Главная страница

Психолингвистические особенности восприятия текста. 1. Психолингвистические особенности восприятия текста и подтекста художественного произведения


Скачать 0.66 Mb.
Название1. Психолингвистические особенности восприятия текста и подтекста художественного произведения
Дата26.02.2022
Размер0.66 Mb.
Формат файлаrtf
Имя файлаПсихолингвистические особенности восприятия текста.rtf
ТипРеферат
#374553
страница7 из 12
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12


Итак, междисциплинарный подход к изучению скрытого смысла художественного произведения открывает новые горизонты в области исследования этого сложнейшего феномена.

Все виды подтекста, выделенные различными исследователями можно собрать воедино и представить в следующей классификации:

) по связанности/несвязанности с фактами и событиями, изложенными ранее, подтекст делится на ситуативный и ассоциативный;

) согласно теории речевой деятельности - на референциальный и коммуникативный;

) согласно границам реализации - на локализованный, ретроспективный и проспективный;

) исходя из двойственности бытия - на рациональный (эмпирический) и иррациональный (трансцедентный).
2.3 Способы выражения подтекста
Подтекст, подтекстовая информация является экспрессивной по психологическим условиям восприятия текста. У реципиента возникает побуждение воссоздать подтекст потому, что в тексте даются сигналы о наличии подтекста. В качестве основных факторов, определяющих восприятие и понимание подтекста, можно выделить следующие:

) общий тезаурус читателя;

) владение инвентарем средств языкового анализа;

) содержательность, богатство и глубина текста;

) степень творческой активности читательского восприятия;

) экстралингвистическая макроситуация.

Возникает вопрос: есть ли какие-либо определенные средства выражения подтекста, чтобы читателю легче было его распознать? В различных работах называют разные средства его выражения, но говорить об определенных не приходится.

И в прозе, и в поэзии источником создания подтекста является способность слов «расщеплять» свои значения, создавая параллельные изобразительные планы (например, железнодорожный вокзал и поезд в рассказе Э. Хемингуэя «Белые слоны» определяют как реальное передвижение героев в пространстве, так и их жизненный путь - судьбу). При этом становятся возможны сближения различных сущностей (например, прекрасного и ужасного, любви и смерти), простые «вещи» приобретают символическое значение (liquorice, с которым девушка сравнивает все новые напитки, которые она только пробовала, символизирует беззаботную жизнь и ее усталость от такой жизни: «Everything tastes of liquorice»).

Глубина подтекста определяется столкновением между первичным и вторичным значением ситуации. «Повторенное высказывание, утрачивая постепенно свое прямое значение, которое становится лишь знаком, напоминающим о какой-то исходной конкретной ситуации, обогащается между тем дополнительными значениями, концентрирующими в себе все многообразие контекстуальных связей, весь сюжетно-стилистический «ореол» [47.]. Именно поэтому для создания подтекста так часто используются тропы - метафора, метонимия, ирония. Хотя использование тропов не является обязательным условием создания подтекста.

Подтекст возникает только при соотнесении не менее двух дистанцированных отрезков текста. На основании этого соотнесения проявляется новое знание как реорганизация прежнего, а буквальное и подтекстовое значение ставятся в отношение, сходное с отношением «тема - рема» [46].

