Лр. Фридрих Энгельс АнтиДюринг. Диалектика природы (сборник)
 Скачать 4.53 Mb.
|
|
III Настоящее новое издание, за исключением некоторых очень незначительных стилистических изменений, является перепечаткой предыдущего. Только водной главе, десятой главе второго отдела (Из Критической истории, я позволил себе сделать существенные добавления, исходя из следующих соображений. Как уже упомянуто в предисловии ко второму изданию, все существенное в этой главе принадлежит Марксу. В ее первой редакции, предназначенной для газетной статьи, я вынужден был значительно сократить рукопись Маркса и как разв тех частях, где критика дюринговских положений отступает на задний план по сравнению с изложением собственных взглядов Маркса в области истории политической экономии. Между тем именно эта часть рукописи еще ив настоящее время представляет величайший и непреходящий интерес. Я считаю своим долгом привести как можно более полно и дословно те рассуждения Маркса, в которых он отводит таким людям, как Петти, Норс, Локк, Юм, подобающее им место в процессе возникновения классической политической экономии еще более необходимым я считаю привести данное Марксом объяснение Экономической таблицы» Кенэ, этой загадки сфинкса, которая оставалась неразрешимой для всей современной политической экономии. Напротив, то, что относилось исключительно к произведениям г- на Дюринга, я опустил, насколько это было возможно без нарушения общей связи изложения. В заключение я могу выразить свое полное удовлетворение по поводу того, что взгляды, отстаиваемые в настоящем сочинении, получили со времени предыдущего его издания широкое распространение в общественном сознании научных кругов и рабочего класса – ипритом во всех цивилизованных странах мира. Лондон, 23 мая 1894 г. Ф. Энгельс Введение. Общие замечания Первая статья «Анти-Дюринга» в газете «Vorwarts» от января 1877 года Современный социализм по своему содержанию является прежде всего результатом наблюдения, с одной стороны, господствующих в современном обществе классовых противоположностей между имущими и неимущими, наемными рабочими и буржуа, ас другой – царящей в производстве анархии. Но по своей теоретической форме он выступает сначала только как дальнейшее и как бы более последовательное развитие принципов, выдвинутых великими французскими просветителями XVIII века 22 Как всякая новая теория, социализм должен был исходить прежде всего из накопленного до него идейного материала, хотя его корни лежали глубоко в экономических фактах. Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы тони было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй – все было подвергнуто самой беспощадной критике все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего. Это было время, когда, по выражению Гегеля, мир был поставлен наголову, сначала в том смысле, что человеческая голова и те по В черновом наброске Введения это место было дано в следующей редакции Современный социализм, хотя он по существу дела возник из наблюдения существующих в обществе классовых противоположностей между имущими и неимущими, рабочими и эксплуататорами, но по своей теоретической форме он выступает сначала как более последовательное, дальнейшее развитие принципов, выдвинутых великими французскими просветителями XVIII века, – ведь первые представители этого социализма, Морелли и Мабли, также принадлежали к числу просветителей. – Ред К этому месту Энгельс в Развитии социализма от утопии к науке дает приложения, которые она открыла посредством своего мышления, выступили с требованием, чтобы их признали основой всех человеческих действий и общественных отношений, а затем ив том более широком смысле, что действительность, противоречившая этим положениям, была фактически перевернута сверху донизу. Все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены как старый хлам мир до сих пор руководился одними предрассудками, и все прошлое достойно лишь сожаления и презрения. Теперь впервые взошло солнце, и отныне суеверие, несправедливость, привилегии и угнетение должны уступить место вечной истине, вечной справедливости, равенству, вытекающему из самой природы, и неотъемлемым правам человека. Мы знаем теперь, что это царство разума было нечем иным, как идеализированным царством буржуазии, что вечная справедливость нашла свое осуществление в буржуазной юстиции, что равенство свелось к гражданскому равенству перед законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была буржуазная собственность. Государство разума, – общественный договор Руссо 24 , – оказа- мечание, в котором приводится соответствующая цитата из произведения Геге- ля Философия истории, ч. IV, отд. III, гл. 3. См. G. W. F. Hegel. «Vorlesungen uber die Philosophie der Geschichte»; Werke, Bd. IX, 2. Aufl., Berlin, 1840, S. 535– 536 (Г. В. Ф. Гегель. Лекции по философии истории Сочинения, т. IX, 2 изд., Берлин, 1840, стр. 535–536). 