Братусь Б.С. - Аномалии личности. Аномалии личности
 Скачать 1.5 Mb.
|
|
33 систсмообразующегодля остальных отношения — отношения к человеку. Из этих творческих актов, бесконечной череды выборов, пусть не всегда ярко очерченных и приметных самому субъекту, и состоит непрекращающийся всю жизнь процесс самотворения человека, любой предстоящий этап которого не дана задан, являет собой задачу, смысли решение которой не могут быть определены вне самого действующего человека, живущего своей, а не чьей-либо чужой, заемной, навязанной жизнью. Таким образом, не следует приписывать творчество лишь какому-то особому роду деятельности это характеристика куда более широкая, атрибут полноценной жизни человека, его отношений к себе и миру, необходимый способ реализации его родовой сущности. Целетворение, самопроектирование жизни в качестве своего необходимого условия требуют наличия свободы которую подразделяют, как известно, на свободу негативную, те. свободу от внешних стеснений и ограничений, и свободу позитивную, нужную для достижения каких-либо поставленных целей и задач. Объективную основу свободы первого рода (ее можно еще назвать независимостью) составляет система прав (свобод, бытующих в данном обществе. При этом, что важно для нашего рассмотрения, эти свободы не даны извне как произвол или подарок безличных сил и институтов. Они в конечном счете порождены (завоеваны, отстаиваются, выигрываются или, напротив, проигрываются) самими субъектами, самими гражданами данного общества: «Государство фиксирует (должно фиксировать) то, что сформировалось в реальной жизни, а не одаривает по своему усмотрению или произволу юридическим статусом своих граждан, не дарует им права и свободы, коренящиеся на самом деле в совокупности тех общественных, в том числе и юридических, отношений, которые складываются на базе существующих объективно производственных отношений. Для юридического статуса личности необходимо, конечно, государственное (официальное) признание масштаба свободы, которым она пользуется или на который претендует, но сама эта свобода и ее рамки даны отнюдь не властью и могут ею лишь признаваться в силу объективной необходимости или не признаваться вопреки этой необходимости, что подрывает ее собственные основы Свобода первого рода — при всей ее важности — лишь расчищает площадку, создает условия для полного проявления свободы второго рода — свободы созидания и самостроительства, свободы преобразования себя и мира в соответствии с поставленными субъектом задачами, его собственным пониманием смысла и цели своей жизни. Человек становится свободен не вследствие отрицательной силы избегать того или другого, а вследствие положительной силы проявлять свою истинную индивидуальность» 42 Как только свобода из потенциального состояния переходит в созидающее действие, возникает необходимость проявления воли субъекта — контролирующего, мобилизующего начала этого действия. Подлинная воля прежде всего связана со свободой позитивной, с возможностью творческой постановки целей, прямо не вытекающих изданных обстоятельств, но направленных на преобразование этих обстоятельств и себя в них. Этим она отличается от своеволия, самодурства, те. в конечном счете от потакания самому себе, своему прежнему, уже сложившемуся, а не предстоящему образу. Подлинная, свободная воля (несвободная воля есть неволя) необходимо связана с транс-цендирующей сущностью человека, с целетворением. Поэтому проблема свободы воли формулируется не как проблема осознания необходимости действующих причини свободного подчинения их действию. Свободное действие человека, свободная воля к действию — это реальная его свобода от непосредственного подчинения обстоятельствам, это деятельная активность человека, изменяющего обстоятельства в соответствии с идеально представляемой целью» 43 Целетворение, постановка идеальных проектов преобразования себя и мира подразумевают наряду с волей еще одно важнейшее условие. Это условие — вера человека в возможность, правильность, осуществимость этих идеально представленных целей и проектов. Долгое время из ложной боязни ассоциации с религиозными воззрениями проблема веры обходилась в научной литературе "'. Лишь в последние годы