Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособие. Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособ. За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире
 Скачать 3.39 Mb.
|
Эксплуатация: объективная данность или феномен сознания?Для определения условий, при которых возможно преодоление эксплуатации, необходимо вернуться к рассматривавшейся нами выше проблеме основного вида деятельности в рамках экономической эпохи. Именно понимание труда в качестве такового дает возможность последовательно проанализировать перспективы развития отношений, называемых эксплуатацией. Большинство исследователей традиционно связывают их с угнетением человека человеком, с созданием в обществе неравных условий для представителей различных социальных групп. Конфликт, определяющий феномен эксплуатации, рассматривается как классовое противостояние или его проявление. Мы не разделяем такого подхода к проблеме. Классовое деление общества само по себе порождено длительным процессом развития, в котором воплотился поиск оптимальной организации общественной структуры, ориентированной на достижение экономических целей; как справедливо отмечал еще К.Маркс, «в общих чертах можно обозначить азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства как прогрессивные этапы экономиче -ской общественной формации»278; именно смена классовой формы общества знаменовала этап очередной экономической эпохи, а не наоборот. Экономическое общество не является проявлением классового принципа социального деления; напротив, существование классов и других антагонистических групп представляется следствием развертывания внутренних противоречий экономического общества. Поэтому феномен эксплуатации не вытекает из классового характера общества, а скорее определяет его. Подобная постановка вопроса кардинально меняет отноше ние к эксплуатации как предмету анализа, хотя оставляет неиз-менным один принципиальный момент: определение этого явления в категориях противоречивости материальных интересов отдельных членов общества. Сегодняшнее понимание эксплуатации должно в некоторой степени вернуться к тому исходному пункту, с которого в свое время начиналось ее исследование. А.Смит, рассматривая взаимоотношения буржуа и наемных работников, писал, что иx интеpеcы «ни в коем случае не одинаковы. Рабочие хотят получить как можно больше, а хозяева — дать как можно меньше»279. Он точно отметил суть основного конфликта экономической эпохи, возникающего вокруг распределения ограничен ного количества благ в условиях, когда их присвоение для большинства членов общества представляет собой цель сознательной деятельности. Труд как активность, заданная стремлением к удовлетворе нию материальных интересов, накладывает отпечаток на все сто-роны жизни общества, а противоречия, возникающие в связи с феноменом эксплуатации, наиболее ярко свидетельствуют о его несвободном характере. В рамках экономической эпохи интересы большинства людей располагаются в плоскости материальных интересов. Потребности, связанные с самореализацией личности, об ретением социального статуса, внутренним совершенствованием, также определяют действия и поступки многих людей, но можно категорично утверждать, что они не оказывают существенного воздействия на формирование результирующего социального интереса и не задают направления общественной эволюции. В этом отношении экономическое общество представляет собой вполне самостоятельную систему. Дж.К.Гэлбрейт пишет, что «взаимоотноше ния между обществом и организацией должны соответствовать взаимоотношениям между организацией и индивидом; должна иметь место согласованность между целями, которые преследуют общество, организация и личность; кроме того, необходима гармоничность мотивов, заставляющих организации и индивидов добиваться данных целей»280, но подобная точка зрения представляется совершенно утопической. Нельзя сказать, что интересы человека, организации и общества в рамках экономического общества «должны быть гармоничны», они уже гармоничны в силу существова ния и функционирования экономического организма; однако при этом никакие усилия не могут и не смогут сделать их гармоничны ми и непротиворечивыми в том смысле, какой вкладывает в свои слова знаменитый социолог. Экономическое общество основывается на труде, создает адекватную самому себе систему соподчинения и согласования материальных интересов и в то же время обусловливает отчуждение части производимого продукта у его создателя. Последнее может выступать в самых разных формах: от полного изъятия даже самых необходимых благ — с последующим возвращением неко-торой их части правящим классом (как это было в азиатских деспотиях и в определенном смысле в странах коммунистического блока), через отчуждение прибавочного продукта посредством купли-продажи рабочей силы юридически свободными гражда-нами, на чем основан буржуазный тип производства, до санкционированного социумом направления части продукта на поддержание сугубо социальных потребностей *. Считать, что первые две формы изъятия продукта представляют собой эксплуатацию, а третья осуществляется в рамках общества, свободного от нее, неправильно. Во всех этих случаях не следует упускать из поля зрения весьма важного момента: характера системы интересов, определяющих тот или иной социум. Обычно исследователи, изучающие возможности преодоления эксплуатации, говорят об освобождении человека от труда, понимаемого ими как несвободная деятельность. Такой подход в значительной мере воспринят от К.