24 Согласно теории Руссо, первоначально люди жили в условиях естественно лось и могло оказаться на практике только буржуазной демократической республикой. Великие мыслители XVIII века, также как и все их предшественники, не могли выйти из рамок, которые им ставила их собственная эпоха. Но наряду с противоположностью между феодальным дворянством и буржуазией существовала общая противоположность между эксплуататорами и эксплуатируемыми, богатыми тунеядцами и трудящимися бедняками. Именно это обстоятельство и дало возможность представителям буржуазии выступать в роли представителей не какого-либо отдельного класса, а всего страждущего человечества. Более того. Буржуазия с момента своего возникновения была обременена своей собственной противоположностью капиталисты не могут существовать без наемных рабочих, и соответственно тому, как средневековый цеховой мастер развивался в современного буржуа, цеховой подмастерье и внецехо- вой поденщик развивались в пролетариев. И хотя в общем го состояния, где все были равны. Возникновение частной собственности и развитие имущественного неравенства обусловило переход людей из естественного в гражданское состояние и привело к образованию государства, основанного на общественном договоре. Однако в дальнейшем развитие политического неравенства приводит к нарушению общественного договора и к возникновению нового состояния бесправия. Устранить это последнее призвано разумное государство, основанное на новом общественном договоре.//Эта теория развита в сочинениях Руссо: «Discours sur l'origine et les fondemens de l'inegalite parmi les hommes». Amsterdam, 1755 (Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми. Амстердам, 1755) и «Du contract social; ou, Principes du droit politique». Amsterdam, 1762 (Об общественном договоре, или Принципы политического права. Амстердам, 1762). и целом буржуазия в борьбе с дворянством имела известное право считать себя также представительницей интересов различных трудящихся классов того времени, тем не менее при каждом крупном буржуазном движении вспыхивали самостоятельные движения того класса, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата. Таково было движение Томаса Мюнцера вовремя Реформации и Крестьянской войны в Германии, левел- леров 25 – вовремя великой английской революции, Бабёфа вовремя великой французской революции. Эти революционные вооруженные выступления еще не созревшего класса сопровождались соответствующими теоретическими выступлениями таковы в XVI и XVII веках утопические изображения идеального общественного строя, а в XVIII веке уже прямо коммунистические теории (Морелли и Мабли). Требование равенства не ограничивалось уже областью политических права распространялось на общественное положение каждой отдельной личности доказывалась необхо- 25 Энгельс имеет ввиду истинных левеллеров» (истинных уравнителей»), или диггеров (копателей) – представителей крайнего левого течения в период английской буржуазной революции XVII века. Диггеры, выражавшие интересы беднейших слоев деревни и города, выдвигали требование ликвидации частной собственности на землю, пропагандировали идеи примитивного уравнительного коммунизма и пытались осуществить их на практике путем коллективной распашки общинных земель Энгельс имеет ввиду прежде всего произведения представителей утопического коммунизма – Т. Мора (Утопия, издано в 1516 г) и Т. Кампанеллы (Город Солнца, издано в 1623 г димость уничтожения не только классовых привилегий, но и самих классовых различий. Аскетически суровый, спартанский коммунизм был первой формой проявления нового учения. Потом явились три великих утописта Сен-Си- мон, у которого рядом с пролетарским направлением сохраняло еще известное значение направление буржуазное, Фурье и Оуэн, который в стране наиболее развитого капиталистического производства и под впечатлением порожденных им противоположностей разработал свои предложения по устранению классовых различий в виде системы, непосредственно примыкавшей к французскому материализму. Общим для всех троих является то, что они не выступают как представители интересов исторически порожденного к тому времени пролетариата. Подобно просветителям, они хотят освободить все человечество, а не какой-либо определенный общественный класс. Как и те, они хотят установить царство разума и вечной справедливости но их царство, как небо от земли, отличается от царства разума у просветителей. Буржуазный мир, построенный сообразно принципам этих просветителей, также неразумен и несправедлив и поэтому должен быть также выброшен на свалку, как феодализм и все прежние общественные порядки. Истинный разум и истинная справедливость до сих пор не господствовали в мире только потому, что они небыли еще надлежащим образом познаны. Не было просто того гениального человека, который явился теперь и который познал истину. Что он теперь появился, что истина познана именно теперь, – это вовсе не является необходимым результатом общего хода исторического развития, неизбежным событием, а представляет собой просто счастливую случайность. Этот гениальный человек мог бы с таким же успехом родиться пятьсот лет тому назад и тогда он избавил бы человечество от пяти веков заблуждений, борьбы и страданий. Этот способ понимания глубоко характерен для всех английских, французских и первых немецких социалистов, включая Вейтлинга. Социализм для них всех есть выражение абсолютной истины, разума и справедливости, и стоит только его открыть, чтобы он собственной силой покорил весь мира так как абсолютная истина не зависит от времени, пространства и исторического развития человечества, то это уже дело чистой случайности, когда и где она будет открыта. При этом абсолютная истина, разум и справедливость опять- таки различны у каждого основателя школы особый вид абсолютной истины, разума и справедливости у каждого основателя школы обусловлен опять-таки его субъективным рассудком, жизненными условиями, объемом познаний и степенью развития мышления. Поэтому при столкновении подобных абсолютных истин разрешение конфликта возможно лишь путем сглаживания их взаимных противоречий. Из этого не могло получиться