А. Н. Чанышев ф ил ос о фи я древнего мирам рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов вузов
 Скачать 18.63 Mb.
|
|
III, 241), о которой Лукреций ничего конкретного не говорит, указывая лишь на то, что благодаря этой четвертой сущности возникают чувства и мысли. Нон и какого ей нету названья, Т оньш е ее ничего и подвиж нее нету в природе, И элементов нив чем нет более Мелких и гладких; Первая в членах она возбуждает движения чувства, И б о, из мелких фигур состоя, она движется первой; Следом за нею тепло и ветра незримая сила Движутся, воздух затем, а затем ужи все остальное Это представление о душе как носительнице чувств и ума (духа) несколько расходится стем, что говорилось о чувствах во второй книге поэмы Лукреция: ведь здесь получается, что чувства и ум — не следствие особого сочетания первотела присущи особым первотелам, правда, не каждому отдельно, а их совокупности, и не отдельно от тела, а в связи с телом. Лукреций доказывает, что душа не может существовать без тела, а живое тело не может сохранить жизнь без души. Душа, дух, ум растут вместе с телом, ...после ж , когда расшаталось от старости тело И одряхлели отлет всесильных разбитые члены Разум хромеет, язык заплетается, ум убывает Все пропадает тогда и все одновременно гибнет. С ледственно, должно совсем и душен а конец, разлагаться И , распускаясь, как дым, уноситься в воздушные вы си, Т а к как мы видим , она, одновременно, как указал я, С телом рождаясь, растет и под бременем старости никнет — 458). Лукреций обращает внимание на то, что состояние тела отражается и на состоянии души, так сказать, эпизодически например, принимая в тело вино, мы изменяем и состояние души при опьянении не только заплетаются ноги, но и ум затуманивается. Также и при болезни тела страдает и дух: ...ко ль болезнь поражает нам тело, то часто Д ух начинает блуждать ивы сказывать вздорные мысли I I I , 463 — Но Лукреций допускает и некоторую независимость духа от тела, те. одного тела от другого тела, а потому может быть так, что болен наш духа тело здорово и бодро (III, 109). Ведь таким же образом один член тела может быть болен, а остальные здоровы (иначе наступила бы смерть как болезнь всего тела. Лукреций говорит: Я утверждаю, что дух мы его и умом называем, Где пребывают у нас и сознанье живое и разум, Е сть лишь отдельная часть человека, как руки и ноги Или глаза составляют живого создания части — В связи с этим своим тезисом Лукреций подвергает критике понимание души как гармонии частей тела. Если было бы так, то тогда непонятно, как может быть болен дух при здоровом теле. Телесность духа и души доказывает и то, что они движут тело, а тело, члены тела, могут быть движимы только телом Душа, дух, ум. Выше мы употребляли эти термины как синонимы, и это имело свое основание ввиду того, что у Лукреция они неразрывно связаны: дух и душа состоят меж собою В тесной связи и собой образуют единую сущность но все-таки между ними есть и различия. Лукреций отождествляет дух с разумом или умом и помещает его в середину груди: часть остальная души, что рассеяна всюду по телу, Д виж ется волей ума и его м ановенью подвластна. Из чего можно думать, что дух — часть души, ибо есть духи часть остальная души». Парадокс души. Парадоксом учения Лукреция о душе является то, что душа, будучи телом, не имеет веса, а ведь всякое тело должно иметь веси давить книзу. Но здесь Лукрецию никуда не деться, он не может идти против очевидности вес умершего человека не менее веса, чем когда он был жива ведь он утратил душу, которая, выйдя из тела, тут же рассеивается: Т ол ько лишь духи душа, покидая его удалятся, У были тын и какой не заметишь во всем его теле, Видом и весомо но неизменно все смерть сохраняет, Кром е лишь жизненных чувству него и горячего жара — Выход из этого противоречия Лукреций пытается найти в мысли о чрезвычайной мелкости семян души: ...дух и душа по природе И з исключительном елких семян состоят несом ненно, И бо они, уходя, ничего не уносят из веса I I I , 228 Это, конечно, не решение вопроса как бы мала ни была душа, она, будучи телом, должна иметь вес, поэтому Лукреций, изменяя своему тезису о том, что душа — часть тела, тело в теле, сравнивает душу с ароматом благовонного масла или с букетом вина, а вот это гораздо ближе к истине, чем вульгарное отелесивание души и духа, ближе к пониманию сознания как свойства. Опровержение страха смерти. Древних, по-видимому, пугала и смерть как прекращение жизни, и смерть как продолжение жизни. Поэтому борьба Лукреция со страхом смерти ведется по двум направлениям он доказывает, что раз душа смертна, тонет загробного существования и нечего бояться смерти как перехода в какой-то новый неведомый и страшный мири она это труднее, доказывает, что смерть естественна, и здесь он не столько доказывает, сколько высмеивает тех, кто боится расстаться с жизнью. Кроме того, людей беспокоит, что будет сих телом. Начнем с последнего: ...том у, кто живой представляет себе, что по смерти Тело терзают его и птицы и дикие звери. Ж а лко себя самого он себя отделить неспособен И отрешиться вполне от простертого трупа себя он Видит лежащим пред ними свои придает ему чувства. В негодовании он на то , что смертным родился. Н е сознавая того, что при истинной смерти не может Быть никого, кто мог быка к живой, свою гибель оплакать, Видя себя самого терзаемыми ли сожженным Такой человек бессознательно мнит, что не весь он по смерти погибнет (III, Такой человек думает, что у него после смерти будут не только телесные, но и душевные муки: Ведь никогда ни твой радостный домн и жена дорогая Больше не примут тебя, не сбегутся и милые дети Наперерыв целовать и наполнить отрадою сердце. Н е в состоянии ты уже больше способствовать благу И процветанью родных Но такой человек забывает, что после смерти у него не будет никакой тоски и никакого стремления ко всем этим благам. Здесь Лукреций совершенно игнорирует то, что существует смерть до смерти, что если даже нестрашно умереть, то страшно умирать хотя бы даже в своем воображении, предвидя неизбежный конец и расставание со своими близкими и сознавая то, что уже ничем им нельзя будет