Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособие. Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособ. За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире

• Название: За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире
• Анкор: Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособие.doc
• Дата: 13.12.2017
• Размер: 3.39 Mb.
• Имя файла: Иноземцев В. За пределами экономического общества, учебное пособ.doc
• Тип: Документы; #11277
• Категория: Социология. Политология
• страница: 37 из 49

Классовый конфликт постэкономического общества

Становление постиндустриального общества и, в еще большей мере, начавшийся переход к постэкономическому состоянию не только изменили соотношение секторов общественного производства, менталитет и психологию работника, но и сделали анахронизмом прежние принципы классового деления, резко снизив значение традиционного социального противостояния между представителями буржуазии и пролетариата. Сегодня и о рабочем классе, и о традиционной паразитической буржуазии

вряд ли можно говорить как о социальных слоях, обладающих серьезным влиянием. Как свободные граждане и рабы античного мира, как феодалы и сервы средневековья, пролетарии и буржуа уходят в историю вместе с тем строем, который характеризовался их противостоянием; так же, как рабы не стали господствующим классом при разрушении античного мира, а крепостные не получили заметных выгод от краха феодализма, так и пролетариат не смог и не был способен взять в свои руки управление экономикой и обществом. Как раньше смена исторических эпох сопровожда лась гибелью борющихся классов и появлением новых, так и сегодня лицо современного общества определяют новые социальные группы.

Трансформация, приводящая к становлению постэкономичес кого порядка, не сопряжена с политическими переворотами и революциями; перемены в общественном сознании оказываются из-за эволюционного характера процесса более медленными, чем изменения отражаемой этим сознанием действительности. И сегодня, когда традиционный пролетариат ограничен сравнительно небольшим числом работников индустриального сектора, все еще весьма распространено явление, когда люди идентифицируют себя с рабочим классом. Так, в 1993 году при опросе общественного мнения 44,9% американцев заявили, что принадлежат к рабочему классу; тех, кто отнес себя к среднему слою (middle class), не намного больше — 45,3%²⁹¹. Однако понятие «пролетариат» используется в социологической литературе все реже и реже, что вполне объяснимо, поскольку сегодня определение данной категории весьма затруднено. С одной стороны, его можно понимать как совокупность всех наемных работников, но в этом случае к рабочему классу должно быть отнесено все экономически активное население, включая наемных менеджеров крупнейших корпораций, а за рамками данной категории остались бы лишь единицы. С другой стороны, иногда в качестве критерия включения работника в состав пролетариата рассматривают факт создания им прибавочной стоимости, однако и он оказывается ненадежным, поскольку фактически воспроизводит первый в иных терминах. Дискуссии на эту тему²⁹² все больше и больше перемещаются на страницы социалистических и марксистских работ, оказывая все меньшее влияние на формирование концепции современных социальных трансформаций.

Большинство западных исследователей рассматривают пролетариат во вполне традиционном понимании, как фабричных рабочих, ориентированных на производство индустриальных благ. Именно такое понимание позволило Г.Маркузе еще в начале 60-х годов утверждать, что одно из главных направлений депролетаризации общества обусловлено тем, что мир новой высокотех нологичной деятельности резко сокращает потребность в прежних категориях трудящихся, что делает рабочий класс далеко не самым заметным социальным слоем современного общества²⁹³. Большинство составляющих его людей оказывается разобщенным и представляет собой весьма разнородную по образовательному уровню, национальным и расовым признакам и интересам массу. Развитие сервисного сектора сокращает сферу индустриального производства, и хотя новые виды труда не могут быть названы в полной мере некапиталистическими, хотя они сохраняют известную рутинность, они тем не менее требуют значительной под-готовки, и подобные наемные работники оказываются по ряду признаков находящимися за рамками традиционно понимаемого рабочего класса²⁹⁴. Весьма важным обстоятельством оказывается и то, что в современных условиях интересы предпринимателей и работников все чаще начинают сталкиваться не на сугубо материальном уровне, как это было ранее, а на уровне проблем, связанных со степенью свободы работников в принятии решений и мерой их автономности, что также радикально отличает современных трудящихся от традиционных пролетариев²⁹⁵.