ничего, кроме некоторого рода эклектического среднего социализма, который действительно господствует до сих пор в головах большинства социали- стов-рабочих Франции и Англии. Этот эклектический социализм представляет собой смесь из более умеренных критических замечаний, экономических положений и представлений различных основателей сект о будущем обществе, смесь, которая допускает крайне разнообразные оттенки и которая получается тем легче, чем больше ее отдельные составные части утрачивают в потоке споров, как камешки в ручье, свои острые углы и грани. Чтобы превратить социализм в науку, необходимо было прежде всего поставить его на реальную почву. Между тем рядом с французской философией XVIII века и вслед за ней возникла новейшая немецкая философия, нашедшая свое завершение в Гегеле. Ее величайшей заслугой было возвращение к диалектике как высшей форме мышления. Древнегреческие философы были все прирожденными, стихийными диалектиками, и Аристотель, самая универсальная голова среди них, уже исследовал существеннейшие формы диалектического мышления. Новая философия, хотя ив ней диалектика имела блестящих представителей (например, Декарт и Спиноза), напротив, все более и более погрязала, особенно под влиянием английской философии, в так называемом метафизическом способе мышления, почти исключительно овладевшем также французами XVIII века В черновом наброске Введения это место было сформулировано следующим образом Древнегреческие философы были все прирожденными, стихийными диалектиками, и Аристотель, Гегель древнего мира, уже исследовал суще- ственнейшие формы диалектического мышления. – Ред по крайней мере в их специально философских трудах. Однако вне пределов философии в собственном смысле слова они смогли оставить нам высокие образцы диалектики; припомним только Племянника Рамо» Дидро 28 и Рассуждение о происхождении неравенства между людьми Рус- со. – Остановимся здесь вкратце на существе обоих методов мышления нам еще придется более подробно заняться этим вопросом. Когда мы подвергаем мысленному рассмотрению природу или историю человечества или нашу собственную духовную деятельность, то перед нами сперва возникает картина бесконечного сплетения связей и взаимодействий, в которой ничто не остается неподвижными неизменным, а все движется, изменяется, возникает и исчезает. Этот первоначальный, наивный, но по сути дела правильный взгляд на мир был присущ древнегреческой философии и впервые ясно выражен Гераклитом: все существует ив тоже время не существует, так как все течет все постоянно изменяется, все находится в постоянном процессе возникновения и исчезновения. Несмотря, однако, на то, что этот взгляд верно схватывает общий характер всей картины явлений, он все же Диалог Д. Дидро Племянник Рамо» («Le neveu de Rameau») был написан около 1762 г. и впоследствии дважды перерабатывался автором. Впервые он был издан, в немецком переводе Гёте, в Лейпциге в 1805 году. Подлинное французское издание было осуществлено в книге «Oeuvres inedites de Diderot». Paris, 1821 (Неизданные произведения Дидро». Париж, 1821), вышедшей в свет фактически в 1823 году недостаточен для объяснения тех частностей, из которых она складывается, а пока мы не знаем их, нам неясна и общая картина. Чтобы познавать эти частности, мы вынуждены вырывать их из их естественной или исторической связи и исследовать каждую в отдельности по ее свойствам, по ее особым причинами следствиями т. д. В этом состоит прежде всего задача естествознания и исторического исследования, т. е. тех отраслей науки, которые по вполне понятным причинам занимали у греков классических времен лишь подчиненное место, потому что грекам нужно было раньше всего другого накопить необходимый материал. Начатки точного исследования природы получили дальнейшее развитие впервые лишь у греков александрийского периода, а затем, в средние века, у арабов. Настоящее же естествознание начинается только со второй половины XV века, и с этого времени оно непрерывно делает все более быстрые успехи. Разложение природы на ее отдельные части, разделение различных процессов и предметов природы на определенные классы, исследование внутреннего строения органических тел по их многообразным анатомическим формам – все это было основным условием тех исполинских успехов, которые бы Александрийский период развития науки относится ко времени от III века дон. э. по VII век н. э. Он получил свое название от египетского города Александрии (на побережье Средиземного моря, являвшегося одним из крупнейших центров международных хозяйственных сношений того времени. В александрийский период получил большое развитие ряд наук математика и механика (Евклид и Архимед, география, астрономия, анатомия, физиология и др ли достигнуты в области познания природы за последние четыреста лет. Но тот же способ изучения оставил нам вместе стем и привычку рассматривать вещи и процессы природы в их обособленности, вне их великой общей связи, ив силу этого – не в движении, а в неподвижном состоянии, не как существенно изменчивые, а как вечно неизменные, не живыми, а мертвыми. Перенесенный Бэконом и Локком из естествознания в философию, этот способ понимания создал специфическую ограниченность последних столетий метафизический способ мышления. Для метафизика вещи и их мысленные отражения, понятия, суть отдельные, неизменные, застывшие, раз навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от другого. Он мыслит сплошными неопосредствованными противоположностями, речь его состоит из да – да, нет – нет что сверх того, то от лукавого. Для него вещь или существует, или не существует, и точно также вещь не может быть самой собой ив тоже время иной. Положительное и отрицательное абсолютно исключают друг друга причина и следствие по отношению друг к другу тоже находятся в застывшей противоположности. Этот способ мышления кажется нам на первый взгляд вполне приемлемым потому, что он присущ так называемому здравому человеческому рассудку. Но здравый человеческий рассудок, весьма почтенный спутник в четырех стенах Библия, Евангелие от Матфея, глава 5, стих 37. своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования. Метафизический способ понимания, хотя и является правомерными даже необходимым в известных областях, более или менее обширных, смотря по характеру предмета, рано или поздно достигает каждый раз того предела, за которым он становится односторонним, ограниченным, абстрактными запутывается в неразрешимых противоречиях, потому что за отдельными вещами он не видит их взаимной связи, за их бытием – их возникновения и исчезновения, из-за их покоя забывает их движение, за деревьями не видит леса. В обыденной жизни, например, мы знаем и можем суверенностью сказать, существует ли то или иное животное или нет, но при более точном исследовании мы убеждаемся, что это иногда в высшей степени сложное дело, как это очень хорошо известно юристам, которые тщетно бились над тем, чтобы найти рациональную границу, за которой умерщвление ребенка в утробе матери нужно считать убийством. Невозможно точно также определить и момент смерти, так как физиология доказывает, что смерть есть не внезапный, мгновенный акта очень длительный процесс. Равным образом и всякое органическое существо в каждое данное мгновение является тем же самыми не тем же самым в каждое мгновение оно перерабатывает получаемые им извне вещества и выделяет из себя другие вещества, в каждое мгновение одни клетки его организма отмирают, другие образуются по истечении более или менее длительного периода времени вещество данного организма полностью обновляется, заменяется другими атомами вещества. Вот почему каждое органическое существо всегда тоже и, однако, не тоже. При более точном исследовании мы находим также, что оба полюса какой-нибудь противоположности например, положительное и отрицательное – столь же неотделимы один от другого, как и противоположны, и что они, несмотря на всю противоположность между ними, взаимно проникают друг в друга. Мы видим далее, что причина и следствие суть представления, которые имеют значение, как таковые, только в применении к данному отдельному случаю но как только мы будем рассматривать этот отдельный случай в его общей связи совсем мировым целым, эти представления сходятся и переплетаются в представлении универсального взаимодействия, в котором причины и следствия постоянно меняются местами то, что здесь или теперь является причиной, становится там или тогда следствием и наоборот. Все эти процессы и все эти методы мышления не укладываются в рамки метафизического мышления. Для диалектики же, для которой существенно то, что она берет вещи и их умственные отражения в их взаимной связи, в их сцеплении, в их движении, в их возникновении и исчезновении, – такие процессы, как вышеуказанные, напротив, лишь подтверждают ее собственный метод исследования. Природа является пробным камнем для диалектики, и надо сказать, что современное естествознание доставило для такой пробы чрезвычайно богатый, с каждым днем увеличивающийся материал и этим материалом доказало, что в природе все совершается в конечном счете диалектически, а не метафизически. Но так как и до сих пор можно по пальцам перечесть естествоиспытателей, научившихся мыслить диалектически, то этот конфликт между достигнутыми результатами и укоренившимся способом мышления вполне объясняет ту безграничную путаницу, которая господствует теперь в теоретическом естествознании и одинаково приводит в отчаяние как учителей, так и учеников, как писателей, таки читателей. Итак, точное представление о вселенной, о ее развитии и о развитии человечества, равно как и об отражении этого развития в головах людей, может быть получено только диалектическим путем, при постоянном внимании к общему взаимодействию между возникновением и исчезновением, между прогрессивными изменениями и изменениями регрессивными. Именно в этом духе и выступила сразу же новейшая немецкая философия. Кант начал свою научную деятельность с того, что он превратил Ньютонову солнечную систему, вечную и неизменную, – после того как был однажды дан пресловутый первый толчок, – в исторический процесс в процесс возникновения Солнца и всех планет из вращающейся туманной массы. При этом он уже пришел к тому выводу, что возникновение Солнечной системы предполагает и ее будущую неизбежную гибель. Спустя полстолетия его взгляд был математически обоснован Лапласом, а еще полустолетием позже спектроскоп доказал существование в мировом пространстве таких раскаленных газовых масс различных степеней сгущения 31 Свое завершение эта новейшая немецкая философия нашла в системе Гегеля, великая заслуга которого состоит в том, что он впервые представил весь природный, исторический и духовный мир в виде процесса, те. в беспрерывном движении, изменении, преобразовании и развитии, и сделал попытку раскрыть внутреннюю связь этого движения и раз Небулярная гипотеза Канта, согласно которой Солнечная система развилась из первоначальной туманности (лат. nebula – туман, изложена в его сочинении und Leipzig, 1755 (Всеобщая естественная история и теория неба, или Опыт изложения устройства и механического происхождения всего мироздания по принципам Ньютона. Кенигсберг и Лейпциг, 1755). Книга была издана анонимно.