помочь. Впрочем, Лукреций сам чувствует эту слабость своей позиций и начинает дискредитировать жизнь, изображая ее с негативной стороны: Т о , чего нету у нас, представляется нам вожделенным Но, достигая его, вожделенно мы ищем другого И неуемной всегда томимся мы жаждою жизни Однако продолжением жизни нельзя добиться новых утех. Природа говорит такому человеку: Н ет у меня ничего, что тебе смастерить и придумать Я бы в утеху могла остается извечно все тоже Даже коль тело твое одряхлеть не успело и члены Не ослабели отлет все равно остается все то же, Е сли тебе пережить суждено поколенья людские Или, если, лучше сказать, даже вовсе избегнешь ты смерти Итак, самая сладкая жизнь не может длиться вечно — наступает скука повторения. Лукреций знает о том, что людей не только волнует утрата жизненных радостей, но и мучает сознание того, что их не будет в будущем. На это он возражает, напоминая, что ведь нас мало волнует то, что нас не было в прошлом и мы не будем знать никакой печали в будущем, как не знали ее и до своего рождения. После смерти нам не угрожают будущие исторические катастрофы, войны и т. п, как нам не угрожало и все то, что было до нашей жизни. Что же касается страха перед загробным существованием, то Лук реций от него освобождает, говоря о смертности души и о том, что никакого загробного существования нет. Лукреций учитывает и мнение тех, кто думает, что с исчезновением веры в загробное существование исчезнет страх наказаний и возрастет преступность. На это Лукреций решительно отвечает: Ч тоже до Кербера, Фурий, а также лишенного света Тартара, что изрыгает из пасти ужасное пламя, Э того нет нигде, да и быть безусловно немо же т Страх наказаний зато существует при жизни за наши Злые дела по заслугами кара за нашу преступность I I I , Все некогда жившие люди умерли, и малые, и великие. Смерть — естественное явление природы, И бо отжившее все вытесняется новыми вещи Как бы рождается вновь одни изд ругих непрем енно, И не уходит никто в преисподней мрачную бездну, И бо запас вещества поколениям нужен грядущим Но ион и за тобой последуют, жизнь заверш ивш и; И потом у-то , как ты , они сгинули раньше и сги н ут. Т а к возникает всегда неизменно одно изд ругого. В собственность жизнь никому не дается, а только наврем я I I I , 964 — Особенное возмущение вызывает у Лукреция старик, который цепляется за жизнь, на которого природа кричит Пренебрегая наличным, о том, чего нет, ты мечтаешь (III, 957), брось все то, что годам твоим чуждо, и равнодушно отдай свое место потомкам так надо (III, 961 — 962). Лукреций противопоставляет жизнь и смерть как смертное бессмертному. Бессмертна только смерть, всех ожидает вечная смерть, и В небытии пребывать суждено одинаково долго Т ем , кто конец положил своей жизни, и также Тем, кто скончался уже на месяцы раньше и годы I I I , 1092 Такова суровая философия Лукреция. Вот почему она была ненавистна толпе. Людям все же трудно смириться с мыслью о своей смерти. Им нужен утешающий их обман, поэтому голос Лукреция остался голосом вопиющего в пустыне, и победили те мировоззрения, которые обещали людям вечную жизнь. Бесконечность мирозданья. В древние времена преобладала мысль оконечности мира. Так думал Платон. Так думали Аристотель. Так думали и стоики сих единственным миром. Лукреций остро осознавал, что его мировоззрение резко отличается от ходячих представлений о мире. Поэтому, обращаясь к своему адресату, Лукреций говорит В новом обличье предстать пред тобою должно мирозданье» (II, 1025). Действительно, та картина мира, которую рисует своей мыслью Лук реций, грандиозна и величественна: ...стараем ся мы доискаться. Ч тоже находится там , куда мысль устремляется наша И улетает наш ум , подымаясь в пареньи свободном II, 1045 Вселенная пространственно беспредельна лежащему вне, за пределами нашего мира. Нету пространства границ (II, 1044 — повсюду, во всех направленьях С той и с другой стороны, и вверху и внизу у Вселенной Н ет предела всюду кругом бесконечно пространство зияет I I, 1048 — 1053). Лукреций непросто догматически постулирует бесконечность пространства, но и пытается это обосновать: Н ет никакого конца ни с одной стороны у В селенной, И б о иначе края непременно она бы имела, 958 А если бы был край, то оказавшись на этом краю, могли бы мы бросить за этот край копье Здесь возможны два предположения копье полетело за край Вселенной и копью что-то помешало лететь. Оба предположения, думает философ, нелепы, ни одно не дает тебе выхода, и согласиться должен ты, что без конца распростерто пространство Вселенной (I, 975 — 976). Копье полетит, но это означает Фи.юсофия древнею мира что оно пущено нес края итак будет всякий раз, так что для полета всегда беспредельно продлится возможность (I, 983). Далее, если бы пространство было замкнуто, то: М атерия вся под давленьем плотных начало сн овны х Отовсюду осела бы в кучу, И нем огло бы ничто под покровом небес созидаться I, 986 Нов пространственно бесконечной Вселенной должно быть и бесчисленное количество первотел, иначе они бы в бесконечной и беспредельной Вселенной просто затерялись бы, материи всей совокупность, расторгнув все связи. Вся унеслась бы тогда, в пустоте необъятной рассеясь» (I, 1017-1018), иона никогда не могла бы сгуститься и ничего породить, неспособная вместе собраться (1,1019 — 1020), иначе говоря, Раз где-нибуд ь ты предположишь в телах недостаток. Здесь распахнутся вещам широкие смерти ворота, И через них, уносясь, толпою материя хлынет А если материя изобильна и места полно, то что мешает тому, чтобы помимо нашего мира были и другие миры Ведь: Вещ ей семена неизменно способна природа Вместе повсюду сбивать, собирая их тем же порядком Как они сплочены здесь... (П , 1072 К тому же в мире нет ничего единственного в своем роде и люди, игорные звери, и рыбы не существуют водном экземпляре. С ледственно, надо признать, что подобным же образом небо, С олнце, луна и земля, им оря, и все прочие вещи Не одиноки Эти миры рождаются не по воле богов и не замыслу какого-то мирового разума, асами собой постепенно и стихийно путем естественного самосовершенствования: П ервоначала