Контексты современности - II. Хрестоматия. Сост. и ред. С.А.Ерофеев. - Казань, 2001. Контексты современности - II. Хрестоматия. Сост. и ред. С.А. Финансируемого Европейским Союзом
 Скачать 0.52 Mb.
|
|
Марк Постер Кибердемократия: Интернет и публичная сфера' Я-реклама версии себя. (Дэвид Берн) Децентрализованная технология Особенности постмодерной ситуации в политике легче поддаются объяснению, если обратиться к старой проблеме технологического детерминизма. В этой связи примечательна роль Интернета, который, являясь прежде всего в корне децентрализованной системой коммуникации, действуя как сеть сетей, подрывает наши представления о характере политики и о роли технологии в целом. Появлению на свет этой уникальной структуры способствовало слияние интересов социокультурных агентов, имеющих между собой так мало общего: министерства обороны США периода холодной войны, целью которого было обеспечение выживания в результате ядерной атаки путем децентрализации военного управления, этоса сообщества инженеров-компьютерщиков, не приемлющих любые формы цензуры, и университетских исследовательских практик. Если информация в "сети" неограниченно воспроизводится, немедленно распространяется и радикально децентрализуется, то как это может повлиять на общество, культуру и политические институты? Существует только один ответ на данный вопрос и он заключается в том, что сама его постановка неверна. В общем смысле технологическая сторона жизни общества определяется как конфигурация одних материалов, воздействующих на другие материалы. При этом технология оказывается чем-то внешним по отношению к человеку, а роль человека заключается в том, чтобы манипулировать материалами, исходя из своих собственных предзаданных и субъективных целей. Однако Интернет устанавливает новый режим отношений между человеческим и вещным миром, а также между материальным и нематериальным, перестраивая отношение технологии и культуры. "Сеть" влияет на дематериализацию коммуникации и, что важно, трансформирует субъективную позицию индивидов, вовлеченных в нее. Сводить Интернет лишь к эффективному "инструменту" коммуникации ошибочно. "Сеть" порождает новые формы взаимодействия людей, в результате чего возникают и новые проблемы относительно распределения ' Реферативное изложение А.Яцык по: Poster, M. "CyberDemocracy: Internet and the Public Sphere', in Hartley, J., Pearson, R.E. (eds.) American Cultural Studies: A Reader, Oxford University Press, 2000, pp. 402-413. 119 власти между ее участниками. А это в свою очередь приводит к переосмыслению понятий публичной сферы и демократии. Если Интернет представляет собой некую публичную сферу, то кто и как взаимодействует в ней? Какой предстает политика в этом пространстве, в отсутствие взаимодействия "лицом к лицу"? Вообще, насколько применим в данном случае термин "сообщество" и что есть феномен кибердемократии? Интернет как публичная сфера? В прошлом агора, деревенская церковь, таверна, публичная площадь и даже угол улицы выступали публичными аренами, местами, где разворачивались политические дискуссии и действия. Медиа, и особенно телевидение, подчинили себе старые пространства политики. Они не только "опосредовали" прошлое взаимодействие "лицом к лицу", но и выступили в качестве самостоятельного публичного образования: “Телевидение, популярные газеты, журналы и фотографии... есть публичные сферы, места, где публичное создается и существует”'. При этом по мере замены знаковой дискурсивности имиджем "публичное" все больше превращается в "паблисити" [рекламу - прим. ред.]2. Юрген Хабермас по-своему отслеживает эти трансформации: по его мнению, индивиды в рамках публичной сферы путем выдвижения рациональных аргументов и опровержений приходят к определенному прагматическому согласию, к победе критического разума над инструментальным, что должно рассматриваться как важнейшее достижение демократии. Позднее эта идея была подвергнута критике со стороны постструктуралистов, в частности Лиотара, не верившего в идеал рационального субъекта как основы демократии. В свою очередь феминисты указывали на "гердерную слепоту" хабермасовского анализа. Свое завершение понятие публичной сферы получило в работе Риты Фельски, объединившей феминистские и постструктуралистские подходы к критике автономного субъекта3. С ее точки зрения, публичная сфера строится на "опыте политического протеста" (О.Негг и А.Клюге4), а также отражает множественость субъектов (постструктурализм) и гендерные различия (феминизм). Хотя Фельски критически пересмотрела хабермасовское понятие публичной сферы, лишив его всяческих буржуазных, ло- ' Hartley, J. The Politics of Pictures: The Creation of the Public in the Age of Popular Media, New York: Rouledge, 1992, p. 1 2 Virilio, P. 