан не столько с изменяющи мися приоритетами потребителей, сколько с перестраивающими ся потребностями самого производства. Сдвиги последних десятилетий отражают радикальные изменения не только в соотношении факторов производства, но в характере деятельности и мотивации его субъектов.

Таким образом, мы наблюдаем две ступени совершенствования структуры общественного хозяйства и, соответственно, развития стоимостных отношений. Первая знаменует собой достижение экономикой, основанной на стоимостных оценках, предела ее внутренних возможностей: с распространением принципов воспроизводимости и массовости на большинство потребительских услуг индустриальный тип хозяйства доказал свою способность ответить и на этот вызов со стороны потребителей. Вторая ступень, сменившая первую без серьезных внешних потрясений, знаменует преодоление индустриальной модели, которая продемонстрировала здесь всю иллюзорность своих возможностей: будучи способной отвечать на запросы человека-потребителя, она не в состоянии столь же адекватно удовлетворять потребности человека как творческого субъекта. Подняв потребление до определенного уровня, индустриальный тип производства исчерпал источник своего дальнейшего развития. Именно в этих условиях появились две предпосылки для преодоления традиционной роли стоимости: во-первых, информация и знания обрели роль важнейших производственных факторов и, во-вторых, стремление людей к их усвоению заменило присвоение материальных благ в качестве основного непосредственного мотива продуктивной деятельности.

Факторы современного хозяйственного прогресса

Технологическая революция конца ХХ века отличается от прежних переворотов в системе хозяйства не столько новым сочетанием факторов производства, сколько возникновением нового, ранее неизвестного условия экономического прогресса — условия, не только неотделимого от человека как субъекта труда, но и невоспроизводимого в той мере, в какой невоспроизводим человек как субъект творчества. Это — центральный пункт проблемы преодоления стоимостных отношений, но прежде, чем приступить к его рассмотрению, коснемся вопроса о месте и роли традиционных хозяйственных факторов, а также тех характерис

тик информации и знаний, которые делают их уникальным условием современного производства.

Издержки производства традиционно рассматривались как важнейший компонент, конституирующий денежные оценки благ со стороны производства. В соответствии с этим экономисты никогда не пренебрегали анализом соотношения и взаимодействия факторов производства, определяющих уровень развитости хозяйственной системы. Между тем любая беспристрастная оценка современного положения дел неизбежно имеет своим результатом не столько обнаружение новой композиции естественных ресурсов, труда и капитала, сколько признание того, что все они не могут оцениваться сегодня иначе как второстепенные.

Рассмотренное в предыдущем разделе сокращение роли первичного сектора в современной экономике свидетельствует о том, в какой степени использование земель и спрос на естественные ресурсы испытали на себе технологические изменения последних десятилетий. Еще раз обратим внимание на то, что наиболее радикальные сдвиги сопровождали переход от первого этапа совершенствования производственной структуры ко второму; именно с середины 70-х годов наиболее активно идет процесс формирования основ экономики «нелимитированных ресурсов»³⁷, безграничность которых обусловлена не масштабом их добычи, а сокращением потребностей в них³⁸. С 1973 по 1985 год валовой национальный продукт постиндустриальных стран увеличился на 32%, а потребление энергии — на 5%³⁹; только между 1975 и 1987 годами при росте валового продукта более чем на 25% американское сельское хозяйство сократило потребление энергии в 1,65 раза⁴⁰. Сокращение потребностей в материалах и сырье также не менее значительно. При выросшем в 2,5 раза национальном продукте Соединенные Штаты используют сегодня меньше черных металлов, чем в 1960 году⁴¹; с 1973 по 1986 год потребление бензина средним новым американским автомобилем снизилось с 17,8 до 8,7 л/100 км⁴², а доля материалов в стоимости микропроцессо

ров, применяемых в современных компьютерах, не превышает 2%⁴³. С каждым годом технологии позволяют не только использовать лимитированные естественными факторами природные ресурсы все более экономно, но и в ряде случаев вообще отказываться от их применения, заменяя их воспроизводимыми синтетическими материалами. В результате исчерпаемость ресурсов, казавшаяся вполне близкой, сегодня стала гораздо более отдаленной⁴⁴, а цены на сырье, только в первом полугодии 1997 года сократившиеся на 16% в годовом исчислении⁴⁵, находятся на более низком уровне, нежели когда бы то ни было ранее.

