Этика ч 3. Этика. ч. 3. Титова_прав.. Этические категории

• Название: Этические категории
• Анкор: Этика ч 3
• Дата: 02.11.2022
• Размер: 0.71 Mb.
• Имя файла: Этика. ч. 3. Титова_прав..doc
• Тип: Закон; #768039
• страница: 6 из 10

3.5. Природа зла в контексте феномена власти
О, поле, поле! Кто тебя усеял мертвыми костями?

А.С. Пушкин
В русском народе есть что-то неподвижное, безнадежно ненарушимое, а именно – его полное равнодушие к природе той власти, которая им управляет

Чаадаев П.Я.
Гениальность же тиранствования складывается, в основном, из двух сил: величайшей силы самоутверждения и величайшей жестокости

Д. Андреев

Интересна с точки зрения природы зла тема власти. На наш взгляд вопрос о власти сегодня один из самых важных в социально-нравственном познании. С одной стороны, как пишет Эфроимсон В.П.: «В человеческом обществе воля к власти ярко характеризует всех вождей на разных поприщах деятельности. У людей с ограниченными способностями она проявляется в мелком тщеславии, у сильных людей, организаторов является необходимым условием их организаторской деятельности. В сочетании с влечением к творчеству воля к власти является самым могущественным двигателем культуры»¹. С другой стороны, с этой темой связаны неисчислимые исторические примеры жестокого навязывания своей воли великими властителями основной массе людей. Рассуждая о воле к власти Ницше писал, что «человек достигает своей предельной величины только тогда, когда соединяет быстроту и утонченность ума с известной суровостью и прирожденными жесткими инстинктами»².

Очень коротко представим одну из биосоциальных концепций ХХ века, в которой поставлена проблема власти, как источника зла. Изложена эта концепция в книге «Масса и власть». Ее автор, Элиас Канетти, считает, что «ХХ век с его трагическими событиями: попранием человеческих жизней, войнами, массовым террором, – не является чем-то исключительным в человеческой истории. Если он и превосходит другие века по масштабам жертв, то не потому, что он достиг какой-то не сравнимой с прежними временами жестокости, или потому что люди сделались глупее и кровожаднее, а потому лишь, выросли конструктивные и технологические возможности. Цели же, намерения, мотивы действий не изменились, так же как не изменились движущие человеком аффекты. Так что постижение ХХ века и его чудовищных злодеяний оказалось возможным путем пристального вглядывания в историю древних и чуждых нам народов»¹. По Канетти природа человека не меняется, а властитель всегда оказывается вечным фашистом.

В книге Канетти три главных героя: масса, властитель и смерть. Властитель взаимодействует в силовом поле смерти с массой. Смерть – главный инструмент власти, это тот посредник, который придает динамизм взаимодействию массы и власти – двух агентов истории. Для автора книги естественная смерть – особое явление, поскольку люди постоянно умирают неестественной смертью, благодаря деятельности власти с идеологией и инструментом смертью.

Исходный феномен массы – два аффекта: преодоление страха перед прикосновением и радостное, освобождающее слияние с другими. Автор считает, что реализация этих аффектов является основой реализации жизни. Известно, что всякий человек стремится сохранять дистанцию в общении. Социальные статусы, как и телесность человека, есть формы подтверждения и сохранения его индивидного, личностного и индивидуального существования. В массе людей, толпе дистанции между людьми исчезают, вместе с этим исчезает и страх прикосновения. Происходит психологическая разрядка. Появляется эйфория единения, конформности, радостного состояния, когда один равен другому. Масса, толпа превращается в единое целое со своими закономерностями, периодом существования и распада.

Это - древнейший психофизиологический механизм выживания отдельного индивида в массе себе подобных, он является источником радости, чувства защищенности и т.п. У современного человека этот механизм наследуется в глубинах бессознательного и реализуется спонтанно вне контроля разума. Один психоаналитик, из фрейдовского окружения, убежденный антифашист, рассказывал, что однажды пошел на митинг нацистов, где на огромном стадионе, заполненном людьми, выступал сам фюрер. Рассказчик весьма критически воспринимал его слова, но в какой-то момент обнаружил себя стоящим вместе со всеми, с выкинутой в нацистском приветствии рукой и кричащим «Хайль Гитлер!». Великое смущение охватило его, поскольку он понял, что слепая бессознательная сила, стремление слиться с массой, способна подавить разумность. Когда человек становится частью массы, он вполне управляем, что и требуется властителю, манипулятору. В идеологию тоталитарного общества, в казарменный коллективизм заложена практика управления людьми на основе инстинкта массы.