вещей, разумеется, вовсе невольно Все остроумно в таком разместился стройном порядке Ио движеньях своих не условились раньше, ко нечн о, Н ом н огокр атно свои положения в мире м еняя, О т бесконечных времен постоянным толчкам подвергаясь, В сякие виды пройдя сочетаний и разных движений В располож еньи они, наконец, попадают, из коих Вся совокупность вещей получилась в теперешнем виде И , приведенная разв состояние нужных движений Много бесчисленных лет сохраняется так Эти миры смертны. Их жизни предел точно также поставлен и ждет их также, как все (II, 1087 — Земля. Лукреций думает, что наш мир находится в состоянии упадка и приближается к гибели. Доказательство тому он видит в понижении плодородия земли. Земля выделяется Лукрецием из числа других материальных стихий как то, что содержит в себе наибольшее количество самых разнообразных первоначал, чем объясняется ее плодородие так как многих вещей в ней содержатся первоначала. Может на свет выводить она многое способом разным (II, 653 — 654). Лукреций описывает религиозный культ земли, распространенный в Италии, связанные с этим культом мифы, но решительно заключает, что Как ни прекрасны и стройны чудесные эти преданья, правдоподобия в них, однако же, нет никакого (II, 644 — В высшей степени красочно говорит Лукреций об истощении земли: М ы изнуряем волов, надрываем и пахарей силы Тупим железо, и все ж не дает урожая нам поле, Т а кон о скупо плоды производит им нож ит работу. И уже пахарь-старик, головою качая, со вздохом Чаще и чаще глядит на бесплодность тяжелой работы Если же с прошлым начнет настоящее сравнивать время, Т оп о стоя нн о тогда восхваляет родителей долю И виноградарь, смотря на тщедушные, чахлые лозы Век, злополучный, клянет, и на время он сетует горько И беспрестанно ворчит, что народ, благочестия полны й, В древности жизнь проводил беззаботно, довольствуясь малым, Х оть и земельный надел был в то время значительно меньш е, Н е понимая, что все дряхлеет м ало-пом алу, Ж и зн и далеким путем истомленное, сходит в могилу ФИЛОСОФИЯ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ р им с к и е стоики Крупнейшими теоретиками римского стоицизма в I — II вв. были Сенека, Эпиктет и Марк Аврелий. Это разные люди. Они никогда не встречались. Сенека умер, когда Эпиктету было лет пятнадцать. Эпи ктет умер, когда Марку Аврелию было лет семнадцать. Но каждый последующий знал сочинения предыдущего. Глубоко различным было и их социальное положение. Сенека — крупный сановники богач. Эпиктет сперва раба потом нищий вольноотпущенник. Марк Аврелий — римский император. С Е НЕ КА Стоицизм стал мировоззрением многих образованных римлян еще в I в. до н.э., ввек гражданских войн и гибели республики. В стоицизме искали моральной опоры и Марк Порций Катон Младший (95 — 46 гг.), и Марк Юний Брут (85 — 42 гг.), и Марк Туллий Цицерон, и многие- многие другие образованные римляне. Катон Младший, философ-стоик и политический деятель, был страстным защитником Римской республики. Сенека пишет о Катоне Утическом, или Младшем, так когда трепетало все государство. один лишь Катон составил партию приверженцев республики. Они погиб по собственному приговору (135). Катон Утический пытался организовать явно безнадежное сопротивление Цезарю в Северной Африке. Цезарь расправился свойском Катона — и тот кончил самоубийством в североафриканской Утике, а потому и был назван Утиче- ским — не по месту своего рождения, как было принято, а по месту смерти. Перед самоубийством Катон Утический всю ночь читал сочинение Платона «Федон», где рассказывается о последнем дне жизни приговоренного к смерти Сократа. Марк Брут, возможно внебрачный сын Цезаря, организовал, как известно, в мартовские иды (15 марта 44 г. до н.э.) убийство в римском сенате Юлия Цезаря всё стой же неосуществимой уже целью восстановления былого республиканского строя. Однако в последующем Брут проиграл борьбу с преемниками Цезаря и также покончил самоубий ством. Судьба Марка Цицерона нам известна. В I в. до н.э. стоическое мировоззрение разделяли и Варрон, и Колумелла, и Вергилий, и также многие-многие другие образованные и знатные римские граждане. В нем они черпали силы для полной непредсказуемыми опасностями жизни. Ведь даже во времена мирного правления Августа то и дело случались неожиданные и странные смерти. Так, почему-то умерли все те, кого Октавиан Август прочил в свои преемники и первый муж дочери Октавиана Августа Юлии ( ее двоюродный брат, кузен Марк Клавдий Марцелл), и второй ее муж Марк Випсаний Агриппа, и сыновья Агриппы и Юлии Гай Цезарь и Луций Цезарь. Став императором в возрасте более пятидесяти лет, пасынок Ок тавиана Августа Тиберий слыл лицемерными подозрительным, жестокими недоверчивым к окружавшим его людям тираном, замкнувшимся в конце жизни на острове Капри. Как только Тиберий стал императором, он умертвил последнего, самого младшего внука Августа Агриппу Цезаря (Постума). При подозрительных обстоятельствах умирает популярный полководец, племянник Тиберия Германик. Однако после смерти Тиберия (а ему одному из династии Юлиев- Клавдиев удалось умереть своей смертью) императором становится сын Германика и внучки Октавиана Агриппины Старшей Гай Калигула, выросший при своем отце в военных лагерях, носивший одежду легионера и маленькие легионерские сапожки, те. не калиги, а калигулы, отчего они был прозван солдатами — Калигула. В условиях неограниченной власти этот молодой человек, перенесший к тому же в первый год своего принципата тяжелое заболевание, быстро превратился в тирана, требующего себе божеские почести. Его статуи были установлены во всех храмах империи. Установка статуи Калигулы в Иерусалимском храме вызвала первое иудейское восстание, по поводу которого Филон Александрийский плавал в составе александрийской еврейской делегации в Рим. За четыре года до того, как Гай Калигула стал императором-принцепсом (37 г, умерла от голода сосланная Тиберием на безлюдный остров мать Калигулы Агриппина Старшая. Жестокие чудачества Калигулы вызвали возмущение. Он был убит солдатами-преторианцами, которые провозгласили императором дядю Гая Калигулы, внучатого племянника Октавиана Августа