Лр. Фридрих Энгельс АнтиДюринг. Диалектика природы (сборник)
 Скачать 4.53 Mb.
|
|
IV. Мировая схематика «Всеобъемлющее бытие единственно Будучи самодовлеющим, оно не допускает ничего рядом с собой или над собой. Присоединить к нему второе бытие значило бы сделать его тем, чем оно не является, а именно – частью или элементом более обширного целого. Благодаря тому, что мы словно рамой охватываем все нашей единой мыслью, – ничто из того, что должно войти в это мысленное единство не может сохранить в себе какую-либо двойственность. Но ничто немо- жет также и остаться вне этого мысленного единства Сущность всякого мышления состоит в объединении элементов сознания в некоторое единство Именно благодаря объединяющей способности мышления возникает неделимое понятие о мире а универсум, как показывает уже само слово, признается чем-то таким, в нем все объединено в некоторое единство». Так говорит г-н Дюринг. Математический метод, согласно которому всякий вопрос должен быть решаем аксиоматически на простых основных формах, как если бы дело шло о простых принципах математики, – этот метод применен здесь впервые. «Всеобъемлющее бытие единственно. Если тавтология, простое повторение в предикате того, что уже было высказано в субъекте, – если это составляет аксиому, то мы имеем здесь аксиому чистейшей воды. В субъекте г-н Дюринг говорит нам, что бытие охватывает все, а в предикате он бесстрашно утверждает, что в таком случае ничто не существует вне этого бытия. Какая колоссальная «системосозидающая идея»! И в самом деле – «системосозидающая». Не успели мы прочитать и шести строк, как г-н Дюринг посредством нашей единой мысли уже превратил единственность бытия в его единство Так как, по Дюрингу, сущность всякого мышления состоит в объединении в некоторое единство, то бытие, коль скоро оно мыслится, мыслится как единое, и понятие о мире есть неделимое понятие а раз мыслимое бытие, понятие о мире едино, то и действительное бытие, действительный мир, также составляет неделимое единство. И поэтому для потусторонностей не остается уже никакого места, как только дух научается охватывать бытие в его однородной универсальности». Перед нами поход, который совершенно затмевает Аустерлиц и Йену, Кёниггрец и Седан. В каких-нибудь 44 Энгельс перечисляет ряд крупнейших сражений в европейских войнах XIX века.//Сражение под Аустерлицем 2 декабря (20 ноября) 1805 г. между русскими и австрийскими войсками, с одной стороны, и французскими – с другой, закончилось победой Наполеона Сражение при Йене между французской армией под командованием Наполеона и прусскими войсками произошло 14 октября года. Закончившееся разгромом прусской армии, это сражение повлекло за собой капитуляцию Пруссии перед наполеоновской Францией.//Сражение при Кёниггреце (в настоящее время Градец-Кралове) произошло 3 июля 1866 г. в Чехии между австрийскими и саксонскими войсками, с одной стороны, и прус двух-трех положениях, через какую-нибудь страничку, считая с того места, где мы мобилизовали первую аксиому, мы успели уже отменить, устранить, уничтожить все потусторонности, бога, небесное воинство, небеса, ад и чистилище, вместе с бессмертием души. Каким образом мы от единственности бытия приходим к его единству Тем, что мы вообще представляем себе это бытие. Едва мы, словно рамой, охватили единственное бытие своей единой мыслью, как единственное бытие стало уже в мысли единым бытием, стало мысленным единством, ибо сущность всякого мышления состоит в том, что оно объединяет элементы сознания в некоторое единство. Последнее положение просто неверно. Во-первых, мышление состоит столько же в разложении предметов сознания на их элементы, сколько в объединении связанных друг с другом элементов в некоторое единство. Без анализа нет синтеза. Во-вторых, мышление, если оно не делает промахов, может объединить элементы сознания в некоторое единство лишь в том случае, если в них или в их реальных прообразах это единство уже до этого существовало От того, что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с мле- скими войсками – с другой, и явилось решающим сражением в австро-прусской войне 1866 г, которая закончилась победой Пруссии над Австрией. В истории это сражение известно также как битва при Садове.