'TheVision Machine, trans. Julie Rose, Bloomington: Indiana University Press, 1994, p. 64 3 См.: Felski, R. Beyond Feminist Aesthetics: Feminist Literature and Social Change, Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1989, 4 См.: Negt, 0. Kluge, A. Public Sphere and Experience: Toward an Analysis of the Bourgeois and Proletarian Public Sphere, Minneapolis: University of Minnesota Press, 1993. 120 гоцентристских и патриархальных коннотаций, она осталась в рамках "старой" традиции разделения "публичного" и "частного", сводя "политическое" именно к "публичному". Но подобная модель не работает в отношении Интернета. Джудит Перрол обращается к концепции Ю.Хабермаса в рамках анализа разговоров на так называемых "досках объявлений" и находит, что в данном случае отсутствует "идеальная речевая ситуация". Она утверждает, что "разговоры в сети" искажены на уровне машинного контроля, когда “...осмысленность, истина, искренность и уместность... проявляются как физические или логические характеристики машины, ...а не как результат человеческих отношений”', Основные условия речи конфигурируются в программе виртуального сообщества и остаются незатронутыми самой дискуссией. Перрол утверждает,'что “...дизайн большинства компьютерных интерфейсов не приспособлен для проверки верности данных, или же он разработан так, что факты могут быть подменены в зависимости от степени мастерства пользователя”2. Если сегодня машины способны на создание новых форм децентрализованного диалога, различных комбинаций взаимодействия "человек-машина" и на поддержку новых политических образований, то каковы условия развития демократического общения в новой информационной среде? Что сегодня следует понимать под публичным, если публичные имиджи (в режиме реального времени) оказываются более важными, чем само публичное пространство3? Если технологическое обновление медиа рассматривать как угрозу демократии, то возникает вопрос, каким образом должна относиться к этому теория медиа; это, в свою очередь, связано с проблемами децентрализации демократического дискурса с помощью новых информационных технологий и угрозой стабильности государства (с точки зрения утраты последним контроля над приватно-публичной информацией), с подрывом основ частной собственности (из-за неограниченного воспроизводства информации) и пренебрежением правилами общественной морали (в случае с распространением порнографии). Постмодерная технология? Многие области Интернета расширяют границы заданных идентичностей и институтов. В сетевых новостных группах есть место новым шалостям подростков, базы данных позволяют исследователям и корпорациям получать информацию по низким ценам, электронная почта удобна своей ' Perrolle, J. 'Conversations and Trust in Computer Interfaces', in Dunlop, C., Klind, R. (eds.) Computerization and Controversy, New York: Academic Press, 1991, p. 351 2Idit.,p.354 3 Virilio, P. 'The Third Interval: A Critical Transition', in Conley, V. (ed.) The Thinking Technologies, Minneapolis: University of Minnesota Press, 1993, p. 9 121 скоростью и надежностью, переведение образов в цифровые форматы позволяет широко распространять эротические материалы и т.п. Таким образом, восприятие Интернета как эффективного инструмента вполне укладывается в модерные представления. Однако отношение к нему в рамках модерной теории не столь просто, будучи связано с новым пониманием технологии и, в конечном счете, - с переосмыслением политического аспекта Интернета. При этом в первую очередь имеются в виду так называемые "виртуальные сообщества", а также синтез технологий виртуальной реальности и Интернета. В этих случаях упор делается на процесс конструирования идентичности через коммуникативные практики. Осуществляя обмен электронными сообщениями, индивиды как бы изобретают себя. Представление себя в коммуникации требует лингвистического акта самопозиционирования, который менее выражен в случае с чтением романа или просмотром телевизионной рекламы. Посредством Интернета индивиды интерпретируют сообщения от себя и к себе, таким образом формируя и передавая различные смыслы. Не стоит, однако, впадать в иллюзию становления некой универсальной, "активной" речи, поскольку она возможна на основе идентичности как некой фиксированной досоциальной и долингвистической сущности, в то время как Интернет-дискурс предполагает не идентичности, а субъективные режимы конкретного человека. В Интернете индивиды конструируют свои идентичности в режиме непосредственно происходящего диалога, а не в акте чистого сознания. Такая деятельность не может считаться свободой в либерально-марксистком смысле, потому что она не обращает нас к основам субъектности. В целом дискурс Интернета не ограничен конкретной адресностью, гендером или этничностьго, что характерно для коммуникации лицом к лицу. Магия Интернета заключается в том, что эта технология полагает возможными