Клавдия. Таким образом, распоряжаться высшей властью стал не сената вооруженные силы. Клавдий — знаток греческого и этрусского языков, менее всего был способен быть императором. Его третья жена Валерия Мессалина, правнучка сестры Октавиана Августа Октавии, вошла в историю как нарицательный образ развратной женщины оставив все приличия она, будучи женой Клавдия, открыто вступила в брак с другим человеком. Клавдию пришлось дать согласие на умерщвление Мессалины. Однако его четвертая жена, племянница Юлия Агриппина Младшая уговорила Клавдия усыновить ее единственного сына Доми- ция, принявшего имя Нерон, и назначить его наследником в обход родного сына Клавдия от Мессалины Британика, вскоре Клавдия отравили и императором стал Нерон. Он начав, как и Калигула, свое правление довольно либерально, но вскоре стал чудовищным тираном с признаками душевного заболевания. В борьбе за сохранение власти Нерон уничтожает свою мать Агриппину Младшую, которая хотела играть первую роль в государстве при своем юном сыне (Нерон стал императором в восемнадцать лет. Когда это ей не удалось, она попыталась опереться на Британика, который как и Агриппина был отравлен Нероном. Сенат пытался было остановить тирана, носе натский заговор против Нерона (в отличие от сенатского заговора против Гая Юлия Цезаря) провалился из-за предательства, и последовали массовые казни. Был принужден к самоубийству поэт Лукан, писатель Петроний и многие другие. Затем Нерон совершает поджог Рима (он как великий артист сочинял песнь о гибели сгоревшей Трои и ему не хватило вдохновения, которое Нерон пытался вернуть, наблюдая пожар Рима. Выгорели целые кварталы. Масса римлян погибла в огне. Поджог Рима Нерон приписал христианами подверг их ужасным казням. После этого, воображая себя великим поэтом и исполнителем, Нерон отправился в триумфальное турне по городам Греции. Между тем дела в империи шли хуже и хуже. Вызвав в конце концов против себя восстание преторианцев, Нерон кончает самоубийством. Сего смертью в 68 г. заканчивается династия Юлиев-Клавдиев. Нерон был праправнуком Октавиана Августа по материи правнуком соперника Октавиана Марка Антония. В такой обстановке протекала жизнь и деятельность выдающегося римского стоика, латинского писателя Луция Аннея Сенеки Младшего. Луций Анней Сенека родился в римской провинции Бетика в Южной Испании в городе Кордуба (впоследствии Кордова — столица мавританского Кордовского халифата) в самом конце I в. до н.э. — в 4 г. до н.э. и прожил около семидесяти лет. Таким образом, Сенека — младший современник Филона Александрийского и старший современник Иисуса Христа, если тот действительно существовал. Отец Сенеки — также Луций Анней Сенека Старший — принадлежал к знатному и богатому сословию всадников и был известным ритором — преподавателем риторики, красноречия. Философию же он ненавидел (об этом пишет сам философ Сенека в 108 письме к Луцилию). Сенека Старший учился в Риме. Вернувшись в Кордубу, он женится на Гельвии (впоследствии Сенека Младший напишет для своей матери Утешение Гельвии»). Сенека-философ был средним из трех сыновей (старшего звали Новат, а младшего Мела. Родители Сенеки-философа не остались в Кордубе, и Анней маленьким мальчиком оказался в Риме. Это было во времена Августа. Анней жилу своей тетки — сестры матери, муж которой в течение шестнадцати лет был префектом Египта римской житницы Египет давал Риму в качестве дани (безвозмездно) около 7 млн. гектолитров зерна. Анней Сенека Младший страдал бронхиальной астмой. В юности у него были мысли о самоубийстве. Ноу него были хорошие учителя. Это Сотион из Александрии, которого мы упоминали как члена кружка Секстиев. Он автор трактата О гневе. Он убедил юношу отказаться от мясной пищи это безнравственно. Под его влиянием, — пишет Сенека Луцилию, — я перестал есть животных, и по прошествии года воздержанье от них стало для меня не только легким, но и приятным. Мне казалось, что душа моя стала подвижной. Но боясь быть заподозренным в принадлежности к одной вегетарианской преследуемой секте, которая также не употребляла в пищу мясо, Сенека отошел от своего вегетарианства. Другие учителя Сенеки — киник Деметрий, стоик Аттал, эклектик Фабиан Папирий, о котором Сенека скажет, что он был философом по призванию, а не декламатором с кафедры (О краткости жизни»). В Риме Сенека избирает адвокатское поприще, входит в сенат, становится квестором. Он приближен ко двору императора Калигулы. Но завистливый Калигула (он завидовали Гомеру, и Тациту) чуть было не предал его смерти за вызвавшую всеобщее восхищение речь в сенате. Сенеку спасла одна женщина, приближенная Калигулы, сказав, что Сенека тяжело болен и все равно скоро умрет. При императоре Клавдии Сенека был обвинен в связи с младшей дочерью давно уже покойного Германика Юлией Ливиллой (младшая сестра только что убитого Гая Калигулы и Агриппины Младшей) и сослан на остров Корсику, где пробыл целых восемь лет. Его спасла ставшая императрицей Агриппина Младшая. Она вернула Сенеку ко двору, дабы он воспитывал ее единственного сына от Гая Домиция Агенобарба Нерона. Нерону было тогда двенадцать лети Сенека в течение пяти лет был одним из его воспитателей. На Корсике Сенека написал Утешение Гельвии» (своей матери будучи воспитателем Нерона — трактат О милосердии (для Нерона). Став императором, Нерон первые пять лет своего сравнительно милосердного правления (убийство материи Британика не в счет) прислушивался к Сенеке, но затем отстранил его и, назначив префектом чудовищного Тигеллина, начал безумствовать. Удалившегося в свое имение (Сенека был очень богат, но свое состояние он составил нечестным путем, присваивая имущество опальных богатых римлян, в том числе и Британика) и занявшегося литературно-философской деятельностью Сенеку вовлекают в заговор Пизона. Нерон предписывает Сенеке самоубийство, что тот и совершает на семидесятом году своей жизни. Вместе с ним пыталась покончить с жизнью и его вторая сравнительно молодая жена (Сенека был старше ее на двадцать пять лет) Паулина. Но ей умереть не дали. Она после этого долго болела и умерла несколькими годами позже. Сенека не был примером добродетели. Он