Таким образом, в результате современных изменений прежний рабочий класс как бы распался на две большие группы, одна из которых состоит из квалифицированных работников индустриаль ного сектора, которые по доходам и социальному положению относятся к среднему классу, вторая же представляет собой тот слой, который А.Горц называет «не-классом не-рабочих» или «неопролетариатом»²⁹⁶. Первое определение может показаться излишне уничижительным, однако смысл, который А.Горц и многие другие современные исследователи вкладывают в понятие «неопролетариат», представляется вполне определенным: «Он либо состоит из людей, которые стали хронически безработными, либо из тех, чьи интеллектуальные способности оказались обесцененными современной технической организацией труда... Работ

ники этих профессий почти не охвачены профсоюзами, лишены определенной классовой принадлежности и находятся под постоянной угрозой потерять работу»²⁹⁷. Прежний пролетариат фактически исчез с исторической арены — и как достаточно однородный угнетенный слой, и как класс людей, занятых в передовом для своего времени индустриальном производстве. Как отмечал уже в конце 70-х годов К.Реннер, «рабочий класс, описанный в "Капитале" Маркса, более не существует»²⁹⁸, и это тем более справедливо в конце 90-х.

Данная констатация показывает, что современные исследова тели серьезно пересмотрели сам подход к принципам классового деления общества. Еще М.Вебер, возражая К.Марксу, отмечал, что основным признаком выделения класса должен стать хозяйствен ный интерес его представителей²⁹⁹; при этом совершенно не обязательно классовое деление следует проводить на основе наличия собственности на средства производства или ее отсутствия. Сегодня западные исследователи все чаще обращаются именно к такой трактовке вопроса³⁰⁰, отмечая, что устранение пролетариата преодолевает классовый характер общества в его прежнем понимании и делает его бесклассовым с точки зрения традиционной социологии³⁰¹. В подобной ситуации возникает достаточно парадоксальная картина, когда понятие «класс» со столь значительно измененным внутренним его содержанием применяется к исследованию современной реальности.

Большинство исследователей обращает теперь внимание на новую социальную группу, постепенно становящуюся основным классом современного общества и представляющую собой «третью силу, стоящую между капиталистом и рабочим классом традиционного марксизма: класс профессионалов-управленцев»³⁰². Эта социальная общность сегодня только формируется, представляя собой весьма разнородное объединение, которое, однако, исключительно быстро консолидируется и приобретает вполне четкие классовые интересы. П.Дракер характеризует этот слой как «новый класс, который не является ни капиталистическим, ни рабочим, но который стремительно захватывает доминирующие позиции во всех промышленно развитых странах: это работающий по найму средний слой профессионалов — менеджеров и

специалистов. Именно этот класс, — продолжает автор, — а не капиталисты, обладает властью и влиянием... Постепенно имущественные права переходят от капиталиста к этому новому среднему классу. Сегодня в США все крупные капиталисты являются институциональными доверительными собственниками сбережений, пенсий и вкладов частных лиц: в их распоряжении находятся страховые компании, пенсионные и инвестиционные фонды. В то же время этот новый класс поглощает рабочих в социальном, экономическом и культурном аспектах. Вместо того, чтобы превращаться в пролетариев, современный трудящийся вступает в средний класс работающих по найму профессионалов, заимствуя их вкусы, образ жизни и устремления»³⁰³. Такая трактовка формирования класса профессионалов представляется в целом правильной; некоторые возражения вызывает само понятие, с помощью которого современные исследователи пытаются определить эту социальную группу. Термин «средний класс» обозначает слой, включающий весьма разнородные составляющие³⁰⁴; понятие «класс профессионалов» дает, однако, еще более размытое представление о его реальных границах; термин «подавленный класс», противопоставляемый господствующей технократической элите³⁰⁵, также не соответствует положению этого социального слоя, как правило, не ощущающего себя в качестве объекта явного «подавления».