//Гипотеза Лапласа об образовании Солнечной системы была впервые изложена в последней главе его сочинения du systeme du monde». Т. I–II, Paris, l'an IV de la Republique Francaise (1796) (Изложение системы мира. Тт. I–II, Париж, IV год Французской республики. В последнем подготовленном при жизни Лапласа, шестом издании книги, вышедшем уже после смерти автора, в 1835 г, изложение гипотезы было дано в виде последнего, VII примечания к сочинению.//Существование в мировом пространстве раскаленных газовых масс, подобных первоначальной туманности, которая предполагалась небулярной гипотезой Канта – Лапласа, спектроскопическим путем доказал в 1864 г. английский астроном УХ ггинс,который широко применил в астрономии созданный в 1859 гг. Кирхгофом и Р. Бунзеном спектральный анализ. Энгельс использовал здесь книгу А. Секки «Солнце» (см. A. Secchi. «Die Sonne». Braunschweig, 1872, S. 787, 789–790. вития 32 . С этой точки зрения история человечества уже перестала казаться диким хаосом бессмысленных насилий, в равной мере достойных – перед судом созревшего ныне философского разума – лишь осуждения и скорейшего забвения она, напротив, предстала как процесс развития самого человечества, и задача мышления свелась теперь к тому, чтобы проследить последовательные ступени этого процесса среди всех его блужданий и доказать внутреннюю его закономерность среди всех кажущихся случайностей. Для нас здесь безразлично, что Гегель не разрешил этой задачи. Его историческая заслуга состояла в том, что он поставил ее. Задача же эта такова, что она никогда не может быть разрешена отдельным человеком. Хотя Гегель, наряду с Сен-Симоном, был самым универсальным умом своего времени, но он все-таки был ограничен, во-первых, неизбежными пределами своих собственных знаний, а во-вторых, знаниями и воззрениями своей эпохи, точно также ограничен В черновом наброске Введения гегелевская философия характеризуется следующим образом Гегелевская система была последней, самой законченной формой философии, поскольку философия мыслится как особая наука, стоящая над всеми другими науками. Вместе с ней потерпела крушение вся философия. Остались только диалектический способ мышления и понимание всего природного, исторического и интеллектуального мира как мира бесконечно движущегося, изменяющегося, находящегося в постоянном процессе возникновения и исчезновения. Теперь не только перед философией, но и перед всеми науками было поставлено требование открыть законы движения этого вечного процесса преобразования в каждой отдельной области. Ив этом заключалось наследие, оставленное гегелевской философией своим преемникам. – Ред ными в отношении объема и глубины. Но к этому присоединилось еще третье обстоятельство. Гегель был идеалист, т. е. для него мысли нашей головы былине отражениями, более или менее абстрактными, действительных вещей и процессов, а, наоборот, вещи и развитие их были для Гегеля, лишь воплотившимися отражениями какой-то идеи, существовавшей где-то еще до возникновения мира. Тем самым все было поставлено наголову, и действительная связь мировых явлений была совершенно извращена. И как бы верно и гениально ни были схвачены Гегелем некоторые отдельные связи явлений, все же многое ив частностях его системы должно было по упомянутым причинам оказаться натянутым, искусственным, надуманным, словом – извращенным. Гегелевская система как таковая была колоссальным недоноском, но зато и последним в своем роде. А именно, она еще страдала неизлечимым внутренним противоречием с одной стороны, ее существенной предпосылкой было воззрение на человеческую историю как на процесс развития, который по самой своей природе не может найти умственного завершения в открытии так называемой абсолютной истины нос другой стороны, его система претендует быть именно завершением этой абсолютной истины. Всеобъемлющая, раз навсегда законченная система познания природы и истории противоречит основным законам диалектического мышления, но это, однако, отнюдь не исключает, а, напротив, предполагает, что систематическое познание всего внешнего мира может делать гигантские успехи с каждым поколением. Уразумение того, что существующий немецкий идеализм совершенно ложен, неизбежно привело к материализму, но, следует заметить, непросто к метафизическому, исключительно механическому материализму XVIII века. В противоположность наивно революционному, простому отбрасыванию всей прежней истории, современный материализм видит в истории процесс развития человечества и ставит своей задачей открытие законов движения этого процесса. Как у французов XVIII века, таки у Гегеля господствовало представление о природе, как о всегда равном себе целом, движущемся в одних и тех же ограниченных кругах, свечными небесными телами, как учил Ньютон, и с неизменными видами органических существ, как учил Линней; в противоположность этому представлению о природе современный материализм обобщает новейшие успехи естествознания, согласно которым природа тоже имеет свою историю во времени, небесные тела возникают и исчезают, как и все те виды организмов, которые при благоприятных условиях населяют эти тела, а круговороты, поскольку они вообще могут иметь место, приобретают бесконечно более грандиозные размеры. В обоих случаях современный материализм является по существу диалектическими не