культурные действия, символизацию во всех формах и всеми участниками; она радикально децентрализует позиции речи, печати, производства фильмов, теле- и радиовещания, то есть меняет природу культурного производства. Гендер и виртуальные сообщества Одной из характерных особенностей "сети" является уникальная возможность самопрезентации индивида, конструирование собственной идентичности. В отличие от "реальной жизни", где идентичность задана рождением или статусом, процесс ее конструирования в виртуальной реальности возможен самим субъектом, что происходит в рамках лингвистической коммуникации. Наиболее ярко этот тезис характеризует случай "гендера" в Интернете. Идентичность в виртуальном сообществе должна быть представлена как минимум именем и полом. И если в "реальной жизни" основной характеристикой идентичности также является этничность, то в Интернет-сообществах главенствующая роль отводится гендеру. Гендерное тело во- 122 площается с помощью гендерного текста, им же и ограничиваясь (хотя, конечно, существуют эмотиконы или "смайлики", призванные изображать эмоции - ©). Исследования разговоров на "досках объявлений" показали, что отсутствие телесного компонента в гендере не исключает стратегий сексизма или даже определенной гендерной иерархизации. Недостатки женского бытия в "реальной жизни" переносятся и в виртуальную среду: женщины подавляются также и в электронном пространстве, подвергаясь различным формам сексуального унижения и оскорбления. Но фактом остается и то, что гендерные проблемы реальной жизни получают новое наполнение в киберпространстве. В этой связи интересен случай "Джоан". Мужчина по имени Алекс представлялся на "досках объявлений" женщиной-инвалидом Джоан. Он "забрел" в виртуальное сообщество, потому что хотел поболтать с женщинами как женщина, но не мог сделать этого в реальной жизни, будучи ограничен маскулинной идентичностью. Когда его "хитрость" была раскрыта, многие женщины, общавшиеся с ним, испытали глубокое разочарование. Они были обижены этим подлогом, в то же время сожалея о "смерти" виртуальной подруги. Такое уникальное использование коммуникации нелегко найти в реальной жизни, жестко сексистски структурированной и иерархизированной. В некоторых аспектах Интернет все же не разрушает существующую гендерную систему: например, при электронной переписке, когда оба индивида знают Друг друга (хотя и здесь можно найти некоторые отличия в самопрезентации, протекающей более спонтанно и менее сдержанно). В Интернете мы обнаруживаем целый спектр возможностей современного конструирования идентичности. Существует фиксированная идентичность (в электронной почте), есть "изобретаемая" идентичность (в случае с простыми диалогами в Internet Relay Chat), наконец, можно говорить об идентичности изобретаемой и предметно-ориентированной в рамках виртуальных сообществ на основе " пространств для множественных пользователей" (типа MUD - Multi-User Dimensions). Последние представляют собой сообщества сетевых игроков, как регулярных так и нерегулярных, которые уже проявляют определенные признаки иерархизации. "Регулярные", "квалифицированные" члены при этом отделяются от "гостей", которые в результате обладания "временным" статусом получают меньше привилегий в управлении командами и т.д. Таким образом, в киберпростанстве также существует асимметрия, которую можно назвать "политическим неравенством", однако она в гораздо меньшей степени подвержена дискриминации по расе, возрасту, статусу и гендеру, нежели в "реальном" мире. В некотором роде Интернет можно сравнить с хабермасовской публичной сферой. Здесь не выдвигаются претензии на истинность и на существование критического разума, однако при этом происходит рождение не- 123 ких новых самоорганизующихся форм, новых публичных арен. С развитием видео- и аудио-поддержки систем общения, в основном пока строящихся на тексте, такая виртуальная реальность может еще серьезнее заявить о себе, а жалобы на то, что "электронные деревни" суть не более, чем эскапизм белых недообразованных мужчин, уже не будут казаться убедительными. Киборг-политика На примере деконструкции гендера в Интернет-сообществах можно судить о том, насколько серьезными могут быть последствия теории политики относительно типов функционирования информации. Интернет, "окутанный" "оцифрованным" языком, опосредованный машинными обозначениями "пространства без тел", предлагает политической теории беспрецедентный предмет исследования. Как отразится опыт самоорганизации виртуальных сообществ на традиционной политической арене? Каким образом властные отношения в Интернете сочетаются с таковыми в пределах других систем коммуникации и влияют на них? Каково место кибердемократии в современной политике и возможности постмодерной политики, если предположить что правительство США и корпорации не станут