Между тем подобная разнородность среднего класса имеет тенденцию скорее к нарастанию и углублению, нежели к преодолению и устранению. Еще в начале 80-х Д.Белл отмечал, что понятие «средний класс» чрезвычайно аморфно, «отражая прежде всего психологическое самоопределение значительной части американских граждан»³⁰⁶. Позже социологи стали констатиро вать, что термин «средний класс» обозначает уже не социальную группу, выступающую в качестве стабилизирующего элемента общества, а скорее страту, во все большей мере диссимилирую щуюся под воздействием новых технологических изменений, усиливающих интеллектуальное, культурное и, как следствие, экономическое расслоение этого прежде единого класса³⁰⁷. Многие современные исследователи склонны видеть в устранении этого важного элемента социальной структуры одну из опаснейших тен

денций хозяйственной жизни, все более и более заметную по мере роста имущественного неравенства на протяжении последних десятилетий³⁰⁸; с такой точкой зрения трудно не согласиться, и на этом мы подробнее остановимся несколько ниже. Cегодня становится все более заметным возникновение совершенно нового типа элиты, и этот процесс отнюдь не устраняет классового противостояния, переводя его скорее в иную плоскость, нежели та, что казалась традицион ной большинству социологов.

Таким образом, сегодня, в условиях, когда формирование классовой структуры постэкономического общества находится еще на относительно ранней стадии, говорить о ней как о сложившей ся системе невозможно. Особое внимание следует, на наш взгляд, обратить не столько на терминологическое обозначение отдельных социальных групп и классов, сколько на изучение принци-пиальной границы, способной разделить постэкономический мир на большие противостоящие общественные страты. Но прежде чем перейти к этому вопросу, остановимся на характеристиках третьей составляющей современного общества — технократиче -ской элиты.

Изучение сущности нового господствующего класса и попытки его терминологического определения начались вскоре после Второй мировой войны, когда наметился сдвиг от традиционных форм производства к экономике, основанной на знаниях и информации. Рассматривая феномен диссимилирующейся власти капитала как такового, в конце 50-х годов Р.Дарендорф одним из первых обратился к анализу роли управляющего класса, бюрократии, высших менеджеров, определяя их в качестве новой элиты будущего общества. «Так кто же составляет правящий класс посткапиталистического общества? — спрашивал автор и отве-чал: — Очевидно, представителей правящего класса следует искать на верхних ступенях бюрократических иерархий, среди тех, кто отдает распоряжения административному персоналу»³⁰⁹.

Но в 60-е и 70-е годы большинство исследователей пришли к выводу, что формирующееся общество контролируется уже не столько бюрократией, сколько представителями нового класса, воплощающими в себе знания и информацию о производствен ных процессах и о механизме социального прогресса в целом. В условиях, когда «постиндустриальное общество становится "технетронным" обществом, то есть обществом, формирующимся — в культурном, психологическом, cоциальном и экономическом плане — под мощным воздействием современной техники и электро

ники, особенно в эпоху компьютеров и сверхдальней связи, и в котором индустриальные процессы уже не являются решающим фактором социальных перемен и эволюции образа жизни, социального строя и моральных ценностей»³¹⁰, новая элита должна в первую очередь обладать способностями контролировать и направлять эти возникающие процессы. «Если в течение последних ста лет главными фигурами были предприниматель, бизнесмен, руководитель промышленного предприятия, — писал Д.Белл, — то сегодня "новыми людьми" являются ученые, математики, экономисты и представители новой интеллектуальной технологии»³¹¹. В результате к середине 70-х господствующим классом стали называть «технократов», обладающих информацией, знаниями и умело манипулирующих ими на трех основных уровнях: национальном, где действует правительственная бюрократия, отраслевом, представлен ном профессионалами и научными экспертами, и на уровне отдельных организаций, соответствующем техноструктуре³¹². В это же время А.Турен называл технократический класс доминирующим классом постиндустриального общества, субъектом подавления остальных социальных слоев и групп³¹³. Приблизительно тогда же в социальной теории активно использовался и термин «меритокра тия»; введенный М.Янгом³¹⁴, он имел несколько иной оттенок, нежели понятие технократического класса, поскольку не только отмечал объективное положение данной группы в составе социального целого, но и указывал на ее оценку обществом как на важный источник ее доминирующих позиций³¹⁵, что крайне важно в условиях повышения роли и значения субъективных моментов в социальном развитии.