появи- * В представлении многих людей пишет С. Л. Соловейчик,— слово «вера» связывается с понятием вера в бога, и это неудивительно, до недавнего времени вся сфера нравственности находилась введении религии, и почти все понятия, с помощью которых только и можно выразить духовно-нравственные идеи, носят рели- 2* 35 лись работы, в которых феномен веры рассматривается как необходимый атрибут человеческого существа. Человек без веры, ни во что не верящий — это человек без будущего, безнравственных перспектив и опор в жизни, неспособный к преодолению и преобразованию себя и действительности, человек причинно обусловленного, но отнюдь не целесозидающего действия. Творческое решение даже единичной жизненной задачи подразумевает выбор из множества возможных ходов, причем нередко достаточно равновероятных, те. в каждый из которых можно поверить'как в должный. Человек, следовательно, чтобы действовать, непросто выбирает ход, решение, но и опирается (часто неосознанно) на веру, что именно этот, а не какой-либо иной ход, иное решение нужны, подходят ему. Еще более вера необходима в сложных жизненных коллизиях. Для осуществления идеальных целей и долгосрочных проектов необходимо верить в свой выбор, постоянно восстанавливать в себе эту веру, что составляет часто специальную задачу, поскольку, чем более отдаленны и возвышенны наши идеальные построения, тем менее они могут быть доказаны рациональным, логическим путем, те. перейти в конкретные знания и убеждения, стать не верой, а уверенностью. Вера находится, конечно, в определенной связи с уверенностью, равно как и с надеждой. Можно сказать, например, что исход, решение жизненных коллизий зарождаются как надежда на их осуществимость (малая субъективная вероятность успеха, затем она уступает место вере (большая вероятность) и, наконец, переходит в уверенность (вероятность успеха, близкая к единице. Для жизненных решений надежда—слабоватая опора, а уверенность, напротив, слишком жесткая и твердая, годная более для реализации уже готового, проверенного прежде опыта. Вера же наиболее ГИОЗНУН"» п^пж'1/^. ""^ "—••" --- гиозную окраску дух, душа, вера, надежда, милосердие, грех, совесть. Но что же делать Мы по десять раз на дню произносим спасибо — спаси бог, вовсе о боге не думая. Более того, в реальной жизни, в реальной речи и, значит, в практическом нашем сознании слово вера на каждом шагу используется в его нерелигиозном значении. Мы говорим вера в победу, вера в людей, вера в правду, с верой в будущее люди верят в себя, в удачу, в судьбу; мы говорим о доверии к человеку и уверенности в себе. Наконец, мы говорим: верность Родине, верность долгу, верность любви, верность своему призванию, беспредельная верность своему народу. Все высшие качества человека и лучшие его поступки связаны с верой и верностью!» 41 . 36 отвечает творческому акту как шагу в неизвестное, стремящемуся, однако, исключить безрассудство и упование на случай, равно как не требующему в качестве условия обязательной гарантии успеха. Таким образом, подлинная вера (к которой применимы эпитеты «зрячая», «ясная», светлая в отличие от слепая, темная, фанатичная) есть непросто украшение, добавка к целостному развитию человека и уже, разумеется, не индульгенция бездействия * и прибежище слабых, а необходимое условие вне «заранее установленных масштабов развития, ибо для того, чтобы обрести тоновое, которого пока нет в наличии, надо поверить в него как в существующее и потенциально достижимое. Отметим также, что вера в реальность, жизненность наших проектов и конструкций в значительной мере позволяет им, чье конкретное бытие еще не осуществлено и только возможно в порой весьма отдаленном и неопределенном будущем, активно участвовать в сегодняшней жизни. Тем самым наряду с горизонтальной, линейно выраженной причинно-следственной цепью, в которой, для того чтобы достигнуть последнего звена, надо последовательно перебрать все предыдущие, возникают вертикальные смысловые связи между образом будущего и настоящим, что позволяет будущему не только реально формировать предшествующие ему повремени звенья жизни, но и выбрать любое из этих звеньев как форму своего конечного бытия. Будущее справедливо замечает В. Н. Назаров