формировать сетевое пространство по своему образу и подобию? Изменчивый, гибкий статус индивида в Интернете ведет к переменам в природе политического авторитета. В эпоху Средневековья авторитет был наследственным, в эпоху модерна - основанным на народном мандате на основе голосования. И то, и другое сопровождалось определенной аурой, что становится проблематичным в эпоху Интернета. Термин "демократия" говорит о суверенитете телесно воплощенных индивидов, определяющих, кто должен ими руководить. В нынешней же ситуации вероятно потребуется некий новый термин, указывающий на новые отношения между лидерами и ведомыми в условиях киберпространства и на основе мобильной идентичности. Крис Баркер Глобализация и культурная идентичность' Понятие глобализации Согласно Робертсону2, под глобализацией прежде всего понимаются две вещи: пространственно-временное сжатие мира и ощущение последнего в качестве единого целого. Термином "пространственно-временное сжа- ! Реферативное изложение М.Руденко по: Barker, С. Television, Globalizalion and Cultural Identities, Open University Press, 1999, pp. 34-43. 2 См.: Robertson, R. Glohalization, Newbury Park, CA and London: Sage, 1992. 124 тие описываются процессы, в результате которых меняются как сами качественные характеристики пространства и времени, так и наши представления о них. Под сжатием понимаются прежде всего ускорение темпа жизни и преодоление пространственных ограничений (традиционно связываемых с историей и распространением капитализма) в терминах институтов модерна (в частности, институтов телевидения), т.е. глобализации современных экономических и культурных практик. Гидденс' выделяет следующие институты модерна как исторического периода, следующего за Средневековьем: капитализм, индустриализм, всеподнадзорность, нация-государство и военная сила. Соответственно глобализация рассматривается им в терминах мировой капиталистической экономики, нации-государства, мирового военного порядка, глобальной информационной системы. При таком подходе модерн предстает в качестве "пост-традиционного" социального порядка, устройства, характерными отличительными особенностями которого являются изменение, инновация и динамизм. Институты модерна претерпевают процесс глобализации, так как допускают возможность пространственно-временной дистанциации, разукоренения (disembedding) социальных отношений, сложившихся в рамках одной местности, и их последующего перенесения в другие территориальные контексты. Несмотря на то, что структурирование моделей пространственно-временных разграничении (процессов, посредством которых общества "простираются" на соответствующей протяженности пространственно-временные периоды) зависит от действия целого ряда факторов, Гидденс концентрирует свое внимание прежде всего на коммодификации времени, в результате которой оно отделяется от "опыта", а также на развитии различных форм коммуникации и контроля над информацией, позволяющих отделять существование во времени от существования в пространстве, - ситуации снятия пространственно-временных ограничений, при которой все происходящее в любой точке земного шара в той или иной степени зависит от действия достаточно удаленных социальных факторов. Примером такого влияния может служить современный уровень развития денежной системы и электронных коммуникаций, позволяющий совершать финансовые операции 24 часа в сутки по всему миру. Глобальная экономическая деятельность О глобализации экономической деятельности свидетельствует прежде всего тот факт, что сравнительно небольшое число транснациональных корпораций (порядка ста) занимают главенствующее положение в глобальных сетях производства и потребления, по разным оценкам производя ' См.: Giddens, A. The Consequences of Modernity, Cambridge: Polity Press, 1990; Modernity and Self-Identity: Self and Society in the Late Modern Age, Cambridge: Polity Press, 1991. 2 Обретения временем товарной формы. -М.Р. 125 от одной трети до половины валового мирового продукта. К 1990-м гг. доля зарубежных активов ТНК достигла 49%, а доля зарубежных продаж - 61%. Несмотря на то, что о глобализации экономической деятельности можно говорить уже начиная с XVI в. - времени распространения экономической деятельности Запада на страны Азии, Южной Америки и Африки, сегодня многие эксперты сходятся во мнении о том, что мир вступает в новую фазу - ускоренной глобализации, для которой характерны быстрый рост объемов производства и потребления, чему во многом способствовало развитие информационных и коммуникационных технологий. На сегодняшний день можно говорить об эффективной деконцентрации капитала посредством глобализации производства, финансирования и распределения, т.е. об образовании системы геопланетарного капитализма, неподконтрольной ни одному государству в отдельности. Глобализация и модерн Э.