Во второй половине 70-х годов было предложено множество новых определений господствующей элиты, однако они не имели серьезного значения, так как использовались, главным образом, в рамках весьма общих социологических доктрин. Так, говорилось о «новом классе» (Гоулднер), «доминирующем классе» (Альтюссер), «правящем классе» (Конелл), «высшем классе» (Скотт) и так далее³¹⁶. В контексте нашего анализа важно, что на

протяжении последних двадцати лет активно шло размывание и критика позиции, уделявшей особое внимание бюрократической природе господствующего класса нового общества; все более четким становилось осознание того, что основой власти в нем является не статусное положение в организациях, а реальные способности человека к креативной деятельности, к усвоению, обработке и продуцированию информации и знаний. Характерно в этой связи заявление О.Тоффлера, не только отметившего, что «в сверхиндустриальном обществе бюрократия последовательно вытесняется адхократией — рамочной холдинговой структурой, которая координирует работу многочисленных временных организационных единиц, возникающих и исчезающих в зависимости от изменяющихся условий»³¹⁷, но и прямо заявившего, что бюрократическая форма организации была свойственна индустриальному обществу и не порождается, а, напротив, разрушается в рамках постиндустриальной социальной системы.

Таким образом, современная концепция социальной структуры постиндустриального общества предполагает наличие трех основных групп: господствующего класса, обычно трактуемого как технократический класс; среднего класса квалифицированных работников и низших менеджеров как в индустриальном производстве, так и в сфере услуг, обозначаемого как класс профессионалов; низшего класса, в который включаются работники физического труда, неспособные «вписаться» в высокотехнологичные процессы, представители отмирающих профессий, а также значительное число эмигрантов из стран «третьего мира», представители национальных меньшинств и некоторые другие элементы, оказавшиеся в стороне от происходящих постэкономических преобразований. Какие же проблемы возникают перед формирующимся социумом с точки зрения наличествующих сегодня этих трех классов? Во-первых, современные хозяйственные тренды способствуют пополнению рядов низшего класса, так как производство предъявляет все большие требования к качеству рабочей силы; этот процесс чреват социальным конфликтом небывалого ранее масштаба. Во-вторых, роль доминирующего класса заключается в контроле над информацией и знаниями, в то время как реальная власть по-прежнему во многом сосредоточена у прежних структур, действующих по экономическим законам, и в частности у государства, пока еще не в полной мере являющегося выразителем интересов техноструктуры. Наконец, в-третьих, тот средний класс профессионалов, о котором принято говорить как о залоге стабильного социального прогрес

са, в действительности слишком разнороден, чтобы реально быть таковым, и, скорее всего, именно через него пройдет граница будущего социального расслоения, перспектива которого кажется сегодня неизбежной.

Проблема нового классового конфликта, начало исследования которой относится еще к 50-м годам, остается и сегодня одной из наиболее актуальных тем современной социологии. Эволюция взглядов на эту проблему прошла три этапа, отражающих развитие самого социального противостояния в западных обществах.

