Жизнь. Жизнь взаймы. Эрих Мария Ремарк. Эрих Мария Ремарк notes
 Скачать 1.07 Mb.
|
|
но зато снова поверит в себя. Это лучше, чем быть осторожными считать себя калекой. Неужели вы несогласны со мной? Лилиан почувствовала вдруг, как в ней закипает ненависть к Клерфэ. — Насморки здесь смертельны, — сказала она в бешенстве. — Но это вас не волнует Выскажете, конечно, что смерть для него была счастьем, ведь он поездил на машине и уверовал в то, что станет великим гонщиком Произнеся эти слова, она почувствовала раскаяние. Клерфэ молчал. Они опять услышали шум мотора и вслед затем увидели машину. Темная и очень маленькая, она стрелой пронеслась позади деревни к шоссе, которое вело на перевал Как бы вы поступили на его месте — спросила Лилиан. Клерфэ повернулся к ней Я Думаю, что я не вернулся бы обратно. Я бы поехал дальше, через перевал вниз… Она пристально посмотрела на него А потом Потом я бы еще раз попробовал выжать из себя все, что можно, я бы накинулся на жизнь так, словно она мой враг или любовница, я бы наслаждался ею, пока не свалился Это лучше, чем… — Он перебил себя. — Впрочем, может, я тоже причитал бы и ползал, вымаливая у судьбы еще час, еще денек или еще минуту Так поступали на моих глазах люди, от которых я этого меньше всего ожидал. Никто не знает ничего наперед. — Он посмотрел на Лилиан. Разве вы не говорили вчера вечером, что каждому хочется жить, даже калеке, даже развалине, и при каких угодно обстоятельствах, пусть при самых ужасающих Да, — Лилиан выдержала его взгляд. — Но разве вы сами не говорили мне, что вчерашний вечер — это далекое прошлое? Издали снова послышался рев мотора. Он быстро приближался Хольман возвращается, — сказал Клерфэ. — Да, возвращается, — повторила Лилиан со странным смешком. — Он не поехал через перевал. Клерфэ поглядел на нее сбоку Вам уже говорили, что вы очень красивая женщина Да, — сказала Лилиан, вставая. — Ипритом в значительно менее примитивных выражениях * * Лилиан терпеть не могла входить втемную комнату, поэтому она всегда оставляла свет; зато дежурная сестра также упорно гасила его. Так было и на этот раз. Лилиан включила свет. На столе стояла белая картонная коробка, обвязанная белой лентой. Цветы, — подумала она. — От кого Конечно, от Бориса, от кого же еще? Она освободила коробку от ленты, сняла крышку и папиросную бумагу ив тоже мгновение бросила цветы вместе с коробкой на пол, словно это была крапива. В коробке были белые орхидеи… Цветы лежали на ковре. Рядом сними лежала черная перчатка, похожая на темную руку, протянутую сквозь пол. Лилиан не сводила глаз с орхидей. Она их уже видела раньше, в этом не могло быть никаких сомнений. Лилиан пересчитала цветы, да, верно, столько их и было. Таких орхидей здесь, в лавке, не продавали. Она ведь сама искала их, а потом выписала из Цюриха. Эти самые цветы, которые валялись сейчас на полу, она положила на гроб Агнес Сомервилл. Лилиан осторожно обошла цветущую ветку, словно это была змея. Потом открыла окно нагнулась, захватила кончиками пальцев бумагу и, собрав ею с пола цветы, выбросила и то и другое через окно. Коробка отправилась следом. Выбрасывая орхидеи, Лилиан не заметила записки Клерфэ. Она не понимала, как здесь очутилась перчатка, походившая на мертвую почерневшую руку, на таинственный знак потустороннего мира. Лилиан не узнала свою перчатку. Она поспешно подняла ее с пола и швырнула через окно. Я становлюсь истеричкой, — подумала она. — Мне чудятся потусторонние силы там, где их нет ив помине. Все должно разъясниться, цветы эти куплены в обыкновенной цветочной лавке не духи же послали их с помощью сверхъестественной силы. И сейчас они лежат внизу, на земле. Лилиан подошла кокну и выглянула наружу. Она с трудом удержалась от крика. Орхидей не было. Несмотря на легкий туман, она хорошо различала снег, кругом было тихо, нигде ни души, поднять цветы было некому. Коробки тоже не оказалось. Все