возможно не только как уходящая в бесконечность стрела времени, но и как воспарение Даже безоговорочная вера в свою судьбу и предназначение, в свой предуготованный путь далеко не всегда делает человека лишь пассивным наблюдателем, ожидающим, когда же свершится предначертанное свыше. «Фатализм,— замечает Г. В. Плеханов,— не только не всегда мешает энергическому действию на практике, но, напротив, в известные эпохи был психологически, необходимой основой такого действия В качестве примера Плеханов приводит Оливера Кромвеля. Кромвель называл свои действия плодом воли божьей. Все эти действия были наперед окрашены для него в цвет необходимости. Это не только не мешало ему стремиться от победы к победе, но придавало этому его стремлению неукротимую силу. Понятно, что свойство «наперед окрашивать действия в цвет необходимости не прерогатива одной религиозной веры, но общее свойство веры как специфически человеческого феномена. Вера пролагает пути к действию, мобилизует волю, которая в свою очередь цементирует ее, образуя основание уверенности в правоте избранного приложения сил над его линейным процессом. Подобное будущее выносится из общего потока времени и заземляется в любой его точке Для того чтобы быть вынесенным «из общего потока времени, это будущее должно быть представлено как независимое от времени, как уже существующее, что есть наделе продукция акта веры, ибо как такового его нет, оно лишь предстоит, но через этот специфически человеческий акт оно появляется и обретает возможность активно реализовать себя в настоящем, привнося, опредмечивая, узнавая идеально мыслимое в реально существующем. Разумеется, направляя человека к тому, чего нет наделе, вера может способствовать не только творческому движению, преобразованию себя и наличных ситуаций, но и уходу от реальности, формированию иллюзий, на которые можно смотреть как на отклонения развития *. Однако следует помнить, что сфера идеального, с которой взаимосвязана вера, никогда не является (да и не может являться) безупречно точным отражением реальности. Идеальные образы, которые мы строим, всегда в той или иной степени — иллюзии, поскольку между ними и их воплощением непременно есть зазор, угол, расстояние — тем большие, чем сложнее, отдаленнее повремени проектируемый результат. Это расстояние и определяет долю иллюзии, расхождения ожиданий, замысла и результата. Иными словами, для достижения некоторого результата жизненной деятельности мало стремиться к нему как к таковому, стремление должно обязательно перехлестывать, превосходить этот результат, быть всегда выше, «иллюзорнее» его **. Определить оптимум этого превышения, разрыва реального и идеального — специальная психологическая задача (мы отчасти коснемся ее в гл, здесь же хотелось лишь отметить па Психологический механизм формирования одного из видов аномальной иллюзорно-компенсаторной деятельности будет специально рассмотрен в гл. V. ** Замечательный по простоте и силе образ соотношения идеального устремления и реального результата дал Л. Н. Толстой при обсуждении картины Н. К. Рериха Гонец. Он тогда (видимо, не столько о самой картине, сколько в жизненное напутствие молодому художнику) сказал Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Таки в области нравственных требований надо рулить всегда выше — жизнь все снесет. Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывет» 47 38 губность отношения к возвышенности жизнетворче-ских конструкций как излишней иллюзии, зря расточающей, отвлекающей от реальности силы человека. Напротив, такого рода иллюзии — необходимый источник сил в борьбе с трудностями, ориентир, указывающий главное направление вменяющихся и часто противоречивых обстоятельствах жизни. Для полноты заметим, что отмеченные выше атрибуты — целетворение, свобода выбора, вера — имеют определенные филогенетические предпосылки. Опережающее отражение действительности — важнейшая форма приспособления живой материи к среде. Это опережение подразумевает известную творческую (те. не заданную прямо наличными условиями) активность, необходимость предвосхищения обстоятельств и осуществления выбора решения, веру в исполнимость намеченного. С появлением психического отражения вместо поля