Главная страница
Навигация по странице:

  • Место нарратчвов в медиа

  • К проблеме постмодерна : тенденции развития общества и социология

  • Смысл субъекта и повседневное знание

  • Рациональность a priori и рациональность a posteriori

  • Мораль и практика

  • Планирование и повседневная жизнь

  • От социологии политики к политической социологии Постановка проблемы

  • Социология партий

  • Контексты современности - II. Хрестоматия. Сост. и ред. С.А.Ерофеев. - Казань, 2001. Контексты современности - II. Хрестоматия. Сост. и ред. С.А. Финансируемого Европейским Союзом


    Скачать 0.52 Mb.
    НазваниеФинансируемого Европейским Союзом
    АнкорКонтексты современности - II. Хрестоматия. Сост. и ред. С.А.Ерофеев. - Казань, 2001.doc
    Дата15.12.2017
    Размер0.52 Mb.
    Формат файлаdoc
    Имя файлаКонтексты современности - II. Хрестоматия. Сост. и ред. С.А.Ероф.doc
    ТипПрограмма
    #11611
    КатегорияСоциология. Политология
    страница4 из 15
    1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

    D.N. 'Storytelling in Economies', in Nash, C. (ed.) Narrative in Culture, London: Routlege, 1990, p. 19

    33

    бота не может быть полностью идентична тексту или реализации текста, а фактически должна лежать где-то посередине между этими двумя полюсами. Произведение - это больше чем текст, текст должен быть реализован, более того, реализация никоим образом не может быть независимой от позиции читателя, хотя позиция читателя может зависеть от разновидности текста”.'

    Философ Беркли сказал: “Быть - значит быть воспринятым”. Чтение текста в этом смысле аналогично акту восприятия; именно чтение делает текст существующим, и этот акт творения в высокой степени индивидуален. .. .С этой точки зрения читатели текстов (под читателями я понимаю и тех, кто смотрит телевидение или фильмы, участвует в видеоиграх и т.д.) играют более важную роль, чем это предполагается другими теориями. Однако теории, предполагающие реакцию читателя, сталкиваются с некоторыми проблемами, связанными с такими характеристиками читателей, как социальный класс или гендер. Кроме того, внутренняя реакция людей на то, что они читают или видят может не иметь ничего общего с такими вещами, как социально-экономический класс или образованность, но может быть напрямую связанна с эмоциональным или физическим состоянием. Также может быть, что, несмотря на различия между нами в прочтении текстов, то общее, что мы находим в текстах, значит больше, чем различия в восприятии, связанные с разным уровнем образованности, культурным кодированием и т.д.

    Место нарратчвов в медиа

    Позвольте мне предложить модель, которая помещает нарративы и в целом все разновидности текстов в более масштабный контекст... Тексты создаются отдельными людьми (или группами людей в тех случаях, когда становится необходимой кооперация, например, в киноиндустрии или телевидении) и рассчитаны на ту или иную аудиторию. Тексты обращаются к аудитории через определенный медиум: устную речь, радио, печать, телевидение, кино, Интернет и т.д. Все это имеет место в определенном обществе. (Многие произведения, однако, становятся действительно популярными в самых разных обществах. Некоторые комиксы или романы переведены на множество языков, а кинофильмы и телевизионные программы часто имеют аудиторию во многих странах.)

    Таким образом, существует пять узловых точек, участвующих в процессе передачи текстов (табл. 2). Все эти узловые точки связаны друг с другом: мы можем рассматривать любой из этих пяти элементов в отдельности или же какое-либо их сочетание.

    Iser, W. 'The Reading Process: A Phenomenological Approach', in Lodge, D. (ed.) Modern Criticism and Theory: A Reader, White Plains, New York: Longman, 1988, p. 212

    34

    Таблица 2. фокальные точки анализа медиа

    Тексты, которые нас интересуют, - это нарративы, и в первую очередь нас интересует, как они работают, как они воздействуют на людей (аудиторию) и общество. Однако мы не можем исключить из рассмотрения ни один из пяти вышеназванных элементов, мы также должны учитывать связи этих элементов друг с другом. Например, медиум, посредством которого работает художник, сильно влияет на создаваемый им или ею текст и на то, как аудитория реагирует на этот текст. Разумеется, есть огромная разница между просмотром фильма в кинотеатре, показанном на большом экране и озвученном мощной аудиосистемой, и просмотром того же фильма на 19-дюймовом экране телевизора с 3-дюймовыми колонками.

    Имеется еще один момент, который мы должны осознать: многие явления, которые не рассматриваются нами в качестве нарративных текстов, фактически являются таковыми или, по крайней мере, содержат сильный нарративный компонент. Если разговоры о болезнях, ...любовные истории и рассуждения по поводу психотерапии можно представить как нарративы, то это значит, что все вышеописанные явления имеют определенные характеристики и следуют определенным правилам, которые характерны для того, что обычно называется нарративом, - для таких текстов, как сказки, пьесы, рассказы, романы, фильмы и песни.