исчезло, словно растворилось в воздухе. Только перчатка с растопыренными пальцами лежала на снегу, маленькая, черная и угрожающая. Лилиан закрыла окно. Уйти отсюда, — подумала она. — Но куда К Борису Она знала все, что он скажет. Может, пойти к Долорес Пальмер на второй этаж У Долорес тайком соберутся сегодня несколько человек там будут патефон и пластинки и, как всегда, — судорожное, безрадостное веселье. Что ей там делать Может быть, к Хольману? Но что скажет Хольман, она тоже знала. Нет, ей надо совсем уйти из санатория. Она была в нерешительности. Потом позвонила в Палас-отель и вызвала Клерфэ. Прошло какое-то время, пока он подошел к телефону Вы можете заехать за мной — спросила она Сейчас Да Хорошо. Я скоро буду. Когда она спустилась, Клерфэ уже стоял у служебного входа Как попали сюда, на снег, мои цветы — спросил он. Лилиан проследила за его взглядом. В нескольких метрах от нее на снегу лежали орхидеи. Коробка тоже была здесь. Лилиан не сводила с них глаз. Потом сообразила, что сверху она их не видела потому, что белые орхидеи и белая коробка были незаметны на белом снегу Это ваши цветы — спросила она. — Вы послали мне эти цветы Да, — сказал Клерфэ. — Но они, я вижу, вам не понравились Где вы их взяли? Клерфэ с изумлением посмотрел на Лилиан. — Купил в цветочной лавке. Сегодня днем. А что Орхидеи те же самые, туже самую ветку я положила вчера на гроб Агнес Сомервилл. Не просто похожие цветы а именно эти эти самые Мрачная история — Клерфэ покачал головой. — О господи, я догадался — вдруг сказал он. — Эти цветы я купил в лавке неподалеку от крематория. Теперь все ясно. Кто-то из предприимчивых служащих крематория сбыл их, вместо того чтобы сжечь. Я и сам удивлялся, как такие цветы могли попасть в эту жалкую лавчонку. Вероятно, они это делали не раз! Практичные ребята У таких ничего не пропадет. А что обман может открыться маловероятно. Цветы нелегко запомнить. Кто же мог предположить, что здесь была одна- единственная орхидея такого сорта и что она к тому же снова попадет к вам Редчайший случай, один из тысячи Он взял Лилиан за руку и почувствовал, что она дрожит Ну так что женам делать Прийти в смятение или посмеяться над предприимчивостью людей По-моему, надо что-нибудь выпить. Пойдемте Это отвратительно, — прошептала Лилиан. — Также, как и многое другое, не больше и не меньше, — сказал Клерфэ. — Однажды, чтобы совершить побег, мне пришлось облачиться в одежду только что убитого человека. Это было совершенно необходимо, иначе я бы не ушел, а если бы я не ушел, меня убили бы. Посей день помню, как это отвратительно. И самое отвратительное заключалось в том, что одежда была еще теплая. Я ожидал, что она будет холодной, но покойник не успел остыть. Мне пришлось надеть все, даже его нижнее белье. Мертвец дал мне взаймы свое тепло, и это чуть было не кончилось тем, что я потерял способность двигаться. К счастью, я случайно порезал палец ножиком мертвеца, это привело меня в ярость, и я взял себя в руки. Пошли А цветы, — прошептала Лилиан. — Нельзя же их оставить здесь Почему — ответил Клерфэ. — Ведь цветы не имеют ничего общего ни с вами, ни со мной они не имеют уже ничего общего и с мертвой. Завтра я пришлю вам другие. Забудем про них Вот перчатка. Клерфэ откинул полость саней. При этом он заметил лицо возницы, увидел его глаза, которые спокойно, нос интересом смотрели на орхидеи, и Клерфэ понял, что, доставив Лилиан и его к Палас-отелю, этот человек сразу же отправится обратно и подберет цветы. Одному богу известно, где они появятся снова Мы не должны испытывать страха перед мертвыми, — сказал он, в то время как санки съезжали по извилистой дороге Мы многое не должны, — пробормотала Лилиан. Клерфэ видел, что она все еще очень взволнована Облачившись в одежду мертвеца, я несколько часов лежал, спрятавшись, у реки в ожидании ночи, — сказал он. — Я по-прежнему чувствовал страшное отвращение но вдруг