Главная страница
Навигация по странице:

  • Может быть, ей следует теперь раздеться

  • Она по-кошачьи лизнула его солоноватую кожу, ощутив ее пряный вкус. Он напрягся. Может быть, ему не понравилось

  • Она чуть не застонала. Зачем только она надела сорочку с таким количеством пуговиц

  • Не потому ли это, что он взял ее девственность Может быть, ее тревожила возможная беременность

  • О чем, черт возьми, она думает

  • Неужели она думала, что он может просто уйти

  • Но может быть, она сожалела

  • Но почему эти мысли оставляли его таким опустошенным

  • Каким же образом он хотел, чтобы это кончилось

  • Неожиданно что-то промелькнуло в памяти. Он уже видел это выражение на ее лице раньше. Но когда

  • Анна Грейси Случайная свадьба


    Скачать 0.74 Mb.
    НазваниеАнна Грейси Случайная свадьба
    Дата11.04.2023
    Размер0.74 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаGreisi_Anna_Sluchainaya_svadba_Litmir.net_bid140274_dd7f8.doc
    ТипДокументы
    #1055218
    страница15 из 25
    1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   25

    Глава 14



    Он молчал, и его силуэт на фоне огня в камине был неподвижен. В окна барабанил дождь.

    — Я знаю, что у этого не будет продолжения, — сказала Мэдди. — Я знаю, что утром вы уедете, и ничего от вас не хочу, кроме этой единственной ночи.


    — А что будет потом?

    — Я вернусь с детьми в Лестершир.

    — Но...

    — Этот вопрос не подлежит обсуждению! — воскликнула она, не желая думать о будущем. — Но если вы меня не хотите, то...

    — Я вас хочу, — прервал ее уверенный глубокий голос, от которого у нее перехватило дыхание. — Я хочу тебя, — повторил он, — но ты уверена в себе? Потому что, как только я окажусь в твоей постели, назад пути не будет.

    — Я уверена, — почти шепотом ответила она, и это было правдой, несмотря на все ее сомнения и страхи.

    Ее страшила перспектива прожить всю оставшуюся жизнь, горько сожалея о том, что не занялась любовью с Нэшем, и этот страх пересилил все прочие тревоги.

    Услышав шуршание ткани, когда он отбросил одеяло, поднимаясь со своей постели, она собралась с духом, ожидая, что он сразу же явится в ее кровать. Но он ее удивил.

    — Я подброшу в огонь дров. Не бойся, топлива тебе хватит — через несколько дней я пришлю к тебе человека с возом дров.

    Это было подсознательное напоминание о его новом положении хозяина поместья. Такой жест, хотя и сделанный из самых добрых побуждений, лишь убедил бы жителей деревни, что она его любовница.

    — Это будет чудесно, — сказала она.

    Он мог сжечь хоть все запасы ее топлива — ей это было безразлично. Все равно она скоро уезжает.

    «Сжечь ее дрова» звучало почти так же, как «сжечь ее мосты».

    Эта единственная ночь принадлежала ей, она станет ее звездным часом, глубоко личным тайным воспоминанием, которое будет согревать ее в длинные одинокие ночи, ожидавшие ее впереди.

    Она лежала тихо, едва дыша, и наблюдала, как он, чуть заметно хромая, передвигается по коттеджу. Ночная рубаха викария была узка ему в плечах, слишком широка в поясе и едва прикрывала бедра.

    Он разжег в камине яркое пламя, прогнавшее ночные тени, а с ними и ее тревоги. Потом он взял пригоршню свечей и, очень по-мужски поместив в самые неподходящие контейнеры, зажег их и расставил вокруг кровати.

    — Ты не возражаешь? — спросил он. — Если это наша единственная ночь вместе, я хочу запомнить все, включая то, как ты хороша, в чем мать родила.

    — Нет, я не возражаю, это великолепно.

    Ей тоже хотелось запомнить его — с золотистой кожей, мужественного и... абсолютно неотразимого.

    Ее ночная сорочка была старой и залатанной. Как бы ей хотелось иметь что-нибудь красивое, чтобы надеть для него.


    Может быть, ей следует теперь раздеться?

    Но она была слишком робкой, чтобы снять сорочку, пока он сам еще не разделся.

    Он торопливо направился к кровати, и его хромота стала заметнее.