был сыном своего времени, своей среды, которая была аморальной. С енека— пример расхождения мировоззрения и образа жизни. Римский историк Дион Кассий справедливо подчеркивает, что Сенека нежил согласно своим принципам. И это верно Сенека проповедовал бедность, асам всеми правдами и неправдами стремился к чрезмерному обогащению. Это расхождение между словом и делом Сенека осознавало нем писал )\ его цинично оправдывал. В своем трактате О счастливой жизни он писал Мне говорят, что моя жизнь несогласна с моим учением. В этом в свое время упрекали и Платона, и Эпикура, и Зенона. Все философы говорят не о том, как они сами живут, но как надо жить. Я говорю о добродетели, а не о себе и веду борьбу с пороками, в том числе и со своими собственными когда смогу, буду жить как должно. Ведь если бы я жил вполне согласно моему учению, кто был бы счастливее меня, но теперь нет основания презирать меня за хорошую речь и за сердце, полное чистыми помыслами (XVIII, 1), и ниже Про меня говорят зачем он, любя философию, остается богатым, зачем он учит, что следует презирать богатства, асам их накопляет презирает жизнь — и живет презирает болезни, а между тем очень заботится о сохранении здоровья называет изгнание пустяком, однако, если только ему удастся, — состарится и умрет на родине Ноя говорю, что все это следует презирать нес тем, чтобы отказаться от всего этого, но чтобы не беспокоиться об этом он собирает его (богатство. — А. Ч не в своей душе, нов своем доме (137). В своих Письмах к Луцилию» Сенека утверждает, что кратчайший путь к богатству — через презрение к богатству (62,3)*. Сенека — автор многих сочинений. При этом Сенека как и Цицерон, в основном писал, когда был не удел. Поэтому большую часть своих сочинений он создал в последние три года своей жизни. Многие сочинения Сенеки утрачены (Религия египтян, Индия и др, но сохранившееся составляет немалое собрание сочинений девять трагедий, в которых он подражал греческим трагикам V в. до н.э., десять • Луций Анней Сенека. Нравственные письма к Л уц или ю . Сил и глава 62, параграф 3.: в дальнейшем ссылки на данное сочинение будут отмечаться в тексте только этими цифровыми указателями диалогов на философско-этические темы (часть из них мы упоминали, псевдонаучное сочинение Естественные вопросы, в котором он пытается подражать своему младшему современнику Плинию Старшему (23/24-79 гг.), автору Естественной истории в 37 книгах, но фактически это популярный очерк астрономии и метеорологии с использованием труда ученика Посидония Асклепиада; это, наконец, наиболее интересное сочинение Сенеки — Нравственные письма к Луцилию» (124 письма, которые мы уже цитировали. Форма писем — наиболее адекватная для склада ума Сенеки форма подачи своих мыслей. Она непосредственна и бессистемна. Ее путь извилист и прихотлив. Сенека выражает свои взгляды от случая к случаю, часто отталкиваясь от писем Луцилия — наместника в Сицилии — к Сенеке эти письма не сохранились). Несмотря на свой девиз Пусть наши слова приносят неудовольствие, а пользу (75, 5), Сенека часто стремится к красноречию за счет глубины содержания своих речей. Однако его сочинения исключительно интересны, будучи своего рода кладезем житейской мудрости, которая не утратила своего смысла и сейчас. Сенека довольно эрудирован в истории философии. Он говорит о Пифагоре, Гераклите, Пармениде, Зеноне, Демокрите, Сократе, Платоне, Спевсиппе, Аристотеле, Ксенократе, Феофрасте, Эпикуре, Кра тете, Зеноне-стоике, Клеанфе, Хрисиппе, Панетии, Посидонии, Цицероне и это только в одних письмах к Луцилию. Однако его отношение к учениям древнегреческих и римских философов избирательное его интересуют их практически-нравственные взгляды, меньше — их представления о душе, еще меньше — представления о мире. Так, говоря о Пифагоре, Сенека, признаваясь Луцилию в любви к этому философу в своей молодости, ограничивается такими моментами учения Пифагора, как 1) учение о родстве живого существа со всеми другими живыми существами и о взаимосвязи душ, переселяющихся из одного обличья в другое, и 2) высокая оценка Пифагором добрых наставлений и примеров, меняющих состояние души человека, 3) предписание пятилетнего молчания тому, кто хотел вступить в число его учеников. Говоря о Гераклите, Сенека истолковывает слова эфес ского философа о том, что один день равен всякому другому, и о том, что мы и входим, и не входим дважды в один и тот же поток. И то, и другое изречение философа лишь повод для того, чтобы Сенека пустился в житейские сентенции река — пример более наглядный, нежели человек, однако и нас уносит не менее быстрое течение, и я удивляюсь нашему безумию, вспоминая, до чего мы любим тело самую быстротечную из вещей, и боимся однажды умереть, между тем каждый миг — это смерть нашего прежнего состояния (58, О философах Пармениде и Зеноне Элейском Сенека говорит, чтобы показать, что в философии есть много лишнего, что Парменид и Зенон заявляя, что все, что нам кажется, не отличается от единого (88, 44) и ничего не существует (там же, превращают всю природу впустую и обманчивую тень, с чем Сенека никак согласиться не может. Также осуждается ими Протагор, говорящий, что о каждой вещи можно утверждать и то, и другое, сомневаясь при этом в самом этом своем утверждении, что утверждать о каждой вещи можно и то, и другое (см. 88, 43). Аналогичное скептическое суждение Сенека приписывает и демокритовцу Навсифану: все, что кажется нам существующим, существует в такой же мере, как и не существует (88, 43). В ответ на эти философские мудрствования Сенека пишет Луцилию: Брось же это в туже кучу ненужностей, что и многие из свободных искусств Те преподают мне науку, от которой не будет пользы, а эти отнимают надежду на всякое знание. Но уж лучше знать лишнее (свободные науки. — А. Ч, чем ничего не знать. Они не идут впереди со светочем, направляя мой взгляд к истине, — они мне выкалывают глаза. Если я поверю Протагору, в природе не останется ничего, кроме сомнений если Навсифану — достоверно будет только то, что нет ничего достоверного (88,45). Сенека осуждает и мегариков, отрицавших достоверные чувственные восприятия, и эретрийцев во