Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Часть особенная Посягатель. Фойницкий И. Я. Под ред., с предисл. А. А. Жижиленко 7е изд

• Название: Фойницкий И. Я. Под ред., с предисл. А. А. Жижиленко 7е изд
• Дата: 22.06.2022
• Размер: 4.43 Mb.
• Имя файла: Фойницкий И.Я. Курс уголовного права. Часть особенная Посягатель.rtf
• Тип: Документы; #609999
• страница: 28 из 31

*(204). Угол. уложение 1903 г. в ряду случаев самовольного пользования предусматривает пользование чужим заложенным или отданным на хранение имуществом со стороны лиц, занимающихся принятием в заклад или на хранение чужого имущества, или их приказчиков; наказуемость уславливается наличностью вреда для хозяина имущества (ст. 635). Финл. ул. самовольное пользование чужим движимым имуществом относит к группе недобросовестных наказуемых корыстных деяний (_ 312).

Самовольная охота и ловля. На западе под влиянием феодальных отношений право охоты получило характер политического права привилегированных сословий, причем нарушение его, особенно по ремеслу (браконьерство), облагалось весьма тяжкими наказаниями, доходившими до смертной казни. Ныне наказуемость смягчилась, деяние низведено до незначительного полицейского нарушения, но тем не менее в некоторых странах состав его продолжает определяться влиянием не только момента частного, но и публичного. Так, во Франции (законы 3 мая 1844 и 22 января 1874) право охоты необходимо предполагает особое разрешение государственной власти; без такого разрешения даже собственник не может охотиться на своей земле, за исключением только участков, примыкающих к обитаемому зданию и обнесенных сплошною оградою. С другой стороны, право охоты обусловливается собственностью на землю или разрешением собственника. К охоте приравниваются ловля, собирание и истребление на чужой земле выводков дичи и яиц. Звери и птицы общевредные (нап. волки, ястребы) не только могут быть всеми истребляемы безнаказанно, но даже иногда полагаются награды за истребление их. Наказуемость самовольной охоты - денежная пеня от 16 до 100 франков; но она может значительно возрастать, доходя даже до 2-летней тюрьмы, под влиянием разных увеличивающих вину обстоятельств, главным образом, если такая охота была учинена ночью на чужом участке, обнесенном оградою, лицом вооруженным, особенно же рецидивистом, или принявшим на себя ложное имя, или не остановившимся перед угрозами и даже насилием. К этим главным наказаниям присоединяются дополнительные, состоящие в лишении права получить разрешение на охоту на срок до 5 лет и в конфискации охотничьих снарядов.