взаимодействующих тел замечает П. Я. Гальперин,— окружающий мир... открывается перед индивидом как арена его возможных действий. Возможных значит не таких, что неизбежно должны произойти. Индивид не может действовать вне условий, и с условиями нельзя обращаться как угодно», произвольно, однако свойства вещей благодаря представительству в образах можно учитывать заранее и при этом намечать разные действия. Благодаря психическому отражению ситуации у индивида открывается возможность выбора. Ау бильярдного шара выбора нет» 48 Думается, что при анализе сущностных свойств человека ненужно забывать об этих предпосылках их возникновения. Рассматриваемые свойства не появляются сами по себе, но имеют материальную историю своего зарождения и развития. Иначе говоря, появление многих из них может быть показано исходя не только из общих абстрактных положений, но и из самой природы психического отражения. Такой подход вовсе не умаляет основополагающей значимости пути от «абстрактного к конкретному, но служит его важным корригирующим дополнением. Дана ли человеку способность, возможность непосредственного постижения своей сущности, целостности, своей приобщенности к роду, или в этом плане он ограничен лишь теоретическим знанием и актом веры? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним, во-пер- 39 вых, что центральным составляющим сущность человека является отношение его к другому. Во-вторых, что в основе этого отношения лежат две противоречащие друг другу тенденции рассмотрение другого человека как самоценности, самоцели и рассмотрение его как средства. И наконец, в-третьих, что именно от особенностей разрешения этого противоречия зависит в первую очередь приобщение самого человека к родовой сущности либо, напротив, отъединение от нее, ее извращение. Основным парадоксом самосознания, саморазвития человека является, таким образом, то, что это самосознание, саморазвитие производно от отношения к другому человеку, те. отношение к себе возникает через отношение к другим *. Напомним широко известные слова К. Маркса о том, что человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе стем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода «человек»» 5 '. Отсюда постижение своей сущности не как теоретического знания (так должно быть исходя из таких-то и таких постулатов) и не через акт веры (я верю вопреки сомнениям, что так должно быть, а в своей самоочевидности и целостности возможно только через особое отношение к другому, в котором этот другой предстанет во всей самоочевидной значимости и целостности, не как вещь среди вещей, а как ценность сама по себе, воплощающая в своей неповторимой форме все достоинства и красоту человеческого рода. Способность увидеть так другого, способность забыть себя в восхищении другим есть способность любви как высшего из доступных человеку способов реализации отношения к другому. «С началом любви писал С. Л. Рубинштейн,— человек начинает существовать для другого человека в новом, более полном смысле как некое завершенное, совершенное в себе существо. Иными тт _ _ * Для психологии это представляет важнейшую, хотя еще мало разработанную проблему. Л. С. Выготский в х годах писал через других мы становимся самими собой АН. Леонтьев спустя сорок лет говорило насущной необходимости «коперника некого понимания в психологии, поскольку «я наюж !/ двое дне в gggg имею самом (его во мне видят другие, а вовне меня существующем в собеседнике, в любимом, в природе...» 50 40 словами, любовь есть утверждение существования другого и выявление его сущности» 52 Могут возразить о каком выявлении сущности может идти речь, когда любовь столь часто слепа, склонна преуменьшать, а то и вовсе закрывать глаза на недостатки своего объекта или возвеличивать до небес не бог весть какие достоинства. Номы уже говорили, что сущность человека непростой набор отношений, а их ансамбль, центром которого является отношение к другому. Овладевая этим центром, любовь овладевает ключом к постижению всей сущности человека в целом С понятием любви нередко прочно ассоциируются лишь отношения между мужчиной и женщиной ив иной ряд ставится любовь к ребенку, к материк Родине, к Человечеству. Однако во всех столь разных на первый взгляд проявлениях любовь едина в главной сути — в отношении к своему предмету как к самоценности **. На разные виды любви следует смотреть скорее как на ступени все большего постижения человека, все большего расширения сферы собственно человеческого (в противовес вещному) отношения к миру. Поэтому фиксация на одной какой-либо ступени (любить челове- * Любовь является единственным способом понять другого человека в глубочайшей сути его личности констатирует замечательный психотерапевт современности Виктор Франкл.