главе с Федоном и Менедемом, которые также сомневались в познаваемости мира, и пирроновцев, и академиков зато, что позднее, уже в Новое время, было названо агностицизмом. Напротив, о Сократе Сенека высказывается свели чайшим уважением и восторгом как о человеке, который своей жизнью, а не как те, кто лучше умеет говорить, чем жить, показал, как надо жить. Именно Сократ, в представлении Сенеки, призвал всю философию вернуться к изучению людских нравов, именно он учил, что высшая мудрость — различать добро и зло (71, 7), что добродетель и истина — одно (71,16). Если вам нужен пример, возьмите Сократа, старца необычайной выносливости, прошедшего через все невзгоды, ноне побежденного ни бедностью, еще более гнетущей из-за домашнего бремени, ни тяготами, которые он неси на войне, и дома должен был сносить, — вспомни хоть его жену с ее свирепым нравом и дерзким языком, хоть тупых к ученью детей, больше похожих на мать, чем на отца (104, 27). Таким образом, мимо Сенеки проходит весь сократовский метод, диалектика, сократовское учение о знании как знании понятийном. Также с большим уважением говорит Сенека о Платоне, он даже излагает учение Платона о первоначалах, насчитав их у Платона пять по словам Платона, есть пять причин (1) то, из чего (2) то, кем (3) тов каком виде (4) то, наподобие чего (5) то, ради чего последнее же — это то, что из них получается. Так, в статуе. то, из чего, есть бронза то, кем художник тов каком виде, — это фюрма, которая ей придана то, наподобие чего, — это образец, которому подражал создатель то, ради чего это его намеренье; то, что из них получается это сама статуя (65, 8). Тоже самое, говорит Платон, есть и у вселенной и создатель — то есть боги то, из чего она создана, — то есть материя и форма — тот облик и порядок, которые мы видим в мире и тот образец — то, наподобие чего бог сотворил эту прекрасную громаду и намеренье, с которым он ее сотворил (65, 9). Итак, бронзе соответствует материя, художнику — создатель (бог, фюрме статуи — тот облик и порядок, который есть в мире, образцу у скульптора — образец убога, статуе — сама вселенная. Для Сенеки главное во всем этом немерение богато, ради чего. Намерение бога — сделать добро. В другом письме Сенека различает у Платона шесть разрядов существующего (1) то, что есть, ноне как чувственноданное, а как умопостигаемое; (2) то, что является выдающимся из того что есть великий поэт, бог (3) идеи как образцы (Сенека передает слова Платона Идея — вечный образец, всего, что производит природа, идеи бессмертны неизменны и нерушимы (4) эйдосы (Сенека различает у Платона идеи и «эйдосы», идея и «эйдос» в понимании Сенеки не синонимы Идея — это образец, эйдос — это облик, взятый с него и перенесенный в произведение. Идее художник подражает, эйдос создает (5) то, что существует вообще, видимо, чувственные вещи (6) то, что как бы существует пустота, время (см 58, 16 — 22). Но фактически первый и третий роды сущего — одно и тоже, второй род излишен, различие между идеей и эйдосом надумано. Сенека явно несилен в абстрактном аналитическом мышлении. Для него Платон прежде всего учитель нравственности. Неслучайно Катон Младший в последнюю свою ночь, положив в изголовье меч, всю ночь читал Платона, меч давал ему возможность умереть каждый мига Платон видимо, «Федон», где Сократ перед казнью прославляет смерть как освобождение от ненасытного тела и истолковывает философствование как умирание, ибо при философствовании душа научается жить без мешающего мышлению тела) — умереть с охотой. Для Сенеки важно, что Платона философия не приняла благородным, а сделала». Более сдержанно относится Сенека к Аристотелю. Он коротко рассказывает Луцилию о четырех причинах Аристотеля (см 65, 4 — 6). Зато Сенека в восторге от стоиков — Зенона, Клеанфа, Хрисиппа, Панетия и особенно Посидония, которого ставит выше всех философов, заявляя, что Посидоний — один из тех, чей вклад в философию больше прочих (90, 20), но он в восторге от них, как тех, кто своей жизнью показал примерно не от их диалектики, которую он высмеивает как греческие глупости (82, 8). Например, Зенон пытался избавить от страха смерти таким умозаключением Зло не может быть славным, смерть бывает славной, значит, смерть не есть зло (82, 9). Ты своего добился, — иронизирует над Зеноном из Китиона Сене ка, — избавил меня от страха (82, 9). Во имя истины нужно действовать проще, против страха — мужественней (82, 19). Я предпочел бы все, что они накрутили, распугать и разъяснить, чтобы не навязывать сужденье, а убеждать. Войско, построенное для боя, идущее насмерть за жени детей, — как его ободрить (82, 20). Как ободрить их, чтобы они телами загородили дорогу лавине, обрушившейся навесь народи ушли из жизни, ноне от своего места Неужто сказать им Зло не может быть славным смерть бывает славной, значит смерть не есть зло (82, 21). Вот убедительная речь Кто после нее поколеблется броситься на вражеские клинки и умереть стоя (82, 21). Сенека ставит в пример этой хитроумной, но бессильной диалектике воодушевляющие слова спартанского царя Леонида, загородившего со своими тремястами воинов путь персидскому колоссу на глиняных ногах впервой из греко-персидских войн — проход через Фермопилы: «Да вайте-ка завтракать, соратники ведь ужинать мы будем в преисподней (82, 21) — или слова римского военного трибуна Квинта Цедиция впервой из Пунических войн, который, посылая солдат пробиться сквозь огромное вражеское войско и захватить некое место, сказал им Дойти туда, соратники, необходимо, а вернуться оттуда необходимости нет (82, 22). Видишь, как проста и повелительна добродетель Кого из смертных, запутав, вы сделаете храбрее, кому поднимете дух Нет, вы его сломите, ибо меньше всего можно умалять его и насильно занимать хитроумными мелочами тогда, когда готовится нечто великое (82, 22). Сенека ставит личный жизненный пример философа важнее его учений. Он утверждает что и Платон, и Аристотель, и весь сонм мудрецов, которые потом разошлись в разные стороны больше почерпнули из нравов Сократа, чем из слов его (6, 6), что Клеанф стал подобием Зенона из Китиона не потому что слушал его лекции, а потому, что жил