понял, что одежда, которую я носил, будучи солдатом, вероятно, тоже принадлежала мертвым… после трех лет войны было не так уж много новой форменной одежды а потом я начал размышлять над тем, что почти все, чем мы владеем, нам дали мертвые наш языки наши знания, способность чувствовать себя счастливыми способность приходить в отчаяние. И вот, надев платье мертвеца, чтобы вернуться снова к жизни, я понял, что все, в чем мы считаем себя выше животных — наше счастье, более личное и более многогранное, наши более глубокие знания и более жестокая душа, наша способность к состраданию и даже наше представление о боге, — все это куплено одной ценой мы познали то, что, по разумению людей, недоступно животным, познали неизбежность смерти. Это была странная ночь. Яне хотел думать о бегстве, чтобы не пасть духом, я думало смерти, и это принесло мне утешение. Он почувствовал, что Лилиан прислушивается к его словам. Наклонившись вперед, она смотрела на него. Санки остановились у отеля. Перед входом на снегу было положено несколько досок. Лилиан вышла. Спортсмены в тяжелых лыжных ботинках ив свитерах топали взад и вперед; когда Лилиан, тоненькая, чуть наклонившись вперед, проходила между ними в своих вечерних туфельках, придерживая на груди пальто, она казалась почти экзотическим существом. Клерфэ шел за нею. Ио чем только я говорю — думал он. — Разве Хольман не предупреждал меня, что у них все это — табу Но эта молодая женщина почти все время говорит о смерти. Может быть, ее ничего больше не интересует. Такие разговоры, оказывается, заразительны. И все же это было чем-то иным, чем телефонный разговор с Лидией Морелли, вызвавшей его из Рима час назад, с Лидией Морелли, которая знала все женские уловки и не забывала ни об одной из них Давайте болтать сегодня весь вечер только о пустяках, — сказал он Лилиан. Казалось, у старика нет туловища, так ровно лежало на нем одеяло. Лицо у него было изнуренное, но глаза, глубоко запавшие, не потеряли еще своей яркой синевы. Под кожей, напоминавшей смятую папиросную бумагу, набухли кровеносные сосуды. Старик лежал на узкой кровати в узкой комнате. Рядом с кроватью на ночной тумбочке стояла шахматная доска. Старика звали Рихтер. Ему было восемьдесят лет, двадцать из них он провел в санатории. Рихтер был пациентом, которым гордился весь персонал. Когда главному врачу попадались малодушные больные, он всегда указывал им на Рихтера. Тот был для него настоящим кладом он был при смерти и все жене умирал. Лилиан сидела у его постели Взгляните сюда — сказал Рихтер, показывая на шахматную доску. — Он играет как сапожник. Не понимаю, что стало с Ренье? Шахматы были страстью Рихтера. Вовремя войны все его партнеры в онтане либо разъехались, либо поумирали. Несколько месяцев Рихтеру нес кем было играть он стал ко всему безразличен и начал худеть. Тогда главный врач договорился, что Рихтер будет играть с членами цюрихского шахматного клуба. Первое время нетерпеливый Рихтер передавал свои ходы по телефону но это было слишком дорого, пришлось довольствоваться почтой. Так как письма шли довольно долго, то Рихтер практически мог делать ход не чаще, чем разв два дня. А потом появился Ренье. Он сыграл одну партию с Рихтером, и Рихтер почувствовал себя счастливым наконец-то он опять имел достойного противника. Однако Ренье, который был освобожден из немецкого лагеря для военнопленных, узнав, что Рихтер немец, счел, что ему, французу, не подобает играть с ним. Рихтер опять начал хиреть Ренье тоже слег. Оба скучали, но Ренье продолжал упорствовать. Выход из положения нашел негр с Ямайки, принявший христианство. Он тоже был лежачий больной. Негр написал Рихтеру и Ренье, каждому в отдельности он пригласил их играть с ним, не вставая с постели, по внутреннему телефону. Оба партнера очень обрадовались. Единственная трудность заключалась в том, что негр не имел ни малейшего понятия об игре в шахматы. Но он