Анна Грейси Случайная свадьба
 Скачать 0.74 Mb.
|
Глава 10— Нельзя ли попросить горячей воды? — сказал Нэш перед ужином. — Я хотел бы побриться. Она весь день была с ним безупречно вежливой. От такой холодной вежливости можно было простудиться. Ему совсем не нравилось, что Мэдди держит его на почтительном расстоянии. Он несколько раз пытался прорваться сквозь этот барьер вежливости, которым она отгородилась. Но безуспешно. — Да, конечно, — вежливо ответила она. Захватив его бритвенные принадлежности, она принесла горячую воду и полотенца. — Спасибо. — Он с улыбкой протянул ей кисточку. — Не окажете ли мне такую честь? Это был жест, демонстрирующий полное доверие, хотя, когда она в таком настроении, подумал он, доверять ей подносить бритву к его горлу рискованно. — Ваши руки больше не дрожат; вам не нужна моя помощь, — сказала она и позвала Джона, чтобы он подержал зеркало для мистера Райдера. Вместе с Джоном пришел также Генри, и то, что, как надеялся Нэш, должно было стать актом примирения, превратилось в урок бритья для двух мальчиков, а Мэдди тем временем занялась подготовкой к ужину. Он предполагал поужинать с ними вместе за столом, но как только были убраны бритвенные принадлежности, пришли девочки с его ужином на подносе. Он хотел было сказать, что мог бы встать с кровати, но поймал взгляд Мэдди. — Вам нужно что-нибудь еще, мистер Райдер? — спросила она таким вежливым тоном, что он предпочел остаться в постели. Еще порция такой вежливости чревата несварением желудка. После ужина, когда со стола было убрано и посуда помыта, она сказала детям: — Мистеру Райдеру скучно лежать в постели и ничего не делать. Почему бы вам не научить его играть в ваши любимые карточные игры? Он вздохнул. Его продолжали наказывать. Не прошло и нескольких минут, как все пятеро детей сидели на кровати, а он играл в игру под названием «Рыба», в которой нужно было подбирать парные карты. — Не хотите ли к нам присоединиться? — спросил он Мэдди. — Спасибо, мистер Райдер, но у меня много дел. Теперь она называла его мистером Райдером через каждые несколько слов, обращаясь с ним с вежливым безразличием, как будто он и в самом деле просто квартирант. — Мистер Райдер, у вас есть королева? — спросила Джейн, причем голос ее звучал так, как будто она уже задавала ему этот вопрос, а он не обратил внимания. Нэш покорно отдал свою королеву. Джейн взяла ее с самодовольной улыбкой, и Нэш решил повнимательнее относиться к игре. В этом коттедже его самолюбию уже было нанесено немало ударов. Нельзя допустить, чтобы его обыгрывали даже маленькие дети. Нет, он не сдастся без боя. Пока они играли в карты, Мэдди принесла полное ведро соломы и срезанные ветки какого-то вьющегося кустарника и уселась на низкий табурет с устрашающего вида ножом в руках. Он уловил запах мокрой соломы и пчелиного воска. Что это, черт возьми, она делает? — Ваш ход, мистер Райдер! Слова прозвучали с подчеркнутым терпением. Ему еще никогда не приходилось бывать в такой шумной и радостной неофициальной обстановке. Дети перестали быть с ним осторожно-вежливыми и вскоре уже издавали победоносные кличи, если удавалось «отправить его порыбачить», или весело шумели, когда удавалось отобрать у него карту. Они, словно щеночки, кувыркались на нем и на всей кровати. Люси, которая была слишком мала, чтобы играть, чувствуя себя собственницей, выбрала для себя место на коленях у Нэша. Она с напряженным вниманием следила за каждым ходом, радовалась, если он выигрывал карту, и огорчалась, если не удавалось составить пару. Причем с выигранными картами она не хотела расставаться даже после того, как игра была закончена. Время от времени он бросал взгляд на Мэдди. Она сделала нечто вроде диска из соломы, и теперь закручивала его края, постукивая деревянным молотком, чтобы придать нужную форму. Потом она укладывала следующий завиток из соломы, скрепляя каждый завиток нарезанными