Известно, что власть – это потребность и способность подчинять. К. Маркс, например, точно определил политику как отношения власти и подчинения, принуждения. Но для чего? По Канетти изначальный феномен власти – выживание! Властитель – тот, кто выживет, когда другие погибнут. Архетип властителя – герой, стоящий над телами павших. Не важно, кто павшие – друзья или враги, властвующий разит тех и других, причем друзей, как более близкое окружение, в первую очередь. Эта драма не однажды разыгрывалась в человеческой истории, особенно характерна и повторяема она в революции. Практически все великие революционеры Великой Французской революции (Марат, Робеспьер и др.) пали жертвами новых лидеров идущей революционной волны. Известны жертвы Великой Октябрьской революции, которые можно понять с точки зрения выживания властителей: чем больше поверженных, тем очевиднее, реальнее власть, тем более злодеяний совершается.

Именно масса является предпосылкой и условием власти с ее инструментом – смертью. Угроза смерти – основное орудие власти в управлении массой. Любой приказ, подчеркивает Э. Канетти, есть «отложенная угроза смерти». Страх смерти – конечная глубинная мотивация исполнения любого приказа. Поскольку приказ всегда внешнее по отношению к человеку как внушение, он (приказ) в этом смысле аморален или несет возможность аморализма, зла.

Э. Канетти вскрывает изначальную связь структур мышления с феноменом власти (здесь мы усматриваем тождественность позиции Б. Поршнева и Б. Диденко). Носитель власти – параноик (у него одна, но пламенная страсть). Исследователь «паранойи как среды обитания» психолог Ан. Добрович задает вопрос: «Что если параноики во все времена – едва ли не обязательная фигура на шахматной доске социальных взаимодействий, а массовое помешательство не случайность, а закономерность?»

Слово «паранойя» от древнегреческого «пара» – около и «ноос» (нус) – разум. Буквально: околоумие. Есть клинические формы, но они – область психиатрии, однако часто паранойя может существовать как латентная, скрытая форма, ибо долгое время не нарушается ни один из законов логики, кроме закона «достаточного основания». «Примем за исходное положение, -- предлагает А. Добрович, -- то, что паранойя – это стойкое непроизвольное и неподдающееся коррекции проецирование субъектов своих желаний и страхов, опасений на внешний мир при утрате обратной связи, т.е. неспособности воспринимать и подвергать анализу то, что не подтверждает проекция. По тем или иным причинам параноик не в состоянии расценить свою картину мира (или ситуацию) как одну из возможных гипотез восприятия действительности. Он не видит альтернативных версий происходящего, а если и вынужден их принимать в расчет, то лишь для того, чтобы доказать себе и окружающим их несостоятельность, а значит, убедиться в своем, единственно верном для него, понимании действительности. Тоталитарная власть во многих случаях основывается параноиком. Параноик теряет в первую очередь способность к диалогу, предполагаемому допущение своей неправоты, а не другого»¹. Иными словами, властитель невменяем в нравственном смысле и потому является инициатором насилия, подавления, разрушения, источником зла.

Безнравственное поведение не может рассматриваться в полном смысле как умное, т.е. соответствующее глубинной объективной логике событий. Оно может быть расчетливым, изворотливым, сообразительным, хитрым, внешне логичным, но соответствующим нравственной истине, подлинно разумным его назвать нельзя. Еще в первой теме мы говорили о том, что способность к нравственности можно рассматривать как сущностное, родовое свойство человека, отсюда неспособность к ней можно считать неспособностью к человечности.

Польский психолог Антоний Кемпинский рассуждает об этом на примере нацистов, которых трудно, по его мнению, считать психически нормальными людьми. То огромное «эмоциональное отупение», с которым они наблюдали страдания заключенных, объяснялось тем, что они быстро и легко научились видеть в них не людей, а предметы. Люди для них делились на два сорта, низший приравнивался к вещам или «врагам рейха». И если у коменданта Освенцима Рудольфа Гесса, например, отмечались несомненные признаки невроза, то это был страх того, он недостаточно рьяно исполняет свой служебный долг.

Зло порождается и воспроизводится с изумляющей неумолимостью. Бороться с ним можно, только начиная с себя. Только личность, выбирающая сама свои жизненные ценности, умеющая преодолевать внушенное по разным причинам чувство превосходства над всеми другими, считающая себя способной менять обстоятельства, если они ей в тягость, если не соответствуют представлению о выбранных ценностях – только такая личность способна преодолевать зло.