//Сражение при Седане сентября 1870 г, в котором прусские войска нанесли поражение французской армии Мак-Магона и вынудили ее капитулировать, явилось решающим сражением Франко-прусской войны 1870–1871 годов копитающими, – от этого у нее еще не вырастут молочные железы. Таким образом, единство бытия и, соответственно, правомерность понимания бытия как единства и есть как раз то, что нужно было доказать. И если г-н Дюринг уверяет нас, что он представляет себе бытие единым, а не, скажем, двойственным, то он этим высказывает лишь свое личное, ни для кого необязательное мнение. Если мы захотим представить ход его мысли в чистом виде, то он будет таков Я начинаю с бытия. Следовательно, я мыслю себе бытие. Мысль о бытии едина. Но мышление и бытие должны находиться во взаимном согласии, они соответствуют друг другу, друг друга покрывают. Стало быть, бытие в действительности также едино. Стало быть, несу- ществует никаких «потусторонностей». Но если бы г-н Дю- ринг говорил так откровенно, вместо того, чтобы угощать нас приведенными оракульскими изречениями, то его идеологический подход обнаружился бы с полной ясностью. Пытаться доказать реальность какого-либо результата мышления из тождества мышления и бытия, – вот именно это и было одной из самых безумных горячечных фантазий некоего Гегеля. Если бы даже вся аргументация г-на Дюринга была правильна, то и тогда он не отвоевал бы еще и пяди земли у спиритуалистов. Последние ответят ему коротко мири для насесть нечто нераздельное распадение мира на посюсторонний и потусторонний существует только для нашей специфически земной, отягченной первородным грехом точки зрения само по себе, те. в боге, все бытие едино. И они последуют за гном Дюрингом на его излюбленные другие небесные тела и покажут ему одно или несколько среди них, где не было грехопадения, где, стало быть, нет противоположности между посюсторонними потусторонним миром и где единство мира является догматом веры. Самое комичное во всем этом то, что г-н Дюринг, желая из понятия бытия вывести доказательство того, что бога нет, применяет онтологическое доказательство бытия бога. Это доказательство гласит Когда мы мыслим богато мы мыслим его как совокупность всех совершенств. Но к этой совокупности всех совершенств принадлежит прежде всего существование, ибо существо, не имеющее существования, по необходимости несовершенно. Следовательно, в число совершенств бога мы должны включить и существование. Следовательно, бог должен существовать. – Совершенно также рассуждает и г-н Дюринг: Когда мы мыслим себе бытие, мы мыслим его как одно понятие. То, что охватывается одним понятием, – едино. Таким образом, бытие не соответствовало бы своему понятию, если бы оно не было едино. Следовательно, оно должно быть единым. Следовательно, не существует бога и т. д.». Когда мы говорим о бытии и только о бытии, то единство может заключаться лишь в том, что все предметы, о которых идет речь, суть существуют. В единстве этого бытия, – а не в каком-либо ином единстве, – они объединяются мыслью, и общее для всех них утверждение, что все они существуют не только не может придать им никаких иных, общих или необщих, свойств, нона первых порах исключает из рассмотрения все такие свойства. Ибо как только мы от простого основного факта, что всем этим вещам обще бытие, удалимся хотя бы на один миллиметр, тотчас же перед нашим взором начинают выступать различия в этих вещах. Состоят ли эти различия в том, что одни вещи белы, другие черны, одни одушевлены, другие неодушевлены, одни принадлежат, скажем, к посюстороннему миру, другие к потустороннему обо всем этом мы не можем заключать только на основании того, что всем вещам в равной мере приписывается одно лишь свойство существования. Единство мира состоит не в его бытии, хотя его бытие есть предпосылка его единства, ибо сначала мир должен существовать прежде чем он может быть единым Бытие есть вообще открытый вопрос, начиная стой границы, где прекращается наше поле зрения. Действительное единство мира состоит в его материальности, а эта последняя доказывается не парой фокуснических фраза длинными трудным развитием философии и естествознания. Пойдем дальше. Бытие о котором повествует г-н Дю- ринг, не есть то чистое бытие, которое, будучи равным самому себе, должно быть лишено всяких особых определений ив действительности представляет собой только аналог мысленного ничто или иначе – отсутствия мысли». Но мы очень скоро увидим, что мир г-на Дюринга на самом деле начинается с такого именно бытия, которое лишено всяких внутренних различий, всякого движения и изменения и, следовательно, фактически является всего лишь аналогом мысленного ничто, те. представляет собой действительное ничто. Лишь из этого бытия-ничто развивается теперешнее дифференцированное, изменчивое состояние мира, представляющее собой развитие, становление и лишь после того, как мы это поняли, мы оказываемся в состоянии также и при этом вечном превращении удерживать, как равное самому себе, понятие универсального бытия». Таким образом, мы теперь имеем понятие бытия на более высокой ступени, на которой оно заключает в себе как постоянство, таки изменение, как бытие, таки становление. Достигнув этого пункта, мы находим, что роди вид, или вообще – общее и особенное, являются простейшими средствами различения, без которых нельзя понять устройство вещей». Но все это представляет собой средства различения качества рассмотрев их, мы идем дальше: «Роду противостоит понятие величины, как того однородного, в чем уже нет больше никаких видовых различий, т. е. от качества мы переходим к количеству а это последнее всегда «измеримо». Сравним же теперь эти строго очерченные всеобщие схемы действенности и их