ИРЛЯ_билеты (3). 1. Понятие литературного языка. Устная и письменная формы литературного языка. Литературный язык и диалект. Литературный язык и язык художественной литературы
 Скачать 253.83 Kb.
|
|
38. Просторечие как основа языка басен И.А. Крылова. Живая устная разговорная речь в разных ее социальных пластах и стилях басенным языком Крылова в нач. 19 в. была возведена на степень основной базы общерусского национального языка. В.Г.Белинский: в них выражение целой стороны русского национального духа. Широкий влив просторечия в литературу создавал условия для образования единого самобытного национально-литературного языка, доступного широким массам. Крылов предварил А.С.Пушкина. Он открывает широкую дорогу в литературу для простонародного языка, для говоров городского просторечия, лишенных яркой профессиональной окраски, для разговорного чиновничьего диалекта как официального, так и фамильярно-бытового вообще, для разных стилей народной поэзии и диалектов живой народной речи. В этом направлении литературная деятельность Крылова, нарушая господствующие тенденции и нормы книжно-аристократической культуры литературного слова, отвечала потребностям и задачам и глубокой национализации и демократизации литературного языка. Стиль Крылова воспринимается как свободный поток национального просторечия, пробившийся широкой струей из недр народного самосознания, из глубин «духа русского народа». Мужик ретивый был работник, и ДЮЖ и СВЕЖ на взгляд. (Огородник и философ) Крылов, переплавив разнородные элементы устной народной речи, создал из них «общерусский» поэтический стиль басни, близкий к народной словесности. Крылов свободно и широко вводит в строй литературного («авторского») повествования синтаксические формы устной речи с ее эллипсисами, подразумеваниями и с ее идиоматическими своеобразиями. Он к ней, она вперед: он шагу прибавлять, Она туда ж; он, наконец, бежать. (Тень и человек) Крылов противопоставил симметрическому однообразию синтаксической системы салонно-европейских стилей экспрессивное разнообразие, красочную идиоматичность и выразительный лаконизм живого устно-народного русского синтаксиса. Крылов смешивает архаические и литературно-книжные формы выражения с разговорными и просторечными. Стиль варьируется в зависимости от темы, сюжета, от экспрессивного тона повествования и принимает яркий отпечаток нацио-нально-русского своеобразия. Например: На сей, однакож, раз послушал их Зевес. Дал им царя. Летит к ним с шумом царь с небес. И плотно так он треснулся на царство, Что ходенем пошло трясинно государство. (Лягушки, просящие царя) Крылов еще до Пушкина намечает приемы нового синтеза живой народно-разговорной и литературно-книжной стихий. Диалог в стиле Крылова достигает предельной лаконичности, драматической быстроты и реалистической естественности, приспособляясь к социальному облику басенных персонажей. Например, в басне «Лягушка и вол»: — «Смотри-ка, квакушка, что, буду ль я с него?» — Подруге говорит. — "Нет, кумушка, далеко!» — «Гляди же, как теперь раздуюсь я широко. Ну, каково? Пополнилась ли я?» — «Почти что ничего», — «Ну, как теперь?» — «Все то ж». Вместе с тем реплики басенных персонажей имеют характер непринужденной и грубой бытовой фамильярности, далекой от всяких салонных приличий. Это разговор «площади», в котором нивелируются резкие социальные различия между речью разных слоев общества. Из языка Крылова вошло в литературный оборот множество пословиц, поговорок, афоризмов. Например: «А ларчик просто открывался» («Ларчик») и т.д.; 39. Вопрос о происхождении русского литературного языка. Современное состояние данной проблемы. Периодизация истории русского литературного языка. Сергей Петрович Обнорский «Очерки по ИРЛЯ старшего периода» (1946). Истоки РЛЯ в живой народной вост.-слав. речи. РЛЯ старшего периода был чисто русским языком во всех элементах своей структуры ( в произношении, в формах словоизменения и словообразования, в лексике, в синтаксисе). Последователи Федот Петрович Филин, Павел Яковлевич Черных и др. ВВВ «ИРЛЯ. Избранные труды». Старослав. на протяжении 9 – 11 вв. был общим письменно-литературным языком всех славян (славянская латынь). В результате имеем взаимодействие 2-х стихий – письменной общеславянской (старослав) и устной и письменной др.-рус. Национальные слав. языки изначально были «вульгарными» и развивались по образцу «высших». В данном случае это был старослав. (язык церкви). (.) зр. ВВВ популярна в славяно-русской филологии (Никита Ильич Толстой, Антонин Достал, Йозеф Курц - Чехия). Измаил Иванович Срезневский «Мысли об истории русского языка и других славянских наречий» (1887). Основа др.-рус. литературного языка – живая вост.-слав. народная речь, близкая по своим основным структурным особенностям старославу. Богослужебные книги были написаны на языке, который мало отличался от родного наречия. Разделение книжного и народного языка вызвано изменениями народно-разговорной, диалектной речи вост. славян (это 13-14 вв.). Алексей Александрович Шахматов «Очерк СРЛЯ» 1925. Распространено в славяно-рус филологии за рубежом (Борис Унбегаун – Франция; Николай Николаевич Дурново). РЛЯ – явление глубокого культурно-исторического интереса. На русскоязычную почву перенесен церк.