Братусь Б.С. - Аномалии личности. Аномалии личности
 Скачать 1.5 Mb.
|
|
14 функционирования любой живой системы личности в том числе. КГ. Юнг указывали это неслучайно, видимо, совпадает в немецком, английском и русском языках, что слова целостность, целый и целить, исцелять однокоренные, подчеркивая тем самым связь психического здоровья с интегрированностью личности, а психических аномалий — с личностной дезин- тегрированностью 10 . Напомним также, что целостность, «интегрированность» центральные категории такого важного течения, как гештальт-терапия. Однако нельзя не заметить, что целостность (как, впрочем, и многие перечисленные выше критерии такого рода) не отделяет однозначно норму от патологии, не является специфическим, присущим лишь норме признаком клинический опыт дает множество примеров внутренней цельности явно патологических натур. Можно сказать больше целостность должна иметь свои градации и степень, свою меру. Если внутренняя структура слишком монолитна, спаяна, жестко состыкована, то это может стать не меньшим тормозом для развития, чем отсутствие должного связующего, структурирующего начала (с некоторыми психологическими последствиями жесткого сцепления внутренних целей деятельности мы столкнемся в главе Что касается внутренних закономерностей и механизмов нормального и аномального развития личности, то суждения о них компетентных судей» обнаруживают все те принципиальные разногласия, которые существуют между разными психологическими концепциями и теориями. Далеко не в каждой из этих концепций специально ставится проблема нормального развития личности. Такая проблема в качестве самостоятельной и требующей сложного анализа по сути вообще не существует для бихевиоризма. Под нормальностью здесь изначально подразумевается приспособляемость, адаптивность, стремление (по аналогии с биологическими системами) к гомеостатическому равновесию со средой. Проблема специфики нормального развития фактически не ставилась ив теории психоанализа, поскольку не усматривалось отличие невротической личности от нормальной и свойства мотивации невротика распространялись на здорового индивида. Это прежде всего такие свойства, как генетическая и функциональная связь мотивации с либидозным, сексуальным влечением, бессознательность определяющих мотивов поведения человека, гомеостазис как главный принцип функционирования мотивации, и ряд других. В психологии бытует старая аналогия психического мира человека с всадником на лошади. Всадник — это я, самость, то, что воспринимает и ощущает, оценивает и сравнивает лошадь — это эмоции, чувства, страсти, которыми призвано управлять я. Воспользовавшись этой аллегорией, 3. Фрейд говорило всаднике как осознании, а о лошади — как о бессознательном. Сознание находится в безнадежном положении оно пытается управлять значительно более сильным существом, сильным не только физически, но и своей хитростью, близостью к инстинктивной природе, умением обмануть прямолинейное сознание и поворачивать его в нужном направлении, оставляя при этом сознание в неведении относительно причин этих поворотов. Поэтому, чтобы понять механизмы развития психики, надо изучать бессознательное, ибо отдельные поступки и целые жизненные судьбы определяются этим конем, а не близоруким наездником Правда, Фрейд говорил, что идеалом человека был бы для него тот, кто на место «оно» (бессознательного) смог поставить я. Носам дух его сочинений оставляет слишком малую уверенность в возможности такого подчинения... Подобная точка зрения, критика которой широко дана в отечественной психологической литературе, конечно, не могла удовлетворить и многих зарубежных исследователей, прежде всего тех, кто пытался непосредственно изучать продуктивную здоровую личность Фрейду, не менее чем бихевиористам, западная психология обязана столь типичным для нее смешением, сближением психики животных и человека. К. Медсон, автор солидных обзоров и книг по проблемам мотивации, пишет, например: В мотивационной психологии представляется весьма трудным продолжать верить в фундаментальное отличие людей от животных, по крайней мере после того, как Фрейд показал, что даже в вопросах, касающихся его собственной личности, человек не является хозяином в своем доме, так как рациональное я детерминировано бессознательными силами сексуальной агрессивной природы. После этих слов Медсон с некоторым удивлением вынужден, однако, констатировать Несмотря на убедительные доказательства Фрейда, остаются психологи, даже американские психологи, которые уверены в том, что мотивация человека фундаментально отлична от мотивации животных "Под этими строптивыми и, мало того, даже американскими психологами Медсон разумеет прежде всего Абрахама Маслоу и Гордона Олпорта. Краткая оценка воззрений последнего на проблему нормы дана чуть ниже. 16 Наиболее ярким здесь стало направление гуманистической психологии (Бюллер, Гольдштейн, Олпорт, Маслоу, Роджерс и др. Представители этого направления строили свои концепции вострой полемике с бихевиоризмом и фрейдизмом, особо подчеркивая роль самосознания в нормальном развитии, стремление здоровой личности к