истинно критическую точку зрения с неудобоваримыми идеями, диким бредом и горячечными фантазиями некоего Гегеля. Мы найдем, что логика Гегеля начинает с бытия – как это делает и г-н Дюринг; что бытие раскрывает себя как ничто – как и у г-на Дюринга; что от этого «бытия-ничто» совершается переход к становлению а результатом становления является наличное бытие, т. е. более высокая, более заполненная форма бытия, – совсем как у г-на Дюринга. Наличное бытие приводит к качеству качество – к количеству – совсем как у г-на Дюринга. И чтобы не было недостатка нив одном существенном элементе, г-н Дюринг, по другому поводу, рассказывает нам: «Переход из сферы бесчувственности в сферу ощущения совершается, несмотря на всю количественную постепенность, только посредством качественного скачка, о котором мы можем утверждать, что он бесконечно отличается от простой градации одного итого же свойства». Это ведь гегелевская узловая линия отношений меры, где чисто количественное увеличение или уменьшение вызывает в определенных узловых пунктах качественный скачок, как, например, в случае нагревания или охлаждения воды, где точки кипения и замерзания являются теми узлами, в которых совершается – при нормальном давлении – скачок в новое агрегатное состояние, где, следовательно, количество переходит в качество. Наше исследование тоже пыталось дойти до корня вещей ив корне проникающих до самых корней дюринговских основных схем оно находит горячечные фантазии некоего Гегеля, категории гегелевской Логики (часть I, учение о бытии в строго старогегелевской «последовательности» и почти без всякой попытки замаскировать плагиат! И, не довольствуясь тем, что он заимствовал у своего, так оклеветанного им, предшественника всю его схематику бытия, г-н Дюринг – после того, как он сам дал приведенный выше пример скачкообразного перехода количества в качество нисколько не смущаясь, заявляет о Марксе: «Разве не комично выглядит, например, ссылка (Маркса) на путаное и туманное представление Гегеля о том, что количество превращается в качество!». Путаное и туманное представление Кто здесь претерпевает превращение и кто здесь выглядит комичным, г-н Дю- ринг? Таким образом, все эти милые вещицы не только не решены аксиоматически, как было предписано, но просто привнесены извне, те. из Логики Гегеля. Да еще так, что во всей рассматриваемой здесь главе нет даже и видимости внутренней связи, поскольку эта связь не заимствована также у Гегеля, и все в конце концов сводится к бессодер- 45 G. W. F. Hegel. «Wissenschaft der Logik». Nürnberg, 1812–1816 (Г. В. Ф. Ге- гель. Наука логики. Нюрнберг, 1812–1816). Это произведение состоит из трех книг 1) объективная логика, учение о бытии (год изд. 1812); 2) объективная логика, учение о сущности (год изд. 1813); 3) субъективная логика, или учение о понятии (год изд. 1816). жательному мудрствованию о пространстве и времени, о постоянстве и изменении. От бытия Гегель переходит к сущности, к диалектике. Здесь он рассматривает рефлективные определения, их внутренние противоположности и противоречия, – например, положительное и отрицательное, – затем переходит к причинности, или к отношению причины и действия, и заканчивает необходимостью Тоже мы видим и у г-на Дю- ринга. То, что Гегель называет учением о сущности, г-н Дю- ринг переводит на свой язык словами логические свойства бытия. Последние же заключаются прежде всего в антагонизме сил, в противоположностях Но что касается противоречия, то его г-н Дюринг, напротив, радикально отрицает позднее мы еще вернемся к этому вопросу. Далее он переходит к причинности а от нее – к необходимости Если, следовательно, г-н Дюринг говорит о себе: «Мы, которые не философствуем из клетки то это, очевидно, надо понимать так, что он философствует в клетке, а именно – в клетке гегелевского схематизма категорий. Натурфилософия. Время и пространство Перейдем теперь к натурфилософии Здесь г-н Дюринг имеет опять все основания быть недовольным своими предшественниками Натурфилософия пала так низко, что превратилась в какую-то пустую лжепоэзию, покоящуюся на невежестве», и стала уделом проституированного философствования некоего Шеллинга и ему подобных молодцов, выступающих со своим хламом в роли жрецов абсолюта и мистифицирующих публику. Усталость спасла нас от этих уродств, но пока она расчистила почву только для шатаний что же касается широкой публики, то тут, как известно, уход более крупного шарлатана часто дает лишь повод более мелкому, но более ловкому в этих делах преемнику воспроизводить под новой вывеской все штуки первого. Сами естествоиспытатели не проявляют большой склонности к экскурсиям в царство мирообъемлющих идей и потому дают в теоретической области одни лишь несвязные скороспелые выводы Здесь настоятельно необходима помощь, и, к счастью, г-н Дюринг находится на своем посту. Чтобы правильно оценить следующие засим откровения о развитии мира во времени и его ограниченности в пространстве, мы должны вернуться вновь к некоторым