На первом доминировала весьма оптимистичная точка зрения, согласно которой с преодолением индустриального строя острота классового конфликта должна уменьшиться. Естественно, исследователи не утверждали тем самым, что новое общество избегнет всяческих социальных противостояний, однако предполагалось, что от одного из наиболее опасных оно будет избавлено. Так, Р.Дарендорф, считая, что «при анализе конфликтов в посткапиталистичес ких обществах не следует применять понятие класса», апеллировал в первую очередь к тому, что классовая модель социального взаимодействия утрачивает свое значение по мере снижения роли индустриального конфликта, связанного с локализацией и ограниченностью самого индустриального сектора. «В отличие от капитализма, в посткапиталистическом обществе, — писал он, — индустрия и социум отделены друг от друга. В нем промышленность и трудовые конфликты институционально ограничены, то есть не выходят за пределы определенной области, и уже не оказывают никакого воздействия на другие сферы жизни общества»³¹⁸. Между тем такая позиция даже в тот период не была единственной; одну из наиболее интересных точек зрения предложил Ж.Эллюль, указавший, что классовый конфликт не устраняется с падением роли материального производства и даже преодоление труда и его замена свободной деятельностью (leisure) приводит не столько к преодолению данного социального противостояния, сколько к перемещению его на внутриличностный (subhuman) уровень³¹⁹. Впоследствии под этим углом зрения данную проблему анализировали многие известные социологи, и именно такой подход дает возможность адекватно отражать события, разворачивающиеся сегодня в западных обществах.

Второй этап пришелся на 70-е и 80-е годы, когда теория постиндустриального общества стала расцениваться как одно из основных достижений социологической мысли. На этом этапе

распространилось понимание того, что классовые противоречия связаны отнюдь не только с экономическими проблемами; так, Р.Ингельгарт писал в 1990 году: «В соответствии с марксистской моделью, ключевым политическим конфликтом индустриального общества является конфликт экономический, в основе которого лежит собственность на средства производства и распределение прибыли... С возникновением постиндустриального общества влияние экономических факторов постепенно идет на убыль. По мере того как ось политической поляризации сдвигается во внеэкономическое измерение, все большее значение получают неэкономи ческие факторы»³²⁰. Несколько позже эти же аспекты отметил и А.Турен³²¹ ; внимание исследователей во все большей степени привлекали к себе проблемы статусные, в том числе вопросы самоопределения и самоидентификации отдельных страт внутри среднего класса, мотивация деятельности представителей тех или иных социальных групп и так далее. Распространенное представление о состоянии этой проблемы отразилось во мнении о том, что «простое разделение на классы сменилось гораздо более запутанной и сложной социальной структурой... сопровождающейся бесконечной борьбой статусных групп и статусных блоков за доступ к пирогу "всеобщего благосостояния" и за покровительство государства»³²². К началу 90-х годов в среде исследователей получила признание позиция, в соответствии с которой формирующаяся система характеризуется делением на отдельные слои не на основе отношения к собственности, как это было ранее, а на базе принадлежности человека к социальной группе, отождествляемой с определенной общественной функцией. Таким образом, оказалось, что новое общество, которое называлось даже постклассовым капитализмом, «опровергает все предсказания, содержащиеся в теориях о классах, социалистической литературе и либеральных апологиях; это общество не делится на классы, но и не является эгалитарным и гармоничным»³²³.

Третий этап развития концепции начался во второй половине 80-х годов, когда стали проявляться новые тенденции, обусловлен ные выходом западных стран из экономического кризиса. Стало очевидным, что рабочий класс и буржуазия противостоят друг другу не только на крайне ограниченном пространстве индустриального сектора, но даже не могут быть определены как социальные классы³²⁴; с другой стороны, стали заметны очертания