совершенствованию, ее уникальность и т. п. Следует отметить, однако, что гуманистический пафос этого направления нередко приводил его последователей к явному смещению внимания лишь на тех, кто заведомо импонировали как совершенные личности. Анализируя, например, концепцию Г. Олпорта, ЛИ. Ан-цыферова констатирует, что основной метод которым тот руководствуется при построении своей теории это метод обобщения личностных качеств выдающихся, творческих, прогрессивных представителей человечества» 12 В самом обращении к выдающимся, творческим представителям человечества нет, разумеется, ничего предосудительного их личности вполне заслуживают пристального внимания и исследования. Однако в этих совершенных образцах, как во всяком готовом продукте, умирает процесс, приведший к его появлению, здесь нам указывают на вершину (esse Homo), оставляя неизвестным путь к ней путь, который и есть нечто иное, как нормальное развитие личности. Путь этот — общий для людей, а не прерогатива выдающихся. Последние более продвинуты, нежели остальные, но составляют с этими остальными единую цепь движения. Концепции типа олпортовской, фактически разрывая эту цепь, часто не в состоянии исходя из своих категорий, объяснить поведение обычных, «грешных» людей, природу отклонений личности от нормального развития отклонений как серьезных, таки достаточно преходящих, временных. Совершенно неслучайно поэтому, когда надо описать аномалию, Олпорт приводит список патогенных, или, как он их называет, «катаболических механизмов, который выглядит во многом попросту заимствованным из теоретических представлений фрейдизма Недаром приходится констатировать теорией Олпорта многие восхищаются, но мало кто ею пользуется. О судьбе теории Фрейда в психологии можно было бы сказать обратное ее столь же охотно критикуют, сколь часто и используют. И сам Олпорт, как мы видим пример тому Таким образом, концепция Олпорта лишний раз утверждает дилемму, которая весьма характерна для представлений психологов о норме с одной стороны, «растворение» здоровой личности в невротической, психопатической, акцентуированной и т. пас другой — абсолютизация выдающейся, творческой, самоактуализирующейся личности и неспособность объяснить аномальное развитие. В результате понятие нормы как бы повисает в воздухе, оно не связано совсем многообразием реальной психической жизни. Задача же подлинной теории личности состоит в объяснении как случаев нормального развития, ведущих в своей перспективе к гармоническому и полному раскрытию личности, таки случаев аномалий этого развития. Для этого необходимо прежде всего выяснить и обосновать, что является критерием нормального человеческого развития, его исходным мерилом. Подходы, которые мы рассмотрели, не дают убедительного ответа, отсылая нас либо к выраженной патологии (раз не болен, то здоров, либо к статистике (раз «как все, то нормален, либо к адаптивным свойствам (здоров, если хорошо приспособлен, либо к требованиям культуры (нормален, если исполняешь все ее предписания, либо к совершенным образцам (здоровье личности как атрибут выдающихся, творческих представителей человечества) и т. д. Не спасают дело и различные вариации, объединения в разных пропорциях этих и других сходных сними принципов. Например, известный польский ученый Я. Щепаньский предлагает называть нормальной среднюю (в статистическом смысле) личность личность адаптировавшуюся и ведущую себя в рамках установленных социальных критериев целостную личность, те. такую, все основные элементы которой функционируют в координации с другими. Но если каждый из представленных трех критериев (статистика, адаптация и целостность) оказался, как мы видели, недостаточным для определения нормы развития личности, то где гарантия, а главное, убедительное обоснование того, что, взятые вместе, они раскроют содержание этого понятия? Часто критерием нормы психического развития полагают оптимальные условия этого развития. С таким пониманием можно было бы согласиться, если бы оно дополнялось четким представлением о том, что конкретно-психологически представляют собой эти оптимальные 18 условия, сводимы ли они все к тем же адаптивности, статистике и пр. или имеют свою качественную, собственно человеческую специфику. Малопродуктивными кажутся и попытки растворить понятие нормы психического развития во множестве норм, свойственных человеку (от норм анатомического строения тела и его частей до норм правовых отношений, поскольку наделе они пока что ведут к смешению разных уровней (биологических, социальных и психологических, аспектов человеческого бытия, к их взаимной подмене 15 В чем же причина того, что проблема психической нормы каждый раз как бы выскальзывает из рук, незаметно покидая пределы психологии и обнаруживая себя уже в других, непсихологических областях — психопатологии, биологии, статистике и т. п.? Может быть, стоит предположить, что мы сталкиваемся здесь непросто с частными ошибками, заблуждениями отдельных авторов, ас некоторой общей тенденцией, которую настала пора осмыслить и назвать. Тенденция эта состоит в том, что авторы, стремясь, казалось бык изучению