местам «мировой схематики». Бытию, опять-таки в согласии с Гегелем Энциклопедия, приписывается бесконечность – то, что Гегель именует дурной бесконечностью, – которая затем и исследуется Гегель. Энциклопедия философских наук, § 94. Наиболее отчетливой формой бесконечности, мыслимой без противоречий является неограниченное накопление чисел в числовом ряде Подобно тому, как мы к каждому числу можем прибавить еще одну единицу, не исчерпывая никогда возможности дальнейшего счета, таки к каждому состоянию бытия примыкает следующее состояние, ив неограниченном порождении этих состояний и заключается бесконечность. Эта точно мыслимая бесконечность имеет поэтому лишь одну-единственную основную форму с одним-един- ственным направлением. Ибо, хотя для нашего мышления и безразлично, представить ли накопление изменяющихся состояний в этом или в противоположном направлении, все же такая идущая назад бесконечность – нечто иное, как образ, созданный слишком поспешным представлением. В самом деле, так как эта бесконечность должна была бы в действительности быть пройденной в обратном направлении, то в каждом отдельном своем состоянии она имела бы позади себя бесконечный числовой ряд. Но тогда мы получили бы недопустимое противоречие сосчитанного бесконечного числового ряда поэтому предположить еще второе направление бесконечности оказывается бессмысленным». Первое следствие, которое выводится из этого понимания бесконечности, состоит в том, что сцепление причини следствий в мире должно было иметь некогда свое начало: «Бесконечное число причин, уже примкнувших одна к другой, немыслимо уже потому, что оно предполагает бесчисленность сосчитанной». Стало быть, доказано существование конечной причины. Вторым следствием является закон определенности каждого данного числа накопление тождественных элементов ка- кого-либо реального рода самостоятельных объектов мыслимо только в виде образования некоторого определенного числа. Само по себе определенным должно быть в каждый данный момент не только наличное число небесных тел, но и общее число всех существующих в мире мельчайших самостоятельных частей материи. Эта последняя необходимость есть истинное основание того, почему никакое соединение нельзя мыслить без атомов. Всякая реальная разделенность всегда обладает конечной определенностью и должна ею обладать, ибо иначе получится противоречие сосчитанной бесчисленности. По той же причине не только должно быть определенным число сделанных уже Землей оборотов вокруг Солнца, хотя это число и неизвестно нам, но и все периодические процессы природы должны были иметь ка- кое-нибудь начало, а всякая дифференциация, все следующие друг за другом многообразия природы должны корениться в некотором равном самому себе состоянии Такое состояние может без противоречия мыслиться существовавшим от века, но и это представление было бы исключено, если бы время само по себе состояло из реальных частей, а не делилось, напротив, произвольно нашим рассудком, путем одного только идеального полагания возможностей. Иначе обстоит дело с реальными внутренне-неоднородным содержанием времени это действительное наполнение времени поддающимися различению фактами, а также формы существования этой области принадлежат – именно благодаря своей различности – к тому, что поддается счету. Если мы мысленно представим себе такое состояние, которое лишено изменений ив своем равенстве самому себе не проявляет никаких различий в следовании, то и более частное понятие времени превратится в более общую идею бытия. Что должно означать это накопление пустой длительности, этого нельзя себе даже представить. Так говорит г-н Дюринг, немало гордящийся важностью этих своих открытий. Сначала он выражает только надежду, что их признают, по меньшей мере, немаловажной истиной, но дальше мы читаем у него: «Напомним о тех крайне простых приемах, посредством которых мы доставили понятиям бесконечности и их критике доселе неведомую значимость Вспомним элементы универсального понимания пространства и времени, столь просто построенные благодаря современному углублению и заострению Мы доставили Современное углубление и заострение! Кто же это – мы, и когда разыгрывается эта современность? Кто углубляет и заостряет? «Тезис. Мир имеет начало во времени, ив пространстве он также заключен в границы. – Доказательство. В самом деле, если мы допустим, что мир не имеет начала во времени, то до всякого данного момента времени прошла вечность и, стало быть, истек бесконечный ряд следовавших друг за другом состояний вещей в мире. Но бесконечность ряда именно в томи состоит, что он никогда не может быть закончен путем последовательного синтеза. Следовательно, бесконечный протекший мировой ряд невозможен значит, начало мира есть необходимое условие его существования, – это первое, что требовалось доказать. – Что касается второй половины тезиса, допустим опять противоположное утверждение, что мир есть бесконечное данное целое из одновременно существующих