Двенадцатая, в которой обсуждаются непростые вопросы, герои демонстрируют характер, а герой снова удивляет всех, включая
 Скачать 1.52 Mb.
|
|
Глава шестнадцатая, которая является прямой иллюстрацией третьего закона Ньютона — Ты почему так поздно, радость моя? — Твоя радость была сегодня еще радостью нашего общего друга Коли, — Вик наклонился, чтобы подхватить сына на руки. — Ты встречался с Ником? Как его ноженька? — Его ноженька сорок пятого размера почти зажила. — Это хорошо. Есть будешь? — Да. Во мне только кофе и чизкейк. Все, все — иди, деловой, — сынишка, засвидетельствовав почтение родителю, стал рваться с рук. — Ну, тогда пойдем на кухню. Заодно расскажешь, что там у Ника случилось. — Пойдем. Слушай, но ты не поверишь… — Что такое? — Надя накладывает мужу на тарелку рыбы по-монастырски. — У нашего Коленьки появилась зазноба. — Да ну? — Угу. И он с ней умудрился рассориться в дым. И по этому поводу теперь весь такой страдалец в тоске и печали. — Коля? В тоске? Из-за девушки? — Не видел бы сам — ни за что бы не поверил. Ой, Надюш, рыба исключительная! — Кушай на здоровье, отец-кормилец, — Надя села за стол, напротив, подперла щеку рукой, вполглаза приглядывая за сыном, увлеченно катающим игрушечный трактор по полу. — Слушай, ну вот это новости. Значит, сдался железный Феликс. Кто она? — Понятия не имею. Подозреваемый не сознается. Но я уже хочу с ней познакомиться. Это кто ж нашу стену непрошибаемою пробил? — Теперь и я буду умирать от любопытства. Слушай, есть идея! Надо будет Любку попытать — они как-то с Ником неожиданно сдружились, общаются, вроде бы, часто. Правда, Любашкин что-то в последние недели смурная до невозможности. Ой… — она замолкает и смотрит на мужа. Вик тоже перестает есть. — Ой, нет, да не может же быть… — Не может, — соглашается Вик. — Это абсурдно. Чтобы Люба связалась с Ником?… — Да я вот тоже не верю — что у Коли хватит терпения на Любу. Но не может же это быть совпадением?… Вик отвечает супруге задумчивым взглядом. — Но, Витя, слушай… Если это Любка довела нашего доктора до такого состояния, то я ей самолично косы повыдергаю — те, что она еще не отстригла себе! — Вообще-то, насколько я понял, там именно Николай Глебович накосячил. Я думал, ты будешь на стороне Любы. — Ой, а то я не знаю свою сестру. Любовь Станиславовна при желании может мужика до нервного срыва довести! Легко и не напрягаясь. Используя все богатство великого русского языка. — А я знаю, что Колька своей непроходимой… неуклюжестью может довести любую девушку до белого каления. Уж поверь мне, я знаю, о чем говорю. Повидал этого в исполнении нашего доктора. — Ты сейчас о чем? — Знаешь, — Вик аккуратно промокает губы салфеткой. — На него всегда девчонки как-то странно реагировали… — Ну-ка, поведай мне о временах вашей буйной юности. — А вот не буду. — Почему это? — Потому что, когда я тебе в последний раз рассказывал о временах своей, как ты выражаешься, «буйной юности»… и ты, кстати, просила сама рассказать и обещала не обижаться… а вместо этого я потом месяц спал на диване! — Кто тебе виноват, что ты был такой развратник? — нимало не смутившись, пожала плечами Надя. — Ты меня шокировал! А тебе полезно месяц потомиться без секса. — Кто сказал?! — Я сказала, — усмехнулась Надя. — Ладно, не переживай, о себе можешь скромно умолчать. Что там с Ником? — Да ты знаешь… Не могу сказать, что на него прямо уж так вешались. Но и без внимания Ник обычно не оставался. Не писаные красавицы, конечно, но Колька вообще не слишком разборчив в плане женской красоты. — Натуральный Звероящер, — прокомментировала Надя. — Угу. Самое удивительное, что этот Звероящер умудрялся каким-то непонятным образом будить практически во всех девушках неконтролируемый инстинкт гнездования. — Это как? — Ну да, ты не в курсе, у сестер Соловьевых он же априори отсутствует, — ухмыльнулся Вик, ловко увернувшись от брошенного полотенца. — Это ты, типа, жалуешься? — Это я, типа, восхищаюсь. И, вообще, я всем доволен, и не обо мне речь. Просто вот видел неоднократно, как это происходит. Спустя некоторое