Не менее драматически обстоит дело и с другим важнейшим фактором производства — трудом. И наиболее принципиальное значение имеет не сокращение занятости в промышленности и первичном секторе, не тот факт, что в начале 90-х годов американское промышленное производство обеспечивалось лишь 40% того количества «синих воротничков», которое использовалось за пятнадцать лет до этого⁴⁶; эти явления в значительной мере компенсируются ростом занятости в сфере услуг. Подлинными свидетельствами того, в какой степени «промышленность отделяется от труда»⁴⁷, служат, с одной стороны, разнонаправленная динамика прибыли компаний и заработной платы большинства их работников⁴⁸ и, с другой стороны, тенденция к снижению доходов низкоквалифицированного персонала и росту благосостоя ния выпускников колледжей⁴⁹ — закономерности, возникшие совсем недавно, однако позволяющие cчитать, что «от этих тенденций не будет возврата назад»⁵⁰. Это означает, что человек во все большей степени выступает сегодня не как субъект редуцируемой к абстрактному труду деятельности, а как носитель уникальных способностей, процесс использования которых не может быть назван трудом в традиционном значении данного термина.

Капитал сталкивается с не менее радикальным вызовом, бросаемым ему технологическим прогрессом. В условиях, когда с 1980 по 1995 год объем памяти стандартного персонального компью

тера вырос более чем в 250 раз⁵¹, его цена из расчета на единицу памяти жесткого диска снизилась между 1983 и 1995 годами более чем в 1 800 раз⁵², а затраты на копирование информации уменьшились почти в 600 раз только за последние 15 лет, условия производства, ранее монополизированные капиталистическим классом, стали доступны каждому работнику, способному обеспечить им адекватное применение. Чертой современного общества является «тенденция к воссоединению труда и средств производства», в результате чего «тенденция к отделению капитала от труда заменяется на противоположную»⁵³. В этих условиях капитал либо уступает место организации людей, принадлежащих скорее к когнитариату⁵⁴, либо открывает простор для индивидуальной деятельности, субъекты которой во все большей мере становятся подлинно независимыми от крупных корпораций⁵⁵.

История развития форм производства дает урок, который не усвоили (и не могли усвоить!) революционеры XIX века. То, что в течение последнего тысячелетия миром экономики управляли два основных ресурса — земля и капитал, — было столь же не случайно, как и то, что этим миром никогда не управлял труд. Ни земля, ни капитал не несли в себе той воспроизводимой природы, какую имел труд; и земля, и капитал были конечны и ограниченны, в то время как труд во все времена имелся в избытке и был самым доступным хозяйственным ресурсом. Именно поэтому сегодня субъекты труда остаются в стороне от магистрального направления прогресса, как бы ни хотелось марксистам обосновать противоположное. И так же, как в свое время капитал заменил землю в качестве ресурса, привлекавшего наибольший спрос при ограниченном предложении, так и сегодня «знания, будучи редким (куpcив мой. — В.И.) производственным фактором, заменяют капитал»⁵⁶, причем ограниченность и редкость знаний являются ограниченностью и редкостью совершенно иного порядка, нежели у всех ранее известных ресурсов.

Информация и знания, понимаемые не как субстанция, воплощенная в производственных процессах или средствах производ

ства (knowledge embodied in machines), а уже как непосредствен -ная производительная сила (immediately productive force)⁵⁷, становятся важнейшим фактором современного хозяйства. Производя щие знания и информационные продукты отрасли, традицион -но относимые к «четвертичному» или «пятеричному» секторам экономики, ныне становятся первичным («primary», пользуясь терминологией М.Пората⁵⁸ ) cектором, «снабжающим хозяйство наиболее существенным и важным ресурсом производства»⁵⁹. Характерно, что, говоря о важности этого ресурса, сегодня мы имеем в виду не сугубо качественную характеристику; речь идет не столько о том, что не избыток или недостаток сырьевых ресурсов, труда или капитала, а «концепции, которые люди держат в своих головах, и качество доступной им информации определяют успех или неудачу предприятия»⁶⁰, сколько о том, что информационные издержки, как ранее затраты труда или капитала, становятся основными и в чисто количественном аспекте. В 1991 году в США впервые расходы на приобретение информации и информационных технологий, составившие 112 млрд. долл., стали больше затрат на приобретение производственных технологий и основных фондов, не превысивших 107 млрд. долл.⁶¹ Рост значения информации настолько стремителен, что к началу 1995 года в американской экономике «при помощи информации производилось около трех четвертей добавленной стоимости (куpcив мой. — В.И.), создаваемой в промышленности»⁶².