В различных работах, посвященных описанию подтекста, называются разные средства его выражения. Среди них - многозначные слова (их контекстуальные); дейктические слова; частицы; восклицания; различные виды повторов; парцелляция; нарушение логической последовательности; паузы и т.д. Общим для этой совокупности средств является то, что все они могут рассматриваться как дополнительные, необязательные элементы текста, лишь надстраивающиеся над «коммуникативным минимумом» текста, то есть средствами, обеспечивающими передачу основной, эксплицитной информации. Это естественно, поскольку наличие в тексте имплицируемой информации требует дополнительной маркированности и не может быть обозначено средствами, входящими в «коммуникативный минимум». Но это последнее утверждение нуждается в некотором уточнении. Не следует представлять дело так, будто существуют некие средства, регулярно используемые в качестве знаков, выражающих основную, эксплицитную информацию, и средства, основная функция которых - выражение информации имплицитной. Фактически все средства выражения эксплицитной информации могут быть использованы для выражения подтекстовой информации, однако для этого они должны быть дополнительно маркированы. Собственно, средства выражения подтекста можно разделить на две части: собственно языковые средства, обладающие способностью выражать оба вида информации, и приемы их использования, являющиеся средством дополнительного маркирования, «переключения» их с функции выражения основной информации на функцию выражения дополнительной информации. К первой части могут быть отнесены многозначные слова, дейктические слова, частицы, повтор как средство создания связности текста. Но этот список не завершен - фактически любое языковое средство может быть включено в этот список. Ко второй части списка относятся средства дополнительной маркировки языковых средств. Первая группа таких средств - нарушение стандартного функционирования языковых средств. К этой группе относятся парцелляция, эллипсис, умолчание, нарушение синтаксического или логического порядка расположения компонентов высказывания. Это - нарушения, ведущие к разрушению определенных текстовых структур; соответственно они характерны для маркированных синтаксических средств выражения. Другая группа нарушений - использование отдельных единиц текста в нестандартных позициях - более типично для лексических (нарушения сочетаемости слов) и морфологических (неоправданное использование определенных артиклей и т.д.) средств. Однако и весь текст может выступать как единица, неадекватная речевой ситуации, а значит, в некотором смысле как единица, употребленная в нестандартной позиции. Вторая группа способов дополнительной маркировки текста - использование их хоть и без видимых нарушений узуальных норм, но с коммуникативной избыточностью. Иными словами, если средство употреблено правильно, с точки зрения «коммуникативного минимума» оно должно быть употреблено определенное количество раз. Увеличение этого числа создает маркированность. К этой группе способов относятся различные виды повторов; неадекватно большие паузы также могут рассматриваться как проявление коммуникативной избыточности (в таком случае они трактуются как повторение паузы) [29].

Таким образом, средствами выражения имплицитной информации являются не столько языковые средства, выражающие эксплицитную информацию, сколько дополнительные способы маркировки этих средств, «переключающих» их с основной на дополнительные функции. Основные типы этих маркеров вторичного функционирования - нарушение стандартного функционирования языковых единиц и избыточное использование этих единиц.

Рассмотрим несколько примеров.

В рассказе “Old man at the bridge” старик постоянно говорит о своей привычной жизни до войны, а некоторые из ее особенностей повторяет несколько раз: “I was taking care of animals, …I was only taking care of animals”. Данная фраза повторяется на протяжении всего рассказа, создавая дистантный повтор, а добавление наречия only подталкивает читателя закончить за старика его последнюю фразу: «В чем же я виноват?! Я никого не трогал!!!» В данном примере подтекст создается повтором одной и той же конструкции (I was taking care of animals), а в конце с добавлением всего лишь одного слова (что и явилось дополнительным маркером), которое внесло еще один смысл этого высказывания [58, p. 179].

Для Э. Хемингуэя типично использование прилагательных и любых других частей речи в роли определения с целью сообщения дополнительной, добавочной информации, поскольку писатель крайне редко использует прилагательные в своих произведениях, их появление заставляет задуматься читателя. Например, в рассказе “Indian camp” в первом же предложении автор сообщает о “another rowboat”, что говорит о нарушении обычного [58, p. 193].

Для создания подтекста часто используется ирония. Джейк Барнс, находясь в кафе «Наполитен», познакомился с некой Жоржет, у которой были испорченные зубы. Позже автор пишет: “Gergette smiled that wonderful smile,…” [59, p. 23]. Конечно, он имел в виду отвратительную улыбку. В качестве дополнительного маркера здесь послужило дейктическое местоимение that, которое отправляет читателя назад по тексту, именно в то место, где автор описывал зубы Жоржет.