вещей. Но величину такого количества, которое не дано в известных границах какого бы тони было наглядного представления, мы можем мыслить не иначе, как только посредством синтеза частей, а целостность такого количества – только посредством законченного синтеза, или посредством повторного присоединения единицы к самой себе. Поэтому, чтобы мыслить как целое мир, наполняющий все пространства, необходимо было бы рассматривать последовательный синтез частей бесконечного мира как завершенный, те. пришлось бы рассматривать бесконечное время, необходимое для пересчитывания всех сосуществующих вещей, как протекшее, что невозможно. Итак, бесконечный агрегат действительных вещей не может быть рассматриваем как данное целое, а следовательно, он не может быть рассматриваем также и как данный одновременно Следовательно, мир по своему протяжению в пространстве не бесконечен, а заключен в свои границы, – это второе (что требовалось доказать). Эти положения буквально списаны с одной хорошо известной книги, впервые появившейся в 1781 г. и озаглавленной Иммануил Кант Критика чистого разума, где каждый может их прочитать в I части, отд. й, кн. я, гл. II, § Первая антиномия чистого разума. Гну Дюрингу принадлежит, следовательно, только та слава, что к мысли, высказанной Кантом, он приклеил название закон определенности каждого данного числа и открыл, что было такое время, когда еще не было никакого времени, хотя уже существовал мир. Что же касается всего прочего, те. всего того, что в рассуждениях г-на Дюринга еще имеет какой-либо смысл, то оказывается мы – это Иммануил Канта современности всего-навсего девяносто пять лет. Бесспорно, крайне просто Замечательная доселе неведомая значимость»! Между тем Кант вовсе не утверждает, что приведенные положения окончательно установлены этим его доказательством. Напротив, на странице, помещенной тут же рядом, он утверждает и доказывает противоположное что мир не имеет начала во времени и конца в пространстве. И именно в том, что первое из этих положений также доказуемо, как и второе, Кант усматривает антиномию, неразрешимое противоречие. Люди меньшего калибра, быть может, несколько I. Kant. «Critik der reinen Vernunft». Riga, 1781, S. 426–433. призадумались бы над тем, что некий Кант нашел здесь неразрешимую трудность. Ноне таков наш смелый изготовитель своеобразных в самой основе выводов и воззрений»: то, что ему может пригодиться из антиномии Канта, он прилежно списывает, а остальное отбрасывает в сторону. Вопрос сам по себе разрешается очень просто. Вечность во времени, бесконечность в пространстве, – как это ясно с первого же взгляда и соответствует прямому смыслу этих слов, – состоят в том, что тут нет конца нив какую сторону ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево. Эта бесконечность совершенно иная, чем та, которая присуща бесконечному ряду, ибо последний всегда начинается прямо с единицы, с первого члена ряда. Неприменимость этого представления о ряде к нашему предмету обнаруживается тотчас же, как только мы пробуем применить его к пространству. Бесконечный ряд в применении к пространству это линия, которая из определенной точки в определенном направлении проводится в бесконечность. Выражается ли этим хотя бы в отдаленной степени бесконечность пространства Отнюдь нет требуется, напротив, шесть линий, проведенных из одной точки в трояко противоположных направлениях, чтобы дать представление об измерениях пространства и этих измерений у нас было бы, следовательно, шесть. Кант настолько хорошо понимал это, что только косвенно, обходным путем переносил свой числовой ряд на пространственность мира. Г-н Дюринг, напротив, заставляет нас принять шесть измерений в пространстве и тотчас же вслед за этим не находит достаточно слов для выражения своего негодования по поводу математического мистицизма Гаусса, который не хотел довольствоваться тремя обычными измерениями пространства 48 В применении ко времени бесконечная в обе стороны линия, или бесконечный в обе стороны ряд единиц, имеет известный образный смысл. Но если мы представляем себе время как ряд, начинающийся с единицы или как линию, выходящую из определенной точки то мы тем самым уже заранее говорим, что время имеет начало мы предполагаем как раз то, что должны доказать. Мы придаем бесконечности времени односторонний, половинчатый характерно односторонняя, разделенная пополам бесконечность есть также противоречие в себе, есть прямая противоположность бесконечности, мыслимой без противоречий. Избежать такого противоречия можно лишь приняв, что единицей, с которой мы начинаем считать ряд, точкой, отправляясь от которой мы производим измерение линии, может быть любая единица в ряде, любая точка на линии и что для линии или ряда безразлично, где мы поместим эту единицу или эту точку. Но как быть с противоречием сосчитанного бесконечного числового ряда Его мы сможем исследовать ближе в том Речь идет о выпадах Дюринга против идей великого немецкого математика К. Ф. Гаусса