нового социального конфликта. Если ранее, в 60-е годы, Г.Марку зе обращал особое внимание на возникающее противостояние больших социальных страт, «допущенных» и «не допущенных» уже не столько к распоряжению основными благами общества, сколь ко к самому процессу их создания³²⁵, что в целом отражает еще достаточно высокую степень объективизации существующего конфликта, то позже положение изменилось самым радикаль ным образом. Авторитетные западные социологи стали указывать, что грядущему постиндустриальному обществу уготовано противостояние представителей нового и старого типов поведения ; речь шла прежде всего о людях, принадлежащих, по терминологии О.Тоффлера, ко «второй» и «третьей» волне, индустриалистах и постиндустриалистах, способных лишь к продуктивной материальной деятельности или же находящих свое применение в новых отраслях третичного, четвертичного или пятеричного секторов, что, однако, также имело свои объективные основания, коренящиеся в структуре общественного производства. «Борьба между группировками "второй" и "третьей" волны, — писал он, — является, по существу, главным политическим конфликтом, раскалывающим сегодня наше общество... основной вопрос политики заключается не в том, кто находится у власти в последние дни существования индустриального социума, а в том, кто формирует новую цивилизацию, стремительно приходящую ему на смену. По одну сторону — сторонники индустриального прошлого; по другую — миллионы тех, кто признает невозможность и дальше решать самые острые глобальные проблемы в рамках индустриаль ного строя. Данный конфликт — это "решающее сражение" за будущее»³²⁶. Подобного же подхода, используя термины «knowledge workers» и «non-knowledge people», придерживался и П.Дракер, столь же однозначно указывавший на возникающий между этими социальными группами конфликт как на превалирующий в формирующемся обществе³²⁷; в середине прошлого десятилетия такая трактовка была распространена весьма широко и становилась базой для широких теоретических обобщений относительно природы и главных характеристик формирующегося социума³²⁸. Однако и эта позиция подверглась пересмотру в конце 80-х, когда Р.Ингельгарт и его последователи перенесли акцент с анализа типов поведения на исследование структуры ценностей человека, еще более подчеркнув субъективизацию современного противо

стояния как конфликта «материалистов» и «постматериалистов». По его словам, «коренящееся в различиях индивидуального опыта, обретенного в ходе значительных исторических трансформаций, противостояние материалистов и постматериалистов представляет собой главную ось поляризации западного общества, отражающую противоположность двух абсолютно разных мировоззрений (курсив мой. — В.И.)»³²⁹; при этом острота возникающего конфликта и сложность его разрешения связываются также с тем, что социальные предпочтения и система ценностей человека фактически не изменяются в течение всей жизни, что придает противостоянию материалистически и постматериалистически ориентированных личностей весьма устойчивый характер. Характерно, что в своей последней работе Р.Ингельгарт рассматривает этот конфликт в гораздо более глобальных понятиях противостояния модернистских и постмодернистских ценностей³³⁰; основу же последних, по мнению большинства современных социологов, составляет стремление к максимальному самовыражению (self-actualisation) личности³³¹. В последние годы находит все больше сторонников понимание того, что современное человечество разделено в первую очередь не по отношению к средствам производства, не по степени материального достатка, а по типу цели, к которой стремятся люди³³², и такое разделение становится самым принципиальным из всех, какие знала история.

Однако, на наш взгляд, реальная ситуация далеко не исчерпывается подобными формулировками. Говоря о людях как о носителях материалистических или постматериалистических ценностей, социологи так или иначе рассматривают в качестве критерия нового социального деления субъективный фактор, каковым в любом случае выступают ценности и интересы. Однако реальное классовое противостояние определяется сегодня еще не тем, каково самосознание того или иного члена общества, и не тем, к какой социальной группе или страте он себя причисляет. В современном мире стремление человека реализоваться в качестве носителя постэкономических ценностей, влиться в ряды работников интеллектуаль ного труда, не говоря уже о том, чтобы стать активным производи телем информации и знаний, ограничено отнюдь не только субъективными, но и вполне объективными обстоятельствами, причем основным из них является ограниченность доступа к образованию и знаниям. Интеллектуальное расслоение, достигающее беспреце

дентных масштабов³³³, становится основой всякого иного социального расслоения.