вместе с ним (см. 6, 6), что «Метродора и Гермарха, и Полиена сделали великими людьми не уроки Эпикура, а жизнь с ним вместе (см. 6, 6). Сенека преклоняется перед Катоном Старшим, перед Катоном Младшим, перед мудрым Лелием, перед Сократом и Платоном, Зеноном и Клеанфом именно как перед мудрецами, создателями мудрости, которая учит правильно жить, общество которых, хотя бы заочное, избавляет от пороков. Хочешь освободиться от пороков, — сторонись порочных примеров. Скупец, развратитель, жестокий, коварный, — все, что повредили бы тебе, будь они близко в тебе самом. Уйди от них к лучшим, живи с Катонами, с Лелием, с Тубероном, а если тебе по душе греки — побудь с Сократом, с Зеноном. Один научит тебя умереть, когда это необходимо, другой — раньше, чбм будет необходимо. Живи с Хрисиппом, с Посидонием. Они передадут тебе знание божественного и человеческого, они прикажут тебе быть деятельными не только красно говорить, сыпля словами для удовольствия слушателей, но и закалять душу и быть твердым против угроз. В этой бурной, как море, жизни есть одна пристань презирать будущие превратности, стоять надежно и открыто, грудью встречать удары судьбы, не прячась и не виляя (104,21-22). Такова мужественная философия Сенеки! Для него критерий истины — жизнь в соответствии с истиной. Разве нашу жизнь. буря не треплет сильнее, чем любую лодку Нужно не разговаривать, а править. Все, что говорится, чем бахвалятся перед заслушавшейся толпой, — заемное, все это сказано Зеноном, сказано Хрисиппом, Посидонием и огромным отрядом им подобных. А как нынешним доказать, что сказанное подлинно им принадлежит, я тебе открою пусть поступают, как говорят (108, 37 — 38) — странный совет человека, который сам сознается в том, что он не поступает, как говорит. Так или иначе мы видим, что Сенека относится критически к другим философам. Так, изложив учение Платона и Аристотеля о причинах, он замечает, что в утверждениях Платона и Аристотеля названо либо слишком много, либо слишком мало причин (65,11). Он претендует на собственные суждения в области философии, скромно говоря о себе я не раб предшественников, а единомышленник (80, 1). Он высмеивает тех, кто рабски повторяет чужие мысли. Он пишет Луцилию, что взрослому и сделавшему успехи стыдно срывать цветочки изречений, опираясь, как на посох, на немногие расхожие мысли, и жить заученным на память. Пусть стоит он на своих ногах и говорит самане запоминает чужое. Стыдно старому или пожилому набираться мудрости из учебника. Изреки что-нибудь от себя (33, 7), ведь одно дело помнить, а другое дело знать (33, 8). Истина открыта для всех, ею никто не завладел (33, 10). Но что значит знать для Сенеки? Помнить — значит сохранять в памяти порученное тебе другими, — а знать — это значит делать по-своему, не упершись глазами в образец и не оглядываясь всякий раз на учителя (33, 8). Итак, знать — значит самостоятельно делать. Здесь хорошо виден практицизм римской мудрости, которая никогда не принимала того отвлеченного, созерцательного и бездеятельного характера, какой она имела хотя бы у Аристотеля. Не можешь изменить порядок вещей — изменяй свое к ним отношение. Из сказанного ясно, что Сенека понимает под философией. Он резко противопоставляет мудрость и философию, с одной стороны, и знание — с другой. Он, правда, не доходит до того, чтобы подобно своему современнику апостолу Павлу противопоставлять философии и знанию как мудрости мира сего мудрость мира иного. Нет, Сенека говорит о мудрости мира сего, когда говорит даже о боге. Для него мудрость — руководство не для того, чтобы попасть в потусторонний рай, а для того, чтобы уцелеть в этом. Отделяют мудрость от знания понимание, что знание делает человека ученее, ноне лучше. Быть ученее — не значит быть лучше не лучше, а только ученее» (106, 11) становится тот, кто занимается свободными искусствами, а ведь вся толпа свободных искусств притязает занять в ней (философии. — Л Ч место (88,24). Ноне лучше становится и тот, кто саму философию загромождает ненужностями» (106, 12), кто занимается словесной игрой, которая уничтожает душу и делает философию невеликой, а трудной (71, 6). Правда, Сенека различает в философии умозрительную и прикладную части, так что философия и созерцает, и действует (95, 10), но здесь он скорее выражает суть греческой философии, чем свои взгляды. Вся его философия — прикладная. И здесь знания мешают мудрости. Поэтому надо ограничить себя в знании стремиться знать больше, чем требуется, это род невоздержанности (88, 30). Для мудрости надомного простора в голове, а знание забивает ее пустяками, ведь никакая наука, кроме философии, не исследует добро и зло. Поэтому геометрия не часть философии (см 88, 25). Так называемые свободные искусства мешают мудрости, а если уж всерьез говорить о свободном искусстве, то есть только одно подлинно свободное искусство то, что дает свободу (88, 2). Но путь к свободе открывает только философия, мудрость. Обратись к ней, если хочешь не знать ущерба, быть безмятежным, счастливыми, главное, свободным. Иным способом этого не достичь (37, А что значит быть свободным Для Сенеки быть свободным — значит быть свободным от тела. Философия освобождает душу оттисков тела Тело для духа — бремя и кара, она давит его и теснит, держит в оковах, покуда не явится философия и не прикажет ему вольно вздохнуть, созерцая природу, и не отпустит от земного к небесному (65, 16). Но это уже психофизическая проблема у Сенеки. Об этом далее. Пока же скажем, что искусство мудреца, философа укрощать беды, делать кроткими страданье, нищету, поношение, темницу, изгнание (85, 41), что истинная цель философии — формировать человеческий характер и делать его способным противостоять всем ударам судьбы. Философия. выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и отчего воздерживаться, сидит у руля и направляет среди пучин путь гонимых волнами. Без нее нет в жизни бесстрашия и уверенности ведь каждый час случается так много, что нам требуется совет, которого можно спросить только у нее (16, 16). Сенека различает три рода людей тех, кто еще не овладел мудростью, но подощел к ней вплотную тех, кто избавился от