Германское угол. уложение (_ 292-294) видит в самовольной охоте посягательство исключительно против частной имущественной сферы, без всякой примеси момента публичного. Предметом его признается принадлежащее другому лицу на определенном месте право окупации еще никем не оккупированной дичи (Wild), причем под дичью разумеются звери и птицы, могущее быть предметом охоты (jagdbare Thiere). Противозаконная охота, обнимая все способы овладения неоккупированною дичью и все действия, непосредственно к тому направленные, в отношении умысла предполагает лишь желание учинить такие действия заведомо о их противоправности, хотя бы виновный вовсе не имел цели завладеть дичью. Она признается оконченною с момента учинения таких действий, хотя бы виновный еще не успел овладеть дичью. Наказуемость - денежная пеня и тюрьма (обязательная при браконьерстве), с отобранием охотничьих орудий, припасов и собак, имевшихся при виновном. У нас, в России, никогда не существовало условий, под влиянием которых мог бы образоваться взгляд на право охоты, как на политическое право привилегированных сословий. Напротив, оно всегда сохраняло частно-гражданский характер, выработавшись из занятия охотою как промыслом, дававшим средства существования. Прежнее беспредельное право всех и каждого на захват неоккупированной дичи постепенно ограничивалось правилами, которыми определялись права звериной и рыбной ловли, предоставлявшиеся определенным лицам и обществам. Земли, где могли производиться такие промыслы, назывались по отношению к главной, пахотной земле, ее угодьями; это название затем привилось к ним и независимо от отношения к главному сельскому имению, так что угодье стало означать право производить определенный промысел на данном участке земли. Право это могло существовать совместно с правом собственности на землю, или отдельно от него. По действующему законодательству, первое стало общим правилом, второе - исключением, по которому звериные и иные промыслы составляют осуществление права угодья в чужом имущества, отдельного и независимого от права собственности на него; в некоторых же местностях Империи, напр. в Сибири, занятие звериным промыслом доныне дозволяется всем и каждому без всякого ограничения. Из права звериных промыслов образовалось и право охоты, которое принадлежит собственнику земельной дачи или лицу, имеющему от собственника письменное дозволение, или, наконец, лицу, которому такое право особо предоставлено на казенных землях*(205). Нарушение его путем самовольного осуществления и будет самовольной охотой. Таким образом, самовольная охота есть осуществление непринадлежащего виновному права охоты в чужом владении. Закон 3 февраля 1892 г.*(206) определил производство охоты как "нахождение внутри земельных или лесных угодий, вне дороги, с ружьем или какими-либо снарядами для ловли дичи". С охотою сравнен выгон зверей и птиц из чужой дачи каким бы то ни было способом. Таким образом, понятие охоты предполагает деятельность, направляющуюся на завладение дикими зверями или дикою птицею, находящимися в естественном состоянии свободы и, притом, такими, на которых принято охотиться. Звери и птица, уже кем либо оккупированные (напр. попавшиеся в силки), не могут быть предметом охоты, а захват их составляет посягательство против чужого движимого имущества - кражу и т. под. Вопрос, какие звери и птица суть подлежащие охоте, германскою практикою решается на основании законов гражданских, французскою - на основании обязательных административных постановлений префектов. Мы не имеем ни того, ни другого источника для решения этого вопроса, так что разрешать его приходится на основами обычаев и некоторых отрывочных указаний законодательства. Бесспорно, понятием этим не обнимаются не только те животные, которые не принадлежат к млекопитающим и птицам, но также из двух последних категорий все те, на которых не принято охотиться, напр. летучие мыши, ежи, воробьи, ласточки. Кроме того, закон выделяет отсюда хищных и вредных для хозяйства звереи и птиц, относя к первым медведей, волков, рысей, сурков "и других", а ко вторым - коршунов, ястребов, галок, воробьев "и иных" тому подобных, по местным условиям; истреблять их разрывается каждому на всяком месте.

Самовольная ловля есть самовольная охота в водной стихии, причем предметом ее могут быть рыбы, ракообразные, устрицы, кораллы, жемчужные раковины, губки и т. под. Ограничение ловли на западе Европы теснее и отношение к ней законодательства несколько мягче, чем к охоте, потому что здесь не присоединяется момента публичного; наоборот, по финл. улож. самовольная ловля наказывается строже, чем самовольная охота (_ 256 и 257). По нашему праву, самовольные охота и ловля стоят ближе друг к другу, облагаясь незначительными денежными взысканиями (не свыше 25 р.), которые при самовольной охоте могут быть увеличены: до 50 р. при производстве ее в огороженных парках и зверинцах, не имеющих свободного сообщения с соседними угодьями, или на полях и лугах до уборки на них посевов и трав; вдвое - в случае повторения самовольной охоты (146-1 уст. о нак.). Более тяжкие случаи самовольной охоты и ловли суть охота и ловля в недозволенное время, без охотничьего свидетельства или с чужим свидетельством, недозволенными способами или против недозволенной дичи (зубры, самка лося, олень, дикая коза); деяния эти воспрещаются не для охраны частного имущественного права, а в видах общественного благосостояния, почему ответственности за них подлежит и субъект права охоты или ловли; наказания и здесь сводятся, за редкими изъятиями, к денежным взысканиям (56/1-8 уст. о нак.). В некоторых местностях, напр. в прибалтийских губерниях, относительно охоты и ловли существуют особые, более строгие правила.