ветками кустарника и крепко сшивая между собой с помощью шила и шпагата. Наверное, это была трудная работа. Мэдди время от времени морщилась, когда прутья кололи руки. — Этот нож — опасная штука, — сказал он, заметив, что она укололась в третий раз. — Дело не в ноже, — сказала она, — а в ежевичных ветках. Я их собрала прошлым летом и, должно быть, не заметила несколько шипов. Это пустяки, ничего серьезного. — Не могу понять, что вы делаете. — Я делаю ловушку. — Что-о? Дети уставились на него, удивленные его невежеством. — Ловушку, — как можно отчетливее произнесла Джейн, подумав, что он не расслышал. Заметив, что он так и не понял, она добавила: — Чтобы ловить пчел. — Пчел? — воскликнул Нэш. — Вы ловите настоящих, живых пчел? — Ну конечно, — сказала Мэдди, рассмеявшись над его удивлением. — Как еще смогли бы мы получать мед? Это была ее первая нормальная реакция на его слова после инцидента с дневником, и Нэш решил не упускать удобного случая. К тому же он никогда еще не встречал леди, которая занималась бы бортничеством. — И они вас не жалят? — Довольно редко. А когда вынимаю соты, конечно, применяю дым. — Дым? — Он их успокаивает. — Вы пользуетесь дымом, чтобы поймать их в эту штуку? Каким образом? Объяснять ему принялся Джон: — Каждую весну мы ходим в лес искать пчелиные рои, а когда находим, говорим об этом Мэдди. Она приносит ловушку и сбивает в нее пчел... — Но мы не применяем дым в лесу, — сказала Джейн. — Потом мы приносим ловушку, полную пчел, домой, — сказал Генри, явно стараясь сократить объяснение до минимума. Ему не терпелось продолжить карточную игру. — А потом пчелы целое лето делают для нас мед, — закончила Джейн. — И воск. Нэш был потрясен. — Вы ловите диких пчел? Голыми руками? Все они весело рассмеялись. — Новый рой обычно бывает неагрессивен, — объяснила Мэдди. — К тому же я обязательно надеваю вуаль и перчатки. Он посмотрел на маленькие умелые руки, изготовившие улей из мокрой соломы, ежевичных прутьев и шпагата. Мэдди Вудфорд специализировалась на изготовлении полезных вещей из ничего. Она необыкновенная. Скоро Люси устала. Она прижалась к его груди, зевнула во весь рот и, поерзав, устроилась на его руках и заснула. Остальные дети притихли, когда он их об этом попросил, но ненадолго. Люси умела спать, не обращая внимания на шум. У него никогда прежде не засыпал на коленях ребенок. Ощущение было необычное: тебе полностью доверяли. Он взглянул на Мэдди, чтобы узнать, заметила ли она это, но она склонила голову над ульем, закрепляя последний виток. Она встала, устало потянулась, потом навела порядок: смела в совок остатки соломы и ежевичных прутьев и бросила все это в огонь. — Когда закончите игру, ложитесь спать, — сказала она детям, собрала детские ночные рубахи и развесила перед огнем, чтобы согрелись. — Я возьму Люси. Мэдди забрала у него девочку. Когда она наклонилась к нему, на него пахнуло ароматом ее волос. Дети умылись, переоделись, причем старшие помогали младшим, а Мэдди раздела сонную Люси. Все это было так уютно, по-домашнему. Такого он еще никогда не испытывал. — Скажите «спокойной ночи» мистеру Райдеру, — напомнила им Мэдди, и они выстроились возле кровати с отмытыми до блеска мордашками в своих залатанных белых ночных рубашках — демоны картежной игры, превратившиеся в ангелочков. — Спасибо за отличную игру, сэр, — сказал Джон. — Я получил большое удовольствие, играя с вами. Спокойной ночи. — Может быть, мы сыграем еще разок, сэр, — сказал Генри. — Возможно; завтра? Нэш рассмеялся и взъерошил мальчику волосы. — Возможно. Генри был ужасно доволен, а сам он вдруг почувствовал, что, как это ни абсурдно, ему льстит просьба мальчика. Кто бы мог подумать, что дети могут оказаться такой приятной компанией? — Спокойной ночи, мистер Райдер, — сонным голосом сказала Сьюзен. — Приятных сновидений. — Могу ли я сделать для вас что-нибудь еще, мистер Райдер? — спросила