Гидденс сравнивает современность (модерн) с неподконтрольной человеку машиной чудовищной силы, сметающей все на своем пути. Однако данная точка зрения применительно к глобализации была подвергнута критике за ее ярко выраженный европоцентризм и зацикленность исключительно на западном типе модернизации. Согласно Фезерстоуну', модерн следует рассматривать не только во времени, но и в пространстве, т.е. с учетом того, что разные части земного шара модернизировались по-разному и, следовательно, следует говорить не о модернизации, а о модернизациях - во множественном числе, как, например, в случае с Японией, развитие которой противоречит представлениям о линейности развития по вектору традиция-современность-постсовременность. Глобализация и культуры Глобализация затрагивает не только экономику, но и культуру, что ведет к развитию глобального сознания. Люди оказываются все больше вовлечены в различного рода отношения, выходящие за рамки территории их постоянного проживания. И хотя говорить о существовании единой мировой культуры как неотъемлемой части мирового государства представляется преждевременным, налицо наличие глобальных культурных процессов - как интеграционных, так и дезинтеграционных, происходящих независимо от состояния отношений между государствами. В этой связи уместно задаться вопросом о том, какая культура рождается в результате глобализации. По мнению одних, следует говорить о доминирующем влиянии Запада или о гомогенизации культуры по западному образцу в общемировом масштабе, о западном культурном империализме. Согласно другой ' См.: Featherstone, M. Undoing Culture: Globalization, Postmodernism and Identity, Newbury Park, CA and London: Sage, 1995. 126 точке зрения, картина мира в результате глобализации более непредсказуема, хаотична и фрагментирована. Критика понимания глобализации как культурного империализма Критиками концепции глобализации как культурного империализма ставится под сомнение утверждение об однонаправленности глобальных потоков культурного дискурса - "с Запада на весь остальной мир". Кроме того, считают они, даже с учетом всей значимости влияния запада на восток и севера на юг, данные процессы вовсе не обязательно должны рассматриваться в терминах господства-подчинения. Наконец, глобализация не сводится к гомогенизации - по причине наличия тенденций к фрагментации и гибридизации. Неравномерность глобализации Согласно Аппадураи, модели объяснения мирового развития, основанные на принципе "центр-периферия", не выдерживают критики: “...корейцев больше беспокоит не американизация, а японизация, жителей Шри Ланки - индиизация, камбоджийцев - вьетнамизация, армян и прибалтов - русификация”'. Современная ситуация глобализации складывается из разнонаправленных этнических, технических, финансовых, медиа и идеологических потоков. Культура хаоса Сама идея о том, что институциональные и экономические аспекты модерна определяют сферы культурного и этнического, ныне ставится под сомнение. Сегодня культура во многом не только определяет экономическое развитие, но и играет важную роль в складывании моделей глобализации; неопределенность, случайность и "хаос" приходят на смену порядку, стабильности и систематичности. Налицо действие механизмов фрагментации, гетерогенизации и гибридизации. Как отмечает Робертсон, “это не просто вопрос гомогенизации или гетерогенизации, скорее, это вопрос сочетания этих двух тенденций - неотъемлемых составляющих жизни человечества в конце XX столетия”2. Глобальное и локальное Понятия глобального и локального относительны. Идея локального, в особенности того, что считается локальным, формируется в рамках и по- ' Appadurai, A. 'Disjuncture and Difference in the Global Cultural Economy', in Williams, P., Chrisman, L. (eds.) Colonial Discourse and Post-Colonial Theory, London: Harvester Wheatsheaf, 1993, p. 32 2 Robertson, R. 'Globalization: Time-Space and Homogeneity-Heterogeneity', in Featherstone, M., Lash, S, and Robertson, R. (eds.) Global Modernities, Newbury Park, CA and London:Sage,1995, p. 27 127 средством глобализующего дискурса - капиталистического маркетинга с его все более ярко выраженной ориентацией на дифференцированные местные рынки. Для описания ситуации глобального производства локального и локализации глобального Робертсоном был предложен термин "глокализация", взятый им, опять-таки, из терминологического аппарата маркетинга. Майкл Риэл Культурная теория и ее отношение к зрелищам популярной культуры и медиа' В самом начале своей статьи М.