    35

    Пьер Бурдъе Понимание'

    Статья Пьера Бурдье “Понимание” (“Comprendre”)2 была опубликована в 1996 г. в англоязычном журнале “Теория, культура и общество”3 В ней Бурдье продолжает рассматривать проблемы, поднятые в известном российскому читателю эссе “Общественного мнения не существует”4. Кроме того, работа позволяет еще раз обратиться к социальной теории Бурдье и ее отношению к конкретным исследованиям.

    Бурдье показывает возможную опасность “с готовностью анализировать сфабрикованный самим исследователем артефакт” (стр.20). Опасность заключается в сборе информации, имеющем своей методологической основой позитивистский подход - традиционное формализованное интервью. Предлагаемая автором "социология социологии" или "рефлексивная социология" призвана решить поднятую им проблему объективности. Подход к данному вопросу отличается как от позитивистского взгляда, так и от методологического индивидуализма. Социальная теория Бурдье пытается разрешить многочисленные социологические дилеммы. Бурдье оперирует такими понятиями, как "рефлексивность", "наложение", "объективизм", и, наконец, "символическое насилие". Автор определил цель статьи следующим образом: “не умножать и без того большое количество литературы по технике исследования, но описать изъяны традиционной процедуры” (стр.17). В отличие от традиционного позитивистского подхода Бурдье не претендует на создание социальной теории, содержащей надежные способы получения объективной информации о социальном мире. Взамен он предлагает методы, отслеживающие влияние самого аналитика на результаты своего исследования и уменьшающие, насколько возможно, эти искажения.

    Реферативное изложение Л.Вершининой по: Bourdieu, P. 'Understanding', in Theory, Culture and Society, SAGE, 1996, Vol. 13(2): 17-37.

    2 См.: Bourdieu, P. La Misere du Monde, Paris: Seuil, 1993, pp. 903-925.

    3 Журнал “Теория, Культура и Общество” основан в 1982 г. Его публикации ориентированы преимущественно на социологию культуры и социальную теорию. Журнал берет за основание традиции классиков социальной мысли и отслеживает пути дальнейшего развития социальной теории. Издатели гордятся регулярными интервью с такими признанными авторитетами в социальной теории, как Ю.Хабермас, Ж.Бодрийар, Э.Гидденс, Ж.Лиотар, наконец, П.Бурдье. Кроме рассматриваемой здесь работы “Понимание”, в журнале опубликовано пять других не менее интересных статей П.Бурдье. -Л.В. 4 См.: Бурдье П. Социология политики. М., 1993. -Л.В.

    36

    К основным изъянам стандартизированного интервью автор относит "символическое насилие"'. Опорной точкой символического насилия является отказ от признания, что все действия являются заинтересованными: такой отказ по-другому можно назвать "ложное сознание". Кроме того, любое мероприятие гораздо легче осуществить, если скрыть его заинтересованный характер. Вера в объективность и незаинтересованность социологического исследования также является примером ложного сознания, так как она отвергает заинтересованный характер действий социолога, что в свою очередь вносит искажение в исследование.

    Каким образом возможно насилие в ходе традиционного интервью? Интервью следует рассматривать как один из видов социальных отношений, когда символическое насилие в процессе интервью кроется в самой структуре социальных отношений между интервьюером и респондентом. Стандартизированное интервью неизбежно влечет ряд асимметрий в таких отношениях. Во-первых, интервьюер и респондент обладают разным лингвистическим капиталом. Часто можно заметить большую разницу между академически почитаемым языком интервьюера и языком опрашиваемого, не обладающего таким капиталом, чья речь насыщена преувеличениями, многочисленными ссылками на частные случаи2.

    Другая асимметрия заключается в том, что интервьюер диктует правила игры: он определяет форму и содержание коммуникации. А поскольку разница между позициями интервьюера и респондента в социальном пространстве нередко велика, то вопросы, которые важны с точки зрения участников социальных отношений, оказываются разными. Важно как можно сильнее сократить социальную дистанцию между исследователем и опрашиваемым или, выражаясь словами автора, “подчиниться ее3 [респондентки] жизненной истории, ...поддержке ее мыслей и чувств” (стр. 20). Традиционное интервью, привязанное к опроснику, делает это невозможным, неизбежен "эффект наложения": вопросы, продиктованные социальной позицией самого исследователя, интересами его интеллектуального поля, "выуженные" ответы - все это ведет к анализу сфабрикованного самим исследователем артефакта. Исследователь должен придерживаться позиции внимательного слушателя. Но при этом не стоит занимать и крайне отстраненную позицию "невмешательства" в случае с ненаправленным, неструктурированным интервью.

    Обратившись к другим статьям автора, можно заметить, что в целом это понятие сходно с термином "идеология", означающим навязывание особого понимания мира и адаптации к нему в замаскированной, само собой разумеющейся форме. Бурдье показывает сдвиг от физической власти к политической, а отсюда сдвиг от насилия физического к насилию символическому. -Л. В.

    В интервью, приводимых Бурдье, респондентами выступали рабочие-иммигранты, чей статус был очевидно ниже статуса интервьюера. - Л. В.