нуждается больше нив какой философии, стоящей над прочими науками. Как только перед каждой отдельной наукой ставится требование выяснить свое место во всеобщей связи вещей и знаний о вещах, ка кая-либо особая наука об этой всеобщей связи становится излишней. И тогда из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет еще учение о мышлении и его законах – формальная логика и диалектика. Все остальное входит в положительную науку о природе и истории. Но в то время как указанный переворот в воззрениях на природу мог совершаться лишь по мере того, как исследования доставляли соответствующий положительный материал для познания, – уже значительно раньше совершились исторические события, вызвавшие решительный поворот в понимании истории. В 1831 г. в Лионе произошло первое рабочее восстание в период с 1838 по 1842 г. первое национальное рабочее движение, движение английских чартистов, достигло своей высшей точки. Классовая борьба между пролетариатом и буржуазией выступала на первый план в истории наиболее развитых стран Европы, по мере того, как там развивались, с одной стороны, крупная промышленность, ас другой – недавно завоеванное политическое господство буржуазии. Факты все с большей и большей наглядностью показывали всю лживость учения буржуазной политической экономии о тождестве интересов капитала и труда, о всеобщей гармонии и о всеобщем благоденствии народа как следствии свободной конкуренции. Невозможно уже В черновом наброске Введения далее следовало Во Франции лионское восстание 1834 г. также провозгласило борьбу пролетариата против буржуазии. Английские и французские социалистические теории приобрели историческое значение и не могли не вызвать отзвуки критику также ив Германии, хотя там было не считаться со всеми этими фактами, равно как и с французскими английским социализмом, который являлся их теоретическим, хотя и крайне несовершенным, выражением. Но старое, еще не вытесненное, идеалистическое понимание истории не знало никакой классовой борьбы, основанной на материальных интересах, и вообще никаких материальных интересов производство и все экономические отношения упоминались лишь между прочим, как второстепенные элементы истории культуры. Новые факты заставили подвергнуть всю прежнюю историю новому исследованию, и тогда выяснилось, что вся прежняя история была историей борьбы классов, что эти борющиеся друг с другом общественные классы являются в каждый данный момент продуктом отношений производства и обмена, словом – экономических отношений своей эпохи следовательно, выяснилось, что экономическая структура общества каждой данной эпохи образует ту реальную основу, которой и объясняется в конечном счете вся надстройка, состоящая из правовых и политических учреждений, равно как и из религиозных, философских и иных воззрений каждого данного историческо- производство едва лишь начинало выходить из рамок мелкого хозяйства. Теоретический социализм, образовавшийся теперь не столько в Германии, сколько среди немцев, должен был, следовательно, импортировать весь свой материал Ред Уже в первое немецкое издание Развития социализма от утопии к науке) Энгельс внес существенное уточнение, сформулировав данное положение следующим образом вся прежняя история, за исключением первобытного состояния, была историей борьбы классов го периода. Тем самым идеализм был изгнан из своего последнего убежища, из понимания истории, было дано материалистическое понимание истории и был найден путь для объяснения сознания людей из их бытия вместо прежнего объяснения их бытия из их сознания. Но прежний социализм был также несовместим с этим материалистическим пониманием истории, как несовместимо было с диалектикой и с новейшим естествознанием понимание природы французскими материалистами. Прежний социализм, хотя и критиковал существующий капиталистический способ производства и его последствия, но он не мог объяснить его, а следовательно, исправиться с ним, – он мог лишь просто объявить его никуда негодным. Но задача заключалась в том, чтобы, с одной стороны, объяснить неизбежность возникновения капиталистического способа производства в его исторической связи и необходимость его для определенного исторического периода, а поэтому и неизбежность его гибели, ас другой – в том, чтобы обнажить также внутренний, до сих пор еще нераскрытый характер этого способа производства, так как прежняя критика направлялась больше на вредные последствия, чем на само капиталистическое производство. Это было сделано благодаря открытию прибавочной стоимости Было доказано, что присвоение неоплаченного труда есть основная форма капиталистического способа производства и осуществляемой им эксплуатации рабочих что даже в том случае, когда капиталист покупает рабочую силу по полной стоимости, какую она в качестве товара имеет на товарном рынке, он все же выколачивает из нее стоимость больше той, которую он заплатил за нее, и что эта прибавочная стоимость в конечном счете и образует ту сумму стоимости, из которой накапливается вру- ках имущих классов постоянно возрастающая масса капитала. Таким образом, было объяснено, как совершается капиталистическое производство и как производится капитал. Этими двумя великими открытиями – материалистическим пониманием истории и разоблачением тайны капиталистического производства посредством прибавочной стоимости мы обязаны Марксу Благодаря этим открытиям социализм стал наукой, и теперь дело прежде всего в том, чтобы разработать ее дальше во всех ее частностях и взаимо- связях. Приблизительно