    — Брр, этот каменный пол совсем меня заморозил. Мы должны застелить его коврами.

    Она понимала направление его мыслей. Он хотел обеспечить ей комфорт, полагая, что получит право заботиться о ней.

    Но этому не бывать. Не будет она жить у него на иждивении, когда вся деревня обо всем знает и наблюдает за ними. И когда все это отражается на детях.

    И все же приятно, что он об этом подумал.

    К ее коже прикоснулась струя холодного воздуха: это он приподнял одеяло и улегся рядом с ней. Она вздрогнула, когда икры его ног прикоснулись к ее лодыжкам.

    — Я думаю, что теперь твоя очередь греть мне ноги, — пробормотал он.

    Лежа рядом с ней на боку, он пригладил упавшую на ее лицо прядь волос.

    — У тебя необычайно красивые глаза, — сказала она.

    Она наклонилась вперед и поцеловала его. Получилось торопливо и неуклюже — они стукнулись зубами, — но он удержал ее, положив на плечо руку. Другой рукой он обхватил ее затылок и, завладев губами, взял контроль над ситуацией.

    Мэдди провела руками по его плечам, прикрытым чистой ночной рубахой, от которой пахло солнцем, мылом и только что побрившимся мужчиной. Его плечи под тканью были теплыми и твердыми, и он улыбнулся, словно большой ленивый кот, наслаждаясь ее явным одобрением того, к чему она прикасалась.

    Она запустила пальцы за полурасстегнутый ворот ночной рубахи, обласкав мощную колонну его шеи.

    Издав какой-то гортанный звук, он поймал ее руку и поцеловал в ладонь.

    — Может быть, мне снять рубаху? — спросил он.

    У нее пересохло во рту.

    — Да, — хрипло ответила она.

    Он моментально сел, снял рубаху через голову и отбросил в сторону. И остался нагим. Таким же нагим, каким был в ту первую ночь в ее постели. Но на сей раз, в эту единственную драгоценную ночь, он принадлежал ей, чтобы она могла ласкать его, ощущать и любить.

    Отблеск огня танцевал по его золотистому, длинному и твердому телу. Мэдди с наслаждением провела ладонями по мощным плечам, сильным предплечьям и широкой груди.

    — Ты так красив, — прошептала она.

    — Нет, это я должен о тебе сказать.

    Он взял в руки ее толстую косу и принялся медленно расплетать ее, бормоча что-то о шелке и пламени, прижимая ее волосы к лицу, пропуская их сквозь пальцы и раскладывая по плечам. Когда он закончил, его пальцы остались лежать чуть повыше ее грудей.

    — Хочешь, чтобы я сняла... — начала было она, поднимая руки к застежке своей сорочки.

    — Нет. — Он остановил рукой ее пальцы и улыбнулся, заметив ее удивленный взгляд. — Еще не время.

    Не дав ей спросить «почему?», он обрушил на ее лицо множество нежных, словно летний дождь, поцелуев.

    Она, как кошечка, потерлась об него и снова с наслаждением провела рукой по его груди и плечам. Его кожа, прохладная на ощупь, теплела от ее прикосновений, и его внутренний жар проникал в нее, как это было в те ночи, когда они спали вместе.

    Он проделал поцелуями дорожку от уголка ее губ, по скуле и вниз по горлу.

    У нее припухли губы, ставшие вдруг сверхчувствительными, хотя он едва прикоснулся к ним. Ей хотелось таких же глубоких поцелуев, какие она испытала прежде, и она наслаждалась приятным предвкушением. У нее была всего лишь одна эта ночь с ним. И она не хотела из-за спешки пропустить хотя бы один ее момент.

    Но она была голодна... а он представлял собой настоящее пиршество.

    Ее пальцы, помимо ее воли, слегка прикоснулись к его маленьким твердым соскам. Интересно, такие ли они чувствительные, как у нее? Она обвела вокруг них ноготками, слегка поцарапав каждый словно разыгравшаяся кошечка. Он издал стон и двинулся навстречу ее пальцам, требуя большего.

    Ее красивый... лев? Нет. Элегантный, мощный, рыжевато-коричневый, он был скорее похож на кугуара.


    Она по-кошачьи лизнула его солоноватую кожу, ощутив ее пряный вкус. Он напрягся. Может быть, ему не понравилось?

    Она подняла взгляд и заметила промелькнувшую белозубую улыбку.