Экспансия информации и знаний в качестве основного производственного ресурса представляется нам первым прямым направлением преодоления стоимостных отношений. Как фактор производства знания имеют такие свойства, которые резко выделяют их из других условий производства: в них противоречиво сочетаются подлинная безграничность с редкостью высшего уровня, объективный характер с беспрецедентным субъективизмом, невоспроизводимость с тиражируемостью; неэкономическая мотивация их обретения вызывает очевидные и вполне экономические по своей сути последствия.

Системные исследования информации проводились еще в первой половине столетия, однако ее оценки как фактора произ

водства начались в середине 50-х годов. По мере развертывания технологической революции внимание к этому кругу вопросов все более обострялось, и со второй половины 70-х многие ученые заговорили о становлении «информационного» общества как о некоей данности. Мы не будем останавливаться сейчас на вопросе об обоснованности самого термина, отметим лишь, что, говоря об информации как о факторе производства, имеем в виду не простую совокупность сведений и данных, а ведем речь прежде всего о возможностях, непосредственно воплощенных в человеке, владеющем соответствующими методами и знаниями. Что же касается роли и значения информационной революции, то они заключены главным образом в том, что преодолено характерное для экономического общества разделение знаний (knowledge) и умений (skills)⁶³, а усвоение и применение кодифицированной информации стало одним из основных видов и направлений человеческой активности.

Информация и знания всегда использовались в производстве; между тем именно сегодня, когда они занимают доминирующее место в организации национального хозяйства, становится понятной мера их исключительности.

Уникальность информации как производственного фактора обусловлена заключенной в ней дихотомией распространенности и редкости, неисчерпаемости и конечности. Ни одно из ранее известных условий производства не отличалось подобным сочетанием соответствующих свойств и характеристик.

Тому, что информация не имеет свойства редкости, есть несколько причин. Во-первых, хотя информация, создаваемая в условиях товарного хозяйства, может выступать объектом собственности и обмена, и в этом качестве ее распространение может ограничиваться и осуществляться на условиях, определяемых правами собственности на нее⁶⁴, подобные ограничения относятся лишь к достаточно специфическим ее видам и оставляют широкие возможности для распространения информации, на основе которой генерируются новые знания⁶⁵; при этом само право собственности на информацию не только не противоречит возможности ее максимального распространения, но предполагает та-

ковое как источник дохода владельца такого права. Во-вторых, потребление информации тождественно формированию нового знания; как отмечают многие исследователи, «знания расширя ются и саморегулируются... они наращиваются по мере использования. Таким образом, в экономике знаний редкость ресурсов заменена на их распространенность»⁶⁶. В этом контексте очевид но, что распространение информации тождественно ее самовоз растанию, исключающему применение к этому феномену понят ия редкости. В-третьих, к информации не может быть отнесена такая характеристика, как потребляемость в традиционном смыс ле данного термина. Использование информации приводит к появлению новой информации и нового знания, не ограничивая при этом возможностей других членов общества синхронно применять для собственных целей ту же самую информацию, которая «долговечна и сохраняет стоимость после использования... Знания... могут быть использованы не только личностью, достигшей их, но и теми, кто ознакомился с составляющей их информацией»⁶⁷. И наконец, в-четвертых, современная технологическая революция сделала информацию наиболее легко тиражируемым благом, создание дополнительного количества которого требует издержек, стремящих ся к нулю и возлагаемых в большинстве случаев на самого ее потребителя⁶⁸.

Учитывая это, многие исследователи пришли к выводу, что «информация обладает характеристиками общественного блага»⁶⁹, если понимать под таковым «нечто такое, чем дополнительно может воспользоваться человек, не увеличивая издержек производства»⁷⁰; последнее, однако, прямо предполагает, что «с технической или концептуальной точки зрения ничто не может измерить стоимость таких благ в рыночных терминах»⁷¹. Таким образом, сама распространимость и определенного рода нелимитированность информации обусловливают невозможность стоимостной оценки как ее самой, так, следовательно, и продуктов, в создании которых она играет доминирующую роль.