-слав. язык (древнеболгарск. по происхождению), который в течение веков сближался с живым народным языком и утрачивал свое иноземное обличие. Борис Андреевич Успенский «Очерк ИРЛЯ (11 – 19 вв.): сами понятия «церковнославянское» и «русское» существенно меняли свое содержание. Церк-слав. язык (южнослав. в своей основе) с перенесением на русскую почву подвергался в течение 11 -14 вв. постепенной и последовательной русификации, в результате чего образовался русский национальный извод церковнославянского языка - тот язык, который впоследствии может называться не только «словенским» (или «славенским»), но также «рус(с)ким» и «славе-норосс(ий)ским». Взаимовлияние не стерло границ. ПЕРИОДИЗАЦИЯ. В.Г. Костомаров отмечает неприемлемость марксистско-ленинского тезиса «о связи становления литературного языка с возникновением нации». Границей между донациональной и национальной эпохой в ИРЛЯ считается 17 в. Первая половина 17 в. тяготела к др.-рус. культуре и письменности, зрели ростки нового, создавались условия для преобразований. Середина и вторая половина 17 в., начиная с Алексея Михайловича, - это уже не старая Русь, но и не Россия Нового времени, это переход к новому. Любая периодизация условна и может изменяться в зависимости от целей исследования. Основные вехи могут быть определены так: I Литературный язык Др. Руси (11 – середина 16 в.) 1. Древнерусский период (11 – 13 вв.): А) Крещение Руси (988) и перенос кирилло-мефодиевского письменного наследия в Др. Русь. Начало «учения книжного» и возникновение др.-рус. письменности. Становление основных разновидностей др.-рус. книжно-письменного языка (11 – начало 12 в.). Б) Развитие письменных традиций Др. Руси, усиление местных языковых особенностей (середина 12 – 13 вв.). 2. Старорусский (великорусский) период: образование и развитие литературного языка великой народности (14 – середина 17 в.). Великорусская народность возникла в конце 13 – начале 14 в., в 14 в. (велико)русский язык, отличный от украинского и белорусского. Его основу составили северные и северо-восточные говоры Др. Руси. А) «Второе южнославянское влияние»: реформа книжного языка и зарождение грамматической традиции (кон. 14 – 15 в.) Б) Языковая ситуация Московск. Руси: развитие грамматической традиции и стилистических оппозиций в книжном языке (16 – середина 17 в.) II. Русск. литературн. язык нового типа (середина 17 – начало 19 в.) 1. Начальный этап в образовании РЛЯ нового типа (сер. 17 – 1720-е гг.) А) Переходная фаза в ИРЛЯ (сер. и втор. половина 17 в.) Б) Языковая ситуация в Петровскую эпоху, возникновение РЛЯ нового типа (кон. 17 - 1720-е) 2. Грамматическая нормализация литературн. языка, создание его стилистическ. Системы А) Ломоносовская реформа языка (кон. 1730-х – 1760-е гг.) Б) Споры о «старом и новом слоге российского языка» (кон. 18 – нач. 19 в.) III. СРЛЯ («от Пушкина до наших дней») 1. Стабилизация норм РЛЯ (начало 19 в. – 1917г.) 2. Литературн. язык советск. периода и рус. эмиграции (1917 г. – кон. 20 в.) 3. Дестабилизация норм РЛЯ (с конца 20 в.) При установлении периодизации ИРЛЯ исходят из периодизации развития отдельных частей структуры лит. языка – его произносительных норм, морфологического строя, синтаксиса, лексико-фразеологического состава. При этом учитываются изменение общественных функций лит. языка, его дифференциация на типы и стили, исторически меняющийся характер его связей с общенародной разговорной речью и ее диалектами, т.к. темпы изменений разных элементов структуры языка различны. 40. Проблема синтеза национально-языковой культуры в языке А.С. Пушкина. Просторечие и «простонародный» язык в языке Пушкина. Пушкин отвергает внешнее, поверхностное понимание народности. Для него народ-ность языка – это образ мыслей и чувствований, традиций и обычаев, которые образуют смысловую структуру языка. Пушкин выдвигает идею национального смыслового контек-ста. Народность у П. – это категория историческая. Всякое явление должно изображаться в своем историческом контексте. Виноградов отмечает сходство языка Пушкина с языком «Слова о полку Игореве». Пушкин негативно оценивает формы франц. влияния на РЯ. Однообразность и ока-менелость франц. яз. он противопоставляет живому, простому и искреннему русскому языку. Пушкиным отвергалась национальная узость языка, однообразность стиля. Кон-цепция народности у Пушкина – широкая. В пушкинский язык были включены и славя-низмы, и европеизмы – всё это было соподчинено принципу соразмерности. Главной теоретической проблемой, разрабатываемой Пушкиным, является проблема народности литературного языка. В ранних заметках и набросках Пушкин указывает на народный язык как основной источник литературного языка. «Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг...) достоин также глубочайших исследований. ...не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком». Пушкин выдвигает и утверждает положение о сближение литературного языка с народным языком в самом широком смысле этого слова, положение о народной основе литературного языка. В то же время Пушкин понимал, что литературный язык не может представлять собой простую обработку народного, что литературный язык не может и не должен избегать всего того, что было накоплено им в процессе его многовекового развития, поскольку это обогащает язык, расширяет его стилистические возможности, усиливает художественную выразительность. «Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретённого им в течение веков. Писать единственно языком разговорным - значит не знать языка». («Письмо к издателю», 1836). Отстаивая народность литературного языка, Пушкин боролся как против карамзинского «нового слога», так и против «славянщизны» Шишкова и его сторонников. Борясь против «европейского жеманства», Пушкин противопоставляет «французской утончённости» карамзинской школы демократическую простоту и яркую выразительность языка Крылова и Фонвизина. Пушкин также едко высмеивает консервативный национализм Шишкова, его попытки изгнать из русского языка заимствования и утвердить в литературном языке господство архаизмов и церковнославянизмов («фонтан» и «водомёт»).