Маркса, полагавшего, что речь должна идти не об «освобождении» труда, а об освобожде нии от труда. Современные авторы, особенно придерживаю щие ся социалистических взглядов, в какой-то степени усовершен ствовали эту позицию. Так, А.Горц, отмечая в своей знаменитой работе в качестве ошибок прежних социалистов то, что «уничтожение труда и труда по найму было целями, между которыми не проводилось различия»281, приближается к верному пониманию необходимости изменения не только внешних, но и внутренних условий деятельности человека, ее мотивов. Он пишет: «и для наемных рабочих, и для работодателей труд — лишь средство заработать деньги, а не самоцель. Следовательно, труд — это несвобода... Вот почему следует стремиться не просто стать свободным в труде, но и освободиться от труда»282, подчеркивая при этом, что «уничтожение труда неприемлемо и нежелательно для тех, кто видит смысл своего существования в труде и самоутверждается в нем»283. Становление постэкономического общества в течение не-скольких десятилетий оставалось процессом, получавшим в социологической литературе отражение в лучшем случае с точки зрения анализа его объективных составляющих — развития материальной базы производства, изменения характеристик рабочей силы, новой организации труда и так далее. Обычно его не рассматрива ли как сложное социопсихологическое явление, как трансформа цию, затрагивающую не только условия жизни и деятельности человека, но и его внутреннюю сущность, изменяющую его интересы и цели, ценности и стремления. Только в 90-е годы, когда масштаб и направленность перемен, инициированных двадцать лет назад, стали совершенно очевидными, началось активное осмысление новых тенденций, которое не могло не привести исследователей к парадоксальному выводу о том, что внешние изменения, происходящие в современном мире, имеют зачастую меньшее значение для новых трансформаций, нежели представления об их источниках, ходе и направлениях, а реальное место человека в обществе и мотивы его деятельности становятся подчиненными по отношению к его представлениям о таковых. Если в конце 80-х годов достаточно новыми казались утверждения о том, что «переход от одного типа социума к другому может осуществляться... через внутренние трансформации основ общественной жизни (а la base de la vie sociale)», что «в западной модели развития первой изменяется культура, возникают новые знания и технологии, сопрoвождаемые последующими изменениями в формах и методах производства»284, то сегодня становится ясным, что они успели устареть и остались верны лишь отчасти; гораздо большим значением обладают явления и процессы, происходящие а la base de la vie individuelle, осмысление которых требует от обществен ных наук включения в свои теоретические построения психологи ческих и социопсихологических элементов. В начале нынешнего десятилетия постиндустриальная социология оставалась далека от соответствующих проблем; О.Тоффлер писал: «Переход власти от одной личности, одной партии, одной организации или одной нации к другой — это не самое важное. Главное — это скрытые сдвиги во взаимоотношениях между насилием, богатством и знаниями, происходящие по мере того, как общества мчатся вперед к столкновению со своим будущим»285, и это если не было ново, то вполне отражало доминирующую тенденцию. Сегодня положение изменилось, и все шире распростра няется понимание того, в какой мере субъективные представле ния человека, не подверженные социальному контролю и четкому прогнозированию, становятся детерминантой общественного прогресса. Как пишет в только что вышедшей работе М.Кастельс, «новая власть заключена в информационных кодах и в репрезентатив ных образах, вокруг которых общества организуют свои учреждения, а люди строят свою жизнь и определяют свое поведение. Эта власть сосредоточена в человеческом сознании»286. В развитии представлений человека о собственной деятельно -сти заложена, на наш взгляд, и возможность преодоления экс-плуатации. Эксплуатация представляет собой насильственное или основанное на соблюдении принятых юридических норм отчуждение у производителя в пользу иных индивидов, организаций или общества в целом некоторого количества создаваемого им продукта в случае, если именно производство этого продукта является целью его деятельности. Это явление имманентно присуще экономичес кой эпохе, так как порождается каждой гранью проявляющихся экономических закономерностей. При этом очень далеко от истины представление о том, что эксплуатация играла в истории лишь негативную роль. Напротив, благодаря ей общество смогло сконцентрировать материальные ресурсы и усилия людей там, где они были необходимы; развить новые, передовые формы производства, ставшие основой дальнейшего прогресса. Как совершенно справедливо отмечает Р.