так обстояли дела в области теоретического социализма и ныне покойной философии, когда г-н Евгений Дюринг с изрядным шумом выскочил на сцену и возвестило произведенном им полном перевороте в философии, политической экономии и социализме. Посмотрим же, что обещает нам г-н Дюринг и как он выполняет свои обещания. Что обещает г-н Дюринг Ближайшее отношение к нашему вопросу имеют следующие сочинения г-на Дюринга – его Курс философии», «Курс политической и социальной экономии и Критическая история политической экономии и социализма. Для начала нас интересует главным образом его первое сочине- ние. На первой же странице г-н Дюринг возвещает о себе, что он тот, кто выступает с притязанием на представительство этой силы (философии) для своего времени и для ближайшего обозримого развития» 36 Он провозглашает себя, таким образом, единственным истинным философом настоящего времени и «обозримого» будущего. Кто расходится с гном Дюрингом, тот расходится с истиной. Немало людей, еще до г-на Дюринга, думали осе- бе в таком же духе, но, за исключением Рихарда Вагнера, он, пожалуй, первый, кто, нисколько не смущаясь, говорит так о самом себе. Ипритом истина, о которой у него идет речь ЕЕ. Дюринг. Курс философии как строго научного мировоззрения и жизнеформирования». Лейпциг, 1875).//Е. Dühring. «Cursus der National – und Socialokonomie einschliesslich der Hauptpunkte der Finanzpolitik». 2. AufL, Leipzig, 1876 (Е. Дюринг. Курс политической и социальной экономии, включая основные вопросы финансовой политики изд, Лейпциг, 1876). Первое издание книги вышло в Берлине в 1873 го- ду.//Е. Dühring. «Kritische Geschichte der Nationalӧkonomie und des Socialismus». 2. AufL, Berlin, 1875 (Е. Дюринг. Критическая история политической экономии и социализма. 2 изд, Берлин, 1875). Первое издание книги вышло в Берлине в 1871 году Курсив во всех цитатах из сочинений Дюринга принадлежит Энгельсу. – Ред это – окончательная истина в последней инстанции». Философия г-на Дюринга есть естественная система, или философия действительности Действительность мыслится в этой системе таким способом, который исключает всякое поползновение к какому-либо мечтательному и субъективно ограниченному представлению о мире». Таким образом, философия эта такого свойства, что она выводит г-на Дюринга заграницы его личной, субъективной ограниченности, которых он сам не может отрицать. Это, разумеется, необходимо, чтобы он мог устанавливать окончательные истины в последней инстанции, хотя мы все еще не уразумели, как должно совершиться это чудо. Эта естественная система знания, самого по себе ценного для духа, установила основные формы бытия, нисколько не жертвуя глубиной мысли. Со своей действительно критической точки зрения она предлагает нашему вниманию элементы действительной философии, сообразно с этим направленной на действительность природы и жизни философии, которая не признаёт никакого просто видимого горизонта, нов своем производящем мощный переворот движении развертывает все земли и все небеса внешней и внутренней природы Эта система есть новый способ мышления, и его результаты представляют собой своеобразные в самой основе выводы и воззрения системосо- зидающие идеи твердо установленные истины. Здесь мы имеем перед собой труд, который должен черпать свою силу в концентрированной инициативе (чтобы сие ни означало исследование, проникающее до самых корней коренную науку строго научное понимание вещей и людей… работу мысли, всесторонне пронизывающую свой предмет… творческое развертывание предпосылок и выводов, доступных власти мысли нечто абсолютно фундаментальное». В экономическо-политической области он не только дает нам исторически и систематически охватывающие предмет труды, из которых исторические работы вдобавок отмечены еще моей историографией в высоком стиле и которые в экономической науке проложили пути к творческим поворотам, но, кроме того, он заканчивает собственным, вполне разработанным социалистическим планом будущего общества, который представляет собой практический плод ясной и до последних корней проникающей теории, а потому этот план является столь же непогрешимыми едино-спасающим, как и философия г-на Дюринга; ибо «только в той социалистической системе, которую я охарактеризовал в моем Курсе политической и социальной экономии, истинно собственное может занять место только кажущейся и предварительной или же насильственной собственности. И с этим должно сообразоваться будущее. Этот букет восхвалений, который г-н Дюринг преподносит гну Дюрингу, легко мог бы быть увеличен в десять раз. Но приведенного достаточно, чтобы уже теперь возбудить в читателе некоторые сомнения относительно того, действительно ли он имеет дело с философом или же всего лишь с – мы должны, однако, просить читателя отложить свой приговор до более подробного ознакомления с вышеотмеченной способностью проникновения до последних корней. Мы даем этот букет только для того, чтобы показать, что перед нами необыкновенный философ и социалист, высказывающий просто свои мысли и предоставляющий истории решить вопрос об их ценности, а совершенно необыкновенное существо, претендующее не менее как на папскую непогрешимость человек, едино-спасающее учение которого приходится просто-напросто принять, если не желаешь впасть в преступнейшую ересь. Таким образом, мы отнюдь не имеем здесь дело с одной из тех работ, какими изобилует социалистическая литература всех стран, в последнее время и немецкая, – работ, где люди разного калибра самым искренним образом стараются