Сегодня, к сожалению, мы имеем дело с «максимально неразвитым набором человеческих лиц и характеров» (М. Мамардашвили), индивидуальностей, не имеющих навыков социально-гражданской жизни, политически честного существования. Нет у нас навыков создания компромиссных основ для совместного существования различных и независимых социальных сил, увязывающих, организующих экономические, в первую очередь, интересы. Поэтому еще более внимательно надо формировать убеждение в том, что твоя основная задача – через собственное развитие, «заглядывать» в самого себя: что ты можешь, кто ты есть, откуда? Необходимо развивать этическое просвещение, нравственно структурировать социальную материю вокруг себя. Так, чтобы она приближалась к гармоническому равновесию. Еще раз подчеркнем, что Зло не оправдывается, но преодолевается Добром. Практикой Добра. Энергетический источник добродеяния мы усматриваем в любви, этико-философский анализ которой последует далее.

4. 
   Врожденный альтруистический комплекс как способность к добродеянию
   

Мы болеем исцелимыми недугами, и так как природа создала нас для блага, то она приходит к нам на помощь, когда мы сами хотим исцелиться.

Сенека

Автор работы «Родословная альтруизма», профессор В.П. Эфроимсон, также рассуждает о биологических детерминантах человеческого поведения. За публикацию этой работы в семидесятые годы в журнале «Новый мир»¹ В.П. Эфроимсон подвергся оглушительной критике. Представители официальной генетики (В. Дубинин и др.) и марксистско-ленинской этики полностью отрицали основные положения и выводы ученого. Он писал, что помимо воспитания, которое влияет на становление этических начал в человеке, существует еще какое-то начало, «заставляющее из века в век подниматься на борьбу со злом даже при ничтожных шансах на победу…». В.П. Эфроимсон называет это начало, заложенным в наследственной природе человека. «Альтруизм» или «альтруистический комплекс» – это наследственный механизм формирования этических способностей, без которых нравственно-ценнное поведение просто не могло совершаться.

В человеке постоянно раскрываются потенции к совершению добра. В.П. Эфроимсон считает, что они имеют свои основания также и в наследственной природе человека, куда вложены они действием особых биологических факторов, игравших существенную роль в механизмах естественного отбора, в процессе эволюции наших предков.

Альтруизм, по Р. Докинзу, в природе не запрограммирован, но у В.П. Эфроимсона он свойственен именно генетической природе человека. Автор этой концепции возражает против высказываний о том, что агрессивность, эгоизм и хищность – природные, неискоренимые свойства человечества в целом. Истоки альтруизма В.П. Эфроимсон находит в родительском чувстве животных, которые оберегают и защищают своих детенышей, иногда рискуя своими жизнями. Это чувство должно было наследоваться и способствовать передаче наследственных особенностей родителей будущим поколениям. Иначе они бы не выжили.

Эту мысль ученый подкрепляет примером из жизни крупных кошачьих. Львицы чаще, чем другие животные, бросают своих детенышей, даже если бывает достаточно пищи, например, в зоопарке. Помет львят гибнет, вместе с ним в небытие уходит генетический комплекс, в котором отсутствует забота о детях, инстинкт материнства. Природа ставит заслон для распространения «испорченного генетического комплекса. Более того, у стадных животных формируется общественный инстинкт защиты сородича, помощи. В.П. Эфроимсон пишет: «Уже у стадных животных этот тип альтруизма распространяется за пределы семьи, охватывает стаю, стадо – отсутствие чувства взаимопомощи у членов этого сообщества обрекает его на быстрое вымирание».
Безоружный двуногий предок человека, спустившийся с безопасных деревьев на кишевшую хищниками землю, нуждался в защите. Гоминид, владеющий членораздельной речью, использующий орудия, потому и выжил, что был существом общественным, способным к коллективной жизнедеятельности, можно сказать, способным к социальной жизни. В.П. Эфроимсон ссылается на высказывание П.А. Кропоткина (автора «Этики») о том, что среди очень многих человекоподобных видов выжил именно тот вид, в котором было сильнее развито чувство взаимной поддержки, тот, где чувство общественного самосохранения брало верх над чувством самосохранения личного. Много позже это положение становится исходным в моделях антропогенеза К. Лоренца, Н. Моисеева.

Эфроимсон, отмечая природное начало альтруизма в человеке, не отрицает, что во многих ситуациях выживал и оставлял больше потомства тот, кто обладал инстинктом чистого эгоизма. Однако такое племя «эгоистов» имело меньше шансов оставить взрослое потомство (забота о беспомощных детях бескорыстна), чем племя, обладающее этическими инстинктами, группой эмоций, называемой состраданием, соучастием или «альтруизмом». Альтруизм побуждает человека совершать поступки, лично ему невыгодные и даже опасные, но приносящие пользу другим людям.