    — Еще, — пробормотал он.

    На этот раз она очень осторожно укусила твердые соски, и он, задрожав, выгнулся ей навстречу. Она улыбнулась, ощутив свою женскую силу, и тут же охнула, когда он прикоснулся к ее груди сквозь ткань сорочки.

    Он погладил грудь так деликатно, что она могла бы и не заметить. Но у нее каждое прикосновение вызывало безудержную дрожь. Ее груди были болезненно чувствительными, и затвердевшие соски приподнимали ткань, жаждая его касаний.

    — А теперь... — сказал он и потянулся к пуговкам ее сорочки.

    Она хотела помочь ему — ей не терпелось ощутить его обнаженное тело рядом со своей кожей, — но он снова остановил ее:

    — Я сам расстегну.

    Она затаила дыхание.

    Расстегнув маленькую костяную пуговку, он нежно поцеловал ее в щеку. Как бы ни был великолепен поцелуй, Мэдди хотела большего.

    Потом он принялся расстегивать следующую пуговку, причем делал это медленно, потому что у него дрожали руки.


    Она чуть не застонала. Зачем только она надела сорочку с таким количеством пуговиц?

    — Давайте я помогу вам.

    Она одним движением сняла через голову ночную сорочку и отбросила ее в сторону поверх его рубахи.

    И впервые в жизни осталась обнаженной перед мужчиной. Прохладный ночной воздух прикасался к ее коже.

    Под его горячим взглядом растаяли остатки ее застенчивости. Теперь, когда он так глядел на нее, она чувствовала себя красивой, купаясь в мягком свете свечей. В воздухе плыл аромат горящего яблоневого дерева и свечей, изготовленных из воска ее собственных пчелок. Ее мир сузился, ограничиваясь этим местом, этой кроватью, этим мужчиной. Не было никаких «вчера» и никаких «завтра». Только «сейчас».

    — Сливки и шелк, мед и огонь, — шептал он.

    Он легонько провел пальцем по ее щеке, потом наклонился и остановился, почти касаясь губами ее губ.

    Сердце ее гулко билось в груди.

    Действуя губами, языком, руками, он изучал ее, пробуя на вкус, вдыхая ее запах, поглаживая руками так, что она таяла от удовольствия. Каждое его прикосновение вызывало дрожь во всем теле. Мэдди цеплялась за него, потому что ей казалось, будто она падает, хотя она лежала в своей постели, в его объятиях.

    Она беспокойно металась, сама не зная точно, чего именно хочет, но уверенная в том, что дать ей это сможет только он, и никто другой.

    Его руки ласкали ее между бедрами, осторожно разводя их, и... ох! У нее перехватило дыхание, ее тело вышло из-под контроля, выгнулось и задрожало, а весь окружающий мир исчез.

    Нэш отчаянно цеплялся за остатки самоконтроля. Ему хотелось посмаковать каждый момент, каждое ощущение и каждый прерывистый вздох. Ее глаза цвета золотистого коньяка широко распахнулись, вглядываясь в него. Потом она закрыла их, будто отгородившись от него, содрогнулась всем телом и заметалась под ним, достигнув пика.

    Он застонал, отчаянно желая немедленно глубоко погрузиться в ее стройное, золотистое, ожидающее его тело, душистое, как свежее сено. Он сдерживал себя из последних сил. Для нее это было впервые. Он был твердо намерен сделать все как можно лучше.

    Но она, черт возьми, моментально реагировала на каждое его движение. А он чертовски изголодался по ней. Казалось, что он ждал не какие-то несколько дней, а долгие годы, чтобы проделать это с ней. Его тело болезненно пульсировало от неутоленного желания, словно изголодавшееся животное, требующее, чтобы его накормили.

    Содрогания мало-помалу утихли, и она лежала в его объятиях, стараясь восстановить ритм дыхания. Он проделал поцелуями дорожку вниз по всей длине ее тела. Его красавица с шелковистой кожей. Он мог попробовать сладковатую влагу ее кожи, ощутить запах мыла, изготовленного из пчелиного воска и цветов, и вдохнуть самый пьянящий из ароматов — запах Мэдди.

    Он легонько потерся щекой о ее груди и взял в рот один из сосков — сначала поддразнивая ее, но постепенно становясь все более требовательным. Он возбуждал ее желание, ему нравилось, как она тихо вскрикивает от удовольствия.