Риэл дает такую беглую характеристику популярной культуры: “Популярная культура - это повсеместное проявление широко распространенных репрезентативных практик современной жизни” (с. 167). Основные задачи предлагаемого автором анализа развития теории культуры связаны с тем, насколько далекими друг от друга по их отношению к реальным культурным практикам являются общая культурная теория и теория популярной культуры. Первая как правило объясняет проявления популярной культуры действием "коммерческих сил" или уравнивает в статусе популярного как небольшое художественное течение, так и массовую вовлеченность аудиторий в "медиа-спорт". Вторая же часто увлекается анализом "квази-литературных нарративов" в случае, например, с бейсболом, или интертекстуальностью хип-хопа. Определение культуры и дестабилизация "предпочтительных допущений"2 За последние полтора столетия происходило ускоренное развитие популярной культуры, и теория популярной культуры пыталась как-то за этим следовать. При этом в ее становлении отнюдь не наблюдается характерная для других теорий кумулятивность, то есть постепенное наращивание объяснительного потенциала. Напротив, эта теория всячески стремилась к опровержению существующих "предпочтительных допущений", под которыми Риэл имеет в виду стремление к рациональному объяснению любых культурных проявлений. В первую очередь это касается антропологической традиции, коренящейся в тех исследованиях "дикарей", которые ' Реферативное изложение С.Ерофеева по: Real, M. 'Cultural Theory in Popular Culture and Media Spectacles', in Lull, J. (ed.), Culture in the Communication Age, Routledge, 2000, pp.167-178. В оригинале - "destabilizing privileged assumptions". - C.E. 128 были предприняты в XIX в., и которые внесли основополагающий вклад в понимание культуры как “системных способов конструирования реальности, осваиваемых определенным народом вследствие совместного проживания” (с. 168)'. В то же время "образованный" Запад выработал и иное понимание культуры - как практики рационального постижения всего наилучшего в мировой истории. При этом сама культура Запада представлялась как рациональная по своей природе, а другие культуры - как нерациональные. При этом антропологическая научная деятельность поддерживалась с позиций колониального владычества, а попытки заниматься тем же в отношении метрополий и их культур отнюдь не приветствовались. Такой “имперский конфликт определений” привел к середине XX в. к вычленению четырех “уровней культуры”: 1) “"элитарной" культуры, то есть высокой, серьезной, производимой известными художниками в пределах осознанного эстетического контекста и суждений, соответствующих принятому набору правил, норм и классических образцов” (там же)2 - таков в частности британский имперский подход; 2) культуры и искусства •'фольклора" как анонимных, традиционных и племенных практик, не опосредованных и не разделяющих принципиально общину и художника - таков подход классической антропологии; 3) культуры "массовой", основанной на массовом производстве, стандартизации, коммерции, массовых поведенческих образцах - таков подход социологической критической теории середины XX в., в частности Франкфуртской школы; 4) культуры "популярной", понимавшейся или практически идентично массовой или же как нечто среднее между массовым с его широкой доступностью и фольклорным с его легитимностью и целостностью. Однако в последнее время под популярной культурой понимают “любые культурные выражения или продукты, широко представленные в жизни определенного народа вне зависимости от влияния на нее элитарных, фольклорных или массовых элементов” (с. 169). В частности ученые Центра исследований популярной культуры государственного университета Bowling Green в США связывают ее с “опосредованными формами коммуникации, культурными выражениями, передаваемыми с помощью технологии как в интерактивных формах, разделяемых посредством Интернета и телефона, так и через масс-медиа” (там же). ' Здесь автор ссылается на критику теории мифа Эрнстом Кассирером: миф и ритуал имеют "символическую" власть - так же, как и язык, религия, наука, искусство, история. Отсюда - теоретические основания для признания властной роли популярной культуры (см. Cassirer, E. The Philosophy of Symbolic Forms. Yale University Press, 1965). -C.E. 2 См.: Handlin, 0. 'Mass and Popular Culture', in Jacob, N. (ed.) Culture/or Millions, New York: Van Nostrand, 1961; Williams, R. 'On High and Popular Culture', in The New Republic, 23 November: 15; Gans, H. Popular Culture and High Culture: An Analysis and Evaluation of Taste, New York: Basic Books, 1974. 