— Никто не может осознать суть другого человека до того, как полюбил его. В духовном акте любви человек становится способным увидеть существенные черты и особенности любимого человека, и, более того, он видит потенциальное в нем, то, что еще не выявлено, но должно быть выявлено. Кроме того, любя, любящий человек заставляет любимого актуализировать свою потенциальность. Помогая осознать то, кем он может быть и кем он будет в будущем, он превращает эту потенциальность в истинное . Напомним также слова К. Маркса Чем я не могу быть для других, темя не являюсь и не могу быть и для самого себя. Пока любовь не открывает через любящего совершенств любимого, последний их не знает и не обладает, ими. Любовь при этом становится не только первооткрывателем нового видения себя и мира, но и внутренним условием, мерилом глубины и силы его реализации, судьей, чье доверие воспринимается как дорогой, часто незаслуженный, неслыханный, неожиданный дари обмануть которое поэтому кажется страшным Сомнения подлинной любви (подчас многочисленные и мучительные) могут относиться к ответности, силе, дальнейшей судьбе чувства, но самоценность объекта любви, его несводимость к средству, пользе, выгоде сомнению не подлежат. Любовь в принципе нельзя продать или обменять на что-то, ибо она погибает в тот же самый момент, когда свершается сделка, те. когда она обменивается на нечто третье, вещное, теряя тем самым свою самоценность честно, ноне любить конкретных людей любить близких, свою семью, свою группу, кучу, но быть равнодушным к чужим, дальними т. п) есть гибель подлинной любви, пресекновение ее развития. Выход здесь, конечно, не в отворачивании от близких ради дальних или, напротив, в жертве «дальними» ради близких, а в полном и широком развертывании природы любви как человеческого, те. не имеющего окончательных границ, трансцендирующего отношения. Вовсе не похвально, например, перешагивая ближнего, считать единственно достойным предметом любви все человечество — это будет нелюбовь, а гордыня, пьедестал для снисходительного, сверху вниз, отношения к людям, простой способ самоутверждения (недаром говорят — легко любить человечество, ноне легко любить человека. Подлинная любовь к человечеству начинается с любви к конкретному ближнему, с раскрытия в нем человеческой сути и восхищения этой сутью, с постепенного постижения его как образа Человечества. Снятие противопоставления между ближними дальним заключается в том, чтобы в ближнем узреть и вызвать к жизни дальнего человека, идеал человека, ноне в его абстрактном, а в его конкретном преломлении пишет С. Л. Рубинштейн 55 Тогда и человечество, если мы дорастем до того, чтобы позволить себе назвать его предметом своей любви, будет не безликой массой и не пестрой, малопонятной, разноязыкой толпой, мелькающей в кадрах кино или телевидения, а собранием, связью конкретных людей, которые при всей их непохожести друг на друга, при всей их реальной заземленности и далекости от идеализированных представлений составляют единый, бесконечно совершенный в своем потенциальном развитии род. Прекрасна древняя мудрость самый главный для тебя человек — тот, с которым ты говоришь сейчас, ибо в каждом — человечество и человечество — в каждом. Только будучи способным на такое отношение к другому, через это отношение человек осознает, принимает (не теоретически, не усилием верования, а как здесь- и-теперь-реальность) и себя как равносущного роду, как самоценность. Это открытие (что является парадоксом для логики житейского сознания) тем очевиднее, ярче, полнее, чем в большей степени человек способен «децентрироваться», отречься от себя, чем больше он забывал, терял себя ради другого. Эта |