    Она лихорадочно ощупывала руками его тело, так что он едва сдерживал себя. Но нет. Еще не время.

    Он поцелуями пересек ее мягкий живот и уткнулся лицом в треугольник темных кудряшек на стыке шелковистых бедер. Она удивленно охнула, но ее ножки с готовностью раздвинулись, не в силах противиться желанию, и он ощутил аромат волшебного эликсира Мэдди — самого пьянящего напитка из всех, какие он когда-либо пробовал.

    Дыхание ее стало прерывистым, она начала постанывать и ерзать под ним, ласками побуждая его к дальнейшим действиям.

    Его мужское орудие было твердым как камень. Он сгорал от отчаянного желания, а ее вкус, запах и прикосновение к ней лишали его последних крох самоконтроля. Продолжая ласкать ее рукой, он снова проторил поцелуями дорожку, на сей раз вверх по ее телу, окончательно растеряв по дороге остатки самоконтроля.

    Он приподнялся, чтобы овладеть ею, и она с любопытством погладила его мужское орудие пальцами. Боже милосердный! Этот жест едва не лишил его мужской доблести. Он вздрогнул от удовольствия при этом легком касании, но ему хотелось большего, гораздо большего. Он почувствовал, что дольше ему не продержаться. Но она была готова, более чем готова его принять, и когда он занял позицию у входа, она нетерпеливо приподнялась ему навстречу.

    Он медленно вошел внутрь, преодолев барьер ее девственности, — она резко втянула воздух, испытав боль. Она прошлась жаркими лихорадочными поцелуями по его груди, подбородку, плечам — повсюду, куда могла дотянуться. У него защемило сердце.

    Он погладил ее кончиками пальцев, вновь возбуждая, и теперь почувствовал ее реакцию: она ждала продолжения. Этого было достаточно, чтобы его тело, уже почти вышедшее из-под контроля, пришло в действие. Он глубокими толчками принялся входить в нее, подчинившись древнему как мир ритму.

    Когда он снова пришел в себя, угли в камине едва тлели, свечи почти догорели. Мэдди лежала рядом и с нежностью наблюдала за ним. Глаза у нее были влажными. Он чуть подвинулся, чтобы получше рассмотреть их при свете свечи, и, обнаружив следы слез, осторожно стер их подушечкой большого пальца.

    — Я сожалею... — начал было он, но она не дала ему закончить фразу.

    — А я нет.

    Нежно поцеловав его, она вздохнула. Это был вздох глубоко удовлетворенной женщины. Но эти слезы его беспокоили.

    — Ты плакала, — сказал он.

    Никогда еще его соитие с женщиной не заканчивалась слезами.

    Женские слезы сбивали его с толку.

    Она покачала головой и одарила его загадочной полуулыбкой Джоконды, намекающей на такие вещи, которые не дано понять ни одному мужчине. Пристроив голову в углубление между его подбородком и плечом, она положила ему руку на грудь, закрыла глаза и заснула.

    Хотя Нэш очень устал, он не мог заснуть.

    За всю жизнь он занимался любовью со многими женщинами и всегда рассматривал этот акт как приятный взаимообмен удовольствием. Не больше и не меньше.

    Но это... Это было совсем другое. Да, это было удовольствие. Но слово «удовольствие» было слишком обычным... слишком банальным, чтобы выразить то, что происходило, когда он занимался любовью с Мэдди Вудфорд...

    Так и не найдя подходящего слова, он заснул.

    В течение ночи было еще одно напряженное, отчаянное совокупление, после которого они оба лежали обессилевшие, в поту, насытившиеся, но еще не удовлетворенные.

    На этот раз она заснула, лежа на нем, обхватив его руками и ногами, а он сомкнул вокруг нее руки, не желая отпускать.

    Когда она разбудила его в третий раз, холодные пальцы рассвета уже проникали в коттедж. Она погладила его так нежно, что он проснулся не сразу, а как будто всплывая на поверхность очень глубокого озера.

    Входя в ее тело, он еще не совсем проснулся, хотя утренний холод, проникая под одеяло, лизал его бока словно голодный волк. Ему никогда не забыть выражения ее лица, когда она нежно ласкала его руками, губами и всем телом. Не требуя ничего и отдавая все.