количество времени после знакомства с нашим дорогим доктором девушки начинают беспокоиться, как у Коленьки повязан шарфик, и не застудит ли мальчик горлышко. И все ли пуговки на месте на рубашке, а если вдруг нет, то тут же рвутся пришивать. Вечно ему таскали всякую снедь из дому, пирожки там, булочки домашние и прочее — это он мне сам про своих сокурсниц рассказывал. Норовили затащить домой и познакомить с папой. Хотя на этапе знакомства с папой Ник обычно растворялся в синей дымке. — Интересный эффект… — И не говори. Колька по какому-то непонятному парадоксу вызывает у большинства дам желание срочно забиться к нему под крыло, быстренько окольцевать и вить с ним гнездо. Не знаю, что в нем такое. Причем, сам он ни малейшей склонности к витью гнезда не имеет и никогда не скрывал этого, что характерно. А девчонкам это все было до одного места — все равно так и норовили… — Что значит — нет склонности к витью гнезда? Наш доктор собирается всю жизнь бобылем прожить? — Почему все жизнь? У него же план составлен — что и в каком возрасте он делает. Институт, ординатура, работа, потом аттестация, получение категории, потом снова работа, снова аттестация, получение другой категории. Где-то там еще у него в планах была работа на кафедре и защита кандидатской — но я не уверен уже. — А где там у него женитьба в этих планах? После пенсии? — По-моему, между получением второй и первой категории. В общем, после тридцати когда-то. Не сомневаюсь, что у него и перечень требований имеется к будущей супруге. Включая санитарные нормы и допуски. — Нда. Случай запущенный. Слушай, вот я не уверена, что Любка захочет проверять, как у Николеньки повязан шарфик и все ли пуговки пришиты, а так же ждать его первой категории. — Да, ты права. Это просто совпадение, а мы тут напридумывали черт знает чего. Надя кивает, но уверенности в ее взгляде нет. Люба не хотела никакого празднования дня рождения. Вообще никакого. Но ее не спросили. Закадычная еще со школьных времен подружка Маринка, попробовав сначала попенять и усовестить строптивую именинницу, потом просто взяла дело в свои изящные, но крепкие ручки. Любу поставили перед фактом: еда из ресторана заказана, гости приглашены, от тебя, Любаша, требуется одно — быть ослепительной. Это Люба умела. Но категорически не хотела, да только выбора ей не оставили. Даже родители оценили Маринкину затею, и на вечер пятницы любезно освободили квартиру, уехав нянчить Ванечку, пока Любина сестра с мужем выгуливают новое Надино кольцо в ресторане. Звонить сестрам и поздравлять с днем рождения оказалось неожиданно трудным. Чужое благополучие: теплое семейное счастье Нади, смешливая беззаботность Сони вызывали чувство собственной ущербности. И снова остро хотелось жалеть себя. Но не сегодня же. Сегодня гости, праздник, день рождения. Будь он неладен! А она сама хочет сейчас к жару горелки, к чуду живого стекла, становящимся послушным под твоей рукой и дыханием. Егор говорил ей, что она такими темпами скоро станет настоящим мастером. Люба отмахивалась, но единственное место, где она теперь жила по-настоящему, была именно мастерская Берковича. У Любы действительно получалось. Она не понимала, как это происходит, но в какой-то неуловимый момент Люба просто начинала видетьв капле стекла фигуру. Пока ее поделки были совсем простенькие, но Егор утверждал, что в них есть, как он это называл, импульс. Кстати, подлый Беркович ее предал. Подарил набор инструментов — победитовый нож, узкий стальной пинцет, широкий пинцет с медными наконечниками. Очень нужный подарок, кто бы спорил. А вот в гости прийти отказался, сославшись на то, что никого там не знает. Люба не стала настаивать — боялась тронуть то хрупкое равновесие, в которое пришли ее отношения с Егором. Он ей был сейчас просто необходим — как друг, как наставник. Но все же жаль, что не принял приглашение. Хоть было бы с кем поговорить. Ник с отвращением смотрел на свое отражение в зеркальной поверхности стенного шкафа в родительской спальне. Костюмы он ненавидел люто. Сам себе в костюме казался медведем, облаченным