молодая_гвардия. Александр Фадеев Молодая Гвардия
 Скачать 5.3 Mb.
|
|
Людей вылавливали в их домах и на улицах, как в рабовладельческие времена вылавливали негров в зарослях. Газетка «Нове життя», издававшаяся в Ворошиловграде седьмым отделом фельдкомендатуры, из номера в номер печатала письма к родным от их угнанных детей о якобы привольной, сытой жизни в Германии и о хороших заработках. В Краснодоне тоже изредка получали письма от молодых людей, работавших большей частью в Восточной Пруссии на самых низких работах - батраками, домашней прислугой Письма приходили без помарок цензуры, в них многое можно было прочесть между строк, но они скупо говорили только о внешних обстоятельствах жизни. А большинство родителей вовсе не получало писем. Женщина-коммунистка, работавшая на почте, объяснила Уле, что письма, приходившие из Германии, просматривает специально посаженный на почте немец от жандармерии, знающий русский язык. Письма он задерживает и бросает в ящик стола, где они хранятся под ключом, пока их много не накопится, - тогда он сжигает. Уля Громова по поручению штаба Молодой гвардии ведала всей работой против вербовки и угона молодежи Уля писала и выпускала листовки, устраивала в городе на работу тех, кому грозил угон, или добивалась с помощью Натальи Алексеевны освобождения подвидом болезни иногда даже прятала по хуторам зарегистрированных и сбежавших. Уля занималась этим не только потому, что это было ей поручено, аи по какому-то внутреннему обязательству должно быть, она чувствовала некоторую вину в том, что не смогла уберечь Валю от страшной судьбы. Это чувство вины все более преследовало Улю оттого, что ни она, ни Валина мамане имели от Вали никаких вестей. В первых числах декабря с помощью женщины на почте ребята-первомайцы ночью похитили из стола цензора недоставленные письма. И вот они лежали перед Улей в мешке. С наступлением холодов Уля снова жила в домике вместе со всей семьей, Как и большинство молодогвардейцев, Уля скрывала от родных свою принадлежность к организации. Она пережила тяжелые минуты, когда родители, боясь за нее, попытались устроить ее на работу. Мать, лежа в постели, то исступленно смотрела на нее своими черными глазами большой дикой птицы, то принималась плакать, а старый Матвей Максимович впервые за много лет накричал на дочь. Лицо его побагровело вплоть до лысеющего темени, но было что-то жалкое несмотря на громадный костистый остов отца и на страшные кулаки, что -то жалкое было в остатках его кудрей на лысеющей голове ив его беспомощности повлиять на дочь. Уля сказала, что если отец и мать еще хоть раз попрекнут ее куском, она уйдет из дому. Матвей Максимовичи Матрена Савельевна были смущены она была их любимица. И впервые стало ясно, что старый Матвей Максимович уже утерял свою власть над дочерью, а мать слишком больна, чтобы настоять на своем Скрывая свою деятельность, Уля особенно старательно выполняла обязанности по дому, а если уходила надолго, ссылалась на то, что вся жизнь так принижена и бедна, что только и можно отвести душу с. подругами. И все чаще она чувствовала на себе долгий скорбный взгляд матери - мать точно смотрела ей в душу. А отец как-то даже стеснялся Ули ив ее присутствии больше молчал. Иное положение было у Анатолия с уходом отца на фронт Анатолий был главным в доме мать, Таисия Прокофьевна, и младшая сестренка боготворили его и подчинялись ему во всем. И вот Уля сидела перед этим мешком с письмами не у себя дома, ау Анатолия, - он ушел в этот день к Лиле Иванихиной на Суходол, - и, запуская длинные пальцы в конверты, обрезанные цензурой, вынимала письма, бегло просматривала первые строки и бросала письма на стол. Имена и фамилии, обращения к родителям, сестрам с традиционными поклонами трогательные в своей наивности, мелькали перед взором Ули. Их было так много, этих писем что только одно их проглядывание заняло у нее немало времени. Но среди них не было письма от Вали... Уля сидела, ссутулившись, опустив руки на колени, исмотрела перед собой с бессильным выражением. Тихо было в домике. Таисия Прокофьевна и сестренка Анатолия уже спали Маленький огонек коптилки с чуть струившейся с кончика его дымкой копоти то спадал, то вспрядывал, колеблемый дыханием Ули. Ходики над ее головой отсчитывали секунды со своим ржавым звуком Триктрак. триктрак Домик Попова, также как и домик Ули, стоял отдельно среди хуторов, и это ощущение отъединенное их жизни от жизни людей присуще было Уле с детства, особенно