Свойственное человеку стремление совершать благородные, самоотверженные поступки не порождается только расчетом на компенсацию раем на небе, чинами, деньгами и другими материальными благами на земле, и не является лишь следствием воспитания. «Оно в значительной мере, – пишет Эфроимсон, – порождено его естественной эволюцией, направлявшейся по руслу развития умственных способностей, удлинению срока беспомощности детей и сопряженной с этим чрезвычайной интенсификацией отбора на альтруистические эмоции».

В противоположность «эгоистичному» гену, который властвует в природе, альтруизм индивидуально невыгоден, но будет распространяться особенно интенсивно, если своим самопожертвованием индивид спасает множество людей, способствует сохранению ближайших родственников и близких, и, тем самым, сохраняет возможность наследования альтруистического генетического комплекса от других, спасенных индивидов.

Возникнув на биологической наследственной основе, эта природная сущность человека проявляется в качественно иной области – социальной. И одна социальная структура может способствовать ее проявлению, а другая, наоборот, подавлять и извращать. Однако с точки зрения общечеловеческих ценностей стремление сохранить ген собственного племени, рода выглядит как эгоизм… В.П. Эфроимсон высказывается в этом случае более оптимистически: «…если естественным отбором заложены основы для внутриплеменной этики, то достаточно лишь внешнего стимула для того, чтобы эта этика была распространена на все человечество». В соответствие с этой логикой, альтруизм будет распространяться по всей планете, не только в рамках одного общества, но и во всех других человеческих группах, что приведет к состоянию мира во всем мире и благоденствию всего человечества. (Однако, как мы видим, в современном мире с этим весьма проблематично).

Поскольку закон естественного отбора породил и закрепил нравственные инстинкты и эмоции человека, постольку для человека следует обратить на них первейшее внимание. В.П. Эфроимсон приводит пример возникновения моногамной любви, как способе сохранения своего потомства. Того, кто был неспособен к такой любви, естественный отбор беспощадно отметал. И эмоции и соблюдения запретов закрепляются естественным отбором. В.П. Эфроимсон нисколько не умаляет роль социальной преемственности, передачу традиций, навыков, действий личного примера и системы воспитания в становлении этических норм, в велении совести. Он лишь говорит, что такие эмоции, как человечность, рыцарское отношение к женщинам, к старикам, к охране детей, стремление к знаниям развивались под действием естественного отбора и входили в фонд наследственных признаков человека. Они развивались по мере превращения животного в человека – социального, общественного, политического животного, способного при этом к нравственному поведению, к совершению общественно-ценного поступка.

Совокупность альтруистических эмоций может быть закреплена как норма поведения, и передаваться по каналу социальной традиции, которая бы опиралась на генетическую основу (без нее традиция не была бы универсальной и стойкой). «Таким образом, – пишет В.П. Эфроимсон, – чувство долга, доминирующее в поведении неизворотливого большинства, порождено не звездами небес и божественным законом в груди. Оно развивалось при решающем воздействии социальных условий, параллельно с отобранным за десятки тысяч поколений эволюции комплексом эмоций, столь же необходимым человечеству, как и речь, как уменье пользоваться орудиями». (Не верит профессор-генетик в божественный закон, но верит в эволюцию. Спорить не будем, только интересно, кто продумал столь сложное развитие – эволюцию? Есть, правда, современное направление – синергетика, согласно которому всякое развитие есть саморазвитие, но и такой подход оставляет открытым вопрос о Творце – Т.Т.).

Биологические основы этических норм, альтруизма, и выросшие на их основе общечеловеческие чувства и эмоции, представляют собой своеобразный универсальный язык, связывающий человечество в единую семью. Человек, с помощью своих врожденных этических качеств и альтруизма, способен к пониманию добра и зла. В.П. Эфроимсон пишет: «Человеку ценой миллиардов жертв, жестоким естественным отбором досталась способность мыслить, различать добро и зло. Он должен всегда и во всем быть судьей собственным делам, сознавать, что за свои поступки всегда отвечает он сам». Человеку дается личная ответственность (совесть) и его личное право считать себя виновным или нет в своих поступках».

В.П. Эфроимсон не лишает общество и личность надежды на спасение человечности. Человеку биологически свойственно стремление к нравственным проявлениям. С помощью таких наследственных задатков, которые способствуют развитию человечности и альтруизму, человеку дается возможность ослабить действие животных инстинктов агрессивности и эгоизма. В человеке одновременно присутствуют и эгоистичные и альтруистические качества генов. Ему дается право научиться обращаться со своей противоречивой наследственностью крайне заботливо, бережно, мудро и гуманно.