относительно построения неевклидовой геометрии, в особенности относительно построения геометрии многомерного пространства случае, если г-н Дюринг покажет нам кунштюк, как сосчитать этот бесконечный ряд Когда он справится с таким делом, как счет от – ∞ (минус бесконечность) до нуля, тогда пусть он явится к нам. Ведь ясно, что откуда бы он ни начал свой счет, он оставит за собой бесконечный ряда вместе сними ту задачу, которую ему надо решить. Пусть он обернет свой собственный бесконечный ряди попытается вновь считать от бесконечного конца обратно до единицы; совершенно очевидно, что это попытка человека, который совсем не видит, о чем здесь идет речь. Более того. Если г-н Дюринг утверждает, что бесконечный ряд протекшего времени сосчитан, то он тем самым утверждает, что время имеет начало, ибо иначе он вовсе не мог бы начать «сосчиты- вать». Он, стало быть, опять подсовывает в виде предпосылки то, что должен доказать. Таким образом, представление о сосчитанном бесконечном ряде, другими словами, миро- объемлющий дюринговский закон определенности каждого данного числа есть contradictio in adjecto 49 , содержит в себе самом противоречие, ипритом абсурдное противоречие. Ясно следующее бесконечность, имеющая конец, ноне имеющая начала, не более и не менее бесконечна, чем та, которая имеет начало, ноне имеет конца. Малейшая диалектическая проницательность должна была бы подсказать г-ну Дюрингу, что начало и конец необходимо связаны друг с дру- 49 Противоречие в определении, те. абсурдное противоречие типа круглый квадрат, деревянное железо. – Ред гом, как северный и южный полюсы, и что когда отбрасывают конец, то начало становится концом, тем единственным концом, который имеется у ряда, – и наоборот. Вся иллюзия была бы невозможна без математической привычки оперировать бесконечными рядами. Так как в математике мы, в силу необходимости, исходим из определенного, конечного, чтобы прийти к неопределенному, не имеющему конца, то все математические ряды, положительные или отрицательные, должны начинаться с единицы, иначе никакие выкладки тут невозможны. Но идеальная потребность математика весьма далека оттого, чтобы быть принудительным законом для реального мира. Кроме того, гну Дюрингу никогда не удастся представить себе действительную бесконечность лишенной противоречий. Бесконечность есть противоречие, иона полна противоречий. Противоречием является уже то, что бесконечность должна слагаться из одних только конечных величина между тем это именно так. Ограниченность материального мира приводит к не меньшим противоречиям, чем его безграничность, и всякая попытка устранить эти противоречия ведет, как мы видели, к новыми худшим противоречиям. Именно потому что бесконечность есть противоречие, она представляет собой бесконечный, без конца развертывающийся во времени и пространстве процесс. Уничтожение этого противоречия было бы концом бесконечности. Это уже совершенно правильно понял Гегель, почему они отзывается с заслуженным презрением о господах, мудрствующих по поводу этого противоречия. Пойдем дальше. Итак, время имело начало. А что было до этого начала Мир, находящийся в неизменном, самому себе равном состоянии. Итак как в этом состоянии не происходит никаких следующих друг за другом изменений, то более частное понятие времени превращается в более общую идею бытия Во-первых, нам здесь совершенно нет дела до того, какие понятия претерпевают превращения в голове г- на Дюринга. Речь идет не о понятии времени, а о действительном времени, от которого гну Дюрингу так дешево нив коем случае не отделаться. Во-вторых, сколько бы понятие времени ни превращалось в более общую идею бытия, мы от этого не подвигаемся ни на шаг дальше. Ибо основные формы всякого бытия суть пространство и время бытие вне времени есть такая же величайшая бессмыслица, как бытие вне пространства. Гегелевское «вневременно прошедшее бытие и новошеллинговское предвечное бытие являются еще рациональными представлениями по сравнению с этим бытием вне времени. Поэтому г-н Дюринг и приступает очень осторожно к делу собственно говоря, это, пожалуй время, но такое время, которое нельзя в сущности назвать временем, ибо само по себе время не состоит ведь из См. Гегель. Наука логики, кн. II, начало Учения о сущности.