в осенние и зимние ночи. Домик Попова был добротный, тонкое звенение ветра, уже немного зимнее, едва доносилось из-за ставен. Уля чувствовала себя совсем-совсем одинокой в этом мире, полном таинственных недобрых звуков, и с этим то спадавшим, то вспрядывавшим огоньком коптилки. Почему так устроен мир, что люди никогда не могут до конца отдать свое сердце другому Почему, когда так слиты были с самого раннего детства их души, Ули и Вали, почему она, Уля, не бросила своего дома сего повседневными заботами, не отказалась от всех привычек жизни, от родных и товарищей и не посвятила всех сил тому, чтобы спасти Валю Вдруг оказаться там рядом с ней, осушить ее слезы, открыть ей путь к свободе. Потому что это невозможно Потому, что ты отдала свое сердце больше, чем одной Валеты отдала его освобождению родной земли, отвечал ей внутренний голос. Нет, нет, - говорила она себе, - не ищи оправданий, тыне сделала этого даже тогда, когда еще было не поздно, потому что тыне нашла чувства в своем сердце, ты оказалась такой же, как и все». «Но неужели этого нельзя сделать сейчас думала Уля. Иона предалась детским мечтам она находит мужественных людей, готовых повиноваться ее зову, они преодолевают все препятствия, обманывают немецких комендантов, и там, в этой ужасной стране, Уля находит Валю и говорит ей Я сделала всея не пощадила себя, чтобы спасти тебя, и вот ты свободна Ах, если бы это было возможно. Но это невозможно. Таких людей нет, иона, Уля, просто слаба для этого. Нет, это мог бы сделать друг - юноша, если бы он был у Вали. Но разве у нее самой, у Ули, есть такой друг Кто сделал бы это ради нее, если бы Уля попала в такое положение Нету нее такого друга. И, наверно, таких друзей нет на свете. Но ведь есть же где-нибудь на свете человек, которого она полюбит Какой он Она не видела его, но он жил в ее душе - большой, правдивый, сильный, с мужественным детским взглядом. Невыразимая жажда любви стеснилась в ее сердце. Закрыть глаза, все забыть отдать всю себя. Ив черных глазах ее, отражавших дымно-золотой огонек коптилки, то исчезали, то вспыхивали счастливые и грозные отсветы этого чувства. Вдруг тихий-тихий стон, похожий на зов, донесся до Ули. Она вся содрогнулась, и тонко вырезанные ноздри ее затрепетали. Нет, это простонала во сне сестренка Анатолия. Груда писем лежала перед Улей на столе. Тонкие струйки копоти стекали с язычка огня. Чуть доносилось из-за ставенки тихое звенение ветра, и ходики все отсчитывали и отсчитывали свое триктрак трик-трак.» На щеках Ули выступил румянец. Даже себе самой она не могла бы дать отчета, чего она застыдилась того ли, что из-за мечтаний своих бросила работу, то ли в мечтаниях ее было что-то недосказанное, чего она застыдилась. Иона, сердясь на себя, стала внимательно просматривать письма, ища такие, какие можно было бы использовать. Уля стояла перед Олегом и Туркеничем и говорила- Нет, если бы вы их прочли Это ужасно. Наталья Алексеевна говорит, что за все время немцы угнали из города около восьмисот человек. И уже изготовлен тайный список еще на полторы тысячи с адресами и всем прочим. Нет, нужно сделать что-то страшное, может быть напасть, когда они поведут партию, может быть, убить этого Шприка!. - Убить его всегда не мешает, д-да нового пришлют, - сказал Олег- Уничтожить списки. И я знаю как надо сжечь биржу - вдруг сказала она с мстительным выражением. Это одно из самых фантастических дел Молодой гвардии осуществили вместе Сережка Тюленин и Любка Шевцова с помощью Вити Лукьянченко. В эти дни уже обозначился перелом на зиму, к ночи довольно сильно примораживало, и смерзшиеся, твердые глыбы и борозды развороченной машинами грязи держались на улицах до той поры, как к полдню солнце начинало пригревать и все немного оттаивало. Сборный пункт был на огороде Вити Лукьянченко. Они прошли железнодорожной веткой потом прямо по холму, без дороги. Сережка и Витька несли бакс бензином и несколько бутылок с зажигательной смесью. Они были вооружены. Ау Любки все вооружение состояло из банки с медом, кисти и газеты «Нове життя». Ночь была такая тихая, что слышен был малейший звук. Неудачный шаг, неосторожное движение баком сего металлическим звуком могло выдать их. И было так темно, что при их отличном знании местности они иногда не могли определить, где находятся. Они делали шаги слушали, потом делали другой и опять слушали. Так бесконечно долго тянулось время казалось, ему конца не будет. И как это было ни странно, когда