    В английском переводе работы Бурдье безличная форма переводилась всегда женским родом.-ДА

    Необходимо собрать как можно больше информации перед интервью. Один из возможных способов избежать эффекта наложения - выбирать респондентов, лично знакомых интервьюеру. Социальная близость позволит осуществить ненасильственную коммуникацию. Имея всю необходимую информацию о респонденте, интервьюеру проще выбрать соответствующие содержание и форму коммуникации. Отмеченный подход иногда доводится до крайности: врач должен опрашивать врача, студент - студента, безработный - безработного и т.д. Подобную позицию можно найти у исследователя У.Лабова (William Labov). Несмотря на преимущества такого подхода, предполагающего доверительные отношения между интервьюером и респондентом, опасен эффект, обратный наложению. Опрашивающий и опрашиваемый имеют между собой слишком много общего, так что критическое осмысление происходящего становится затруднительным. Интервью, в котором снижено влияние интеллектуального поля исследователя до минимума, оказывается приближенным к ситуации повседневного общения. Но, несмотря на то, что интервью должно быть естественным дискурсом, оно представляет собой еще и дискурс научно сконструированный. Поэтому стратегия У.Лабова имеет свои недостатки.

    Одним из возможных приемов разрешения обозначенной выше диллемы является "духовное упражнение": интервьюер должен мысленно поставить себя на место опрашиваемого и проводить интервью, глядя на ситуацию его глазами, не претендуя при этом на полное избавление от социальной дистанции. Такой подход отличается от подхода, предложенного феноменологами, то есть, от "проекции одного в другое". В отличие от последнего, необходимо проследить особую траекторию респондента в социальном пространстве. После чего важно поместить респондента в обстановку, соответствующую его позиции в социальном пространстве. Опубликованные же интервью представляют зачастую случайные встречи, где явно заметна недостаточная информированность интервьюера о респонденте. Подробные сведения о последнем помогают выделить среди проблем те, “в которые респондент окажется погруженным насильственно, и те, которые свойственны его социальному положению”, к примеру, поля, в которые он помещен (стр. 23). Иными словами, можно избежать неуместных вопросов, над которыми респондент сам никогда не стал бы задумываться. Важно помнить как до, так и после интервью, что дискурс-анализ разбирает каждый дискурс не только в категориях структуры взаимодействия в качестве обмена информацией, но и в категориях невидимых структур, которые организуют этот дискурс. По-другому, подробная информация о жизненной истории респондента, о его месте в социальном пространстве делают содержание интервью более прозрачным.

    Говоря о проблемах социологического интервью, мы неизбежно затрагиваем проблемы повседневного общения. Интервью, как и повседневный разговор, часто сводится к ритуализированной беседе, когда уникальная

    38

    жизненная история теряется за безличными клише “Как дела?” - “Хорошо”. Роль "духовного упражнения" заключается в том, чтобы прорваться сквозь ширму таких клише'. Сам автор так определяет духовное упражнение: “Рискуя шокировать и строгого методолога, и вдохновенного герменевтика, я бы сказал, что интервью может быть рассмотрено как тип духовного упражнения, нацеленного (через самозабвение) на настоящую трансформацию видения других в обыденной жизни” (стр. 24). Необходимо избавиться от усыпляющего чувства, что Все это уже когда-то было, с тем, чтобы увидеть “в каждой жизненной истории уникальность при всей ее общности” (стр. 23). Исследователь должен быть настроен на интервью, как на давно созревший, однако не имевший условий для реализации дискурс респондента. Роль интервьюера заключается в том, чтобы создать такие условия: не быть ограниченным во времени, быть готовым к выражению нужд, тревог, требований опрашиваемого. При этом респонденты часто используют предоставленную возможность, переводя свой личный жизненный опыт из частной области в публичную сферу, конструируя свою точку зрения на себя и на мир.

    Недостатки традиционного формализованного интервью не исчерпываются только ходом интервью. Сложности возникают также при его транскрибировании и публикации. Объективность и научность последних не сводятся лишь к точному изложению сказанного. Следует освободиться от "иллюзии дискурса, который говорит сам за себя" (стр.30). Переход от устной речи к письменному тексту сам по себе подразумевает интерпретацию. Опущенная или, напротив, поставленная запятая может изменять смысл предложения. Невозможно отразить на письме темп речи, интонации, жестикуляцию. Сложно передать иронию (выражающуюся часто, как несоответствие между знаками тела и вербальными знаками), некоторые двусмысленности. Кроме того, публикуя интервью, исследователь следует требованиям анонимности, опуская при этом очень важную информацию о респонденте. Без такой информации многие важные факты остаются незамеченными, либо опускаются как незначимые. Поэтому для социолога вмешаться в презентацию интервью означает дать необходимые пояснения, исходя из имеющей информации о респонденте и о ситуации самого дискурса. Это сложно и одновременно очень важно. “Выбрать позицию невмешательства с целью не налагать ограничение на свободу читателя значит забыть о том, что при любых условиях чтение если и не ограничено, то ориентировано разработанными схемами” (стр. 32). Автору письменного изложения интервью необходимо наделить читателя нужными средствами, чтобы выработать соответствующую позицию по отношению к словам, используемым в интервью, которые тот будет читать. В таком

    В данном случае можно заметить параллель с бергеровским "срыванием масок" (см.: Berger, P. Invitation to Sociology: a Humanistic Perspective, Garden City, N.Y.: Doubleday, 1993).-.Л.B.