Джейн. — Нет, благодарю, дорогая моя. А ты, оказывается, настоящий демон, когда играешь в карты? Она покраснела с довольным видом. Он улыбнулся. — Это комплимент, — объяснил он. — Уж ты заставишь какого-нибудь парня поплясать под свою дудочку, когда станешь старше. Она с недоверием взглянула на него. — Я? — Да, озорница, ты, — сказал он и легонько прикоснулся к ее щеке. — Спокойной ночи, Джейн. Она чуть помедлила, что-то пробормотала, поднялась до половины лестницы, потом снова спустилась, чтобы пожелать ему доброй ночи. — Желаю вам самого хорошего сна и самых приятных сновидений, мистер Райдер, — сказала она. Глазки у нее блестели. Мэдди с крепко спавшей у нее на плече Люси стояла у подножия лестницы, наблюдая за этой сценой. При слабом свете свечи он не мог разглядеть выражение ее лица. Джейн взбежала по лестнице мимо нее, но она продолжала стоять. — Что случилось? — тихо спросил он. — Я сделал что-нибудь не так? — Нет, — сказала она и, поднявшись на две ступеньки, оглянулась. — Очень мило, что вы сказали это Джейн. Потом она повернулась и понесла Люси наверх. Там она укроет их одеялами, расскажет какую-нибудь историю на сон грядущий и, поцеловав, пожелает спокойной ночи. А ведь Мэдди даже не была матерью этих детей... Наконец он услышал, что она спускается вниз по лестнице. Подождав, пока она разложит, как обычно, постель перед камином, он спросил: — Что это вы делаете? Мэдди холодно взглянула на него. — А вы как думаете? Я ложусь спать. Она откинула угол одеяла и легла на постель. — Ваша постель здесь. Мэдди покачала головой. — Мы с вами оба знаем, что произойдет, если мы снова ляжем вместе. Она весь вечер делала вид, что сердится на него, чтобы использовать гнев в качестве защиты против его обаяния. Но долго сердиться на него было невозможно. Ей вспомнилось, как он играл с детьми, его терпение, чувство юмора, его доброта... А когда у него на коленях заснула у Люси — его осторожность и выражение его глаз... Нет, ей надо держаться от него подальше. В такого человека можно в два счета влюбиться. Он спустил с кровати ноги. — Я дал вам слово джентльмена, что с вами не произойдет ничего плохого, если вы будете спать вместе со мной в этой постели. —Это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «плохое». Она не доверяла самой себе. Он был слишком привлекательный. Обычно Мэдди гордилась своим здравомыслием. Она была практична, не витала в облаках, на нее можно было положиться. Та Мэдди быстро исчезала. Ее хваленый здравый смысл сильно пострадал под воздействием пары синих глаз, которые звали забыть заботы, и улыбки, заставлявшей ее таять. Пятеро детей зависели от того, сумеет ли Мэдди не потерять голову и сохранить добродетель. Ночь, проведенная на жестком холодном полу, будет способствовать этому. И возможно, вернет ей здравомыслие. — Я вам никогда ничего плохого не делал, — сказал он, нахмурив лоб. — Я знаю. Она ему верила. Он не сделает ей ничего плохого. По крайней мере умышленно. Зная, что делает. Но «плохое» не всегда подразумевает физический ущерб. Или умышленный. — Тогда ложитесь на эту кровать. Она покачала головой и задула свечу. — Спокойной ночи, мистер Райдер. Теперь коттедж освещался только светом угасающего огня в камине. — Ну, если вы твердо решили упрямиться... Он поднялся и с трудом проковылял через всю комнату. — Что вы делаете? — окликнула она и села в постели, завернувшись в простыни в целях самообороны. Он протянул ей руку. — Полно вам, идемте. — Нет, я... — Вы будете спать на кровати, — настаивал он, — а я — здесь. Она даже не пошевелилась. Он вздохнул в отчаянии. — Если вы думаете, что я позволю женщине отдать мне свою кровать и спать на полу, а сам буду спать с комфортом на ее кровати... — Он презрительно фыркнул и снова подал ей руку. — Никаких отказов я не принимаю. То же самое он сказал прошлой ночью. Она знала, что спорить с ним бесполезно. — Ладно. Но предупреждаю: если вы придете, чтобы лечь со мной... — Не приду. Такой разумный и решительный ответ удивил ее. Она осторожно вложила свои пальчики в его руку, и он помог ей встать и проводил до кровати. — Ложитесь, — приказал он, а когда она легла, натянул ей до подбородка одеяло и подоткнул его, как будто укладывал ребенка. Ребенком она себя совсем не чувствовала. Он дохромал до импровизированной постели, но не лег, а, подбросив в огонь еще несколько веток, уселся на стул, оседлав его. Потом он поставил на спинку локти, подложил под подбородок кулаки и стал смотреть на танцующие язычки пламени. — Что вы делаете? — Думаю. Спите. Пламя очерчивало его силуэт и длинные сильные ноги наездника, едва прикрытые ночной рубахой викария. Мэдди старалась не думать о его теле, спрятанном под рубахой. Она закрыла глаза, однако тот факт, что он сидит там и не спит, вводил ее в искушение. Он в чем-то изменился по сравнению с прошлой ночью: это был уже не тот флиртующий, повеса, одна лишь озорная улыбка которого ставила под угрозу соблюдение ею правил приличия. Сегодня он был более сдержанным, почти серьезным. Как будто тоже хотел держаться от нее на почтительном расстоянии. Как будто читая ее мысли, он повернулся и взглянул на нее. — Почему вы не спите? — Не хочется, — призналась она. Его лицо было скрыто в тени. — Мне вспоминаются рисунки, которые я видел в альбоме. Это ведь вы там изображены, не так ли? А кто вас рисовал? Помедлив, она ответила: — Моя мать. — Может быть, вы покажете мне эти рисунки и расскажете о них? У нее не было никаких причин прятать их. Он уже видел се, что можно было увидеть. На нее тоже нахлынули воспоминаниями, и ей неожиданно захотелось поделиться ими. — Ладно, уважу вашу просьбу, — сказала она и уселась в кровати, подложив под спину подушки. Он зажег свечу, принес бабушкину шкатулку и уселся на кровать рядом с ней поверх одеяла, но достаточно близко, так что ей пришлось чуть посторониться, чтобы освободить ему место. Кровать, которая мгновение назад была такой просторной, теперь оказалась слишком маленькой. Его большое теплое тело было прижато по всей длине к ее телу — от плеча до щиколотки. Доставая из шкатулки альбом, она очень надеялась, что это обстоятельство не повлияет на нее. Он сразу же нашел изображение Мэдди в детском возрасте. — Ведь это вы? Мэдди удивилась тому, что он узнал ее. — Да. Он окинул взглядом ее лицо. Взгляд был похож на прикосновение, и у нее даже мурашки побежали по телу. — Это во Франции, не так ли? Сколько вам здесь лет? — Да, это во Франции. Мне было около десяти лет. — Думаю, вы приехали туда не погостить. — Вы правы. Я жила там в течение десяти лет с бабушкой, пока мне не исполнилось девятнадцать. Он перелистнул страницу. — Эта пожилая леди — ваша бабушка? Она кивнула. — А это ее дом? Она снова кивнула. — А что с ним случилось? Она чуть помедлила. Пожалуй, лучше будет сказать все как есть. — Его сожгли во время террора. В революцию. Он находился неподалеку от нашего коттеджа. Мы там устраивали пикники. Там очень красиво, не правда ли? Не стоит, пожалуй, говорить ему, что замок некогда принадлежал семье ее бабушки. Нет ничего хуже жить былой славой и хвастать собственностью, которой больше не владеешь. Он пристально посмотрел на нее, как будто знал, что она рассказала далеко не все, но не стал развивать эту мысль, а спросил: — Как же получилось, что английская девочка прожила во Франции целых десять лет? — Это длинная история. Он улыбнулся: — Мне спать не хочется. А вам? Ее даже в дрожь бросило. Когда к ней прижималось его большое теплое тело, ей было совсем не до сна. — Мой отец встретил мою мать в Париже как раз накануне своего тридцатилетия. Ей было тогда семнадцать, она были очень красива, а ее семья богата, — сказала она. — Папа был весьма хорош собой и унаследовал довольно приличное состояние. Но он был англичанином. Мой дедушка презирал англичан. Он заявил