Часто в рассказах Э. Хемингуэя различные вещи и явления становятся символичными и несут в себе определенный подтекст. Например, в рассказе “The Snows of Kilimanjaro” самолет становится надеждой на спасение, а ссора между главными героями - время скоротать их ожидание (смерти или чуда).

К.А. Долинин рассматривает несогласованность высказывания как фактор подтекста. Он говорит, что подтекст вообще связан с «неправильностями» в речевом поведении. Имплицитное содержание сопряжено с наличием в тексте каких-то лакун - пропусков, неясностей, противоречий, нарушений каких-то норм; руководствуясь «презумпцией уместности», читатель или слушатель пытается оправдать сегмент текста, содержащий аномалию, найти его скрытый смысл.

Ведущим моментом в процессе извлечения подтекста являются информационные потребности получателя: поиск начинается тогда, когда получатель ощущает потребность найти какие-то дополнительные сведения о коммуникативной ситуации и (или) о сообщаемом факте. Из этого следует, что носителем подтекста может быть любое сообщение, а не только «несогласованное». Однако потребность найти скрытый смысл действительно может быть спровоцирована лакуной или странностью в самом тексте, тем более что подтекст такого рода часто является преднамеренным и, следовательно, скорее всего актуальным для адресата. Поиск такого подтекста облегчается тем, что подавляющее большинство речевых аномалий встречается главным образом в тех речевых жанрах, которые допускают и даже предусматривают их употребление.

Исследователь утверждает, что толкнуть на поиск подтекста способно любое реальное или кажущееся отступление от общих принципов и жанрово-ситуативных норм речи, а также любое нарушение норм языка. Однако подавляющее большинство речевых и языковых аномалий являются в какой-то мере системными, кодифицированными и, следовательно, узнаваемыми - отклонения от норм сами подчиняются определенным нормам, что опять-таки облегчает их восприятие. Аналогичный эффект может дать и отступление от индивидуальной нормы или от внутренней нормы сообщения, хотя бы оно и являлось при этом возвратом к общей норме. Так, если начальник, который обычно обращается с подчиненными вполне по-свойски, вдруг начнет разговаривать с ними как начальник, подчиненные будут правы, если воспримут это как отклонение, за которым стоит определенный подтекст.

Разного типа речевые аномалии (включая в это понятие традиционно выделяемые тропы и фигуры) выступают как катализаторы подтекста, поскольку буквально прочитанное эксплицитное содержание «неправильных» высказываний представляется получателю недостаточным и (или) неуместным, а иногда и прямо абсурдным.

Подтекст представляет собой чрезвычайно важный компонент речевого смысла. Это не привилегия художественной литературы (хотя в художественной литературе подтекст играет особую роль); имплицитное содержание пронизывает всю речевую коммуникацию, полное и подлинное понимание любого сообщения предполагает «решение уравнения», т. е. построение модели того коммуникативного процесса, в ходе которого это сообщение явилось на свет, так как нельзя говорить о понимании, если мы не знаем, кто, кому, где, когда и зачем говорит или пишет то, что мы слышим или читаем. Подтекст необязательно является смыслом высказывания, но без подтекста нет смысла [18].

В качестве примера возьмем слова немецкого поэта Генриха Гейне: «Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки». Фраза может показаться странной, потому что факты, о которых сообщается в высказывании, на первый взгляд, имеют слишком мало точек соприкосновения для того, чтобы между ними можно было установить такую зависимость; она как будто нарушает одновременно принципы осмысленности и связности. Читатель пытается оправдать это утверждение, найти в нем смысл; он ищет пропущенное звено - неназванный третий факт, который, логически вытекая из первого, в то же время находился бы в заданном отношении ко второму, что-нибудь вроде «... тем больше я нахожу в них недостатков; и чем больше я нахожу недостатков в людях, тем больше мне нравятся собаками».