В статье «Путешествие из Москвы в Петербург» (1833-1834) Пушкин формулирует своё понимание взаимоотношения русского и старославянского языков, разграничивает «славенский» и русский языки, отрицает «славенский» язык как основу русского литературного языка и в то же время открывает возможность для использования славянизмов в определённых стилистических целях. Привлекая в литературный язык богатейшие речевые средства общенародного русского языка, Пушкин уделял значительное внимание освоению различных элементов социально-речевых стилей. В «Евгении Онегине» использована но всем ее разнообразии речь передовой дворянской интеллигенции, а также эпистолярный стиль (письма Татьяны и Онегина); устная речь няни; разговоры провинциалов-помещиков; элементы жаргона великосветских гостиных (сцена у старой княжны по приезде Татьяны в Москву). Очень выразительна типично простонародная по своему складу речь няни Филиппьевны: Сердечный друг, уж я стара, Стара, тупеет разум, Таня; А то, бывало, я востра... Сопоставление слов, употребляемых Пушкиным, со «Словарем Академии Российской» убеждает, что поэт далеко выходил за рамки литературной лексики, используя большой круг просторечных слов. Выражение как зюзя пьяный Пушкин употреблял в целях усиления сатирической остроты, изображая в образе Зарецкого одного из клеветников, распространявших о нем ложные слухи: Он отличился, смело в грязь С коня калмыцкого свалясь, Как зюзя пьяный, и французам Достался в плен... К подобного рода просторечным словам относятся: тужить («И потужить и позлословить»), сплетни, старожил («деревенский старожил»), беспутный, чехарда. 41. Литературный язык великорусской народности – эпоха Московского государства XIV-XVI вв. Татаро-монгольское иго повлияло на распад нескольких языковых сообществ. Татаро-монгольское нашествие ускорило распад восточнославянского единства, в том числе языкового. Начинается развитие украинского, белорусского, русского языков. Период характеризуется ослаблением связей с южнославнянскими странами: Болгарией и Византией + упадок литературного творчества. Возникают локальные разновидности русского литературного языка: Новгородская на севере Псковская на северо-западе Владимиро-суздальская на северо-востоке Смоленско-полоцкая на западе Галицко-вологская на юго-западе Начало объединения русских земель связано с московским государством. Новое объединение земель и новый этап развития языка связан с новым центром – Москвой. Роль языка – объединяющая. В 20е годы 14 века центр метрополии был перенесен из Владимира в Мск, 1380 – победа на Куликовском поле, 1480 – освобождение от Золотой Орды. 1453 – падение Царьграда (Стамбул) -> перемещение центра в Мск. В это время появляется выражение «Москва – третий Рим». Конец 14 в – начало 15 в до 16 века, характеризуется вторым южно-славянским влиянием. Резко выражено противопоставление 2х типов письменного языка: приказно-деловой, обслуживающий светскую письменность и литературно-книжный язык, язык богослужебных книг. Приказно-деловой был ближе к народному, живому языку, постоянно впитывал его элементы. Литературно-книжный восходил к церковнославянскому языку киевского периода. Для 14-16 вв характерно преобладание книжно-риторических стилей. Язык литературы сопротивлялся проникновению народной речи. в связи со 2м южно-славянским влиянием наметились тенденции: Отделять книжный язык от народного Установить более менее устойчивые правила правописания Приблизить письменный язык к церковнославянскому. Уничтожить диалектные различия в языке и орфографии Сохранить кириллическую графику, но вернуться к образцам греческим В развитии русской культуры и литературы второе влияние сыграло роль. Появляются новые жанры (около 40: алфавит, беседа, бытие, воспевание, деяние, слово) литература увеличивается вдвое. Под влиянием византийской книжной гр-и и развивался жанр жития (Житие Сергия Радонежского, Стефана Пермского). Это было «литература для чтения» - максимальное отторжение от жизни, что привело к осложнению стиля. Характерные признаки «плетения словес» (заимствование из южно-славянский стран): Повтор – общий принцип создания стиля (многократный повтор ЧП, однокоренные слова, использование синонимов, созвучные слова, ряды сравнений, эпитетов, метафор). Риторические восклицания, вопросы, экзальтированные монологи святых, цытаты из Священного писания. Получают распространение архаичные союзы (егдо, яко). Определительные сочетание («пучина житейского моря» вместо «жизнь», «бездна греховная» вместо «грех», «дымное воскурение» - дым, «бразды сердечные» - любовь). Использование сложных слов (зломудрствование, богоподражательная кротость). Вместо собственных имен употребляются нарицательные (един человек, некая жена). Просторечия обязательно объясняются, оговариваются, если присутствуют в тексте. Самоуничижение автора (азъ бо есмъ худший в людях азъ бо худо умный) – из-за боязни нарушить каноны стиля. Памятники: История о казанском царстве и др. Возникает жанр исторического рассказа (переписка, мемуары, записки современников). Между двумя типами языка возникают жанры, которые находятся на переферии. Деловой язык – св-н (?) от элементов церковнославянского стиля (послания Ивана Грозного). Расширяются функции делового языка т.