    39

    случае читатель сможет поставить себя на место, занимаемое респондентом в социальном пространстве или, выражаясь словами П.Бурдье, "побывать в его шкуре".

    В целом любая символическая система предполагает символическое насилие - в том числе и наука'. К примеру, в социологических исследованиях это проявляется при объяснении социальных феноменов - частные эпистемологические заключения сводятся к объяснению социальных явлений. К тому же социолог при этом следует интересам своего "научного поля". Возникает вопрос, каким образом возможно избежать того, чтобы социальная наука становилась дополнительной формой символического насилия. В качестве решения проблемы П.Бурдье предлагает упоминавшуюся выше "социологию социологии" или "рефлексивную социологию"2. Рефлексия призвана выявлять эффекты доминирования, чтобы таким образом обеспечивать контроль над ними. Что же необходимо отрефлексировать при социологическом исследовании? Ответ на этот вопрос можно встретить в этой и других работах автора.

    Во-первых, необходимо проследить, чтобы наши ценности, предрасположенности, восприятие не проецировались на объект исследования. Отсюда необходимость критического взгляда исследователя на самого себя. Важно выявить свое место в социальном пространстве и предусмотреть возможное его влияние на исследование (выбор методов, объяснительных концепций и т.д.)3. Таким образом, следует подвергнуть анализу не только объект исследования, но и самого аналитика.

    Во-вторых, необходимо помнить об интеллектуальном поле самого исследователя. Социолог нередко мотивирован практическими интересами своего поля - стремлением к признанию в академической среде, поэтому соревнование в научной среде также оказывает влияние на исследование. В борьбе за признание в научном мире претензия на объективность и нейтральность являются определенным оружием. Заявление об объективности социального исследования - это отказ признать заинтересованный характер поведения ученого, который сформирован логикой борьбы за признание в рамках его культурного поля.

    ' Статья “Понимание”, опубликованная в англоязычном журнале представляет перевод лишь одной части работы П.Бурдье "£o Misere du Monde". Обзор всей работы автора. опубликованный на английском языке представлен Б.Фаулером (см. Fowler, В. An introduction to Pierre Bourdieu's 'Understanding', in Theory, Culture and Society, SAGE 1996, Vol. 13(2): 1-17). Обобщая такие концепции Бурдье, как "наука как вид символического насилия", "рефлексивная социология и ее приемы", "рациональность", можно опереться на всю работу автора, на другие его статьи и книги, а также сослаться на аналитиков работ Бурдье, в частности, Д.Шварца (см.: Shwartz, D. Culture and Power: Sociology of Pierre Bourdieu, The University of Chicago Press, 1997. -Л.В.

    2 См. об этом также: Bourdieu,P. Homo Academicus, Stanford University Press, 1988. - Л.В.

    3 Исходная посылка такого рассуждения - это положение о том, что любая мысль социально обусловлена. -Л.В.

    40

    До сих пор речь шла о способах контроля и возможностях снижения эффектов, вносящих искажение в интервью. Не стоит при этом переоценивать возможности социолога. Одна из проблем заключается в том, что сами респонденты пытаются играть на таких эффектах. Здесь мы сталкиваемся с таким феномен как "сопротивление объективированию". Респонденты осознанно или неосознанно пытаются навязать интервьюерам свое видение ситуации, свой образ себя. Они находят разные способы справиться с теми ограничениями, которые накладывает на них ситуация интервью, беря тем самым процесс собственного объективирования в собственные руки. Автор разбирает такие приемы (надо отметить, не без иронии) в своей статье: “Интервью, как можно заметить, превращается в монолог респондентки, в котором она сама задает себе вопросы, сама дает на них ответы, иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание, навязывая исследовательнице (которая очень довольна тем, что происходит) не только проблематику интервью, но и свой стиль. Респондентка при этом исключает любое обследование объективных фактов ее жизненной траектории, отличных от автопортрета, который она желает предоставить интервьюеру” (стр. 27).

    Рефлексивная социология П.Бурдье достигает кульминации в объективном подходе к самому намерению сделать науку объективной, отказаться от "плохой веры" (в понимании Ж.-П.Сартра ) или "ложного сознания" (в понимании Бурдье). Социальная практика должна превратиться из профессиональной идеологии в науку. Как отмечалось выше, в социальной науке это реализуется путем критического анализа не только объекта исследования, но и субъекта.

    Такой подход к исследованию (и к интервью в частности) объясняется подходом П.Бурдье к социальным наукам'. Рефлексивная социология отличается от других общественных наук тем, что она требует от себя сомнений в виде вопросов, которые она сама перед собой ставит. Здесь Бурдье также пытается избежать дилемм субъективизм-объективизм или позитивистский-этнометодологический подходы2. Поскольку социология отличается от обычного здравого смысла, то ее можно поставить в ряд других наук3, однако не стоит прибегать и к упрощенному позитивизму. Важно помнить, что социальные научные мысли имеют исторический характер4. Бурдье отмечает возобновляющуюся смену новых критических

    См. также: Bourdieu, P., Wacquant, L. An Imitation to Reflexive Sociology, Chicago: University of Chicago Press, 1992. -Л. В. ' О разрешении этих дилемм П.Бурдье см.: Shwartz, D. Op.cit. -Л.В.