они услышали шаги часового у биржи, они стали меньше бояться. Шаги часового то явственно звучали в ночи, то смолкали, когда он, может быть, останавливался и прислушивался, а может быть, просто отдыхал у крыльца. Здание биржи длинным своим фасадом с крыльцом обращено было к сельскохозяйственной комендатуре. Они все еще не видели его, но по звукам шагов часового знали, что вышли сбоку здания, и они обошли его слева, чтобы зайти с задней длинной стены. Здесь, метрах в двадцати от здания, Витька Лукьянченко остался, чтобы было меньше шума а Сережка и Любка подкрались к окну. Любка обмазала медом нижнее продолговатое стекло в окне и обклеила его газетным листом Сережка вырезал стекло алмазом и вынул его. Работа эта требовала терпения. Также они поступили и со стеклом второй рамы. После этого они отдохнули. Часовой топтался на крыльце, видно, ему было холодно, и им пришлось долго ждать, пока он опять пойдет они боялись, что на крыльце ему слышны будут шаги Любки внутри здания. Часовой пошел, и Сережка, чуть присев, подставил Любке сцепленные руки. Любка, держась за раму окна, ступила одной ногой Сережке на руки, а другую перенесла через подоконники, перехватившись рукой за стену изнутри, села верхом на подоконник, чувствуя, как нижние планки оконных рам врезались ей в ноги. Но она уже не могла обращать внимания на такие мелочи. Она все глубже сползала той ногой, чтобы достать пол. И вот Любка была уже там, внутри. Сережка подал ей бак. Она пробыла там довольно долго. Сережка очень волновался, чтобы она не наткнулась в темноте на стол или стул. Когда Любка снова появилась у окна, от нее сильно пахло бензином. Она улыбнулась Сережке, перекинула ногу через подоконник, потом высунула руку и голову. Сережка подхватил ее подмышки и помог ей вылезти. Сережка один стоял у окна, из которого пахло бензином, стоял до тех пор, пока, по его расчетам, Любка и Витька не отошли достаточно далеко. Тогда он вынул из-за пазухи бутылку с зажигательной смесью и с силой пустил ее в зияющее окно. Вспышка была так сильна, что на мгновение ослепила его. Он не стал бросать других бутылок и помчался по холму к ветке, Часовой кричали стрелял позади него, и какая-то из пуль пропела над Сережкой очень высоко. Местность вокруг то освещалась каким-то мертвенным светом, то опять уходила во тьму. И вдруг взнялся вверх столб пламени, и стало светло, как днем. В эту ночь Уля легла не раздеваясь. Тихо, чтобы никого не разбудить, она подходила иногда кокну и чуть отгибала затемнение. Но все было темно вокруг. Уля волновалась за Любку и Сережку, и иной раз ей казалось, что она напрасно все это придумала. Ночь тянулась медленно-медленно. Уля вся извелась и задремала. Вдруг она очнулась, как от толчка, и бросилась к выходу, с грохотом опрокинув стул. Мать проснулась и испуганно что-то спросила спросонок, но Уля не ответила ей и выскочила водном платье во двор. Зарево стояло за холмами над городом, слышались отдаленные выстрелы и, как У ле показалось, крики. Отсветы пламени даже в этом дальнем районе города выделяли из тьмы крыши домов и пристройку во дворе. Но вид зарева не вызвал в Уле того чувства, с каким она ожидала его. Зарево и отсветы его на пристройке, крики и выстрелы, и испуганный голос матери - все это слилось в Улиной душе в смутное тревожное чувство. Это была тревога и за Любу с Сережкой, и особенно остро зато, как это отразится на всей их организации, когда их так ищут. И это была тревога зато, чтобы во всей этой страшной вынужденной деятельности разрушения не потерять что-то самое большое, что жило в мире и что она чувствовала в собственной душе Такое чувство тревоги Уля испытывала впервые Глава сорок шестая Чем явственнее обозначались успехи Красной Армии уже не только в районе Сталинграда и на Дону, аи на Северном Кавказе ив районе Великих Лук, тем шире размахивалась и становилась все отчаянней деятельность Молодой гвардии». «Молодая гвардия была уже большой, разветвленной по всему району и все растущей организацией, насчитывавшей более ста членов. И еще больше того было у нее помощников - не только среди молодых людей. Виктор Кистринов, приятель Николая Николаевича, работал в дирекционе на должности схожей с должностью делопроизводителя или писаря. Инженер по образованию и по призванию он не только сам ничего не делал в дирекционе, но группировал вокруг себя всех ничего не делающих на шахтах и учил их тому, что надо делать, чтобы и все остальные люди на шахтах решительно