просто гениально вышел из положения. Против Рихтера он играл белыми, а против Ренье черными. У него самогоне было даже шахматной доски, ибо его функции заключались лишь в том, чтобы передавать Ренье и Рихтеру ходы друг друга, выдавая их за свои собственные. Вскоре после конца войны негр умер. А Ренье и Рихтеру пришлось поселиться в комнатах без телефона, потому что оба они обеднели теперь один из них жил на третьем этаже, а другой на втором. Функции негра перешли к Крокодилице, а ходы передавали палатные сестры. Оба партнера все еще думали, что играют с негром им сказали, что из-за острого процесса в гортани он не может говорить. Все шло хорошо, пока Ренье не разрешили снова встать. Свой первый визит он решил нанести негру. Так все обнаружилось. За это время национальные чувства Ренье несколько поутихли. Услышав, что родственники Рихтера погибли в Германии при воздушном налете, он заключил с ним мири с этого дня оба партнера стали спокойно играть друг с другом. Но потоми Рихтер и Ренье опять слегли, так что другим больным пришлось исполнять роль посыльных, в том числе и Лилиан. Три недели назад Ренье умер. Рихтер в это время был очень слаб, с минуты на минуту он мог умереть поэтому никто не решился сказать ему о смерти партнера. Рихтера надо было как-то обмануть, и Крокодилица влезла в игру за последнее время она кое-как научилась играть, но, разумеется, не могла стать серьезным противником для Рихтера, а тот все еще думал, что играет с Ренье, и не мог надивиться перемене, происшедшей с этим сильным игроком, который вдруг превратился в форменного идиота Вам надо научиться играть в шахматы, — сказал Рихтер Лилиан. — Хотите я вас научу? Вы быстро все поймете. Лилиан покачала головой. В синих глазах Рихтера она увидела страх. Старик боялся, что Ренье умрет и что он опять останется без партнера Поверьте мне, — сказал Рихтер, — шахматы дают нашим мыслям совсем другое направление. Они так далеки от всего человеческого от сомнений и тоски это настолько абстрактная игра, что она успокаивает. Шахматы — мир в себе, незнающий ни суеты, ни… смерти. Они помогают. А ведь большего мы и не хотим, правда Нам надо одно продержаться до следующего утра Да, — сказала Лилиан. — Большего здесь не хотят Ну, как Начнем с сегодняшнего дня — спросил Рихтер. — Нет, — рассеянно ответила Лилиан, — теперь это уже не имеет смысла. Мне здесь осталось жить недолго Вы уезжаете Да, уезжаю. Что я говорю, — испуганно подумала она Вы выздоровели? Хриплый голос старика прозвучал сердито, как будто Лилиан обманула его и решила дезертировать Яне уезжаю насовсем, — поспешно сказала она. — Я уезжаю лишь на короткое время. Я вернусь обратно Все возвращаются обратно, — прохрипел Рихтер, успокоившись. — Все Передать ваш ход Ренье? — Бесполезно. Можно считать, что я уже сделал ему мат. Скажите Ренье, что лучше начать сначала. Да, — подумала она, — начать сначала, После обеда Лилиан уговорила молоденькую сестру показать ей последние рентгеновские снимки. Не успев как следует закрыть дверь, Лилиан вытащила из конверта темные снимки и принялась разглядывать их против света. Она не очень-то разбиралась в них, но помнила, как Далай-Лама несколько раз показывал ей затемнения и темные пятна. В последнее время он этого больше не делал. Лилиан смотрела на снимки, на их блестящую серо-черную поверхность от них зависела ее жизнь. Вот ее плечевая кость, вот позвонки, ребра, весь ее скелета в промежутках то зловещее и неясное нечто, что зовется здоровьем или болезнью. Она вспомнила свои прежние снимки, вспомнила расплывчатые серые пятна на них и попыталась найти их вновь. Она разыскала эти пятна, и ей показалось, что они увеличились. Лилиан резко обернулась. Теплый свет мирно струился из-под золотистого абажура. В комнате было тихо, но Лилиан почудилось, что тишина ждет ответа на вопрос, неведомый ей. Она повернулась к зеркалу Ну, так что же — раздался за ее