    Об отличии социологии от здравого смысла см.: Bauman, Z. Thinking sociologically, Blackwell, 1990.

    Л.В.

    При этом видение истории социальных наук у Бурдье несколько отличается от взглядов Т.Куна (см.: Khun, Т. The Structure of Scientific Revolutions, Chicago: University of Chicago Press, 1964). -Л. В.

    41

    взглядов на устоявшиеся знания. Отличие в том, что Бурдье переводит этот вопрос в политическую и этическую плоскость. Общепринятые знания имеют непосредственную связь с некритично воспринимаемым миром властных отношений, отношений доминирования. Этим объясняется скептичное отношение Бурдье к консенсусу в науке*. Таким образом, отличие социальных наук от естественных заключается в том, что социальные знания имеют исторический и политический характер, поэтому социальным наукам не удается избавиться от внешних сил в отличие от наук естественных.

    С одной стороны, Бурдье подчеркивает исторический характер разума, который не является врожденным, укорененным в рассудке или языке. С другой стороны, несмотря на его историчность, разум способен воспроизводить такие формы знания, которые способны преодолевать его историческую ограниченность2. Осуществляется это при помощи рефлексии или социологии социологии, приемы которой были рассмотрены выше. В этом заключается еще одно отличие взглядов Бурдье от взглядов Томаса Куна, для которого критерии истинного утверждения неизбежно связаны с существующей на данном этапе "парадигмой". Роль социальной науки в отличие от естественных дисциплин заключается в том, что полученные при ее помощи знания о детерминирующих факторах наших практик помогают человеку обрести свободу.

    Лаура Бовонв К проблеме постмодерна: тенденции развития общества и социология3

    В социологии постмодерна и теории коммуникации красной нитью проходит мысль о том, что реальность становится неотличимой от методов, заставляющих ее казаться таковой. Речь идет о конструировании реальности, что для каждого основывается на субъективном опыте и переживаниях. Фундаментальная сфера смысловых значений конституирована "жизненным миром" повседневности, системой "диспозиций знания", которые мы воспринимаем как интерсубъективные, социально сконструиро-

    Бурдье также пишет об этом следующим образом: “Истинное научное поле - это пространство, где исследователи согласны лишь в несогласии в инструментах, которыми это несогласие можно разрешить - больше ни в чем” (см.: Bourdieu, P., Wacquant, L. Ор. cit.).-Л. В.

    Д.Шварц замечает двойственную позицию П.Бурдье по отношению к западному Просвещению, к рациональности Просвещения (см.: Shwartz D. Op.cit.). -Л.В.

    Реферативное изложение Л.Иликовой по: Bovone, L. In tema di postmoderno. Tendenze delta societa e delta sociologies. Vita e pensiero, Milano 1990. pp. 57-73.

    42

    ванные, позволяющие нам ориентировать наши действия. С другой стороны, сам "жизненный мир" создается как социальный конструкт. Строго говоря, просто фактов больше не существует, теперь это всегда факты интерпретированные .

    Но если факты всегда интерпретируются по-разному, то появляется множество определений "реального", "действительного" и т.д. В таком случае появляется необходимость сохранить единое определение реальности. Ключевая роль в процессе создания и сохранения реальности, очевидно, должна принадлежать коммуникации.

    В этнометодологической традиции реальность не отличается от методов, заставляющих ее казаться таковой, всякая социальная ситуация должна изучаться как самоорганизующаяся, так как она создана методами, использованными самими участниками этой социальной ситуации. Драматургический подход Гоффмана характеризует социальное конструирование реальности как результат "интерактивного порядка", который устанавливается в "театре повседневности" - именно так Гоффман определяет жизнь. Теория социальной структурации Гидденса описывает процесс социального производства, возводимый до уровня интеракции, в которой различаются три фундаментальных момента: придание смысла, установление морального порядка и собственно оперативный момент отношений иерархии.

    Смысл субъекта и повседневное знание

    Постепенно утрачивается важность субъективной интенциональности как основы действия, решающего фактора для субъекта. На авансцену выходит интенциональность феноменологического типа с ее приоритетом "повседневной жизни". Сам субъект абсорбируется "повседневным знанием"', становится членом операциональной структуры, а его роль и компетенция становятся адекватными интерактивному порядку. Действию как таковому смысл уже не приписывается, он возникает во взаимодействии, а posteriori. В сравнении, для Вебера смысл всегда субъективен, так как действующий субъект сам приписывает смысл и интенциональность своим действиям, а наблюдатель лишь проникает в эту интенциональность. В социологии постмодерна различается субъективный смысл увиденного - никогда полностью не постижимый ни одним субъектом - и смысл объективный, реконструируемый только a posteriori, саморефлексирующий или проинтерпретированный в символических значениях "других".