папе, что выпорет его кнутом на конюшне, если тот попытается еще раз увидеться с мамой. — Она вздохнула. — Папа был в ярости. — Любой на его месте разозлился бы. Она кивнула. — Папа был очень самолюбив и решил во что бы то ни стало заполучить ее. — И это абсолютно понятно, — усмехнулся он, явно видя в этом романтическую сторону. Она продолжила рассказ: — Это было в самом начале революционного террора, и округ царил хаос. Мамины отец и брат вышли однажды утром из дома и были растерзаны озверевшей толпой. Бабушка знала, что толпа в любую минуту придет за ней. В ужасе за судьбу мамы, она позвала к себе моего папу и сказала, что если он сумеет вывезти ее в целости и сохранности из Франции, то может жениться на ней. Он так и сделал. На этом месте ей следовало бы закончить историю словами: «И стали они жить-поживать да добра наживать», — но она не могла заставить себя сказать это, потому что счастливы они не были. Он нахмурил лоб. — А ваша бабушка? Она с ними не поехала? — Нет. Бабушка служила королеве Марии Антуанетте. Она могла покинуть Париж, не узнав о судьбе королевы. Но она не разделила ее судьбу, она выжила. И всю оставшуюся жизнь чувствовала себя из-за этого виноватой. — Вы ее любили? — Любила. Мне ее до сих пор не хватает, — сказала она чуть охрипшим голосом. — Судя по всему, она была замечательной женщиной. — Да. Это она научила меня держать пчел... А также очень многому другому. Мэдди всегда гордилась своей бабушкой, хотя признавала, что ей свойственна некоторая эксцентричность. Бабушка, например, жила как простая крестьянка в деревенском доме. Это ее ничуть не смущало и не мешало сохранять при том манеры знатной дамы. «У нее винтиков в голове не хватает», — говорил о ней ей отец, но при этом оглядывался, боясь, как бы она его не услышала. Если бы отец мог увидеть сейчас собственных детей, которые жили в ветхом коттедже, питались овощами, которые сами выращивали, разводили кур и пчел, совсем как это делала бабушка, понял ли бы он весь парадокс ситуации? Наверное, нет. Она наугад открыла какую-то другую страницу. На рисунке был изображен худенький младенец, последний из ее бедненьких, не успевших пожить на свете братьев. У нее перехватило дыхание. Она взяла альбом и осторожно закрыла его. — Вы не ответили на мой вопрос. Она усилием воли заставила себя вернуться в реальность. — Какой вопрос? — Как случилось, что английская девушка знатного происхождения прожила таким образом, — он прикоснулся рукой к альбому, — во Франции в течение десяти лет, пока кругом шла война? — Мы уехали из Англии, когда войны еще не было. — Да, но период сразу после революции тоже не самое лучшее время для путешествий. Она закусила нижнюю губу, пытаясь сообразить, как ему лучше объяснить ситуацию. — Мама... Маме было трудно дать папе наследника, которого он жаждал иметь. Так тоже было можно описать ситуацию, когда бесконечные выкидыши и мертворождения повергали всех в глубокое уныние. — Когда мне было девять лет, мама решила совершить паломничество в Лурд и помолиться, чтобы Бог послал ей мальчика. Папа согласился — ему отчаянно хотелось сына, — и мы поехали все. Они оставили меня у бабушки, и папа с мамой отправились в Лурд, а когда они вернулись, мама снова была беременна. Она знала, что это было слишком рано. Акушерка сказала маме, что ей следует подождать, поправиться, набраться сил перед следующей попыткой, но папе не терпелось заполучить сына. — Это тот младенец, который изображен на рисунке? Она кивнула. — Путешествие было бы опасно для ребенка, поэтому папа оставил маму и меня у бабушки ждать его появления на свет. Он родился преждевременно и был крошечный и больной. Он прожил всего несколько недель. А мама... она просто угасла. Его рука скользнула вокруг талии Мэдди, и он осторожно привлек ее к себе. — Я очень сочувствую. Она кивнула, не в состоянии говорить. Последовали бесконечные месяцы, когда мама почти не