Информация имеет и другое свойство, на которое гораздо реже обращают внимание. Говоря о неисчерпаемости и безгранич ности информации и знаний, экономисты и социологи не замечают того, что как производство, так и потребление информации представляют собой субъект-субъектные процессы. Это означает, что потенциально информация может быть доступна огромному количеству людей, но в то же время не быть реально усвоена ими. Потребление информации не ограничивает возможностей ее использования другими членами общества, однако сам этот процесс обусловлен наличием у человека специфических способностей. Данное свойство информации мы называем ее избирательностью ; однако нельзя не подчеркнуть, что она может быть рассмотрена не столько как отрицание редкости, сколько как ее высшее проявление.

Таким образом, для экономического анализа актуально сегодня сосредоточиться не только на объективных характеристиках факторов производства, но и на субъективных качествах участвующих в этом процессе людей. Именно на этом уровне впервые можно говорить о том, что человек перестает быть субъектом труда как рациональной деятельности, затраты которой прямо пропорциональ ны ее результатам, и становится субъектом творческих процессов, значимость которых не может быть оценена в экономических категориях.

Итак, возрастание роли и значения информации как фактора производства радикально модернизирует процесс образования издержек производства. Несмотря на то что материальные носи-тели информации легко тиражируемы, обладающие ею люди остаются уникальными и невоспроизводимыми. Издержки по распро-странению материализованной информации весьма невелики и могут быть квантифицированы; в то же самое время ценность заключенного в носителях кодифицированного знания не может быть определена даже приблизительно. В этой ситуации мы имеем дело с радикальным подрывом фундаментальных основ традиционных стоимостных оценок. К такому выводу можно прийти, рассуждая с позиций как неоклассической теории факторов производства, так и трудовой теории стоимости. Поскольку в произ водстве информации из информации продукт имеет ту же специфическую природу, что и сам фактор, и фиксирование складыва ющейся в результате взаимодействия спроса и предложения рыночной цены заключенного в информации знания невозможно, то и неоклассическое определение вклада единицы фактора в издержки производства через его предельный продукт в денеж ном выражении теряет всякий смысл. С точки зрения трудовой теории стоимости существенными становятся два факта: с одной стороны, издержки производства информации и знания стано-

вятся неисчислимыми, так как деятельность по их созданию уже не может рассматриваться как один из видов труда; с другой стороны, процесс тиражирования не является воспроизводственным процессом в собственном смысле слова, следовательно, затраты труда на воспроизводство блага, выступающие объективной стороной стоимостного отношения, становятся в условиях информационной экономики совершенно иррациональным понятием, не только не способным получить количественной оценки, но и внутренне противоречивым. С того момента, как тиражируемый объект перестает быть аналогом первоначального блага, неисчислимость издержек производства дополняется утратой процессом воспроизводства своей традиционной экономической формы.

Радикальные перемены произошли не только в соотношении, но и в характере взаимодействия факторов производства. Если одно из его условий не характеризуется теперь традиционно понимаемой редкостью, издержки не коррелируют с результатами производства столь непосредственно, как это имело место ранее; все осталось по-старому лишь в отраслях массового производства и добывающем секторе, роль которых с каждым годом снижается.

В условиях, когда информация и знания — эти сущности, не получающие адекватной объективации вне владеющего ими человека, — становятся основным производственным фактором, проблема стоимости утрачивает свой прежний экономический характер и становится во все возрастающей мере социологической проблемой⁷². Это подтверждается, в частности, тем, что инкорпорирование проблем информационного хозяйства в рамки современной экономической теории нельзя признать успешным. Периодом зарождени я экономической теории информации (economics of information) считают начало 60-х годов, когда ее основы были заложены в статье Д.Стиглера⁷³. В течение 60-х — 80-х годов это направление отмечено большим количеством работ, среди которых особенно заметны публикации Д.Стиглица⁷⁴ и К.Эрроу⁷⁵, а также

фундаментальные труды Ф.Махлупа⁷⁶. Выдвинутые в русле этого направления положения сводятся в большинстве к анализу факторов, влияющих на цену информации, рассматриваемую в частных случаях — в ситуации неопределенности, асимметрии информации, морального риска и т.п. При этом современные экономисты осознанно уходят от констатации того, что их наука, «основанная на концепции редкости... где стоимость соотносит редкость с полезностью»⁷⁷, не дает ответа на вопрос о стоимостной оценке нелимитированных благ. Попытки определить цену информации, связывая ее с ценами товаров, производство которых основано на использовании этой информации, все чаще приводят к выводу, что исчислимость цен товаров мало что дает для понимания цены и стоимости информации⁷⁸.