наибольших зол души и от страстей, но так, что его безопасность еще ненадежна тех, кто изжил множество тяжких пороков, но все же еще не все (см 75, 8). Размышления Сенеки о знании науках) и мудрости значимы и для наших дней. В нашем мире все больше знаний и все меньше мудрости, те. умения применять эти знания на благо людям. Знания и связанная сними техника вовсе не рассматриваются сточки зрения добра и зла для человека, они обращаются против человека, не говоря уже о военной технике, которая прямо направлена на причинение наибольшего вреда противнику. Вся современная техника вредна человечеству. Как бумеранг она поражает и тех, что ее применяет. Говоря о философии, Сенека различает в ней в качестве ее предметного содержания природу, нравы и разум (88, 23 — 25). Так что предметом его философии является и природа, иначе он не написал бы свои Естественные вопросы. Сенека повторяет деление философии на этику, логику и физику, которую произвели греческие стоики, деление, восходящее к Платону, но без слова логика (у Платона была диалектика. Знание природы стоикам необходимо, ибо ведь их главное этическое требование — жить в согласии с природой. Природа должна быть нашим руководителем разум следует ей и советует это нам. Следовательно, жить счастливо — одно и тоже, что жить в согласии с природой (138). Как часто для Сенеки то или иное природное явление — лишь повод для морализирования Таким поводом было, например, землетрясение в Кампании. Но стоики не знали естественного, природы, они не знали ни одного закона природы. Они, как мы видели, превращали природу в метафизическую реальность, которой приписывали несвойственные ей черты разумность и божественность. Причинам Платона и Аристотеля Сенека противопоставляет две причины материю и разум, пассивную материю и деятельный разум. Наши стоики. утверждают все в природе возникает из двух начал — причины и материи. Материя коснеет в неподвижности, она ко всему готова, но останется праздной, если никто не приведет ее в движение. Причина, или же разум, ворочает материю как хочет и, придавая ей форму, лепит всяческие предметы. Ведь в каждой вещи непременно должно быть то, из чего она делается, и то, чем она делается второе есть причина, первое — материя (65, Однако и то, и другое начало, и материя, и разум телесны. Сенека — своего рода теологический и психологический материалист. Все телесно. Телесны и боги, и души. Нов тоже время все одушевленно, разумно и божественно. Правда, эта позиция Сенекой до конца не выдерживается. Вслед за греческими стоиками, он берет за начало начал бытие, как то, что есть, все то, что есть. Это бытие он делит на бестелесное и телесное, телесное жена неодушевленное и одушевленное, одушевленное — на растительное и животное, а то и другое — на виды. Сенека думает, что и тело, и душа, и страсти души телесны. Он утверждает, что душа есть тело (106, 4), что благо человека не может не быть телом (106, 5), что страсти — такие, как гнев, любовь, грусть, суть тела (106, 5)... Но каковы критерии телесности Телесно то, что способно действовать (что действует, то телесно, — 106, 4), а страсти изменяют состояние тела, мы под влиянием страсти изменяемся в лице, краснеем, бледнеем. Значит, они телесны. Телесны и храбрость, и разумность, и кротость, и благочестие, и безмятежность, и непреклонность, и невозмутимость — все это тела (см 106, 7). Благо телесно, потому что благо человека — благо его тела (106, 10), что совершенно расходится с вышеописанным пониманием Сенекой взаимоотношения души и тела. Вторым критерием телесности является способность к соприкосновению. Сенека приводит слова Лукреция (он также много цитирует и Эпикура — заочного учителя Лукреция): Тело лишь может касаться и тела лишь можно коснуться (О природе вещей. 1, Отсюда следует, что различение между материей и разумом проходит внутри телесности. В конкретном учении о природе Сенека повторяет старое учение об элементах. Это вода и огонь, воздух и земля. Все эти элементы взаимопревращаются, а следовательно, все находится во всеми все возникает из всего. При этом огонь завладевает миром и все превращает в себя, но затем гаснет, но все-таки он, видимо, не все может превратить в себя, остается влага, из которой все снова, как учил Фалес, возникает, так что огонь — конец мира, а влага — его первоначало (Исследования о природе, или Естественные вопросы. Ill, 13). Так, Сенека примиряет Фалеса и Гераклита. Смесь огня и воздуха (пневма) — душа космоса. Чистый огонь — разум космоса, мира, мировой разум. Все в природе, в том числе и небесные тела, находится в движении. «Воззри на звезды, освещающие Мир. Ни одна из них не задерживается, непрерывно течет и меняет место на другое. Все они вечно вращаются, все они вечно в переходе, перемещаясь согласно властному закону природы (Утешение Гельвии. 6, 6). Но все движения в природе кругообразны, все находится в круговращении. В этом и.состоит закон природы, о котором говорит Сенека. Главный закон космоса — колебание между огнем и влагой. Никаких реальных законов природы, разумеется, он не знал. Сенеков закон природы — закон судьбы — подменяет закон судьбой. И все содержание закона природы сводится к тому, что он неподвластен человеку. Сенека пишет в своих Естественных вопросах, что закон природы совершает свое право, что ничья мольба его не трогает, что он идет своим невозвратным путем, что предначертанное вытекает из судьбы (11, 45). Закон природы-судьбы неподвластен человеку. В Нравственных письмах Луцилию» Сенека подчеркивает, что мы не можем знать мировых отношений (107, 7), а что такое реальный закон, как не мировое отношение, и что такое знание закона природы, как незнание того или иного устойчивого мирового отношения, например между массой тела и его энергией? Сенека не наблюдает и не исследует природу, как Плиний Старший, который и погиб-то вовремя знаменитого извержения Везувия в 79 г, когда все, кто мог, бежали от ожившего вдруг чудовища, а он к нему стремился поближе, чтобы наблюдать грозное явление природы. Се нека философствует по поводу природы в духе облегченного и всеяд но-эклектического стоицизма, примиряющего все и вся |