в попону. Но за каким-то бесом решил, что должен прийти к ней именно в костюме. Ну не вручать же браслет за две тысячи евро в джинсах и толстовке? Посмотрел на галстук в руке. Нет, это уже перебор! В галстуке он вообще выглядит как полный идиот. — А кто это у нас такой красивыыый? А кто это у нас такой нарядныыый? — в комнату заглянула Варвара. — Вах, какой красавчик! Хоть сейчас в гроб клади! — Зачем в гроб? — Да выражение лица похоронное. Галстук завязать? — Не надо! — Ник сунул предмет вопроса в карман. — И без галстука дурак дураком. — Вот зря ты так, — Варя смахнула невидимую пылинку с плеча темно-серого пиджака. — Тебе очень идет, между прочим. Умеешь носить костюм, в отличие от папы. Она оценит. Да-да, — Варя усмехнулась на удивленный взгляд брата. — Я знаю, куда ты собираешься. Тоже мне, секрет Полишинеля. — Какие вы проницательные… с Полишинелем. — А то! Мы не только проницательные, мы еще добрые и щедрые! Поэтому держи, — сестра протягивает ему автомобильные ключи с резиновой Нюшей-брелоком на колечке. — Или ты там планируешь выпивать? — Не планирую, поэтому — спасибо. — На здоровье. Не забудь букет купить по дороге, Ромео. — Без сопливых разберемся. Выбор букета вогнал Ника примерно в такой же ступор, что и приобретение браслета. Много, разные. Но все какие-то… Пестро и аляписто. Ему не нравится, он не представляет, как это подарит Любе. — Выбрали что-то? — к нему незаметно подошла продавщица — дама средних лет в стильных очках в черной оправе. — Нет, — вздохнул Ник. — Все не нравится. — Ну, так давайте сделаем так, чтобы вам нравилось, — усмехнулась его собеседница. — Кому цветы? По какому поводу? — На день рождения. Девушке. — Это просто девушка? Или… особая девушка? Интересно, их где-то специально учат этот вопрос задавать? — Особая, — буркнул Ник. — Какие бы вы хотели подарить ей цветы? — Не знаю, — он чувствовал себя дураком. — Красивые. Но чтобы не так вот… ярко. Чтобы было… — Ник с досады прищелкнул пальцами. Продавщица понимающе усмехнулась. — А вы знаете, что цветы имеют значение? Каждый цветок что-то значит. — В каком смысле? — В прямом. Вот, например, — она ловко достает из вазона пышную темно-красную розу. — Алая роза — символ любви. Роза вообще символизирует любовь. Красный цвет — цвет страсти. Подарить букет красных роз — это все равно, что признаться в любви. Ерунда какая-то. Он вспоминает почему-то Любу в тот день, когда он ее уволок от этого Марка. И букет бордовых роз в ее руках. Нет, чушь. Красные розы он ей дарить не будет! — А есть цветок, — Ник не верит, что он тут стоит и ведет дискуссию о смысле цветов, — который означает… ну, извинение? — Есть, — слегка улыбается дама. — Знаете, существует какое-то странное предубеждение против желтого цвета. Что желтый цвет — это цвет предательства, неверности или разлуки. Это неправда! Желтый — цвет солнца. Например, букет желтых роз говорит о том, что вы раскаиваетесь и хотите начать все сначала. Ну и сама по себе роза — это символ любви. Смотрите, какие роскошные розы, — она поддела двумя пальцами цветок из дальнего вазона. — Свежие, а как пахнут, — под нос Нику сунули роскошный полураспустившийся бутон сочного желтого цвета. Ник послушно вдохнул и едва успел отвернуться и прикрыть рот ладонью. — Простите, — он наконец-то прочихался. — Иногда чихаю на сильные запахи цветочные. Но она действительно… — Еще одно оглушительно «апчхи!». — Да что ж такое, извините, — полез в карман за носовым платком. — Давайте желтые, пока я не расчихался окончательно. — Количество? В какую сумму хотите уложиться? — Не важно. На ваше усмотрение. А можно еще чем-то… синим украсить? — Есть отличный синий гиацинт. Тогда я вам советую — двадцать одна желтая роза, гиацинты и немного зелени крупной. Будет очень необычно, но красиво. — Да, — кивнул, еще раз чихнув. — Только я на улице подожду, хорошо? — Люба! — крикнула в глубину квартиры Соловьевых открывшая Нику дверь высокая тонкая блондинка. — Тут пришел импозантный и плечистый мужчина с роскошным букетом. Явно по твою душу. А вы, — это уже ему, — проходите. Он