Но достаточно сравнить сконструированный нами полный вариант с исходным, чтобы убедиться, что между ними есть разница, причем не в пользу нашего. Сама краткость авторского варианта, то, что главное передано в нем не эксплицитно, а имплицитно, придает ему особую экспрессивность, остроту, парадоксальность и определенным образом характеризует автора, т. е. несет коммуникативный, точнее, личностный подтекст, так сказать, подтекст подтекста.

Много примеров речевых аномалий можно найти в диалогах героев Э. Хемингуэя. Рассказ “The Snows of Kilimanjaro” начинает реплика главного героя: “The marvelous thing is that it’s painless…That’s how you know when it starts.” Эта фраза на первый взгляд может показаться непонятной, сразу хочется заполнить в ней пробелы. По-видимому, Гарри страдал от чего-то, что приносило ему боль, которая сейчас затихла, что вовсе не свидетельствует выздоровление, а скорее наоборот летальный исход. В последнем предложении под местоимением it скрывается слово death. Конечно, понять все это без дальнейшего контекста практически невозможно, но данная реплика побуждает читателя найти разгадку дальше по тексту, восполнить все пробелы.

В этом же рассказе характер общения Гарри со своей возлюбленной (он очень груб и жесток к ней) может свидетельствовать о том, что главный герой совершенно ее не любит, а она напротив постоянно очень мила и любезна к нему, всегда готова отдать ему все, что имеет. Гарри же за это ее и ненавидит, так как за ее деньги продал свой талант поэта. Все его отчаяние ненависть выражается в его словах к ней, что явно не свойственно между влюбленными друг к другу людьми и несет в себе определенный подтекст.

Таким образом, можно сказать, что средствами выражения подтекстовой информации являются любые языковые средства, выражающие эксплицитную информацию в сочетании с дополнительными маркерами, которые делают возможным установить и разгадать подтекст, а также, если речь идет о коммуникативном подтексте, наличие речевых аномалий, которые подталкивают читателя на поиск подтекста.
3. АНАЛИЗ ПОДТЕКСТА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ
3.1 Анализ подтекста произведений «Фиеста», «Праздник, который всегда с тобой» Э. Хемингуэя и «Медведь» У. Фолкнера
Нарочитый примитивизм, наигранное бесстрастие, недомолвки, недоговоренные, «рубленые» реплики, назойливость повторов, пространные периоды внутренних монологов, фиксирующие так называемый поток сознания, - все это непременные атрибуты прозы Э. Хемингуэя [38, с. 123-124]. Ниже мы рассмотрим, как писатель создавал свой знаменитый подтекст на примере двух его произведений «Фиеста» и «Праздник, который всегда с тобой».

А. Паскуаль пишет: «Роман «Фиеста» открыл читателю оригинального мастера слова, необычную в своей простоте и безыскусственности манеру повествования. Ее нарочитая фактографичность скорее лишь видимость, оболочка, в которую упрятан вымысел» [38, с. 86]. В рассказе «О писательстве» протагонист автора Ник Адамс утверждает: «Болтать всегда плохо. Еще плохо описывать то, что действительно с вами случилось. Губит наверняка. Чтобы вышло толково, надо писать о том, что вы сами придумали, сами создали. И получится правда» [54, с. 52]. Добавим к сказанному, что Хемингуэй писал только о том, что он знал не понаслышке.

Подтекст Э. Хемингуэя скрывает очень важную информацию о внутреннем мире, переживаниях и истинной точке зрения героев. Например, Джейк Барнс, описывая Роберта Кона, отметил: “Cohn, I believe, took every word of the Purple Land as literally as though it had been an R. G. Dun report” [59, с.16]. Книга «Пурпуровая страна» английского романиста У. Х. Хадсона, который воспевал жизнь на лоне не тронутой человеком природы, как говорит сам автор, повествует о роскошных любовных похождениях безупречного английского джентльмена в романтической стране, поэтому пользоваться ей в 34 года как путеводителем по жизни небезопасно. Следовательно, сравнив восприятие данной книги и статьи в финансово-экономической газете (
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12


написать администратору сайта