спиной голос молоденькой сестры. Неслышно ступая на резиновых подошвах, сестра вошла, чтобы забрать снимки В последние два месяца я потеряла два кило, — сказала Лилиан. — Нельзя быть такой беспокойной. И надоесть побольше. Вы ведь уже очень неплохо поправились Скажите, а вы когда-нибудь болели Нет, никогда, если не считать кори и скарлатины. Ну, да ивы скоро поправитесь, — по привычке затараторила девушка. — Небольшие рецидивы всегда возможны. Особенно зимой И весной, — с горечью сказала Лилиан. — И летом. И осенью Надо быть поспокойнее. И выполнять предписания профессора Да, я таки сделаю, — сказала Лилиан, вдруг потеряв терпение Вам надо побольше есть. Тогда вы быстро наберете эти несколько кило. — Сестра уже стояла в дверях. — Начните с сегодняшнего вечера. На ужину нас шоколадное суфле с ванильным соусом * Сестра ушла, а Лилиан все еще стояла неподвижно. Неужели это та же самая комната, какой она была минуту назад? В дверь постучали. Вошел Хольман. — Клерфэ завтра уезжает. Сегодня ночью — полнолуние. Поэтому в горной хижине, как обычно, будет праздник. Давайте удерем и отправимся с ним наверх Ведь это последний вечер с Клерфэ. Будет очень грустно провести его здесь. Пойдете снами Лилиан не ответила Долорес Пальмер и Шарль Ней тоже хотят идти, — сказал Хольман. — Если мы улизнем отсюда часов в десять, то как раз поспеем к фуникулеру. Он работает сегодня до часу ночи Вы изменились, — с неприязнью сказала Лилиан. — Раньше выбыли так осторожны. Хольман засмеялся И опять буду Начиная с завтрашнего вечера. Клерфэ уедет, и снова наступит тишь и гладь. С завтрашнего вечера я стану самым послушным, самым осторожным пациентом. А вынет Ну, так как же, зайти завами в десять Да Хорошо. Значит, мы сегодня празднуем Что именно — спросила Лилиан. Хольман оторопел Каждый что-нибудь свое, — сказал он затем. — Что мы еще живы. Что приехал Джузеппе. Что наступило полнолуние И что завтра мы опять станем идеальными пациентами Ну что ж, я согласен и на это! Хольман ушел. Завтра, — думала Лилиан. — Завтра привычная санаторная рутина бесшумно поглотит все, как мокрый снег, который безостановочно падает в эту гнилую зиму, мягкий и тихий, засыпающий и заглушающий все живое Только не меня, — думала она. — Только не меня * * Горная хижина ярко светилась. Она была расположена высоко над деревней разв месяц, в полнолуние, ее не закрывали всю ночь, и посетители разъезжались с факелами. Для больных санатория праздники в горной хижине были своего рода маскарадами. Шарль Ней и Хольман наклеили себе усики, чтобы их нельзя было узнать. Красавица Долорес Пальмер накинула на волосы кружевной шарф и прикрыла лицо вуалеткой. Лилиан не захотела надеть ни шарфа, ни вуали. Она была в своих обычных синих брюках и меховом жакете. Лилиан выглядела очень взволнованной. В ночи было что-то драматичное луна то выплывала из-за рваных облаков, то снова скрывалась за ними, тени от облаков ложились на белые склоны, и склоны оживали — казалось, гигантские фламинго с мощными крыльями летают над землей Когда вы уезжаете — спросила Лилиан Клерфэ. — Завтра после обеда. Хочу до наступления темноты проехать перевал. — Он посмотрел на нее. — Поедете со мной Да, — ответила она. Клерфэ засмеялся он ей не поверил Хорошо, — сказал он. — Только не берите много вещей Мне много ненужно. Куда мы поедем Прежде всего мы избавимся от снега, который вы так ненавидите. Проще всего поехать в Тессин на Лаго-Маджоре. Весна идет оттуда. Сейчас там уже все в цвету А потом куда В Париж Хорошо, — серьезно сказала Лилиан. — Боже мой, — прошептал Хольман. — Пришел Далай-Лама! Вот он, стоит в дверях. Все четверо поглядели на профессора, бледного, с лысиной вовсю голову, в сером костюме. Он обозревал веселую суматоху, царившую в горной хижине. Потом повернулся и направился к столику, стоявшему слева, неподалеку от двери Может, нам лучше исчезнуть — с беспокойством спросил Хольман. |