психологии, и только психологии, тем не менее с удивительным постоянством оказывались в других областях. Вся история психологии писал Л. С. Выготский,— борьба за психологию в психологии» 16 . Психологов можно с известным основанием разделить на тех, кто упорно ведет эту борьбу, и тех, кто смирился стой или иной формой редукцио- низма *. Что же касается критериев нормального развития (разумеется, самых общих, принципиальных, а не частных, то неудачи в их поиске могут свидетельствовать либо о слабости, зыбкости самой психологии, ее основных понятий, теорий и методов, ее объяснительных возможностей, либо о том, что данный предмет действительно находится вне поля психологии. Мы склоняемся ко второму мнению, которое никак не означает отказа от борьбы за психологию в психологии. Речь идет о том, чтобы выявить специфику психологического познания, поскольку психология лишь тогда сможет утвердить свою важную и незаменимую роль, когда найдет Примером последнего может служить даже такой корифей психологической науки, как Жан Пиаже, который считал что у психологии в конечном итоге лишь два объяснительных пути — опора на биологию или опора на логику (либо, добавлял он, на социологию, хотя последняя сама в конце концов оказывается перед той же альтернативой 17 ) 19 свою специфику, когда сумеет твердо почувствовать границы своих возможностей и компетенции. Это обретение себя не означает также изоляции от других областей знания: чтобы определить свои границы, их надо перейти, преодолеть, неизбежно соприкоснувшись и даже углубившись в другую область, с территории которой во всей самобытности и цельности предстанет нам своя Нельзя сказать, что эти выходы за свою границу, стыковка с другими областями являются чем-то новым в психологии. За сто с небольшим лет ее существования как науки, на стыке с другими науками образовались и успешно развиваются многие пограничные, дочерние ответвления на стыке с физиологией психофизиология, с медициной — медицинская психология, с инженерией инженерная психология и др. Однако, как мы видели, области, с которыми достаточно устойчиво связана психология ив союзе с которыми она образует ряд пограничных дисциплин, не смогли дать убедительных для нее критериев нормы психического развития. Так, именно из биологии, в частности из физиологии, пришли понятия адаптивности и гомеостазиса, из медицины — модели здоровья как отсутствия болезней и т. п. Следовательно, для поисков общих критериев нормы ** необходимо найти такую сферу, относительно которой психология предстанет как частная, нижележащая по уровню область, обретающая через нее смысли назначение, а потому и критерий общей оценки того, чем она занимается. Речь в данном случае идет о философии, о философской концепции человека. За проблемой психического закономерно, необходимо встает другая, как исходная и более фундаментальная о месте уже не психического, не сознания только как такового во взаимосвязи явлений материального мира, а о месте человека в мире, в жизни писал С. Л. Рубинштейн 18 * Парадокс этот, впрочем, известен ив науке, ив житейской практике. Так, для того чтобы лучше понять свой язык, надо изучить иностранный, а чтобы оценить своеобразие какого-либо города или края, надо побывать и пожить в других городах и краях Специально, во избежание недоразумении, еще раз обратим внимание, что сейчас мы говорим именно об общих критериях и принципах, а не о частных психологических механизмах и критериях работы психического аппарата, которые, разумеется, никакая иная, кроме психологии, область не сможет должным образом понять и исследовать. 20 Насущную необходимость уяснения этой проблемы осознавали не только наши ведущие отечественные психологи (АН. Леонтьев, С. Л. Рубинштейн и др, для которых всегда была свойственна высокая философская культура, не только ученые-марксисты других стран (Ж. Политцер, Л. Сэв, Т. Ярошевский и др, но и ученые иных ориентации, пытавшиеся противостоять позитивистским тенденциями узкопрагматическому подходу, столь свойственному современной психологии. Сошлемся, например, на А. Маслоу, который писал, что психологи, прежде чем планировать свои исследования, формулировать гипотезы и производить эксперименты, должны иметь и ясно осознавать определенную философскую концепцию человека, или на П. Фресса, который подчеркивал, что никакая наука о человеке, и психология в первую очередь, не может абстрагироваться от общефилософского контекста, в который она включена 20 Почему же, несмотря на подобные призывы, переход границы психологии в сторону философского размышления о человеке осуществляется крайне недостаточно и робко В отечественной психологии можно назвать, пожалуй, лишь одну по-настоящему развернутую и значительную по глубине попытку такого рода последнюю (посмертно опубликованную) книгу С. Л. Рубинштейна Человек и мир. Обстоятельство это во многом объяснимо самой историей взаимоотношения философии и психологии. И поскольку нам ниже предстоит перейти названную границу и предпринять философско-психологическое исследование проблемы нормы, краткое напоминание общего хода этой истории окажется не лишним. Психология