говорила и не ела, а только плакала над изображением маленького Жана. Его должны были назвать Джоном в честь папы, но мама всегда называла его Жаном. Мэдци никогда не рассказывала об этом детям. Джону не понравилось бы, если бы он узнал, что до него были и другие мальчики, которые умерли, и всех их звали Джонами. Он держал ее в объятиях, нежно поглаживая кожу ее предплечья. — Потом, наверное, война помешала вам вернуться в Англию? — Нет. Война тогда еще не началась. — В таком случае почему же вы не вернулись в Англию? Она покачала головой и пожала плечами. Он нахмурил лоб. — Отец не смог вывезти вас из Франции? — Он не пытался. — Даже после того, как началась война? — Даже после начала войны. — Но почему? — Я не знаю. Он никогда этого не объяснял, — сказала она. Она никогда и не спрашивала его. Ей не хотелось бы получить в ответ то, что он однажды сказал маме, а Мэдди услышала: «Мне не нужна девочка, я хочу сына». Она бы этого не вынесла. Он еще крепче прижал ее к себе, а она приникла к нему, ища заботы, тепла и... утешения. — Все в порядке, — сказала она. — Я не сожалею о годах, прожитых с бабушкой. И я люблю детей. И мне нравится снова быть частью семьи. Просто мне хотелось бы... Она не договорила. У нее было слишком много желаний, и все они были невыполнимы. Свеча догорела и, зашипев, погасла. Восприняв это как некий знак, она осторожно высвободилась из его объятий. — Наверное, пора спать. Завтра утром у меня много дел. — У вас всегда много дел. Она пожала плечами: — Заниматься делом лучше, чем хандрить. Хандра — болезнь богачей. Он не пошевелился. Она чувствовала в темноте его присутствие, ощущала запах его мыла для бритья и более глубокий мужской мускусный запах. Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Так она целовала на ночь детей. Это было все равно что перекрестить на сон грядущий. — Спокойной ночи, мистер Райдер, — сказала она, словно присоединяясь к хору детей. Он коснулся ладонью ее щеки и посмотрел на нее. Выражения его лица она в темноте не видела. Она ждала затаив дыхание. Ночь пахла пчелиным воском, влажной соломой, мылом и мужчиной. Этим мужчиной. Она понимала, что играет с огнем. Но, Боже милосердный, как ей хотелось его ласки! — Это происходит против моей воли, — пробормотал он, как будто оправдываясь перед самим собой, и приник губами к ее губам. Это было легчайшее ласковое прикосновение. Прелюдия. Оно отозвалось дрожью во всем ее теле, словно звук скрипки в ночной тиши. Она замерла. Он снова провел губами по ее губам, потом еще раз и еще, заставляя ее губы раскрыться, поддразнивая ее, соблазняя. Он укусил ее верхнюю губу, и это было божественное ощущение. Он провел языком по ее языку, и она охнула, вдохнув его дыхание. Он снова поцеловал ее и коснулся кончиком языка ее нёба, доставив ей глубокое наслаждение. Она запустила пальцы в его волосы и еще теснее прижалась к его разгоряченному телу, наслаждаясь пикантно-солоноватым вкусом его кожи, инстинктивно возвращая ему каждую ласку и подсознательно желая большего. — Нет. Он прервал поцелуй и осторожно отстранил ее. Дыхание его было прерывистым и тяжёлым, как будто он бежал. Она была не в состоянии не только говорить, но и думать, потрясенная наслаждением и страстным желанием. И тем, что ее всего этого лишили. Все еще тяжело дыша, он соскользнул с кровати. — Спокойной ночи, мисс Вудфорд. Приятных сновидений, — сказал он и словно растворился во тьме. Она лишь слышала, как он улегся на постель, приготовленную на полу. К этому времени огонь в камине почти погас. Осталась одна зола. «Приятных сновидений». Мэдди свернулась калачиком в теплой постели. Она была опустошена. Неужели он думает, что она сможет заснуть после всего этого? Она была напряжена словно сжатая пружина. Нашел время играть роль джентльмена, вместо того чтобы оставаться распутником! Она ударила кулачком по подушке и усилием воли приказала себе заснуть. |