Хейльбронер, «эксплуатация... это темная обратная сторона цивилизации, по меньшей мере в части достижения ее материальных успехов»287. Преодолеть эксплуатацию путем развития производства, на чем основывали и основывают все свои доктрины социалисты, невозможно. Ее невозможно преодолеть и через реформирование отношений распределения, также занимавшее важное место в арсенале коммунистических идей. Единственным реальным изменением, устраняющим эксплуатацию, служит изменение внутренней организации самой человеческой деятельности. До тех пор, пока люди ориентированы на производство и присвоение максимально возможного количества материальных потребительных стоимостей, любое препятствие на пути достижения этой цели будет восприниматься ими как эксплуатация. Однако если структура потребностей изменится таким образом, что материальные мотивы перестанут быть доминирующими, характер активности может быть кардинальным образом преобразован. Человек, достигший уровня материального потребления, который он считает достаточным для себя, начинает связывать свои главные цели в первую очередь с совершенствованием собственной личности. Возможны два варианта осуществления подобных изменений. Оба предполагают возросшую внутреннюю свободу человека, но приводят к существенно различным результатам; в определенной мере можно утверждать, что именно отсюда рождается новое социальное противоречие современной эпохи. Один из вариантов предполагает относительно искусственное самоограничение, когда люди определяют тот или иной уровень материального благосостояния как достаточный и позволяющий нематериальным ценностям и стремлениям доминировать над материальными. В таком случае внутреннее удовлетворение чело века исходит от деятельности, которой он занят в свободное от профессиональных занятий время; именно это представляется сегодня одной из наиболее характерных черт западного образа жизни. Люди, достигшие высокого, по их меркам, уровня благосостоя ния, проявляют себя в самых различных областях, расширяющих их кругозор, развивающих их способности и возвышающих оценку их личности как в собственных глазах, так и в глазах окружающих. Между тем в данном случае речь может идти скорее лишь об иллюзорном преодолении зависимости человека от материальных целей. Теперь не только имущественные условия его жизни, но и возможность самореализации, которая ценится исключительно высоко, оказываются в зависимости от его профессиональной деятельности и, в конечном счете, от размера получаемого за нее вознаграждения. Конфликт, лежащий в основе эксплуатации, не устраняется, а лишь камуфлируется; человек ощущает себя неэксплуатируемым до тех пор, пока не сталкивается с явным ущемлением своих материальных (!) интересов. Более того, если основным стимулом к труду является материальное вознаграждение, угроза снижения уровня благосостояния выступает важным, но, как правило, количественным фактором; в анализируемой же нами ситуации человек в случае изменения своего статуса как работника оказывается перед лицом не только сокращения своего текущего материального потребления, но и утраты возможности самореализации вне производственного процесса. А это может стать причиной гораздо более серьезного социального конфликта, нежели тот, что в свое время был описан А.Смитом, и сегодня его потенциальные последствия еще не изучены. Кроме того, многие люди способны определить удовлетворяющий их уровень благосостояния на весьма невысоком уровне и канализовать свои творческие усилия в экзотических направлениях, ни в коем случае не служащих совершенствованию общества в целом. Другой вариант предполагает, что развитие способностей человека и получаемое им внутреннее удовлетворение связаны с его профессиональной деятельностью. В этом случае эффект удовлетворенности достигнутым уровнем материального благососто яния оказывается совершенно другим. Когда социологи впервые попытались обозначить данный феномен, появился не вполне корректный, но показательный термин «работник интеллекту ального труда (knowledge-worker)», в котором оказались соединены различные характеристики нового типа работника: во-первых, его изначальная ориентированность на оперирование информацией и знаниями; во-вторых, фактическая независимость от внешних факторов собственности на средства и условия производства; в-третьих, крайне высокая мобильность и, в-четвертых, желание заниматься деятельностью, открывающей прежде всего широкое поле для самореализации и самовыражения, хотя бы и в ущерб сиюминутной материальной выгоде. Принципиаль ным моментом оказывается возможность автономной креативной деятельности такого работника; в этом случае мы сталкиваемся с реальным превращением труда в творчество, а его субъекта — в личность, чья деятельность мотивирована по канонам пост- экономической эпохи. П.Дракер подчеркивает, что современные «работники интеллектуального труда» «не ощущают (курсив мой. — В.