как область познания, ориентированная на понимание деятельности души, существует издревле. В европейской культуре первое (из дошедших до нас) систематическое описание психических явлений сделано Аристотелем в его трактате О душе. В течение всех последующих столетий, вплоть до XIX в, психологические исследования рассматривались не как самостоятельная область, а как составная часть философии. Развитие XIX в, особенно его второй половины, шло под знаком крепнущего авторитета естественнонаучного знания, которое все более дерзко, смело наступало на метафизические догмы мышления. Чтобы представить атмосферу той эпохи, можно привести слова швейцарского ученого и общественного деятеля Августа Фореля из его доклада на съезде естествоиспытателей в 1894 г.: «В прежнее время начало и конец большинства научных трудов посвящали богу. В настоящее же время почти всякий ученый стыдится даже произнести слово «бог». Он старательно избегает всего, что имеет какое-либо отношение к вопросу о боге. Наука. на место бога поставила себе материалистические кумиры или слова, представляющие собой отвлеченные понятия (материя, сила, атом, закон природы. Этот дух времени затрагивает и философию, в которой в противовес отвлеченным мировоззренческим проблемам все больший вес приобретают сугубо позитивистские суждения, отвергавшие вслед за основателем подхода — О. Контом метафизические размышления о причинах и сущности явлений и ставящие своей задачей чистое описание и интерпретацию лишь опытных данных науки, и прежде всего естествознания *. Однако в исследованиях естествоиспытателей накапливалось все больше фактов, которые нельзя было объяснить чисто физиологическими или физическими понятиями. Требовались собственно психологические объяснения, ноне в прежнем, спекулятивно-философском ключе, а в духе времени, т. е. объяснения строгие, научные, объективные. Эти тенденции и привели наконец к рождению психологии как науки, которая была отнята естествоиспытателями у ослабевшей, утратившей связь с жизнью идеалистической философии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что первыми психологами были преимущественно физиологи или физики (Фехнер, Гельмгольц, Сеченов и др.). Именно им принадлежат первые психологические сочинения и опыты. Причем эта зарождающаяся психология таки называлась — физиологическая психология», чем лишний раз подчеркивалось значение физиологии как родового, определяющего понятия, в свете которого психология может стать позитивной, научной. Круг первых проблем экспериментальной психологии — это проблемы элементарных ощущений, скорости реакции и т. п Только такой подходи мог удовлетворить большинство тогдашних ведущих ученых. Л. Пастер писал, например Дело совершенно не в религии, не в философии, не в какой-либо иной системе. Малосущественны априорные убеждения и воззрения. Все сводится только к фактам» 22 22 т. е. то, что могло измеряться, регистрироваться хроноскопами, кимографами и прочей аппаратурой физиологических экспериментов того времени. Поэтому, когда говорят, что психология была отнята естествоиспытателями в конце XIX в. из-под опеки философии, это нуждается в уточнении. Была отнята только та часть психологии, которая непосредственно смыкается с физиологией. Общие же, более высокие проблемы психологии оставались по-прежнему прерогативой философии. Эту раздвоенность можно наглядно увидеть ив мировоззрении родоначальников психологии. Например, Фехнер, которому принадлежит первый труд по экспериментальной психологии, определял основанную им экспериментальную психофизиологию как точную теорию об отношениях между душой и телом и вообще между физическим миром и психическим миром. Вундт, с именем которого связано возникновение первой в мире психологической лаборатории (1879), применял экспериментальный подход лишь к решению некоторых элементарных психологических вопросов, твердо считая, что высшие психические процессы (мышление, воля и др) недоступны опытному исследованию. В анализе последних он прямо придерживался идеалистических философских воззрений. Дальнейшее историческое развитие психологии как самостоятельной науки было во многом связано с отвоевыванием у философии вышележащих уровней психологического знания от простых ощущений к целостным видам восприятия, от механической памяти к опосредствованной, от элементарных мыслительных операций к сложным моделям интеллекта и, наконец, от исследования отдельных поведенческих актов к комплексным, системным проблемам личности. В этом движении психология — в своей конкретной методологии, способах анализа и обработки результатов — по-прежнему стремилась равняться прежде всего на естественные науки, постоянно видя в них образец объективности, научности. Психология, заметил, например, немецкий психолог Курт Левин, вообще очень медленно выходила в своих исследованиях из поля элементарных процессов и ощущений к изучению аффекта, мотивации, воли не столько из-за слабости экспериментально-технических средств, сколько из-за того, что нельзя было ожидать, что один и тот же случай повторится вновь, а следовательно, представится возможность математа- |