Самовольное добывание ископаемых есть противозаконное посягательство на чужие недра земли и ее поверхность. Таково добывание песку, глины, камней, дерна и тому подобных предметов, составляющее легкое нарушение (145 уст. о нак.). Однако, закон выделяет отсюда некоторые ископаемые богатства, предусматривая особо самовольное добывание их; таковы: самовольное добывание соли из казенных источников (630 улож.), драгоценных камней и драгоценных металлов (591-612 ул.). К последним двум родам ископаемых закон относится весьма заботливо, нередко уподобляя добывание их краже и облагая его весьма тяжкими наказаниями. Угол. уложение 1903 г. за самовольное добывание благородных металлов, драгоценных камней, нефти, каменного угля или руды поднимает иногда наказание до исправ. дома (ст. 632).

В связи с этим стоит самовольное пользование чужою почвою, тремя родами деятельности: 1) проходом, проездом и прогоном скота по чужой земле; проход и проезд у нас запрещается только до уборки трав и посевов (147 уст.), прогон скота - независимо от этого условия (148 уст.), причем сады, огороды и огороженные пространства ограждаются несколько строже (149 уст.); 2) свозом на чужую землю мусора и нечистот (150 уст.); и 3) самовольною запашкою чужой земли. Впрочем, это последнее деяние, бывшее наказуемым по прежнему нашему законодательству, ныне не наказуемо и может иметь в результате лишь гражданскую ответственность. О решении этого вопроса в финл. ул. см. ст. 248 и 249, а в угол. уложении 1903 г. ст. 633, 634.

Наконец, недвижимость может быть предметом самовольного пользования и в месте произрастания почвы, особенно таких, которые появляются на свет без приложения труда человеческого; сюда относятся собирание грибов, лесных плодов или ягод и т. под. предметов (угол. улож. 1903 г. прибавляет могущих доставить выгоду владельцу земли, ст. 145 уст., 1 ст. 633 угол. улож.), самовольная пастьба скота на чужой земле (148 уст.) и лесные нарушения (154-168 уст.), а по уг. уложению 1903 г. еще самовольное скошение чужой травы (в финл. ул. см. _ 245). К ним приравниваются также случаи собирания произрастаний, появившихся при участии труда человеческого - жатвы, огороднины, садовых фруктов, садовых цветов и т. под., если это имело место в ничтожном размере и не может быть приписано тем бесчестящим деятеля побуждениям корысти, которые характеризуют собою кражу (145 уст.). Уг. ул. 1903 г. в этом случае требует наличность цели немедленного потребления сорванных произрастаний, хотя бы и не на самом месте учинения преступления (9 ст. 633). Напротив, по финл. улож. эти случаи относятся к краже (_ 247). Все такие деяния обложены незначительными денежными взысканиями, за исключением некоторых случаев лесных нарушений, занимающих в этой группе особое и весьма видное место.

_ 123. Лесные проступки. Древесные произрастания, составляя материальные части имущества, могут быть предметом общих посягательств, против движимости, т.е. кражи, мошенничества и т. под. Положение это применимо к деревьям как отделенным от почвы, так и не отделенным, как к насаженным или посеянным человеком, так и к дикорастущим, С полною последовательностью проводит его английское право, по которому всякое похищение дерева стоимостью выше одного шиллинга, а также порубка, вырывание с корнем или повреждение с целью похищения такого дерева или части его, составляют кражу. Но все прочие законодательства допускают изъятия из него для неотделенных от почвы деревьев, составляющих лесные породы и находящихся в чужом лесу; в основании этих изъятий лежит сближение таких деревьев с прочими естественными произрастаниями, как дарами природы, бывшими в прежнее время предметом общего достояния. Наиболее глубоко взгляд этот отразился на русском законодательстве в его историческом развитии и современном состоянии.

Когда отечество наше покрыто было дремучими лесами, то в общем интересе было не сохранение лесов, а истребление и расчищение их, для увеличения пахотных земель и уменьшения опасности как от разбойников, так и от диких зверей, находивших себе в лесах наилучший приют. Лесовладельцы также не были заинтересованы в охране леса, который сам по себе не имел никакой цены: первоначально леса ценились только как места охоты, пчеловодства и иных угодий, что продолжается даже в эпоху соборного уложения. Первый пример законодательного ограничения въезда в лес для рубки дерев представляет охранная грамота Иоанна III Троицко-Северскому монастырю от 1485 года*(207). Соборное уложение впервые запрещает самовольное повреждение чужого леса, но только насильством или посредством поджога*(208); в обоих случаях подразумевалось повреждение значительных лесных пространств и полагалась денежная ответственность. От лесных отличались плодовые деревья в чужих садах; порубка и похищение их наказывались пенею по три рубля с дерева.