Актуальность этого круга проблем подтверждается также масштабностью попыток пересмотра традиционных макроэкономи ческих показателей: еще в 60-е годы Д.Белл начал разработку так называемой Системы социальных счетов⁷⁹; позднее ряд специалистов обратились к проблеме оценки «интеллектуального капитала» промышленных компаний и других социальных институтов⁸⁰; очередной ступенью стала развернувшаяся в последнее десятилетие радикальная критика показателя валового национального продукта и других связанных с ним стоимостных по своей природе индикаторов⁸¹.

Таким образом, рассматривая материальную сторону произ-водства, мы сталкиваемся с невозможностью исчисления издержек при производстве продукта и с устранением необходимости воспроизводства как с двумя основными факторами, препятствующими квантификации стоимостных оценок. Эта ситуация дополняется и тем, что в современных условиях люди руководствуются в своих предпочтениях совершенно новыми мотивами и ценностями, которые сегодня только становятся предметом осмысления социологов и философов. Однако прежде чем рассматривать субъектив ную составляющую стоимости, остановимся на тех переменах, которые произошли во внутреннем мире человека как субъекта производства.

Cтановление новой мотивации

Две ступени совершенствования структуры общественного хозяйства, о которых мы говорили выше, отличаются одна от другой не в последнюю очередь тем, какой тип мотивов определяет деятельность человека как субъекта производства.

В традиционном экономическом обществе большинство людей движимо утилитарными мотивами и стимулами, базирующи мися на необходимости удовлетворения материальных потребностей. Значение этой констатации трудно переоценить; благодаря именно такому характеру мотивации успешно функционировали производственные системы, поддерживалось равновесие между социальными классами и группами, обеспечивался возрастаю щий хозяйственный динамизм. Во второй половине нашего столетия положение стремительно меняется под воздействием трех основных факторов: во-первых, предшествовавший рост благосостояния обеспечил столь высокий уровень жизни значительной части населения развитых стран, что стремление к совершенство ванию собственной личности стало доминировать в системе ценностей все более широкого круга людей; во-вторых, развитие новых производственных форм, требующих усвоения все большего количества информации, вызывает настоятельную потребность в постоянном повышении образовательного уровня и накоплении новых знаний, что постепенно превращает данный процесс в саморазвертывающийся и самоцельный; в-третьих, в обществе, основанном на наиболее совершенных производственных методах, обладание информацией и способность продуцирования новых знаний становятся сегодня столь же важным источником социального признания и столь же необходимым условием включен

ности человека в состав доминирующих социальных групп, каким была в условиях индустриального общества собственность на материальные богатства.

Относительно первого фактора следует заметить, что повышение материального благосостояния создает скорее потенциаль ные, чем реальные предпосылки для становления новой мотивационной системы. Освобождая человека от необходимости постоянного поиска средств для удовлетворения материальных потребностей, оно создает основу для перехода от традиционных материальных ценностей (material needs) к выходящим на первое место человеческим потребностям (human needs)⁸², рассматривае мым во всем их многообразии, но не вызывает немедленного доминирования новой системы ценностей в масштабах обществен ного целого. Как подчеркивает Р.Ингельгарт, система предпочте ний и ориентиров конкретного человека, как правило, формируется еще в начале жизни и впоследствии меняется крайне редко⁸³; это приводит к тому, что доля людей с явно выраженными «постматериалистическими» ориентирами увеличивается по мере смены поколений, вступающих в жизнь с новыми ценностными установками⁸⁴. Однако это не умаляет значения данного фактора, ибо с ростом числа людей, освобождающихся от «материалисти ческих» мотивов, возникает новая социальная страта, объединяю щая лиц, которые, «даже меняя свою работу... не меняют своих экономических и социальных позиций… [и поэтому] не принадлежат к пролетариату и не могут быть эксплуатируемы как класс»⁸⁵, в силу чего «должны быть управляемы таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций»⁸⁶. В результате мотивационная система, в 70-е годы названная «постматериали стической» («post-materialist»)⁸⁷, сегодня все чаще обозначается уже как «постэкономическая» («post-economic»)⁸⁸, что точнее соответствует осознанию все более значительной частью общества своих интересов не в терминах максимизации присваиваемых благ, а в категориях внутреннего интеллектуального роста и развития.