129 Сегодня понятно, что определение популярного в качестве "недостойного" имеет классовую подоплеку. В Великобритании Ричард Хоггарт и Раймонд Уильяме в 1950-е гг. внесли значительный вклад в разрыв с традицией Мэтью Арнольда, Томаса Элиота и классицистов. В это же время в США в исследованиях массовой коммуникации утверждалась общественная ценность и культурная власть спорта, поп-музыки, голливудской продукции, телевизионного прайм-тайм и прочих неэлитных культурных выражений. Так, Бернард Берельсон отмечал значимость нерациональных, неинформативных факторов в культуре капитализма на примере забастовки газетчиков в Нью-Йорке в 1947 г.' Посредством этого и других исследований (например, исследований мыльных опер или уличных парадов) выяснилось, что культура рационального Запада вовсе не так уж рациональна. Дальнейшей дестабилизации исходных предпосылок теории популярной культуры способствовала деятельность Бирмингемского Центра современных культурных исследований, Стюарта Холла, Анжелы Макробби и других, показавших, что популярная культура часто выражает ценности рабочего класса и не только его - она связана также с культурными практиками маргинализованных групп, таких, как определенные слои молодежи и женщины. В итоге под влиянием исследований выражений классового, рыночного, протестного, "нелакированного" вся действительность стала восприниматься в качестве “сложной современной культуры, актуально проживаемой и выражаемой” (с. 170). Историческая конвергенция: колониальная антропология и медиа-технология Во-первых, колониалистская антропология, начинавшая с концептуализации культур "примитивных обществ", и, во-вторых, интерес к новым медиа и технологиям коммуникации - это две характерные особенности западных обществ, развивавшиеся по отдельности, но "повстречавшиеся" в XX в. Это привело к возникновению нового отношения к изучению культуры, в частности проявившегося в работах Джеймса Клиффорда2. Риэл следующим образом описывает такую ситуацию: “...технологии коммуникации в сочетании с многократно увеличившимися возможностями коммерции и перемещения в пространстве делают повседневную жизнь во всех частях света многослойной, синкретически комплексной, воспринимающей культурные импульсы и компоненты из всей огромной фрагментированной разнородности репрезентаций, поведения и смыслов” (с. 170). Гетерогенность и постмодерность культурной жизни сочетаются с конвер- ' См.: Berelson, В. 'What "Missing the Newspaper" means', in Lazarsfeld, P., Stanton, F. (eds.) Communication Research, 1948-1949, New York: Harper and Bros., 1949. 2 См.: Clifford, J. The Predicament of Culture: Twentieth-Century Ethnography, Literature, and Art, Cambridge, MA: Harvard University Press, 1988. 130 генцией антропологии и технологии, а исторически сложившиеся понятия на глазах подвергаются изменениям. Значение и феномена, и понятия популярной культуры становится гораздо более важным, а такие явления, как музыка, кино, радио, телевидение, бульварная литература (pulp fiction), реклама, телефон, Интернет и т.д. становятся всемирной "культурной силой", одновременно всепроникающей и противоречивой. При этом характерная эстетика популярного (предсказуемые текст и мелодия песен, эмоции героев кино и телесериалов и т.д.) затрагивает всех - как изощренных, занятых самообманом эстетов, так и профанов, казалось бы не способных на самовыражение. Популярная культура соревнуется со всем и впитывает все - и классику, и фольклор. Такова постколониальная и постмодерная ситуация, характеризующаяся отсутствием абсолютной "чистоты" какого-либо конкретного явления культуры. Это отражается в важнейших культурных ритуалах связанных с рождением, смертью, браком. Похороны Дианы и теория популярной культуры Похороны принцессы Дианы в 1997 г. наблюдали 1 миллиард 200 миллионов человек, и это медиа-событие стало одним из чистейших образцов популярной культуры. Церемония объединяла элитарность, всегда окружавшую английскую королевскую семью, и популярность стиля, а классическая литургия сочеталась с исполнением шлягера Элтона Джона. Это предоставило особые возможности и для пропаганды англиканской церкви, и для коммерческого успеха брата Дианы, и для паблисити наехавших знаменитостей Голливуда, мира моды и т.д. Сам масштаб события подсказывает его значимость для теоретических дискуссий. Это объединение огромных масс зрителей в одном действии, желании "хорошо проплакаться" вместе с тем, несмотря на всю его ритуальную значимость, не 5ыло похоже на то взаимодействие лицом к лицу, которое изучает традиционная антропология. Оно одновременно и сталкивало людей с реальностью смерти, вырывая их из обыденности, и способствовало тривиальному удовлетворению их вуайеристских наклонностей, желания подглядывать. Так мифический ритуал был усложнен с помощью масс-медиа, а его власть позволила сочетать сакральное и профанное. Для коллективного сознания эти похороны означали перерыв в обычной деятельности и возможность помечтать о лучшем обществе. Ритуал в прямой трансляции позволял также “устанавливать порядок и определять роли по мере того, как он реструктурировал пространство и время, ...утверждая некие общие тенденции и ценности в нашей глобальной культуре” (с.173)1. ' Автор ссылается на описание функций мифа в частности в трудах Э.Кассирера, М.Элиаде, Б.Малиновского, В.