И.), что их эксплуатируют как класс»288, и мы соглашаем ся с таким утверждением*. Более того, подобная деятельность оказывается намного более продуктивной, ибо она освобождена внутренне. Разумеется, люди всегда зависимы от обстоятельств, не свободны от общества, в котором живут, его установлений и принципов, но если они ориентируются прежде всего на интересы и приоритеты самореализации, а не на повышение материального благосостояния, то изъятие той или иной части производимой ими продукции, получение того или иного размера прибыли от своей деятельности они не воспринимают как фактор, кардинально воздействующий на их мироощущение и действия. В этом отношении они, безусловно, находятся за пределами эксплуатации, и рост числа и влияния людей, чья деятельность мотивирована подобным образом, представляет собой один из важнейших факторов, обеспечивающих совершенно новые темпы и качество хозяйственного роста развитых стран в 90-е годы. Преодоление эксплуатации, таким образом, выступает оборотной стороной замещения труда творческой деятельностью. В связи с этим следует остановиться также на изменяющемся механизме соподчинения материальных интересов. Рассматривая инстинктивную предтрудовую активность, труд и творчество, мы не касались соподчинения индивидуальных интересов в рамках каждого из этих видов активности; между тем именно это позволяет понять, почему деятельность, не мотиви рованная утилитарным образом, не может быть объектом экс плуатации. К ситуации, когда господствующей формой человеческой активности выступала примитивная инстинктивная деятельность, само понятие интереса можно применять лишь со значительной долей условности. Однако можно констатировать, что биологические потребности людей могли быть разными только в количественном аспекте, но не отличались качественно; доминирование стремления к удовлетворению наиболее настоятельных материальных потребностей представляется в этом случае абсолютным. Если обратиться к самой простой математической аналогии, можно сказать, что интересы людей представляли собой параллель ные однонаправленные векторы, расположенные в одной плоскости и отличавшиеся лишь по модулю. Соответственно результирующий интерес представлялся их простой суммой, и социального конфликта по поводу распределения материальных благ не возникало. В ту эпоху, когда доминирующим типом человеческой деятельности стал труд, картина оказалась принципиально иной. Векторы индивидуальных интересов по-прежнему располагались в плоскости материальных потребностей и стремлений; но они отличались уже не только своими масштабами, но и направлени ями, в результате чего результирующий вектор социального интереса не мог, кроме как случайно, совпадать ни с одним из них. Общественное состояние в рамках данной модели предстает как взаимодействие людей, определяемое противоречивостью их материальных интересов. Реализация интереса любого индивида сталкивается с интересами других; феномен эксплуатации в этом случае отражает лишь то, что классовая структура общества способствует перераспределению общественного богатства в пользу имущих классов, обладающих правами собственности на средства производства. Выход из подобного положения, как мы отмечали выше, невозможен ни через увеличение потребления и обеспечение широкого потока материальных благ, так как в этом случае изменились бы лишь размеры векторов, ни через модификацию распределительных отношений, так как если и возможно представить себе общество с едиными стандартами потребления, то трудно вообразить социум с абсолютно едиными интересами всех его членов, а эксплуатация, подчеркнем еще раз, представляла и представляет собой не только объективно-экономический, но и субъективно-психологический феномен. Поэтому единственным способом ее преодоления является выход интересов за пределы плоскости, заданной материальными потребностями. Как только люди начинают осознавать, что вектор их основного интереса смещается из плоскости материальных интересов в плоскость интересов нематериальных, приходит в движение все общественное целое, поскольку (и это прекрасно иллюстрирует наша модель) при отклонении одного из векторов от заданной плоскости ее покидает и результирующий вектор. Разумеется, изменение мотивации и осознания своего места в мире у небольшого числа людей не изменит кардинальным образом социальных ориентиров большинства; между тем первый этап постэкономической революции и характеризуется этим внешне не всегда заметным процессом. Однако в будущем, когда деятель ность значительной части общества станет мотивированной неэкономически, он превратится в основной фактор социальной эволюции. Эта трансформация, разворачивающаяся пока еще подспудно и не всегда легко различимая, уже в настоящее время тем не менее освобождает от эксплуатации тех людей, кто осознал в качестве наиболее значимой для себя потребности реализацию именно нематериальных интересов*. Оказавшись «по ту сторону» этого противостояния, человек становится субъектом неэкономических отношений и обретает внутреннюю свободу, достичь которой в рамках экономического общества было невозможно. Социум при этом, по-прежнему внешне единый, становится внутренне расколотым, так как в рамках организма, по-прежнему формально управляемого закономерностями экономического типа, возникает новый класс людей, не подверженных воздействию прежней системы мотивации и управления. Экономически мотивированная часть общества, оставаясь доминирующей, сохраняет внутри себя все прежние конфликты, но одновременно вступает в серьезное противоречие и с неэкономической составляющей социума, причем оказывается, что преодоление эксплуатации, к которому стремились