ничего не делали. С некоторых пор к нему повадился ходить старик Кондратович, оставшийся после гибели своих товарищей один, как старый, высохший дуб на юру. Старик не сомневался, что немцы не тронули его из-за сына, который, занимаясь шинкарством, вел дружбу с полицией и низшими чинами жандармерии. Впрочем, в минуты редких душевных откровений сын утверждал, что немецкая власть для него менее выгодна, чем советская- Больно люди обедняли, ни у кого денег нет - признавался он с некоторой даже скорбью- Обожди, братья с фронта вернутся, будешь тына небеси, иде же несть бо ни печаль, ни воздыхание, - спокойно говорил старик своим низким хриплым голосом. Кондратович попрежнему нигде не работали целыми днями слонялся по мелким шахтенкам да по шахтерским квартирами незаметно для себя превратился в копилку всех подлостей глупостей и промахов немецкой администрации на шахтах. Как у старого рабочего великого опыта и мастерства его презрение к немцам росло стем большей силой, чем больше он убеждался в их хозяйственной бездарности- Судите сами, товарищи молодые инженеры, - говорил он Кистринову и дяде Коле, - все у них в руках, а по всему району - две тонны в сутки Ну, я понимаю, капитализма мы, так сказать - на себя. Но ведь у них полтора века позади, а нам двадцать пять лет, - учили же их чему-нибудь! И к тому ж - немцы, хваленые навесь свет, прославленные финансисты, всесветный грабеж организовали. Тьфу, прости господи! - хрипел старик на чудовищных своих низах- Выскочки У них и с грабежом в двадцатом веке не выходит в четырнадцатом году их побили и сейчас побьют. Хапнуть любят, а творческого воображения нет. Люмпены да мещане на верхушке жизни. Полный хозяйственный провал на глазах всего человечества - оскаливаясь как злая собака, говорил Кистринов. И два молодых инженера да престарелый рабочий без особых усилий разрабатывали планы на каждый день, - как разрушить те немногие усилия, какие Швейде затрачивал на добычу угля. Так деятельность многих десятков людей подпирала деятельность Молодой гвардии». Но чем шире развертывалась деятельность Молодой гвардии, тем все уже сходились вокруг нее крылья частого бредня, заброшенного гестапо и полицией. На одном из заседаний штаба Уля вдруг сказала- А кто из нас знает азбуку Морзе? Никто не спросил, зачем это надои никто не пошутил над Улей. Может быть, впервые за все время их деятельности члены штаба подумали о том, что они ведь могут быть арестованы. В городе пустовало самое крупное здание - клуб имени Горького при шахте № бис непригодное ни под жильё, ни под учреждение. Олег предложил создать небольшую группу из молодых людей, жаждущих развлечений, и войти с ходатайством в городскую управу о разрешении открыть клуб якобы для культурного обслуживания населения в духе нового порядка. Клуб в руках Молодой гвардии мог бы служить хорошей ширмой для всей деятельности организации- Могут разрешить Они же сами п-подыхают от скуки, - говорил Олег. Заручившись поддержкой администрации шахты № 1 -бис, Ваня Земнухов, Стахович и Мошков, которого, как человека военного и с хозяйственной жилкой, Олег прочил в директоры клуба, пошли к бургомистру Стеценко. Стеценко принял их в нетопленом и грязном помещении городской управы. Он, как всегда был пьян и, выложив на зеленое сукно свои маленькие руки с набухшими пальцами, неподвижно смотрел на Ваню Земнухова, который был скромен, учтив, витиеват и сквозь роговые очки смотрел не на бургомистра, а в зеленое сукно- В город просачиваются ложные слухи, будто немецкая армия терпит поражение под Сталинградом. В связи с этим в умах молодежи наблюдается. - Ваня неопределенно полепил воздух тонкими пальцами, -некоторая шаткость. Поддерживаемые господином Паулем, - он назвал фамилию уполномоченного горнорудного батальона по шахте № бис, - и господином. - он назвал фамилию заведующего отделом просвещения городской управы, - о чем вы, господин бургомистр, должно быть, уже поставлены в известность, наконец, просто от лица молодежи преданной новому порядку, мы просим вас лично, Василий Илларионович, зная ваше отзывчивое сердце- С моей стороны, господа. Ребята - вдруг ласково воскликнул Стеценко, - Городская управа. И Стеценко, и господа и ребята знали, что городская управа сама ничего не может решить, а все решит старший жандармский вахмистр. Но Стеценко был за он сам подыхал от скуки. Так 19 декабря 1942 года в клубе имени Горького состоялся с разрешения гауптвахтмайстера первый эстрадный вечер. |