Тернера, а по отношению к более поздним опосредованным формам - у Дж.Кэри и др. - С.Е. 131 Важность "популярного " и медиа-знаменитость Сегодня для нас популярное так же важно, как церковь для средневекового общества. Все области жизни связаны с медийной "ноосферой"'. Сегодня медиа-знаменитости играют роль святых прошлого, приобщение к которым для обычного человека означает возможность “освободиться от посюсторонних горестей и, одновременно, забыть о себе, растворясь в лучах славы знаменитости” (с. 173). Вместе с тем существует понимание того, что, согласно историку Даниэлю Бурстину, современная знаменитость знаменита уже тем, что она знаменита, она нуждается ни в каких личных достижениях. Имидж Дианы представлял собой такой важный фактор рынка, что о ее смерти говорилось в новостях столько, сколько до этого говорилось только об антигорбачевском путче 1991 г. Канонизация Дианы с помощью популярной культуры по своему размаху не сравнима с тем, как это происходило в эпоху Средневековья, а темы, которые она затронула, включают также роль женщин в обществе и отношения знаменитостей с поклонниками 2. Глобализация медиа-спортивной культуры Все это не означает, что популярные зрелища насаждают однообразную международную форму культуры, ибо остается много противоречий, различий и неограниченное число “своеобразных и необычных сочетаний элитарного и массового, старого и нового, глобального и локального, заимствованного и оригинального” (с. 174). Теории коллажа, вытеснения, исторической случайности, интертекстуальности, транснациональности, постколониализма и повседневности вносят поправки в антропологическую практику. Так, Клиффорд Гирц предлагает более скромное, постмодерное прочтение "других" культур, отказываясь от этнографического империализма и предлагая "текстовую" интерпретацию культуры. Отношение к "спортивному стержню медиа" [media sport nexus] отражает согласие между собой теоретиков популярной культуры в отношение роли глобального контекста. Так, в работах Роуи, Веннера, Мартина и Миллера соединяются культурная теория и кейс-стади трансляций спортивных событий3: эти авторы утверждают, что глобальность проявляется в частности в стремлении медиа-баронов в самых разных странах скупать спортивные команды и права на трансляцию спортивных событий. Вместе с тем, появились и такие транснациональные корпорации, как империя Руперта Мердока. В принципе лишь единая теория культуры, научившаяся ' Термин "ноосфера" заимствован М.Риэлом у Тейяра де Шардена. - С.Е. См.: Sharkey, J. 'The Diana aftermath', in American Journalism Review, November: 18—25. 3 См.: Rowe, D. Sport, Culture and the Media: the Untruly Trinity. Open University Press, 1999; Wenner, L.A. MediaSport, Routledge, 1998; Martin, R., Miller, T. (eds.) SportCult, University of Minnesota Press, 1999. - Как у Веннера, так и у Мартина и Миллера имеет место намеренно слитное написание слова "sport" со словами "media " и "cult". - С.Е. 132 многому у теории популярной культуры, позволяет осуществлять логичные исследования культуры медиа-спортивной. В частности Роуи обращает внимание на универсальную политическую экономию спортивных медиа. Антропологи XIX в. были бы поражены, узнав, насколько концепции нерациональных верований и поведения применимы сегодня к ситуации миллиардов зрителей. Однако их классические теории мифа должны также дополняться теориями медиа-текста, политической экономии и т.д. Как познать непознаваемое: преувеличенная рационализация культуры во имя теории Попкульт (термин самого Риэла) настаивает на своей неразрывной связи в живым опытом, реальной практикой и продуктами, что и должна изучать общая культурная теория. Непосредственность популярной культуры не позволяет чересчур абстрактно ее теоретизировать, хотя ее важность требует всей серьезности теоретического подхода. Близость теории популярной культуры к реальности позволяет не смешивать рациональное объяснение попкульта и ее переживание. Рациональное объяснение сохраняет всю свою важность, но “истинная ценность популярной культуры, как и всей культуры состоит в ее экзистенциальном переживании и ее феноменологической роли” (с. 176). Для исследователя попкульта нет сложности с пониманием "жизни не как проблемы, которую надо разрешить, а как мистерии, которую надо прожить" (афоризм Габриэля Марселя). Нас ожидает еще много открытий в области понятий и концепций во многом благодаря взаимодействию между общей теорией культуры и теорией культуры популярной. Не следует преувеличивать значение рационального объяснения культуры путем ее сведения к единству или противоречиям разных культурных проявлений с культурой элиты, фольклором и т.д. “Популярное таково, каково оно есть, оно не переводится во что-либо иное” (там же). В этом заключается проверка состоятельности культурной теории в целом. |