едва успел шагнуть через порог и тут увидел ее. Никогда он не видел Любу такой. Очень яркий макияж — так называемый вечерний, но Ник таких слов не знает, разумеется. Глаза кажутся особенно большими и совершенно бездонными. Похоже, она немного похудела. Снова экстремально укоротила волосы. Идеальная линия скулы, совершенный маленький подбородок, беззащитная натянутость шеи и стеклянная хрупкость тонких ключиц, открытых широким вырезом платья. Платье на ней… не видел раньше ничего подобного. Ни на ней, ни вообще. Черное, облегающее, короткое, без рукавов. Простое, но идеально на ней сидящее. Черные чулки, черные шпильки. Она другая. Она потрясающая. А ведь он знает, что там, под этим обманчиво простым платьем. Возможно, на ней то черное прозрачное белье с белыми атласными ленточками. Или другое какое-то. Но это все не важно. Важно, что он знает, что там, под всем этим. Нежная кожа. Точно подходящая под его ладони грудь с отзывчивыми сосками. И такая же идеально подходящая под его лапищи попа — круглая, упругая. Ножки — стройные, изящные. Которые особенно офигенно смотрятся на его пояснице. Неужели он действительно был в постели с этой девушкой — сейчас, как никогда, ослепительной в сиянии своей красоты? Неужели трогал, гладил, целовал это тело, что сейчас упаковано в провокационное черное платье? Да, трогал! Везде, где хотел, и она позволяла ему все-все… И, черт, о чем он думает?! Любина подружка глядит на них, молчащих и смотрящих друг на друга, с откровенным любопытством. Он резко выдохнул. — Поздравляю с днем рождения, Люба. Протянул букет, ожидая любой реакции. Вот честно — любой. Она приняла букет. Церемонно склонила голову. — Спасибо, Николай. Удивил, честно говоря. Вот это сюрприз. Не… не ожидала тебя. Ну, ты раздевайся, проходи, нашу квартиру знаешь, все в гостиной. А я пойду, цветы в вазу поставлю. Закрыть за собой дверь, прижаться к ней спиной. Ей нужно несколько минут. Букет ароматных роскошных желтых роз и синих гиацинтов печально понурил голову в ее правой руке. А в левую руку, в район большого пальца, впились ее зубы. Не сметь плакать! Не сметь портить макияж! Дыши, Любовь Станиславовна, дыши. Вот так, вот молодец. Спину выпрями, плечи разверни. Букет в вазу, выкинешь потом. Нельзя показать ему, как тебе больно. Она потирает шрам на правой руке, это уже вошло у нее в привычку. Она выдержит. Неважно, зачем он пришел, она все равно выдержит. После всего, что было — выдержит. Она стекло, горячее, расплавленное. И трогать ее опасно. — Дорогие гости, минуточку внимания! Позвольте представить вам пополнение нашей компании — мой давний знакомый, друг детства Николай Самойлов. Николай — хирург, поэтому советую быть с ним предельно аккуратными и внимательными. Кто-то уже весьма нетрезво смеется. — Штрафную хирургу! Нику долго пришлось объяснять, что он не может пить, потому что за рулем. Еле-еле отбился. Ему нужно застать Любу наедине — поговорить, вручить подарок. Но сейчас это представляется невозможным. Кто ж знал, что у Любы столько знакомых? Впрочем, он знал — теоретически. Что она очень общительна и популярна, среди молодых людей особенно. А он уже успел привыкнуть, что она — только для него, только его, целиком его. Настроение, и без того напряженное, портилось стремительно. Особенно когда увидел этого… как его… Марка. Люба ровна и мила со всеми, никого особо не выделяя. Краем уха он услышал, как она очень тепло и как-то даже нежно говорит с кем-то по телефону. Услышал фразу: «Спасибо, Егор. За все. За подарок. И за то, что ты есть. Мне тебя тут ужасно не хватает». Становилось все тошнее. Какой еще, к черту, Егор?! А потом Ник вдруг оказался втянут в общение с Мариной — блондинкой, открывшей ему дверь. Оказалось, эта та самая школьная подруга, о которой рассказывал Люба. «Неужели ты меня не узнал?» — смеется Марина. Он вымученно улыбается, отрицательно качая головой, но Марину это не смущает. Спрашивает его про работу, что-то рассказывает о себе. Ник отделывается односложными фразами. А потом замечает, что Любы нет в гостиной. И Марка