    Они вместе достигли наивысшей точки наслаждения. Ничего подобного этому он никогда еще не испытывал.

    Нэш крепко сжимал ее руками, не желая шевелиться. Их тела все еще были соединены самым естественным способом — они держали друг друга в объятиях. Однако ему не давало покоя выражение ее лица, которое он успел заметить в предрассветном сумраке. Он его когда-то уже видел, но не мог припомнить, при каких обстоятельствах. И это его беспокоило.

    В конце концов она отстранилась от него.

    — Пора уходить, — прошептала она. — Примерно через час начнут просыпаться дети. Они уже попрощались с тобой. Будет лучше, если тебя уже здесь не будет, когда они спустятся завтракать.

    Она поцеловала его, чтобы смягчить неумолимость этих слов и своего взгляда, и даже легонько подтолкнула. Она наклонилась и, подняв с пола сорочку, натянула на себя.

    — Ты хочешь позавтракать? — спросила она.

    — Нет, — ответил он.

    Ему страшно хотелось есть, но выражение ее глаз и бодрый голос встревожили его.

    Он поднялся и быстро оделся, все время чувствуя, что она наблюдает за каждым его движением.

    Она помогла ему привязать к ноге разрезанный сапог черными ленточками, оставшимися от тех дней, когда она носила траур, и хотя это, наверное, выглядело смехотворно, он об этом даже не подумал.

    Он вообще мог думать только о ней: она была слишком спокойна, чтобы он мог успокоиться, а ее великолепные глаза цвета коньяка избегали встречаться с ним взглядом. Однажды в ее взгляде он заметил то ли печаль, то ли гнев, то ли сожаление. Но это выражение промелькнуло так быстро, что он не успел определить, что это такое.

    И это тоже не давало ему покоя.

    Если бы только она позволила, он снова забрался бы к ней в постель и поцелуями удалил из ее глаз любое выражение, кроме насаждения, но когда он сделал шаг в ее направлении, она подняла руку, предупреждая, что этого делать не следует.


    Не потому ли это, что он взял ее девственность? Может быть, ее тревожила возможная беременность?

    — Если ты забеременеешь... — сказал он.

    — Не тревожься, — ответила она и поспешила к двери с улыбкой, которая должна была придать ему уверенности, но встревожила еще больше. — А теперь ты должен уйти.

    Он помедлил, сжимая в руках свою дорожную сумку.

    — Я ухожу недалеко.

    — Я знаю.

    — Уайтторн находится в одном часе ходьбы пешком и пятнадцати минутах езды верхом отсюда.

    — Я знаю.

    — Так что я говорю не «прощай», а просто «до скорого свидания». — Он надеялся, что это будет первым из многих таких свиданий. — Я буду находиться там по крайней мере в течение нескольких недель, — сказал он ей.

    Она кивнула, закусив губу. Глаза ее блестели.

    — И хотя я в следующем месяце должен вернуться в Россию... — Он вдруг понял, что не знает, что сказать. — Это не прощание, — решительно повторил он.

    —Я знаю.

    Улыбнувшись, она приподнялась на цыпочки и снова поцеловала его. Нэш подумал, что именно таким, наверное, бывает прощальный поцелуй.

    В ответ он по-хозяйски завладел ее губами и принялся страстно целовать ее, твердо намеренный показать ей тем самым, что он не собирается бросать ее.


    О чем, черт возьми, она думает?

    Ему обычно хорошо удавалось читать по выражению лица человека его мысли и чувства, что было весьма полезной способностью в его работе, но когда она отступила в сторону, давая ему дорогу, он ничего не смог прочесть по ее лицу.

    — Храни тебя Бог, Нэш Ренфру, — прошептала она и осторожно подтолкнула его к двери.

    Она закрыла за ним дверь, и он услышал звук задвигаемой щеколды. Он побрел по замерзшей дорожке в сторону дома викария, где стоял в конюшне его конь. Что за дьявол и нее вселился? Ответ пришел сам собой. Во всем виноват он.

    Она была девственницей. И поэтому нынче утром была такой эмоциональной, зажатой. Это утро должно бы быть утром после первой брачной ночи.

    Нэш, шагая по дороге, почувствовал угрызения совести.

    Она понимала, что о браке речи быть не может. Но он, черт возьми, не бросал ее. Как он мог? Она была... она была самым важным из всего, что когда-либо случилось с ним.