    С другой стороны, интенциональность в феноменологическом смысле - от Брентано, Гуссерля и Шюца до Бергера и Лукмана - является характеристикой не действия, а мысли, которая всегда есть "мысль о чем-то". Повседневное знание состоит из знаний-аксиом о нашей диспозиции в жиз-

    В английском "общий смысл" — common sense, что понимается и как "здравый смысл", и как "повседневное, обыденное знание". - Прим. ред.

    ненном мире, который есть “с самого начала интерсубъективный мир культуры, .. .структура значений, которую нужно интерпретировать” (с. 64).

    Для этнометодологии отправным пунктом является повседневное знание, на базе которого дается обобщенный багаж знаний "для считывания". Именно это позволяет продлить практику интеракций. Драматургический подход также отдаляет нас от понимания смысла как интенциональности индивида, преследующего стратегическую цель; смысл рождается во взаимодействии, из "правил интеракции" (гоффмановское "сохранить лицо"). Таким образом, не существует индивидуального смысла, отличного от "общего" смысла. Гидденс так же рассматривает в качестве объекта социологии не субъектов, а социальные практики. При этом он считает, что общественное производство возможно лишь в условиях компетентной и творческой деятельности его членов, использующих определенные ресурсы. То, что в действительности наполнено смыслом, - это не действие одного индивида, а всегда интерактивный процесс, по большей части имплицитная "договоренность о смысловых значениях",

    Рациональность a priori и рациональность a posteriori

    Определение рациональности также меняется в постмодерном направлении. Здесь рассматривается действие, рациональное действие и рациональность "средства-цели". Именно последняя рассматривается как практически исключенная из повседневной жизни.

    Основной тезис гласит: в нашей повседневной жизни мы очень редко действуем рационально. Конечно, та типизация, с помощью которой мы образуем окружающий мир, это своего рода рационализация, но никак не "целерациональность". Только осмысляя прошлое, мы можем говорить о том, что нами были использованы средства, соответствующие поставленной цели. Рациональность такого типа никогда не касается одного единственного действия, а всегда только "системы рациональных действий". Существует действие как бы "по плану", но смысл действия основывается на рефлексии предшествующей деятельности, а это еще не означает реальной возможности выбирать способ достижения поставленной цели. Парадоксально, но воображение субъекта использует в качестве объекта не ход действия в его продолжительности, а действие "якобы совершенное", а поэтому доступное рефлексивному взгляду.

    В концепции рефлексивности немаловажная роль принадлежит этнометодологии, с ее эффектом слияния процесса рефлексии реальности с самой реальностью. Настоящая "компетентность" - это ретроспективное определение уже принятых решений; адекватность не ищется, она "накладывается". Выстраивается концепция рационализации как реконструирования порядка. Пример можно проиллюстрировать концепцией Гоффмана: устанавливать правила для "актера" означает находить оправдания и рационализировать то, что уже совершенно.

    44

    Мораль и практика

    Проблема морали всегда рассматривается в корреляции с динамикой развития человечества. Проблема морали - это всегда проблема выбора. Выбор не является полностью свободным, чаще всего это альтернатива инструментальная или ценностная; она или зависит от критерия значимости, в свою очередь зависящего от уровня знаний, или автоматически изменяется в соответствии с требованиями повседневной практики. В этом случае есть два варианта решения проблемы морали: с одной стороны, сведение смысла морального к смыслу когнитивному, с другой стороны, его трансформация в смысл практический, более всего схожий с правилами выживания.

    В социологии постмодерна мораль теряет какой бы то ни было драматический акцент: ценности составляют часть символического багажа определений реальности, моральный порядок совпадает с общим смыслом, с коммуникативными практиками, которые его конституируют и определяют; правила же возникают во время "спектакля, представления", эти правила подлежат свободному обсуждению, о них можно договориться.

    Шюц и Лукман рассматривают мораль в контексте коммуникации, в отношениях "лицом к лицу". В повседневной жизни всегда есть место множественности точек зрения, которые, тем не менее, не препятствуют движению вперед, никоим образом не нарушают коммуникативный процесс. Два понятия: практичность и значимость, теперь определяют индивидуальный выбор, этот некий когнитивно-практический коктейль, отчасти детерминированный биографией, отчасти воссозданный рефлексивно, вносящий рациональность в совершенный уже выбор. С такой точки зрения, ценности не отличаются по сути от "определений реальности", оформленных в символические универсумы, от социального багажа знаний легитимизированных, и потому имеющих принудительную силу. В повседневной жизни мораль совпадает с "повседневным знанием", с практиками, которые его составляют.

    Для Гоффмана театр повседневности существует настолько, насколько мы верим в моральный мир. Однако в силу своего "актерства" индивиды заинтересованы не столько в проблеме морали, сколько в том, чтобы создать убедительное впечатление. Кроме того, необходимо различать "этику", которая управляет "субстанциальными правилами и выражениями" и "этикет", управляющий "церемониальными правилами и выражениям". При этом социальный контроль не может быть ничем иным как "искусством контролировать впечатления".