тоже. Нет, это никуда не годится. То Егор какой-то, теперь этот тип! Ник извинился перед Мариной и быстро вышел из комнаты. Ей даже дышалось в одной комнате с ним трудно. Словно он заполнял собой все пространство, забирал весь воздух. Даже не видя, она точно знала, где он. Смотрит ли? Держать спину прямой становилось все труднее. Какого черта он явился? Вдруг вежливость проснулась и решил поздравить подружку детства? Ни разу не делал так и вдруг сподобился? Нет, ну невозможно же! Надо выйти, продышаться, дать передохнуть той силе, что удерживала стальной прут в спине. Что заставляла смеяться, улыбаться, шутить. Быть милой и внимательной, остроумной и очаровательной. Боже мой, у нее сегодня бенефис! И сейчас объявляется антракт. Выходит из гостиной на кухню, под предлогом принести что-то. Неважно, что. Прикрывает за собой стеклянную дверь матового стекла, подходит к окну. Там темно. Время сейчас такое — дни все короче, ночи все длиннее. Темноты все больше — как и в ее жизни. За спиной негромко стукает дверь, Люба оборачивается и морщится. Еще один незваный гость. Или Маринка пригласила Марка на свой страх и риск. Любе это неинтересно. — Любушка, куда же ты от нас сбежала? По внешнему виду похоже, что Марк слегка перебрал. — Просто надо кое-что принести. Салфетки закончились. — Знаешь, — он подошел совсем вплотную. Пьян, теперь совершенно отчетливо видно, что пьян. Еще не в дым, но уже порядочно навеселе. — Тебя невозможно выбросить из головы. Я старался, но так и не смог. Скажи мне, что я делал не так? — Послушай, — Люба морщится, ей неловко и неприятно — и разговор, и ситуация, и сам Марк. — Не в тебе дело, понимаешь? Во мне. Не в тебе. — Что я делал не так? — он ее словно не слышит. Проводит вдруг пальцами от ее обнаженного плеча по руке вниз, придвигаясь близко-близко. — Что, Любушка? Скажи мне. Я исправлюсь. Тебе будет со мной хорошо. Я обещаю. Чувство неловкости исчезает, оставляя одно лишь отвращение. Не трогайте ее, никто! Даже такая близость, просто вторжение чужого человека в свое личное пространство, самое невинное прикосновение мужчины вызывают сейчас практически неконтролируемое желание отшатнуться. Только вот сзади ее припирает подоконник. Если Марк подвинется еще хотя бы чуть-чуть ближе, она поступит нечестно, но эффективно. И врежет ему коленом между ног! А потом ее планы кардинально меняются. Она слышит шаги. Знакомые шаги. И решение приходит молниеносно. Без раздумий она в следующую секунду притянула Марка за шею к себе, вдохнула поглубже и, стараясь не обращать внимания на резкий запах алкоголя, поцеловала его. Марк слегка опешил, «притормозил», но все же сориентировался. Ответил на поцелуй, развернул их вдвоем, поменяв местами, притянул ее к себе вплотную, тут же облапил за попу. А потом события понеслись совсем стремительно. Первое, что Ник увидел, почему-то — мужская ладонь на обтянутых черным платьем идеальных ягодицах. Какой-то тип лапает за задницу его девушку! А дальше были только рефлексы. Он этого Марка даже не ударил — просто оторвал от Любы за шкирку и отшвырнул в сторону. Ну, наверное, сил не рассчитал. Тот ударился об угол деревянного резного буфета — гордость Стаса Саныча, сполз вниз. Протестующе и тонко зазвенел фарфор на верхних полках. Фарфор поддержала Люба — возмущенно и очень громко. — Самойлов, какого хрена ты творишь?! — Какого хрена ОН тебя лапает?! — Ник, разумеется, заорал в ответ. — А почему это ТЕБЯ касается?! — Да потому что… — Я сейчас тебя урою… — вмешался в их диалог третий. — Отвали, — Ник, не глядя, толкнул Марка в грудь, и тот снова завалился на злополучный буфет, фарфор уже не зазвенел — зазвякал. Но равновесия Марк не потерял. Вытер тыльной стороной ладони угол рта — видимо, подсмотрел в каком-нибудь боевике этот жест, потому что в реальности крови на лице не было и в помине. И не внял совету отвалить. — Слышишь, ты, инструктор по рукопашному бою! Только уважение к этому дома не позволяет мне дать тебе в морду прямо здесь и сейчас! Пошли, выйдем на лестничную площадку, поговорим как мужики. — Поговорим, обязательно, — мрачно