к. развивается государственная деятельность. На основании приказного языка развиваась литература. Проводником живых, народных элементов в книжный язык взамен отживших церковнославянизмов был канцелярский язык. Вывод: по своему лексическому составу и грамматическому строю языка великорусской народности стоит ближе к СРЯ, чем язык древнерусский. Изменение в языке к концу 16 века (нашли отражение в письменности): В живо языке употреблялась старая система прошедших времен глагола (аорист утрачен). Оформляется категория вида. Какие типы склонения объединялись по принципу грамматического рода. Была утрачена форма звательного падежа В основах существительных произошла замена свистящих на шипящие, мягкие заднеязычные (к’, г’, х’). Появляется форма И.п, мн.ч. в сущ. на а. Новыми словами пополнился словарный состав языка. Первая печатная книга «Апостол» (апрель 1563 – март 1564). Печатное дело возникло раньше, но книги выходили анонимно. «Апостол» имеет выходные данные. отредактированные книги с упорядоченной орфографией распространяли единые нормы книжно-литератруного выражения, содействовали формированию общерусского славянского национального языка. В 16 веке напечатано 17 книг, 17 век – 700, 18 век – 9000. 42. Литературно-языковая деятельность А.Н. Радищева. В прозаическом языке литературы 18 века, отражавшей прогрессивные тенденции, намечается новый синтез живой русской речи с церковнокнижными, патетическими элементами при посредстве западноевропейской революционной идеологии и конструктивных форм западноевропейских языков. Это были смелые, но с лингвистической точки зрения не вполне удачные попытки порвать с традициями феодального разобщения разностильных и разноязычных элементов во имя новой общенациональной конструкции русского литературного языка. Язык Радищева является наиболее ярким выражением этих прогрессивных тенденций, осуществление которых, на почве иной идеологии и иными стилистическими методами, удалось только Пушкину в 20-30-х гг. 19 века. Радищев, следуя за Ломоносовым и Фонвизиным, широко пользуется церковнославянской лексикой и фразеологией – иногда очень архаической, но придает ей граждански-патетический оттенок и новое эмоциональное, общественное содержание, нередко переосмысляя ее формы на западноевропейский образец, переводя их в план сентиментализма (или «преромантизма»), однако с очень заметной материалистической окраской. Радищев не боится перегружать свой стиль не только славянскими формами и выражениями, но архаически славянскими формами и конструкциями. Таковы, например, в языке Радищева церковнославянский формы причастий носяй, вещаяй, соболезнуяй, приспевый, возмнивый и т.п.; архаический формы склонения им.сущ.: на крылех и т.п.; относительные союзные слова: иже, его же и т.п. в значении – который; союзы и частицы церковнославянского языка: убо, яко. Дабы, токмо, се, небы (если бы не), аки, амо, бо, дондеже и др. под; оборот – дательный самостоятельный и др. В языке Радищева часто встречаются такие архаизмы церковнокнижного языка, как израждаться, воскарие; сосцы, утщетить и др. Однако церковнославянский язык, несмотря на всю его архаическую внешность, лишен в стиле Радищева отпечатка церковной идеологии. «Радищеву важно было создать словесный принцип «важной», идейно значительной речи. Он хотел передать на русском языке в условиях национальной речи ораторский подъем, эмоциональное напряжение декламации Руссо и Рейналя, языка Мирабо…Радищев пользуется языком, традиционно окруженным ореолом проповеднического пафоса и высших сфер мышления». Характерные в стиле Радищева новые фразеологические серии западноевропейского типа, возникающие из лексико-морфологических элементов церковнокнижного языка (например, «Спокойствие упреждает нахмуренность грусти, расположая образы радости в зерцалах воображение»). Церковнославянизмы в языке Радищева непринужденно, без всяких стилистических мотивировок и маскировок, помещаются рядос с разговорными русизмами и смешиваются с формами живой устной речи образованного общества, с выражениями простонародного языка и крестьянского фольклора (например, «Голой наемник дерет с мужиков кожу»). Вместе с тем в языке Радищева очень красочно использованы формы народно-поэтической речи. на этом фоне приобретают глубокий национально-исторический смысл в «Путешествии из Петербурга в Москву» защита просвещения на «языке народном, на языке общественном, на языке Российском» и призыв к знанию французского и немецкого языков [гл. «Подберезье»]. Характерно, что Радищев в стиле своей прозы дифференцирует разговорный язык персонажей. Купец, семинарист, поэт, помещик, крестьянин говорят у него разными языками. Здесь существенное отличие Радищева, например, от Карамзина. Однако не надо слишком преувеличивать количество и качество простонародной и