    Неужели она думала, что он может просто уйти?

    Хотя именно это он сейчас и делал: уходил от нее. Уходил, тревожась...

    Пропади все пропадом! Он со злостью пнул камешек и чуть не потерял привязанный сапог.

    Как все запуталось. Ему не следовало оставаться в коттедже на эту ночь, не следовало принимать ее приглашение перебраться к ней в постель. Но дело было сделано. И сделано хорошо. Так хорошо, что он не мог сожалеть об этом.


    Но может быть, она сожалела?

    Он остановился, встретившись с отарой овец, и переждал, пока она прошла мимо на узкую лужайку. Пастух кивнул ему, прикоснувшись пальцами к шапке, и Нэш молча ответил таким же приветствием.

    Может быть, она вообразила, что он бросит ее и ребятишек? Нет, черт возьми, он успел полюбить эту ребятню. Очень. Первое, что он сделает, приехав в свой дом, он пригласит своего управляющего делами — которого позаимствует у Маркуса, — чтобы основать доверительный фонд для Мэдди и ребятишек.

    Далеко ли еще идти до дома викария? У него болели ноги. Его сапоги были предназначены для верховой езды, а не для дальних пеших прогулок по замерзшей земле.

    Она будет жить в безопасности на земле одного из поместий Маркуса.


    Но почему эти мысли оставляли его таким опустошенным?

    В доме викария еще спали. В столь неурочный час никто еще не вставал. Нэш нашел своего коня, Оседлал его и оставил благодарственную записку викарию, написав, что заедет в более подходящее время суток, чтобы поблагодарить его лично. Он оставил также новенький блестящий золотой соверен для грума.

    Затем он быстрым галопом направился в Уайтгорн. С наслаждением вдыхая холодный воздух, он наклонился к шее коня, побуждая его мчаться все быстрее и быстрее. Он наслаждался скоростью, искал какого-то освобождения — он и сам не знал, от чего ему хотелось освободиться. За последнюю ночь он столько раз сбрасывал с себя напряжение, что был не вправе требовать чего-то еще. Он должен бы быть умиротворенным и чувствовать себя на верху блаженства, а вместо этого превратился в комок нервов.

    Теперь то там, то здесь стали попадаться люди. Сельскохозяйственные рабочие поднимали руку, приветствуя его, как будто были с ним знакомы.

    Возможно, его арендаторы. Слава Богу, они были слишком далеко, чтобы разговаривать с ним.

    Он мчался галопом до тех пор, пока конь его не обессилел. В мозгу Нэша раз за разом прокручивалась одна и та же сценка в коттедже.

    Черт возьми, он пока еще не был готов положить этому конец. Что бы ни подразумевалось под словом «этому».

    Впереди, между деревьями, возник Уайтторн-Мэнор, словно плывущий в тумане, задержавшемся в чаше долины.

    Он остановил коня и озадаченно посмотрел вперед.


    Каким же образом он хотел, чтобы это кончилось?

    Он хотел — он обязан был — сделать все пристойно и аккуратно, но даже не сказал ей, что планирует обеспечить ее будущее. А если она заупрямится и из гордости откажется от его помощи, он найдет ей какую-нибудь работу, за которую она будет получать хорошее жалованье. Он, конечно, оплатит обучение мальчиков, а девочкам даст щедрое приданое — уж он найдет какой-нибудь способ уговорить эту маленькую упрямицу принять все это.

    Но беда в том, что все эти планы хороши для какой-нибудь другой женщины, не для Мэдди. Она не была похожа ни на одну другую женщину.

    И чем больше он об этом думал, тем сильнее его тревожило безропотное смирение в выражении ее лица, которое он заметил, но не смог понять.


    Неожиданно что-то промелькнуло в памяти. Он уже видел это выражение на ее лице раньше. Но когда?

    И тут он наконец вспомнил. С выражением той же смиренной нежности она заворачивала портрет своей бабушки, альбом для рисования и свой девичий дневник.

    Проклятие! Ведь она мысленно заворачивала его в кусок выцветшей парчи, готовясь убрать его вместе с другими драгоценными воспоминаниями.

    Взглянув еще раз на унаследованное им поместье, он развернул коня и помчался галопом назад, по той же дороге, по которой приехал.

    1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   25


    написать администратору сайта