пообещал Ник. — Только чуть попозже. Люба, что за хрень происходит, объясни мне! — О, объясню! — она уперла руки в бедра. — С удовольствием объясню. Медленно и по слогам. У тебя же с пониманием не очень хорошо дело обстоит, так? Ты находишься в МОЕМ доме. Ты пришел на МОЙ день рождения. Тебя сюда НЕ приглашали. И ты оскорбил МЕНЯ, устроив драку с МОИМ молодым человеком. — С кем?! — Не знаешь значения этого слова? — Люба усмехнулась. — Хорошо, скажу попроще. С моим любовником. Так тебе понятнее? Такими категориями ты в состоянии оперировать? Или тебе объяснить значение слова «любовник»? Ник молчал. Он реально не знал, что сказать. Было только одно ощущение — мир рушится вокруг. Пол осыпается под ногами. — Ладно, объясню. Любовник — это мужчина, имеющий с женщиной сексуальную связь, но не… — Любава! Прекрати! — Любава я только для папы. И не смей на меня повышать голос. Думаю, что даже тебе теперь все предельно ясно. И я очень тебя прошу — уходи. Сейчас. Сию секунду. Твое присутствие здесь не желательно. Единственное, за что она была благодарна Марку — что он, сам не понимая, подыграл ей. Подошел, покровительственно обнял за плечи. Потому что сама Люба доигрывала сцену уже на остатках сил — у Ника были такие глаза, что… А потом Ник резко развернулся и вышел из кухни. А у нее подогнулись колени, и она бы упала, если бы не Марк. Она все равно не устояла на ногах — но потом, позже… Пальто, шарф, руки в карманы, перчатки. Все на автопилоте, не думая. Думать — больно. Не сейчас. В кармане обнаруживается что-то вытянутое, достает. Футляр с браслетом. Боль прорывается, он резко кладет фуляр на полку — к чужим шарфам и перчаткам. Ему сейчас безразлична судьба этой дорогой вещи — Ник просто не может держать это в руках. И, в конце концов, это ее подарок. Ей. Для нее. Пусть будет… на память. И даже если подарок как-то затеряется, будет кем-то прихвачен случайно, не попадет ей в руки и окажется, что деньги потрачены зря — плевать. Деньги имеют значение до определенного предела. Когда ты подыхаешь — о деньгах ты уже не волнуешься. Ты лишился чего-то жизненно-важного. И, только лишившись, понял, что можешь подохнуть без этого. Входную дверь он прикрыл бесшумно. В квартире наконец-то тихо и пусто. И так будет до утра. Родители решили остаться ночевать у Нади с Виком, гости разошлись. Даже Марк, в конце концов, свалил, хотя выставить его удалось с трудом. Люба оставила попытки объясниться с ним и просто вытолкала его за дверь, сунув в руки одежду. Толку разговаривать с пьяным. Если сам позже позвонит ей — что ж, она попробует объяснить, извинится, не впервой ей, уже научилась. Да, некрасиво вышло по отношению к Марку, но… Что сделано, то сделано. Люба смотрит на свое отражение в настенном зеркале. Все, представление окончено. Можно сгорбить спину, опустить плечи, смыть грим. Ее рассеянный взгляд цепляется за темно-синий вытянутый футляр, лежащий на самом краю полочки под зеркалом. Эта вещь не принадлежит ей. И не принадлежит родителям. И не забыта случайно кем-то из гостей — она откуда-то знает это точно. И что-то вдруг остро колет под ребрами. Пальцы подрагивают, когда берет. Не сразу решается открыть. Внутри — узкая полоска бумаги. Корявый почерк, но видно, что писавший старался. Люба, поздравляю с днем рождения. Ник. А под запиской обнаружился браслет. У нее пальцы просто уже ходят ходуном, когда достает его из футляра. Браслет почему-то не холодный — словно хранит тепло его рук. Тяжелый и теплый. Как и Ник. Люба медленно сползает по стене, садится на холодную итальянскую плитку «под камень», затоптанную многочисленными гостями. Утыкается лицом в колени и нервное напряжение прорывается наконец-то слезами — громко, надрывно. Плачет она долго, совсем не по-королевски, некрасиво, шмыгая носом, размазывая вечерний макияж по щекам, до икоты. А потом, еще икая и всхлипывая, решительно застегивает браслет на руке. Ее размер. Идеально. И это становится поводом для очередной порции слез. С холодной грязной плитки рядом с входной дверью она встала далеко не скоро. |