лучшие умы человечества, происходит параллельно с формированием нового комплекса опасных социальных противоречий. Становление новой системы интересов и мотивов приводит к тому, что люди перестают быть инструментами «естественных» закономерностей экономической эпохи. Последние десятилетия как никогда ранее богаты не только научными достижениями, но и примерами беспрецедентного их использования, образцами стремительного развития коллективов и компаний, созданных с целью реализации интеллектуального потенциала их основателей. В формирующемся новом обществе свободная самореализация его членов становится важнейшим ресурсом производства и залогом прогресса, тогда как информация и знания оказываются скорее их условием. Именно на этом направлении западная цивилизация доказала в 70-е — 90-е годы бесперспективность коммунистичес ких экспериментов по переустройству мира, ибо в рамках пост-экономической трансформации оказались задействованными * В данном контексте мы понимаем под эксплуатацией не изъятие материального продукта у его производителя, а феномен, вызывающий социальный конфликт по поводу распределения материальных благ. фактически все основные источники развития, которые провозгла-шались монополизированными (но только теоретически, на практике же они никогда не использовались) коммунистами. Сегодняшняя действительность показывает, что именно постэконо мический тип развития ведет к становлению общества, наиболее близкого к идеалу, который основатели марксизма рассматривали в качестве коммунистического. Однако это развитие представля ется, во-первых, эволюционным, во-вторых, оно предполагает преодоление множества противоречий, в том числе и таких, о возможности существования которых даже не подозревали всего несколько десятилетий назад. Преодоление эксплуатации, которое можно расценить как выдающееся достижение социального прогресса современного типа, представляется в то же время и весьма неоднозначным явлением. Говоря о выходе за ее пределы в социопсихологическом аспекте, мы акцентировали внимание на том, что к этому способны люди, реально движимые в своих поступках постэкономическими, нематериалистическими мотивами и стимулами. Совершенно очевидно, что таковые составляют явное меньшинство даже в современных условиях; следовательно, они выделяются, пусть не в качестве особого общественного института, но все же, de facto, в особую социальную группу, которая, с одной стороны, определяет развитие общества и выступает его источником, а с другой — жестко отделена от большинства его членов и противостоит им как нечто совершенно чуждое. Именно на этом этапе мы и начинаем констатировать противоречия, свидетельствующие о нарастании опасного социально го конфликта, который ранее не принимался в расчет в большинстве постиндустриальных концепций. С одной стороны, происходящая трансформация делает всех, кто находит на своем рабочем месте возможности для самореали зации и внутреннего совершенствования, выведенными за пределы эксплуатации. Круг этих людей расширяется, в их руках находятся знания и информация — важнейшие ресурсы, от которых во все большей мере зависит устойчивость социального прогресса. Стремительно формируется новая элита постэкономического общества. При этом социальный организм в целом еще управляется методами, которые были свойственны и экономической эпохе; следствием становится то, что все большее число людей оказываются не подверженными тем социальным закономерностям, которые кажутся обязательными для большинства населения. Общество, оставаясь внешне единым, внутренне раскалывается, и экономически мотивированная его часть начинает все более остро ощущать себя людьми второго сорта; за выход одной части общества за пределы эксплуатации социум платит обостряющимся пониманием подавления, распространяющимся в иной его составляющей. С другой стороны, быстро формирующийся класс нематериа листически ориентированных289 людей, которые, как мы уже отметили, не ставят своей основной целью присвоение вещного богатства, обретает реальный контроль над процессом общественного производства и все более и более значительная часть общественного достояния начинает перераспределяться в его пользу. Не определяя обогащение в качестве своей цели, новый высший класс получает от своей деятельности результат, к которому не стремится. В то же самое время члены общества, не обладающие ни способностями, необходимыми в высокотехнологич ных производствах, ни образованием, позволяющим достичь таковых, пытаются решать задачи материального выживания290, ограниченные вполне экономическими целями. Однако сегодня их доходы не только не повышаются, но снижаются по мере хозяйственного прогресса. Таким образом, люди, принадлежащие к новой угнетаемой страте, не получают от своей деятельности результат, к которому стремятся. Различие между положением первых и вторых очевидно. Напряженность, в подобных условиях создающаяся в обществе, также не требует особых комментариев. С подобным «багажом» постиндустриальные державы входят в XXI век. Чтобы оценить реальность возникающей опасности, обратимся к фактам, свидетельствующим о модернизации классовой структуры западных обществ и нарастании нового социального противостояния. |