Говоря о втором из отмеченных нами факторов, следует подчеркнуть, что нарастание потребности в усвоении все новых знаний делает эту тенденцию устойчивой и самовоспроизводящейся. Впервые данный феномен был отмечен в массовом масштабе после Второй мировой войны⁸⁹, когда обозначились признаки исключительно быстрого роста числа работников в управленческом и информационном секторах⁹⁰; значение, придававшееся в тот период этому обстоятельству, прекрасно иллюстрируется тем, что фактически четверть знаменитой работы Д.Белла посвящена детальному анализу процесса распространения знаний и информации в американском обществе и сопутствующим этому социальным изменениям⁹¹. Это, несомненно, не менее важное, нежели повысившееся материальное благосостояние, условие становления новой мотивационной системы. Когда на первое место среди достоинств работника выходят объем и качество знаний, которыми он владеет, подготавливаются все необходимые условия, чтобы центральная роль в производственном процессе сместилась от информации к воображению⁹², что вызывает к жизни ситуацию, в которой «за деньги не продаются больше солидарность и смысл деятельности»⁹³. Возникающее на этой основе стремление к автономности быстро превращается в центральный элемент всей современной социальной трансформации⁹⁴, является важнейшим средством отрицания прежних отношений⁹⁵.

Третьим фактором мы назвали осознание возможности самоутвердиться в современном социуме через обладание знаниями. Знание становится сегодня не только важнейшим источником той свободы, в которой воплощено стремление «к удовлетворе нию и возвышению личности»⁹⁶, но и наиболее сильным и в то же время наиболее демократическим источником власти над обществом⁹⁷. В современном обществе стремление людей к самореа

лизации вызывает заметные изменения социальной иерархии и структуры. Именно преодоление материальной мотивации, а не нарастание информационной составляющей современного хозяйства, как это полагают О. и Г. Тоффлер⁹⁸, приводит к смягчению и устранению противостояния буржуазии и пролетариата, и это позволяет утверждать, что «рабочий класс в том виде, как он рассмотрен в "Капитале" Маркса, больше не существует»⁹⁹. В этих условиях, однако, не только теряет свои значение и роль класс низкоквалифицированных работников, но формируются предпосыл ки нового типа социального конфликта, основа которого лежит в обостряющемся противостоянии между представителями материалистической и постматериалистической мотивационных парадигм¹⁰⁰. С того момента, как подобная квазиклассовая градация становится достаточно устойчивой, формирование надутилитарной мотивации само оказывается уже не столько возможностью, вытекающей из стремления человека к самореализации, сколько необходимостью, диктуемой условиями его жизни в постэкономическом обществе. Круг замыкается, и новая социальная данность обретает самовоспроизводящийся характер.

Проблема изменяющейся мотивации имеет, однако, гораздо более комплексный характер, нежели это может показаться на первый взгляд. Помимо того, что деятельность, в значительной мере связанная с применением и производством информации и знаний, имеет своим результатом невоспроизводимые блага, издержки производства которых не могут быть определены даже приблизительно, сама она, не будучи мотивированной экономическими факторами, вообще не является источником создания благ, обладающих экономическими характеристиками. Как мы отмечали, понятие стоимости, обусловленное соотнесением полезностей и усилий, то есть актуальной потребности и средств, необходимых для ее удовлетворения, имеет смысл только в ситуации, когда человек рассматривает преодоление внешних материальных обстоятельств в качестве своей основной задачи. Рассматривая формирующийся новый тип деятельности как не определяемый стремлением к удовлетворению материальных потребностей, мы изначально приходим к пониманию того, что он не создает и не может создавать стоимость. Объективные основы стоимостного отношения преодолеваются только вместе с преодолением мате

риально мотивированной деятельности; именно поэтому роль изменяющегося характера человеческой активности исследуется нами столь же подробно, как и технологические факторы, де-лающие большинство создаваемых в современном обществе благ невоспроизводимыми, а издержки по их созданию — неисчисли мыми.

* * * * *

Подытоживая, мы могли бы несколько схематически представить процесс деструкции объективной составляющей стоимостного отношения происходящим на двух уровнях — формальном и сущностном — в два этапа.