При Петре В. вопрос о лесах обратил на себя усиленное внимание законодателя, но исключительно с точки зрения интересов государственных. В видах интересов военных и государственного кораблестроения многие лесные участки объявлены заповедными, разные лесные породы признаны безусловно неподлежащими рубке со стороны частных лиц, преимущественно землевладельцев, и нарушение этих запретов указы 1703 и 1719 гидов преследовали строгими наказаниями, до пожизненной каторги и смертной казни включительно. В идее государственной пользы до такой степени поглотился частный интерес лесовладельцев, что въезд в чужие леса для рубки без дозволения владельца иногда даже поощрялся правительством; так, в видах устранения дороговизны лесных материалов, указами 1719 г. разрешалась повсеместная свободная рубка леса в чужих лесных дачах, и лесовладельцам за сопротивление указ грозил конфискациею их лесов, а лесопромышленникам рекомендовал, для устранения могущих возникнуть со стороны лесохозяев затруднений и препятствий к рубке, выезжать на "рубку компаниями, в которых бы не менее 20 человек было"; в видах развития частного мореходства разрешалась беспрепятственная рубка чужого леса для постройки частных морских судов; существовавшее ранее разрешение ратным людям свободно рубить лес в походах сохранялось и при Петре.

Только при Екатерин II; законом 22 сентября 1782 г., частные леса освобождены от правительственной опеки, и, по замечанию проф. Ведрова, восстановлено "право собственности на леса, молча подразумеваемое в эпоху допетровскую, но до такой степени стесненное и ограниченное постановлениями Петра, что можно было сомневаться в самом его существовали". Закон этот лег в основу постановления Свода, и главные начала его остаются в силе до наших дней.

Сводное законодательство первых двух изданий, запрещая всякую самовольную порубку, наказывало ее взысканием попенных денег по таксе вдвое и вчетверо, а при третьем рецидиве - наказаниями, положенными за кражу. Под влиянием настояний совета государственных имуществ, составители уложения 1845 г. значительно усилили ответственность за порубку и похищение леса, сравнив их с простою кражею; сопротивление лесной страже, рецидив и учинения кражи в рощах корабельных признаны увеличивающими вину обстоятельствами, при которых определялись ссылка на житье или рабочий дом с лишением особых прав. Эта строгая система личной ответственности держалась до 1863 г., когда, по представлению министра государственных имуществ Зеленого, законом 9 мая, она значительно смягчена и заменена денежною ответственностью вдвое и втрое причиненного вреда; только со второго рецидива за порубки или похищения леса на сумму свыше 30 рублей полагались личные наказания, но в сравнении с прежним законодательством значительно смягченные. В основание реформы 1863 г. указывалось, что маловажные порубки и похищения леса обыкновенно производятся людьми крайне бедными, побуждаемыми к тому крайнею нуждою и ограничивающими свои самовольства в лесах удовлетворением домашних потребностей; их поэтому признавалось неправильным подвергать одинаковым наказаниям с виновниками в кражах, которые действуют из корысти.

Но эта система исключительно денежной ответственности встретила энергичный отпор уже со стороны составителей судебных уставов, которые находили ее неограждающею интересов частного лесного владения и крайне слабою, в виду того, что весьма часто лесные порубки проявляются не отдельными обнаружениями преступной наклонности к завладению чужою собственностью, а в виде систематически развитого промысла, доставляющего весьма значительные выгоды предпринимателям, ибо, вследствие незначительной вероятности обнаружения виновного, для него "весьма выгодно будет отделываться штрафом в редких случаях обнаруженных похищений, тогда как десятки раз проступок будет совершаться им вполне безнаказанно". Они не желали сравнивать лесные порубки с кражею, как поступало уложение 1845 г., и находили более правильным создать из них самостоятельную группу проступков, но в то же время они находили возможным удержать денежную ответственность лишь за простые порубки в первый раз, с тем, чтобы в случаях рецидива и при отягчающих деяние обстоятельствах положены были личные наказания - арест и даже тюрьма. Предложения эти, несмотря на возражения министерства государственных имуществ, были приняты государственным советом и образовали систему устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями; она получила дальнейшее развитие в законах 22 марта 1882, 21 марта 1888 в 3 февраля 1892 г. и легла в основание угол. уложения 1903 г.