народно-поэтической примеси в языке Радищева. Радищев, западник до мозга костей по своим убеждениям, по образованию, по всей культуре мышления, в то же время с гениальным прозрением для выражения своих мыслей – в прозе и стихах – обращается к сокровищнице народного творчества и народного языка… Но в чисто литературном плане эта линия в литературе была еще слабо продвинута, а потому Радищев – только зачинатель того процесса, который свое завершение нашел в Пушкине. Поэтому вполне понятна значительная доля литературной ориентации у Радищева и его учеников на Державина… В поэзии Державина «народная» литературная стихия нашла наиболее яркое выражение для всего дворянского 18 в. (в языке, образах, тематике, сатирическом тоне). Но основная линия развития русского литературного языка в эпоху торжества дворянской культура лежала в стороне от того революционного пути, по которому шел Радищев. Особенности стиля Радищева: главное в стиле Радищева – сложный и глубокий синтез двух стилистических пластов языка революционной публицистики и языка художественной литературы. Соединение пластов образует яркую оригинальность языка Радищева. Речевых средств революционной публицистики не было, следовательно элементы стиля не столько осваивались Радищевым, сколько создавались. Он стал новатором общественно-политической терминологии. Ключевое слово – «человек», вокруг него «гражданин», «гражданское звание, положение» + контрастные обличительные формулы в адрес монархии («придворные истуканы», «поборники неволи», преступники, злодеи, убийцы). Язык Радищева несвободен от архаизмов. Радищев одним из первых показал важность церковно-лексического фада (хз что это за слово у Ксюши в лекции), что он может быть использован для выражения высоких мыслей, патетики; для обличительно-сатирических идей. 43. Язык «Слова о полку Игореве». Текст (список 15-16 в.) был найден в к. 18 в. в Ярославле у архимандрита. Екатерина II приказала сделать копию (ее создавали Мусин-Пушкин, Малиновский). Оригинал сгорел. Этот памятник оказал сильное влияние на РЛЯ. Исследователи отмечают частое цитирование текста в других произведениях. В памятнике много темных мест, много тюркизмов половецкого происхождения. Язык памятника полностью не изучен из-за темных мест. Обнорский в фонетике находит результаты падения редуцированных.В тексте - славянизмы, грецизмы и т.д., фольклорные элементы, кальки из евангельских текстов. Богатство языковых средств свидетельствует, что автор был незаурядной личностью, высоко образованным человеком. Якубинский: старославянизмы м. разделить на 2 группы: смысловые и стилистические.1)термины, связанные с богословием, часто - кальки с греч.: благоверие, благословение, слова собственно греч.происхождения, принесенные на Русь в составе старославянских церковных тек-стов:ангел,апостол,евангелие.2) всегда имеют парные соответствия, определяемые известными фонетическими и морфологическими приметами: неполногласие—полногласие; начальные ра-, ла- — начальные ро-, ло-; сочетание жд (из дj) — ж; шт или щ (из tj) — ч; и т. п. Подобные парные соответствия засвидетельствованы уже для древнейшего периода развития русого литературного языка. Очень много темных мест, что объясняется тем, что современным людям непонятны многие обороты, привычки. Другие темные места вызваны неграмотным прочтением рукописи (писалось сплошным текстом). Восточнославянские элементы речи не были случайными в древнерусих текстах церковного назначения, и в собственно литературных, художественных произведениях Киевской Руси старославянские элементы речи выполняли традиционно закрепившиеся за ними смысловые и стилистические функции, объединяя слова в поэтические контексты и тем самым способствуя значительному обогащению древнерусого литера-турно-письменного языка. ╦ - юс большой ┬ - юс малый Ъ – ять 8 - оук ω – отъ млтва – такое подчеркивание обозн. титло Текст (список 15-16 в.) был найден в к. 18 в. в Ярославле у архимандрита. Екатерина II приказала сделать копию (ее создавали Мусин-Пушкин, Малиновский). Оригинал сгорел. Этот памятник оказал сильное влияние на РЛЯ. Исследователи отмечают частое цитирование текста в других произведениях. В памятнике много темных мест, много тюркизмов половецкого происхождения. Язык памятника полностью не изучен из-за темных мест. Обнорский в фонетике находит результаты падения редуцированных.В тексте - славянизмы, грецизмы и т.д., фольклорные элементы, кальки из евангельских текстов. Богатство языковых средств свидетельствует, что автор был незаурядной личностью, высоко образованным человеком. Якубинский: старославянизмы м. разделить на 2 группы: смысловые и стилистические.1)термины, связанные с богословием, часто - кальки с греч.: благоверие, благословение, слова собственно греч.происхождения, принесенные на Русь в составе старославянских церковных тек-стов:ангел,апостол,евангелие.2) всегда имеют парные соответствия, определяемые известными фонетическими и морфологическими приметами: неполногласие—полногласие; начальные ра-, ла- — начальные ро-, ло-; сочетание жд (из дj) — ж; шт или щ (из tj) — ч; и т. п. Подобные парные соответствия засвидетельствованы уже для древнейшего периода развития русского литературного языка. Очень много темных мест, что объясняется тем, что современным людям непонятны многие обороты, привычки. Другие темные места вызваны неграмотным прочтением рукописи (писалось сплошным текстом). Восточнославянские элементы речи не были случайными в древнерусских текстах церковного назначения, и в собственно литературных, художественных произведениях Киевской Руси старославянские элементы речи выполняли традиционно закрепившиеся за ними смысловые и стилистические функции, объединяя слова в поэтические контексты и тем самым способствуя значительному обогащению древнерусского литературно-письменного языка. Лексический анализ: Лексика носит предметный и действенный характер, т.