Когда речь идет о формальном уровне, это означает, что нарастание технологических изменений, формирующиеся новые предпочтения потребителей и становление знания и информационных ресурсов в качестве основного фактора современного производства обусловливают технологическую (задаваемую чисто объективными факторами) либо консумационную (вызываемую искусственной ограниченностью спроса) невоспроизводимость того или иного блага. Результатом становится невозможность определения стоимости через воспроизводственные затраты. Существен но также, что утрачивается возможность исчислять не только издержки воспроизводства аналогичного блага, но и затраты, требующиеся для создания его самого; это обусловлено в первую очередь несводимостью интеллектуального труда, воплощающегося в создании нового знания, к другим видам деятельности. Таким образом, формальному уровню деструкции стоимостных отношений в производственном аспекте соответствует формирующаяся неквантифицируемость затрат, необходимых для создания того или иного блага. Не устраняя стоимость как таковую, этот феномен в значительной мере преодолевает количественную определенность стоимостного обмена.

Говоря о сущностном уровне подрыва стоимостного отношения, мы имеем в виду гораздо более сложную совокупность явлений, базирующихся на меняющейся мотивации человеческой деятельности. Этот процесс знаменует собой радикальный качественный сдвиг; будучи основан на снижающейся актуальности материальных потребностей, он предполагает диссимиляцию как основания, традиционно лежавшего в основе стоимостного отношения, так и труда. В первом случае важно обратить внимание на то, что, будучи свободным от материальных мотивов, творчество не конституирует себя как субстанцию, противостоящую внешним полезностным характеристикам; во втором случае не

обходимо видеть невозможность обозначения надутилитарно мотивированной деятельности как труда в том его качестве, в котором он способен порождать объективные основания стоимостно го отношения. На этом уровне уже невозможно говорить о модификации данной стороны стоимости; речь может идти только об ее устранении, а коль скоро устраняется одна из сторон отношения, прекращается существование и его самого как целого.

Как было отмечено, преодоление объективной составляющей стоимостного отношения происходит в два этапа.

Первый этап связан с нарушением той унифицированности потребления и производства, которая была характерна для индустриальной эпохи. На этом этапе основная роль принадлежала человеку как субъекту потребления, стремящемуся вырваться из заданных производством пределов. Последнее не означает, что мы имеем дело только с противостоянием сфер производства и потребления; в самом производстве его субъект также выступает в качестве потребителя, так что рассматриваемый процесс гораздо более широк, чем это может показаться на первый взгляд. Однако даже с учетом этой оговорки остается справедливым то, что на данном этапе движущей силой перемен был человек как субъект потребления, инициировавший соответствующие изменения в производственной сфере. Уже сам этот факт делает понятным всю условность преодоления стоимостных отношений на первом этапе: ситуация, характеризующаяся давлением потребления на производство, заведомо отмечена противостоянием этих двух сфер, которое, как мы уже отмечали, и порождает стоимостное отношение. Поэтому первый этап в целом ознаменован лишь количественным подрывом стоимостных пропорций, не затрагива ющим качественной стороны стоимости; хронологически мы ограничиваем его, с одной стороны, наиболее глобальным экономическим кризисом 1929—1932 годов, с другой — становлением основ постиндустриального строя в середине 70-х.

Второй этап начался со второй половины 70-х годов и характеризовался в первую очередь тем, что быстрое развитие потребностей и способностей людей стало обусловлено факторами производственного, а не потребительского характера. Именно качества человека как субъекта производства провоцируют его стремление к знаниям, ставят на главное место в шкале соци альных ценностей способности к созданию нового знания и усвоению кодифицированной информации и т.д. На этом этапе наметилось и приобрело нарастающую динамику сокращение того разрыва между производством и потреблением, который во все времена определял само существование стоимостного отношения. Материальное производство и материальное потребление вообще выходят за рамки человеческих интересов, определяющих основы

системы мотивации, тогда как нематериальное производство и потребление, становясь лишь сторонами процесса самосовершенство вания личности, не предполагают того противостояния, которым производство и потребление характеризовались со времен становления экономической эпохи. В этом отношении сущностью второго этапа является качественное устранение самих предпосылок и основ стоимостного отношения.

Между тем любое исследование изменений, происходящих в современном производстве, не дает полного представления о трансформации стоимостного отношения, так как остается без внимания не менее важная составная его часть — та, которую выше мы называли полезностью.