    В концепции Гидденса метафора театра заменяется метафорой рынка. В рыночном взаимодействии определяются моральные значения и правила, и эта двойная структурация порождает дисбаланс. При этом ввиду вероятности бесконфликтного решения нормативная адекватность теряет Драматичность.

    45

    Планирование и повседневная жизнь

    Современная социология стоит на пороге смешения всех уровней анализа, которые классическая социология привыкла разделять: онтологии и эпистемиологии, онтологии и этики.

    Внимание к аспектам повседневности со стороны социологии - это не только переоценка знания о "повседневности", "повседневном знании", но и переоценка "идеального типа" действия: появляются категории действия "спонтанного", "рутинного", незапланированного, не ставящего своей целью "изменить "мир". В классической социологии действие было "спроектировано" на базе знаний субъекта, вписано в систему "цель-средства".

    В социологии коммуникации действие как категория не исчезает. Оно совпадает с предполагаемым "проектом", но такой проект действия - это скорее рефлексия уже совершенного, в некотором роде научная рационализация. Согласно Гарфинкелю, действие - синоним повседневной практики индивидов. Для Гоффмана действие - это способность выдержать напряжение ситуации, адекватно "ответить на вызов", умение производить впечатление. Согласно Гидденсу, действие - это интерактивная практика структурирования смысловых значений, обсуждение правил и иерархических отношений.

    Объект теории действия - это всегда проект действия, действие в какой-то мере растянутое во времени, переход из настоящего в будущее, совершаемый субъектом в соответствии с поставленной целью, стремление "изменить ход вещей". Объект теории коммуникации - "спектакль повседневной жизни", самопрезентация, динамика, подчиняющаяся правилам интеракции, созданным самими же участниками взаимодействия.

    Действие в классической социологии ориентировано не столько на настоящее, сколько на будущее; оно предсказуемо, ограничено обстоятельствами и временем. В коммуникации же действующий субъект, "актер" -обязательный элемент коммуникативного процесса, которым ограничивается его поле зрения. Коммуникативный процесс - это вся реальность, которой он располагает, источник "моральности", предстающей в готовом виде в повседневной практике, "моральности", не несущей драматичности и не апеллирующей к его (субъекта) ответственности. Субъект еще упоминается, но он не является более объектом социологии, точно так же, как таким объектом не являются ни социальная система, ни действие. Объектом теории коммуникации становятся "социальные практики", моменты взаимодействия, дискурсы, общение, в котором невозможно или практически бесполезно выделять главные действующие лица.

    Социология постмодерна стремится осветить те сферы повседневной жизни, которые были в тени классической социологии. Остается, однако, вопрос, удастся ли социологии постмодерна в свою очередь охватить всю реальность; достаточно ли тех представлений о реальности, которые она

    46

    использует для составления целостной картины. Это проблема, с одной стороны, теоретическая, а с другой - этико-практическая. Вопрос в том, чтобы понять, действительно ли "человек постмодерна" живет без заранее определенного плана? С другой стороны, возможно ли в этом случае социальное выживание?

    С теоретической точки зрения прежде всего нужно оценить адекватность коммуникативного подхода реальному состоянию современного общества. Можно много критиковать коммуникативный подход, говоря, что он стремится свести всю социологию к теории коммуникации. Но по сравнению с теорией действия теория коммуникации имеет одно преимущество - она не декларирует себя в качестве всеохватывающей теории. Вероятно, когда ее амбиции в познании повседневной жизни и интерактивных микропроцессов будут исчерпаны, социология коммуникации уступит место другим, интегративным подходам,

    Джованни Сартори От социологии политики к политической социологии'

    Постановка проблемы

    Выражение "социология политики" означает, что речь идет об определенном участке общего поля социологии - подобно тому, как это имеет место, например, в социологии религии. ...Говоря о социологии политики, мы ясно указываем на то, что вся структура, подход или направление исследования являются социологическими. Напротив, выражение "политическая социология" ясностью не отличается. Оно может использоваться в качестве синонима социологии политики, а может означать и что-то другое. При использовании термина "политическая социология" не раскрывается объект исследования.

    (...) Вряд ли можно отрицать, что научный прогресс социальных наук является следствием их ...специализации. ...Проблема заключается в том, чтобы добиться оптимального сочетания выгоды как от специализации, так и от взаимообогащения. Существует несколько путей решения этой проблемы. ...Решение, которое говорит само за себя, ...состоит в наведении мостов, т.е. в создании междисциплинарных гибридов различных дисциплин, Тем самым ...между ними разрушаются барьеры, и при этом не устраняется специфика дисциплин, не происходит утрата их идентичности.

    ' Перевод М.Руденко по: Sartori, G. 'From the Sociology of Politics to Political Sociology',

    in Government and Opposition: 4,1969, pp. 195-214.

    47

    (...) Как же нам провести водораздел между социологией и политической наукой? ...Социология может быть определена как дисциплина, для которой характерно рассмотрение изменяющихся социально-культурных условий. ...Политолог™ же является дисциплиной, изучающей изменение условий политико-структурных. Для социолога в качестве объективных параметров - причин, детерминант или факторов - выступают в основном социальные структуры, тогда как для политолога ими являются как правило структуры политические.