е. отображает гл. обр. конкр. предметы, явл. природы и конкр. действия. 1)военная лексика: стрЪлы, сабли, шеломы, копiа, плъкы, стязи, мечи, бишася 2) этнич. лексика: нЪмци, венедици, греци, морава 3) лексика, отображ. явл. природы: хлъми, яругы, рЪки, озеры, пооки, ботота, земля, море. 4) заимст. лексика: поганiи – лат, злата – ст.-сл., градомъ – ст.-сл., тюркизмы: харалужными, яругы, Кощiево, греч. – копiа. 5) Худ. ср-ва изобр-ти: - эпитеты: стрЪлы каленыя, копiа харалужныя, чръна земля, кроваваго вина - метафора: кровiю польяна, кстьми посЪяна - сравнение: яко вихрь 6) Синонимия и антонимия: - синонимы: озарение/свет, туча/тоска, шуметь/звенеть/стучать - антонимы: свет/вечер, холмы/кручи. 7) фразеол. ед-цы: съ заранiа до вечера, съ верера до свЪта; въ сЪдло Кощiево 8) Антропонимы: Игорь, Всеволодъ, Святъславъ 9) Гидронимы: Каяла 10)Топонимы: земля Русская, Киевъ, земли Половецкыя Морфологический анализ: 1) Временные формы глагола: - Б/Н П: летятъ, гримлютъ - аорист: взыдоша, падоша, тече - плюсквамперфект: бяше успилъ - имперфект: емляху, коваху. 2) совпад. Т.п. и И.п.: своими сильными плъкы и харалужными мечи 3) Дв. число: разлучиста, недоста 4) Энклитич. формы мест: ту, ся Фонетич. анализ: 1) метатеза: чръна, плъкы 2) смягчение задненебных(палатализированные формы): стязи(II пал), греци (II пал) 3) неполногласие: злата, градомъ Синтаксический анализ: 1) Ритор. вопросы: Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями? СПП с прид. причины: Игорь плъкы заворочаеть; жаль бо ему мила брата Всеволода. 44. Понятие языковой нормы. Норма как исторически изменчивая категория. Специфика языковой нормы. ЛЯ – язык нормированный, регламентированный. Норма обеспечивает одинаковое отношений участников коммуникационного процесса к языку как к средству выражения информации (Успенский). Норма – понятие развивающееся, относительное, меняющееся исторически (+общедоступность, понятность). Например, раньше не было слов научный, вдохновлять, творчество, говорили румяны, белилы, мебели, творОг. ЛЯ менятся тяжелее всего. ИЛЯ – история нормы; ИЯХЛ – история отклонений от нормы. Основные концепции курса: ИЛЯ – история литературных текстов. Выявление типичных особенностей. Языковые единицы изучаются не сами по себе, а как компоненты текста. ИЛЯ – история нормы. Книжная норма (Виноградов, Щерба, Винокур, Ушаков). Винокур рассматривал ИЯ как последовательную смену языковых систем, подчиненных определённым законам. С. И. Ожегов дал такое определение языковой нормы: Норма — это совокупность наиболее пригодных для обслуживания общества средств языка, складывающихся как результат отбора языковых элементов из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов Языкова́я но́рма — исторически обусловленная совокупность общеупотребительных языковых средств, а также правила их отбора и использования, признаваемые обществом наиболее пригодными в конкретный исторический период. Норма является одним из существенных свойств языка, обеспечивающих его функционирование и историческую преемственность за счёт свойственной ей устойчивости, хотя и не исключающей вариантности языковых средств и заметной исторической изменчивости, поскольку норма призвана, с одной стороны, сохранять речевые традиции, а с другой — удовлетворять актуальным и меняющимся потребностям общества]. Частным случаем языковой нормы является литературная норма]. Языковая норма является результатом коллективного представления о языке, но основывается на частном, индивидуальном употреблении языковых средств в процессе речевой деятельности каждого носителя языка в отдельности. Языковая норма фиксируется в нормативных словарях и грамматиках. Значительная роль в распространении и сохранении норм принадлежит художественной литературе, театру, школьному образованию и СМИ. Из истории понятия языковой нормы В учении Ф.де Соссюра, не выделявшего норму в качестве самостоятельного лингвистического понятия [2] , содержались, однако, известные предпосылки для рассмотрения языка не только как системы значимых противопоставлений, но и как традиционной, или нормативной системы (ср. [97]). Утверждая произвольность языкового знака по отношению к «изображаемой им идее», Ф. де Соссюр отнюдь не отрицает его обязательности по отношению к тому коллективу, который пользуется данным языком [66, 81]. Эта обязательность определяется и тем, что язык есть историческое явление, а «солидарность с прошлым давит на свободу выбора». Традиционность знака является одним из его существенных признаков: «Именно потому, что знак произволен, он не знает иного закона, кроме закона традиции, и только потому он может быть произвольным, что опирается на традицию» [66, 83]. Таким образом, можно утверждать, что в социальной обусловленности и традиционности языкового знака коренится и его обязательность, в