//О категории позднего Шеллинга предвечное бытие см. в работе Энгельса «Шеллинг и откровение (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, стр. 424 сл.). реальных частей и лишь произвольно делится на части нашим рассудком только действительное наполнение времени поддающимися различению фактами принадлежит кто- му, что поддается счету а что должно означать накопление пустой длительности, – этого нельзя себе даже представить. Что должно означать это накопление, для нас здесь совершенно безразлично спрашивается длится ли мир в предположенном здесь состоянии, обладает ли он длительностью во времени Что от измерения подобной, лишенной содержания длительности ничего не получится, как ив том случае, если бы мы принялись без смысла и цели производить измерения в пустом пространстве, – это мы знаем давно, и Гегель, именно вследствие скучного характера такого рода занятия, называет эту бесконечность дурной Согласно г-ну Дюрингу, время существует только благодаря изменению, а не изменение существует во времени и благодаря времени. Именно потому, что время отлично, независимо от изменения, его можно измерять посредством изменения, ибо для измерения всегда требуется нечто отличное оттого, что подлежит измерению. Затем, время, в течение которого не происходит никаких заметных изменений, далеко оттого, чтобы совсем не быть временем оно, напротив, есть чистое незатронутое никакими чуждыми примесями, следовательно, истинное время, время как таковое Действительно, если мы хотим уловить понятие времени во всей его чистоте, отделенным от всех чуждых и посторонних примесей, то мы вынуждены оставить в стороне, как сюда не относящиеся, все те различные события, которые происходят во времени рядом друг с другом или друг за другом, – иначе говоря, представить себе такое время, в котором не происходит ничего. Действуя таким путем, мы, следовательно, вовсе не даем понятию времени потонуть в общей идее бытия, а лишь впервые приходим к чистому понятию времени. Однако все эти противоречия и несообразности представляют собой еще детскую забаву по сравнению стой путаницей, в которую впадает г-н Дюринг со своим равным самому себе первоначальным состоянием мира. Если мир был некогда в таком состоянии, когда в нем не происходило абсолютно никакого изменения, то как он мог перейти от этого состояния к изменениям То, что абсолютно лишено изменений, если оно еще вдобавок от века пребывает в таком состоянии, не может нив каком случае само собой выйти из этого состояния, перейти в состояние движения и изменения. Стало быть, извне, из-за пределов мира, должен был прийти первый толчок, который привел мир в движение. Но «первый толчок есть, как известно, только другое выражение для обозначения бога. Г-н Дюринг, уверявший нас, что в своей мировой схематике он начисто разделался с богом и потусторонним миром, здесь сам же вводит их опять – в заостренном и углубленном виде – в натурфилософию. Далее, г-н Дюринг говорит: «Там, где величина принадлежит постоянному элементу бытия, она остается неизменной в своей определенности. Это положение справедливо относительно материи и механической силы». Первое предложение представляет, кстати сказать, прекрасный образчик широковещательной аксиоматиче- ски-тавтологической манеры выражения г-на Дюринга: там, где величина не изменяется, она остается той же самой. Итак, количество механической силы, имеющееся в мире, остается вечно тем же самым. Мы уже не говорим о том, что в той мере, в какой это положение правильно, его знали высказал в философии почти триста лет тому назад Декарт 51 , что в естествознании учение о сохранении силы за последние двадцать лет повсюду получило самое широкое распространение и что, ограничивая его механической силой, г-н Дюринг его отнюдь не улучшает. Но где же была механическая сила вовремя неизменного состояния мира На этот вопрос г-н Дюринг упорно отказывается дать нам какой-ли- бо ответ. Где, г-н Дюринг, была тогда вечно остающаяся равной себе механическая сила и что она приводила в движение Ответ Мысль о сохранении количества движения была высказана Декартом в его «Трактате о свете (первая часть сочинения Мир, написанного в изданная посмертно в 1664 г) ив его письме де Бону от 30 апреля 1639 года. Наиболее полно это положение было развито в книге R. Des-Cartes. «Principia Philosophiae». Amstelodami, 1644, Pars secunda, XXXVI (P. Декарт. Начала философии. Амстердам, 1644, Часть вторая, § 36). Изначальное состояние вселенной, или, выражаясь яснее, бытия материи, лишенного изменений, не заключающего в себе никакого накопления изменений во времени, – это вопрос, отмахнуться от которого может лишь ум, видящий верх мудрости в самоуродовании своей производительной способности». Стало быть либо вы принимаете без рассуждений мое неизменное изначальное состояние, либо я, наделенный производительной способностью Евгений Дюринг, объявляю вас духовными евнухами. Это, конечно, может кое-кого испугать. Номы, уже видевшие несколько образцов производительной способности г-на Дюринга, позволим себе оставить пока изящное ругательство г-на Дюринга без ответа испросить еще раз однако, г-н Дюринг, с вашего позволения, как обстоит дело с механической силой? Г-н Дюринг тотчас же приходит в замешательство. Действительно, – бормочет он, – абсолютное тождество этого первоначального предельного состояния само по себе не дает никакого принципа перехода. Вспомним, однако, что в сущности такое же затруднение имеется по отношению к любому, даже самому малому, новому звену в хорошо известной нам цепи бытия. Поэтому тот, кто хочет найти затруднения в данном главном случае, не должен позволять себе обходить их в случаях менее заметных. Сверх