    (...) Формальная теория социальной системы заканчивается там, где начинается формальная теория политической системы.

    После установления границы между политологией и социологией встает вопрос и о ...наведении междисциплинарных мостов. Одним из таких мостов является политическая социология при непременном, однако, условии, что она не будет пониматься как синоним социологии политики. Политическая социология является междисциплинарным гибридом, пытающимся сочетать анализ социальных процессов с анализом процессов политических, т.е. объединять вклад социолога с вкладом политолога. Социология же политики является социологической редукцией политики,

    Социология партий

    В основном политическая социология ...изучает отпечаток, налагаемый социальными классами и стратификацией на политическое поведение. ...Вопрос "представляют ли партии классы?" предполагает, ...что нас интересует проблема принадлежности голосующего к тому или иному классу, что определяет его поведение на выборах...

    (...) Вкладом социолога в изучение партий является анализ того, каким образом партии и партийные системы ...отражают социальную стратификацию, ...социально-экономические и социокультурные различия, степень разнородности и интеграции, уровень экономического роста и т.п. ...Как указывает Липсет [Lipset], у этой проблемы есть три стороны: 1) классовые симпатии, 2) поддержка, основанная на [исторически сложившейся] идентификации [класса с определенной партией], 3) действительное выражение классовых интересов. (...) Таким образом, перед нами встает проблема репрезентации классовых интересов. Липсет к этому вопросу подходит весьма осторожно; тем не менее, в литературе довольно часто встречается утверждение о том, что "партии действуют в качестве представителей различных классовых интересов" ...Принимая во внимание самодостаточность высказываемых многими социологами заявлений такого рода, я бы хотел указать на их туманность, историческую неверность и неприемлемость с научной точки зрения.

    (...) Интерес того или иного класса может идти вразрез с интересами других классов, но может и совпадать с ними... В результате нам остается только догадываться об истинном значении теории классового интереса,

    48

    равно как и о том, что же в действительности пытается сказать автор, разделяющий положения этой теории.

    И если общая установка остается неясной, то без ответа остается и второй, более конкретный вопрос, а именно "что такое классовый интерес"?

    Если под интересом подразумевать интерес экономический, то экономически обоснованная ориентация может быть приписана деятелю независимо от осознанного принятия последней им самим или его приверженности таковой в соответствии с его собственным восприятием личного интереса... Следовательно, только во втором случае экономические интересы могут служить причиной голосования исходя из принадлежности к классу, партиям классов и так к называемой классовой политике. (...)

    Третьим, еще более сложным вопросом является вопрос о том, что мы понимаем под представительством. Согласно распространенной точке зрения, тысячи могут представлять миллионы в силу наличия у них "классовой позиции", отражающейся в их "классовом поведении". .. .Однако ... даже об индивидуальном репрезентативном поведении нельзя с уверенностью судить, исходя из классового происхождения и положения в обществе. (...)

    Фантастическая нереальность утверждения о том, что целый "класс" "репрезентируется" ...такой сложной организацией, как массовая партия, была недавно очень убедительно показана Манкуром Олсоном [Olson]. Согласно его точке зрения, ...чем больше индивидов, преследующих свои личные интересы, и чем больше количество таких интересов, тем меньшее их число может быть представлено крупными организациями. Если члены большой группы осмысленно стремятся к максимальному улучшению своего индивидуального благосостояния, они не будут действовать в интересах достижения своих общих или групповых целей.

    В заключение следует отметить, что теоретический статус классовой социологии партий остается низким. В первую очередь, явным злоупотреблением является концепция репрезентации. ...Партии связаны или могут быть связаны с социальными классами. (...) Отсюда можно заключить, что избиратели и лидеры связаны между собой состоянием социопсихологической эмпатии, однако не более того. (...) Эмпатия облегчает понимание, тогда как репрезентация порождает сложную проблему замены одного человека или группы людей другим человеком таким образом, чтобы представитель действовал в интересах того, кого он представляет. Отсюда следует полная необоснованность утверждения о том, что партии "представляют" классы. В действительности мы можем только подвергать социологической проверке вопрос о том, "отражают" ли партии классовые интересы. Поэтому как в отношении "класса", так и "интереса" для большей ясности не стоит вообще затрагивать понятие репрезентации.

    Теоретический уровень классовой социологии партий неудовлетворителен и с учетом понятия "конфликт". Здесь проблема состоит в отношено

    нии классов друг к другу. Большинство из нас склонны придерживаться "конфликтной модели". Однако классовая теория конфликта в корне отличается от плюралистической теории конфликта. (...) Марксисты и плюралисты, рассматривая конфликт, имеют в виду различные явления, Описательное и оценочное значения этого слова в двух подходах очень сильно отличаются Друг от друга, социология же политики в ее сегодняшнем состоянии смешивает их. (...)

    Наконец, теоретическая нищета классовой социологии партий (и социологии политики) особенно бросается в глаза при рассмотрении самого понятия "класс", которое непозволительно смешивают ...с понятием "статус".

    1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15


    написать администратору сайта