свою очередь предопределяющая существование нормального плана языка. Известно, впрочем, что основные положения теории Ф. де Соссюра лежали в иной плоскости и нормативная сторона осталась в его концепции нераскрытой. В общем плане понятие нормы вполне определенно и четко, хотя и в сжатой форме, было охарактеризовано в вышедшей в 1926 г. в Анналах финской академии наук статье Э. Альмана [83]. К важнейшим положениям, выдвинутым в работе, относится понимание языковой системы не только как абстракции от конкретного «говорения», но и как своего рода «нормативной идеологии», сознательно или бессознательно регулирующей это говорение. В этом общем понимании норма присуща, с точки зрения Альмана, любому языковому идиому [3] и рассматривается им как одна из форм нормативности обычая в человеческом обществе [83, 7].<550> Хотя статья Альмана и содержит ряд важных характеристик языковой нормы, в развернутой форме они впервые предстают в трудах пражских лингвистов — В. Матезиуса, Б. Гавранка, Б. Трнки, Й. Вахка и др. Укажем вместе с тем на генетическую связь понятия нормы у пражцев со взглядами Бодуэна де Куртене [46, 33]. Как уже отмечалось, разработка данного понятия была тесно связана у чешских лингвистов с изучением литературных норм и потребностями языковой культуры. Однако определение специфики норм литературного языка оказалось возможным лишь наряду с выделением наиболее общих, универсальных признаков языковой нормы [4] . В одной из своих ранних статей, специально посвященной данному вопросу, Б. Гавранк определяет норму как «совокупность употребляемых языковых средств», относя к «этому закономерному комплексу языкового целого... все то, что принимает коллектив, говорящий на этом языке (наречии)...» [21, 339— 340]. В несколько ином аспекте норма характеризуется в вышедшем в 1963 году сводном труде Б. Гавранка по истории и теории литературного языка: «Языковую норму я понимаю как систему языка, взятую в плане ее обязательности в сфере языка — с задачей достичь намеченного в сфере функционирования языка» [91, 258]. Таким образом, норма рассматривается Гавранком в нескольких планах: с одной стороны, она отождествляется с языковой системой, взятой с точки зрения ее обязательности, с другой — отмечается отнесенность понятия нормы к плану функционирования языка и такой важный ее признак как принятие обществом. Данное понимание нормы, также ориентированное в общем плане на идеи Соссюра (в частности, на его разграничение языка и речи, см. [21, 339]), опиралось вместе с тем на более определенную трактовку пражцами языка как системы лингвистических знаков, имеющих социальный и функциональный характер, т. е. непосредственно связанных с обществом и действительностью (ср. по этому поводу [9, 115]). Иное направление в характеристике языковой нормы представлено взглядами Л. Ельмслева. Определение нормы связано у Л. Ельмслева с принципиальным противопоставлением понятия схемы (т. е. языка как «чистой формы», определяемой независимо от ее социального осуществления и материальной манифестации) — понятиям нормы, узуса и индивидуального акта речи, представля<551>ющим в своей совокупности разные аспекты языковой реализации. Однако подлинным объектом теории реализации Л. Ельмслев склонен считать лишь узус (определяемый им как «совокупность навыков, принятых в данном социальном коллективе»). По отношению к узусу акт речи является его конкретизацией, а норма — «материальная форма, определяемая в данной социальной реальности» — лишь ненужной абстракцией [31, 65]. Отвергая на этом основании понятие нормы, Л. Ельмслев предлагает заменить соссюровское противопоставление язык — речь противопоставлением схема — узус [5] . Хотя Л. Ельмслев в целом довольно негативно оценил понятие нормы, его попытка пересмотреть дихотомическую схему Соссюра оказала известное влияние на других лингвистов, в частности на концепцию Э. Косериу [6] , лингвистические взгляды которого приобрели сторонников и среди ряда советских языковедов. Характеризуя систему языка как «систему возможностей, координат, которые указывают открытые и закрытые пути в речи, понятной данному коллективу», Э. Косериу определяет норму как «систему обязательных реализаций... принятых данным обществом и данной культурой» [39, 175]. Таким образом, система и норма отражают, в его трактовке, два разных плана языка: система воплощает структурные потенции языка, а норма — конкретно реализуемое в нем и принятое обществом. В этом смысле, видимо, и следует понимать замечание Косериу, что «норма и есть реализованный язык» [39, 229]. Наряду с подобным, весьма широким, пониманием нормы в работах Э. Косериу намечается тенденция определенным образом сузить содержание предлагаемого понятия, отнеся к норме лишь элементы языка, лишенные функциональной нагрузки, чисто «традиционные», как обозначает их автор [7] . При такой трактовке норма противопоставляется системе уже не только по признакам «потенция» — «реализация», но и по признаку различия в характере образующих систему и норму отношений (функциональных, в основе которых лежат отношения дифференциации, и нормальных или традиционных, в основе которых лежат отношения идентификации). Однако разграничение в языке этих двух типов отношений<552> при всей его важности для понимания «лингвистического механизма» (см. [66, 109]), видимо, не может быть прямо соотнесено с