Проблемы, порождаемые информационной революцией, не сводятся к проблемам технологическим, они имеют выраженное социальное измерение. Cтепень их воздействия на общество различные авторы оценивают по-разному. Так, П.Дракер относится к возникающим проблемам достаточно спокойно. «Центр тяжести в промышленном производстве — особенно в обрабатывающей промышленности, — пишет он, — перемещается с работников физического труда к работникам интеллектуального. В ходе этого процесса создается гораздо больше рабочих мест для представителей среднего класса, чем закрывается устаревших рабочих мест на производстве. В целом он сравним по своему положительному значению с процессом создания высокооплачиваемых рабочих мест в промышленности на протяжении последнего столетия. Иными словами, он не создает экономической проблемы, не чреват "отчуждением" и новой "классовой войной"... Все большее число людей из рабочей среды обучаются достаточно долго, чтобы стать работниками умственного труда. Тех же, кто этого не делает, их более удачливые коллеги считают "неудачниками", "отсталыми", "ущербными", "гражданами второго сорта" и вообще "нижестоящими". Дело здесь не в деньгах, дело в собственном достоинстве»³³⁴. В то же время многие другие исследователи обращают внимание на гораздо более существенную эрозию прежних принципов построения социальной структуры. Такие известные авторы, как Д.Белл, Дж.К.Гэлбрейт, Ч.Хэнди, Ю.Хабермас, Р.Дарендорф и другие, отмечают, что новая социальная группа, которая обозначается ими как underclass³³⁵, фактически вытесняется за пределы общества³³⁶, формируя специфическую сферу существования людей, выключенных из прежнего типа социального взаимодействия³³⁷. Наиболее далеко в подобных утверждениях идет Ж.Бодрийяр, обозначающий данную общность в качестве анонимной массы и утверждающий, что таковая не может даже выступать в качестве самостоятельно го субъекта социального процесса³³⁸; при этом характерно, что радикализм формулировки не встречает заметного стремления

оппонировать ее автору. Вынесение конфликта за пределы традиционной классовой структуры³³⁹ может, конечно, создать впечатление его преодоления или ослабления, но впечатление это обманчиво, и недооценка возникающего противостояния может стоить очень дорого³⁴⁰.

Таким образом, обладание знаниями, степень образованности людей в полной мере становятся основанием классового деления современного социума. Следует согласиться с Ф.Фукуямой, утверждающим, что «в развитых странах социальный статус человека в очень большой степени определяется уровнем его образования. Например, существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия (курсив мой. — В.И.). объясняются главным образом разницей полученного образования. Для человека, имеющего диплом хорошего учебного заведения, практически нет препятствий в продвижении по службе. Социальное неравенство возникает в результате неравного доступа к образованию; необразованность — вечный спутник граждан второго сорта»³⁴¹. Именно это явление представляется наиболее характерным для современного общества и вместе с тем весьма опасным. Все ранее известные принципы социального деления — от базировавшихся на собственно сти до предполагающих в качестве своей основы область профессиональной деятельности или положение в бюрократической иерархии — были гораздо менее жесткими и в гораздо меньшей мере заданными естественными и неустранимыми факторами. Право рождения давало феодалу власть над его крестьянами; обладание собственностью приносило капиталисту положение в обществе; политическая или хозяйственная власть поддерживала статус бюрократа или государственного служащего. При этом феодал мог быть изгнан из своих владений, капиталист мог разориться и потерять свое состояние, бюрократ мог лишиться должности и вместе с ней — своих статуса и власти. И фактически любой другой член общества, оказавшись на месте представите лей этих элит, мог бы с большим или меньшим успехом выполнять соответствующие социальные функции. Именно поэтому в экономическую эпоху классовая борьба могла давать представи телям угнетенных классов желаемые результаты.

С переходом к постэкономическому обществу положение меняется. Люди, составляющие сегодня элиту общества, вне зависимости от того, как она будет названа — новым классом, техно-