_ 124. Так сложилось действующее законодательство, по которому лесные проступки образуют группу деликтов sui generis, не смешивающихся с кражею, составляющих вид самовольного пользования чужим имуществом, которое, однако, ограничивается денежною ответственностью лишь в простейших своих формах, предполагая в формах более тяжких ответственность личную*(209).

Характерный признак этих посягательств и отличительная черта их от родственного им понятия кражи, как похищения чужого движимого имущества, лежит в предмете их. Таким предметом представляется чужое лесное дерево, неотделенное от почвы или отделенное от нее без приложения труда человеческого, или часть такого дерева. Остановимся на отдельных элементах этого понятия.

Дерево - произрастание, имеющее древесину; этим понятием обнимается также кустарник. Но им исключаются растения травянистые. Дерево должно быть лесное, находящееся в лесу; деревья садовые, а равно посаженные или дикорастущие по границам усадьбы, дороги, на кладбище и т. под., могут быть предметом кражи, но не лесного проступка (к. р. 1871 n 1414, Голубева; 78 n 7, Пожидаева; 86 n 47, Бельчанова); тем менее сюда подходят деревья, культивируемые в оранжереях, в кадках или горшках. Выражение же "лес" следует понимать в широком смысле более или менее значительного собрания дерев дикорастущих, обнимающем также рощи и участки, огражденные изгородью, канавою и т. п. Обыкновенно деревья эти появляются путем самосева, без приложения труда человеческого, и, строго говоря, только посягательства на такие естественные дары природы могут быть рассматриваемы как самовольное пользование чужим недвижимым имуществом в отличие от захвата чужой движимости. Однако, с деревьями самосевными сближаются, по тесному подобию, лесные деревья, посеянные и посаженные человеком (п. 4 ст. 156 уст.). Но далее этого закон не идет и считает дерево предметом особого лесного проступка лишь в его необработанном состоянии, пока оно не стало самостоятельною имущественною ценностью благодаря труду человека; до этого только рубежа доходит область лесных проступков как наказуемого пользования чужим лесом, за ним лежит сфера посягательств против чужой собственности в полном ее объеме. Такое именно разграничение их делают ст. 154 и 155 уст. о наказ. Последняя относит к лесным проступкам похищение из леса и порубку в лесу: 1) дерев, стоящих на корню; 2) дерев буреломных; 3) дерев валежных, и 4) частей таких дерев. Во всех этих случаях разумеется дерево, к отделению которого от почвы или вообще к обработке которого, не приложен человеческий труд, превращающий естественный дар природы в предмет имущественного обладания. Напротив, "похищение леса или лесных произведений, уже заготовленных и сложенных, а также из мест складов, устроенных для их хранения", составляет не лесной проступок, а кражу, наказуемую на общем основании (154 уст.). По усвоенной редакции, однако, законодательство наше идет несколько далее указанной мысли. Для понятия кражи оно требует, чтобы лес был не только заготовлен, но и сложен хозяином или заступающим его лицом в помещение, откуда он был похищен. Могут быть, очевидно, средние случаи, когда дерево уже "заготовлено", напр. спилено и отделено от ветвей, но еще не убрано с места, не "сложено"; к обработке его уже приложен труд человеческий, его следовало бы уже рассматривать как возможный предмет кражи, но прямой текст закона протеворечит этому, в виду чего и судебная практика относит такие случаи к лесным проступкам, а не к краже (к. р. 1872 n 1060, Шишкиных). По уг. у, 1908 г., к лесным проступкам относится и похищение дерева, самовольно срубленного другим лицом.