разграничением системы и нормы, если пытаться последовательно рассматривать их с любой из двух, принятых Косериу, точек зрения — потенции > реализации; высший < низший уровни абстракции. Более последовательным, с точки зрения общего понимания нормы, предложенного Э. Косериу, представляется, нам определение, приведенное им в его ранней работе (1952 г.), переизданной в сборнике, относящемся к 1962 г. [97]. Здесь норма однозначно определена автором как коллективная реализация системы, которая опирается как на самую систему, так и на элементы, не имеющие функциональной (различительной) нагрузки [8] . Таким образом, наметившаяся двойственность в понимании нормы оказывается для самого Э. Косериу, видимо, преодоленной [9] . Взгляды Э. Косериу, касающиеся разграничения системы и нормы, нашли свое отражение в работах некоторых советских языковедов, причем здесь с различными коррективами преломились. оба — и более широкое и более узкое понимание нормы. Можно назвать в этой связи работы Н. Д. Арутюновой [3], Г. В. Степанова [67], Ю. С. Степанова [69; 70], Н. Н. Короткова [38], А. А. Леонтьева [46], В. Г. Гака [22], В. А. Ицковича [35; 36] и др., где разрабатывается ряд важных аспектов в характеристики нормы, о которых речь еще пойдет ниже. Рассмотрение понятий нормы, представленных в трудах чешских лингвистов, а также в работах Э. Косериу, далеко не исчерпывает всех ее определений, существующих в настоящий момент в лингвистике. Так, например, заслуживает внимания трактовка нормы югославским языковедом Д. Брозовичем, противопоставившим «норму» и «нормативность»: первая определяется им как «норма языкового сознания коллектива» в противоположность. нормативности, выступающей как специфическое свойство литературного языка [7, 5]. Для отечественной традиции характерно известное расхождение взглядов при определении понятия нормы. С одной стороны,<553> норма определяется здесь как некая совокупность «употребляемых (общепринятых) языковых средств», характеризуемых вместе с тем как правильные, предпочитаемые, образцовые, обязательные и т. д. (ср., например [59, 15; 75, 16]). С другой стороны, некоторая часть определений строится на выделении регламентирующей функции нормы, упорядочивающей употребление этих средств (ср., например, понимание нормы как совокупности правил [24]), или, наконец, объединяет оба плана в характеристике нормы [5, 270]. Обращает также на себя внимание известный «синкретизм» данного термина в русской традиции, где понятия языковой нормы и нормы литературного языка не всегда разграничиваются, при этом для многих лингвистов норма отнюдь не является лишь признаком литературного языка, а характеризует разные языковые «идиомы» [44]. Однако, утверждая это, не следует упускать, с нашей точки зрения, из виду необходимости выявления специфики норм для разных «форм существования» языка, т. е. определения особенностей реализации и функционирования языковых систем, выполняющих различные функции. Продуктивным может оказаться и другой путь, а именно — определение признаков норм разных языковых идиомов на основе наиболее универсальных явлений, общих для всех форм существования языка. Несмотря на сравнительно недолгую традицию употребления, понятие нормы имеет, таким образом, свою, хотя и краткую, но довольно запутанную историю. Первоначально осознаваемое лишь как важное общее свойство языка, как существенный атрибут его системы [10] , понятие нормы, постепенно начинает трансформироваться, однако, в некое специальное лингвистическое понятие, отражающее план языковой реализации и различным образом соотнесенное с понятиями схемы (Л. Ельмслев), или системы языка (Э. Косериу), в которых нашло свое выражение представление о его внутренней организаций. Следует, однако, заметить, что распространившийся под влиянием Косериу взгляд на норму как на совокупность устойчивых, традиционных реализаций языковой системы не так уж нов, и является, в сущности, выражением той известной точки зрения, согласно которой язык можно рассматривать и в аспекте его внутренней организации (т. е. как структуру) и в плане реализации и функционировании этой структуры, т. е. как норму (ср. [16; 21] и др.). Следует также отметить в этой связи, что определения нормы как «совокупности всего, что употребляется в языке» или как «совокупности употребляемых языковых средств», представленные до последнего времени в русской, а отчасти и чешской традиции, не отличаются от определения Косериу по существу: они<554> лишь менее точно отражают то представление о плане языковой реализации, которое и имеет в виду Косериу. Основные различия между теориями пражцев и концепцией Косериу лежат, таким образом, не в принципиальном подходе к данному явлению, а в терминологической и аспектологической сферах. Для Косериу основное заключается в определении специфики данного понятия по отношению к понятию языковой системы, а также в выявлении некоторых наиболее общих признаков нормативного плана языка. Для пражцев главное — в разграничении «объективной» и «субъективной» сторон языковой нормы, а также в определении специфики норм литературного языка на основе более широкого понятия языковой нормы. Поэтому представляется возможным, опираясь на то общее, что объединяет обе концепции, рассматривать их не как противоречащие или совершенно несовместимые, но как корректирующие и дополняющие одна другую. |