кратической прослойкой или меритократией, — обладают качествами, не обусловленными внешними социальными факторами. Сегодня не общество, не социальные отношения делают человека представителем господствующего класса и не они дают ему власть над другими людьми; сам человек формирует себя как носителя качеств, делающих его представителем высшей социальной страты. В свое время Д.Белл отмечал, что до сих пор остается неясным, «явлется ли интеллектуальная элита (knowledge stratum) реальным сообществом, объединяемым общими интересами в той степени, которая сделала бы возможным ее определение как класса в смысле, вкладывавшемся в это понятие на протяжении последних полутора веков»³⁴²; последнее связано также и с тем, что информация есть наиболее демократичный источник власти, ибо все имеют к ней доступ, а монополия на нее невозможна. Однако в то же самое время информация является и наименее демократичным фактором производства, так как доступ к ней отнюдь не означает обладания ею³⁴³. В отличие от всех прочих ресурсов информация не характеризуется ни конечностью, ни истощимостью, ни потребляемостью в их традиционном понимании, однако ей присуща избирательность — редкость того уровня, которая и наделяет ее владельца властью высшего качества. Специфика самого человеческого существа, его мироощущение, условия его развития, психологические характеристики, способность к обобщениям, наконец, память и так далее — все то, что называют интеллектом, самой формой существования информации и знаний, служит главным фактором, лимитирующим возможности приобщения к этим ресурсам. Поэтому значимые знания сосредоточены в относительно узком круге людей — подлинных владельцев информации, социальная роль которых не может быть в современных условиях оспорена ни при каких обстоятельствах. Впервые в истории условием принадлежности к господствующему классу становится не право распоряжаться благом, а способность им воспользоваться.

Последнее не означает, что новая господствующая страта оказывается жестко отделенной от остального общества и совершенно закрытой для вступления в нее новых членов. Напротив, «тысячи и тысячи людей присоединяются к ней каждый год, и фактически никто из них в дальнейшем не покидает ее»³⁴⁴. Современное общество тем самым формирует важнейший принцип, признавая наиболее значимыми людей, способных придать ему максимальный динамизм, обеспечить предельно быстрое продвиже

ние по пути прогресса³⁴⁵, и в этом можно видеть залог того, что уже в течение ближайших десятилетий постэкономические ценности, на которые ориентировано большинство представителей нового господствующего класса, будут доминировать во всем социуме, а экономические перестанут играть существенную роль.

Но отсюда следует также, что новое социальное деление способно вызвать и новые проблемы. До тех пор, пока в обществе главенствовали экономические ценности, существовал и некий консенсус относительно средств достижения желаемых результатов. Более активная работа, успешная конкуренция на рынках, снижение издержек и другие экономические методы приводили к достижению экономических целей — повышению прибыли и уровня жизни. В хозяйственном успехе предприятий в большей или меньшей степени были заинтересованы и занятые на них работники. Сегодня же наибольших достижений добиваются именно те предприниматели, которые ориентированы на максимальное использование высокотехнологичных процессов и систем, привлекают образованных специалистов и, как правило, сами обладают незаурядными способностями к инновациям в избранной ими области технологии и бизнеса. Ставя перед собой в значительной степени неэкономические цели, стремясь самореали зоваться в бизнесе, обеспечить общественное признание созданным ими технологиям или предложенным нововведениям, создать и развить новую корпорацию, выступающую выражением индивидуального «я», эти люди добиваются тем не менее наиболее впечатляющих экономических результатов. Напротив, люди, чьи ценности имеют чисто экономический характер, стремясь подняться до уровня новой элиты общества, как правило, не могут достичь этой цели. Дополнительный драматизм ситуации придает и тот факт, что они фактически не имеют шансов присоединиться к этой социальной группе, поскольку оптимальные возможности для получения современного образования даются человеку еще в детском возрасте, а не тогда, когда он осознает себя недостаточно образованным ; кроме того, способности к интеллектуальной деятельности нередко обусловлены наследственностью человека, развивающейся на протяжении поколений.

Таким образом, современное классовое деление порождено сущностными отличиями внутреннего потенциала различных членов общества. В ближайшие десятилетия это классовое деление обещает стать гораздо более жестким, нежели любые прежние формы социального неравенства; оно может «расколоть» тот

средний класс, который на протяжении последнего столетия яв ляется залогом социальной стабильности западных обществ, и создать одно из самых трудных препятствий на пути становления нового социума. Особая опасность этого общественного расслоения связана с тем, что цели и результаты деятельности формирующихся социальных групп оказываются диаметрально противопо ложными.