того, перед нами возможность включения промежуточных состояний, в их последовательной градации, и тем самым мост непрерывности, чтобы, идя назад, дойти до полного угасания изменений. Правда, чисто логически эта непрерывность не помогает нам найти выход из главного затруднения, но она является для нас основной формой всякой закономерности и всякого известного нам вообще перехода, так что мы имеем право воспользоваться его и как посредствующим звеном между упомянутым первоначальным равновесием и его нарушением. Но если бы мы захотели представить себе это, так сказать, неподвижное равновесие, в соответствии с теми понятиями, которые допускаются без особых сомнений (в современной механике, то совершенно нельзя было бы объяснить себе, каким образом материя могла дойти до состояния изменчивости. Но кроме механики масс существует еще, – говорит г-н Дюринг, – превращение движения масс в движение мельчайших частиц однако как оно происходит, «для этого мы до сих пор не располагаем никаким общим принципом и мы не должны поэтому удивляться, если эти явления несколько уходят втемную область». Вот и все, что может сказать г-н Дюринг. Ив самом деле, мы должны были бы видеть верх мудрости не только в «са- моуродовании производительной способности, но ив слепой и темной вере, если бы захотели удовлетвориться этими поистине жалкими, пустыми увертками и фразами. Что абсолютное тождество не может само собой прийти к изменению, это признаёт сам г-н Дюринг. Нет никакого средства, с помощью которого абсолютное равновесие само собой могло бы перейти в движение. Что же остается в таком случае? Три ложных жалких выверта. Во-первых: столь же трудно, по словам г-на Дюринга, установить переход от любого, даже самого малого звена в хорошо известной нам цепи бытия к следующему звену. – Г-н Дюринг считает, по-видимому, своих читателей младенцами. Установление отдельных переходов и связей всех, даже самых малых, звеньев вцепи бытия как рази составляет содержание естествознания, и если при этом кое-где дело не ладится, то никому, даже гну Дюрингу, не приходит в голову объяснять происшедшее движение из ничего, а всегда, напротив, предполагается, что это движение является результатом перенесения, преобразования или продолжения какого-нибудь предшествующего движения. Здесь же, как он сам признаёт, дело идет о том, чтобы выводить движение из неподвижности, те. из ничего. Во-вторых: мы имеем мост непрерывности. Правда, чисто логически он, как говорит г-н Дюринг, не помогает нам найти выход из затруднения, но все же мы вправе воспользоваться этим мостом как посредствующим звеном между неподвижностью и движением. К сожалению, непрерывность неподвижности состоит в том, чтобы не двигаться поэтому вопрос, каким образом создать при ее помощи движение, остается еще более таинственным, чем когда-либо. И сколько бы г-н Дюринг ни разлагал на бесконечно малые частицы свой переход от полного отсутствия движения к универсальному движению и какой бы долгий период он ни приписывал этому переходу, все же мы не сдвинемся с места ни на одну десятитысячную долю миллиметра. Без акта творения мы уж, конечно, никак не можем перейти от ничего к чему-то, хотя бы это «что-то» было не больше математического дифференциала. Таким образом, мост непрерывности даже не ослиный мост пройти по такому мосту может только г-н Дюринг. В-третьих: пока сохраняет значение современная механика а она, погну Дюрингу, является одним из важнейших орудий для развития мышления, – совершенно невозможно объяснить, как совершается переход от неподвижности к движению. Но механическая теория теплоты показывает нам, что движение масс при известных обстоятельствах превращается в молекулярное движение (хотя ив этом случае движение возникает из другого движения, но никогда не возникает из неподвижности, и это, робко намекает г-н Дю- ринг, могло бы, быть может, послужить нам мостом между строго статическим (находящимся в равновесии) и динамическим (движущимся. Однако эти явления несколько уходят втемную область. И г-н Дюринг таки оставляет нас сидеть впотьмах. Вот куда мы пришли после всего углубления и заостре- 52 Игра слов «Eselsbrucke» означает ослиный мост, мост для ослов, а также пособие для тупых или ленивых школьников (нечто вроде шпаргалки. Ред ния: все глубже погружаясь вовсе более глубокую бессмыслицу, мы, наконец, причалили туда, куда необходимо должны были причалить, – к темной для нас области. Это, однако, мало смущает г-на Дюринга. Уже наследующей странице он имеет дерзость утверждать, что ему удалось наполнить понятие равного самому себе постоянства реальным содержанием, исходя непосредственно из действий самой материи и механических сил». И этот человек называет других людей «шарлатанами»! К счастью, при всей этой путанице и беспомощном блуждании впотьмах, у нас еще остается одно бесспорно возвышающее дух утешение: «Математика обитателей других небесных тел не может основываться ни на каких иных аксиомах, кроме наших. Натурфилософия. |