уяснить себе вопросы, для разрешения которых у них, быть может, не хватает, в большей или меньшей степени, материала в этих работах, каковы бы ни были их научные и литературные недостатки, заслуживает уже признания их социалистическая добрая воля. Напротив, г-н Дюринг преподносит нам положения, которые он провозглашает окончательными истинами в последней инстанции, рядом с которыми всякое иное мнение объявляется, стало быть, уже заранее ложным. Обладатель исключительной истины, г-н Дюринг обладает также единственным строго научным методом исследования, рядом с которым все другие методы ненаучны. Либо он прав, и тогда перед нами величайший гений всех времен, первый сверхчеловек, ибо человек этот совершенно непогрешим либо он неправ, ив таком случае, каков бы ни был наш приговор, всякая благожелательная снисходительность к гну Дюрингу, принимающая во внимание его возможные добрые намерения, была бы все- таки для него смертельнейшим оскорблением. Когда обладаешь окончательной истиной в последней инстанции и единственно строгой научностью, то, само собой разумеется, приходится питать изрядное презрение к прочему заблуждающемуся и непричастному к науке человечеству. Нас не должно поэтому удивлять, что г-н Дюринг говорит о своих предшественниках крайне пренебрежительно и что его проникающая до корней основательность смилостивилась лишь над немногими великими людьми, в виде исключения возведенными самим гном Дюрингом в это зва- ние. Послушаем сначала его мнение о философах: «Лишенный всяких честных убеждений Лейбниц этот лучший из всех возможных философствующих придворных Кант еще с грехом пополам может быть терпим, но после него все пошло вверх дном появился дикий бреди столь же нелепый, как и пустой вздор ближайших эпигонов, в особенности неких Фихте и Шеллинга… чудовищные карикатуры невежественной натурфилософической галиматьи после кантовские чудовищности и горячечные фантазии, которые увенчал некий Гегель». Этот последний говорил на гегелевском жаргоне и распространял гегелевскую заразу» посредством своей вдобавок еще и по форме ненаучной манеры и своих неудобоваримых идей». Естествоиспытателям достается не меньше, но из них назван по имени только Дарвин, и поэтому мы вынуждены ограничиться им одним: «Дарвинистская полупоэзия и фокусы с метаморфозами, с их грубо чувственной узостью понимания и притупленной способностью различения По нашему мнению, специфический дарвинизм, из которого, разумеется, следует исключить построения Ламарка, представляет собой изрядную дозу зверства, направленного против человечности». Но хуже всего достается социалистам. За исключением разве только Луи Блана, самого незначительного из всех, все они грешники и не заслуживают славы, которую им воздавали предпочтительно перед гном Дюрингом (или хотя бы на втором месте после него. И не только сточки зрения истины или научности – нет, но и сточки зрения личного характера. За исключением Бабёфа и некоторых коммунаров г, все они небыли мужами. Три утописта окрещены социальными алхимиками. Из них Сен-Симон трети- руется еще снисходительно, поскольку ему делается только упрек в экзальтированности, причем с соболезнованием отмечается, что он страдал религиозным помешательством Зато, когда речь заходит о Фурье, то г-н Дюринг совершенно теряет терпение, ибо Фурье обнаружил все элементы безумия идеи, которые, вообще, скорее всего можно найти в сумасшедших домах самые дикие бредни порождения безумия Невыразимо нелепый Фурье, эта детская головка, этот идиот – вдобавок даже и не социалист в его фаланстере 37 нет и кусочка рационального социализма, это уродливое построение, сфабрикованное по обычному торговому шаблону». И, наконец: «Тот, для кого эти отзывы (Фурье о Ньютоне) «… представляются еще недостаточными, чтобы убедиться, что в имени Фурье и во всем фурьеризме истинного только и есть, что первый слог (fou – сумасшедший, тот сам подлежит зачислению в какую-либо категорию идиотов». Наконец, Роберт Оуэн имел тусклые и скудные идеи… его столь грубое в вопросе о морали мышление несколько трафаретных идеек, выродившихся в нелепость противоречащий здравому смыслу и грубый способ понимания… ход идей Оуэна едва ли заслуживает серьезной критики… его тщеславие и т. д. Если, таким образом, г-н Дюринг чрезвычайно остроумно характеризует утопистов по их именам Сен-Симон – 37 Фаланстеры – дворцы, в которых, согласно представлениям французского социалиста-утописта Ш. Фурье, должны были жить и работать члены производ- ственно-потребительских ассоциаций в идеальном социалистическом обществе saint (блаженный, Фурье – fou (сумасшедший, Анфантен – enfant (ребяческий, то остается только прибавить Оуэн увы о weh!] и целый, очень значительный период в истории социализма попросту разгромлен при помощи четырех слов. А если кто в этом усомнится, тот сам подлежит зачислению в какую-либо категорию идиотов». Из суждений Дюринга о позднейших социалистах мы, краткости ради, извлечем только относящиеся к Лассалю и Марксу. Лассаль: «Педантически-крохоборческие попытки популяризации дебри схоластики чудовищная смесь общей теории и пустяковых мелочей гегельянское суеверие без формы и смысла отпугивающий пример свойственная ему ограниченность важничание ничтожнейшим хламом наш иудейский герой памфлетный писака… заурядный… внутренняя шаткость воззрений на жизнь и мир». Маркс: Узость взглядов его труды и результаты сами по себе, те. рассматриваемые чисто теоретически, не имеют длительного значения для нашей области (критической истории социализма, а в общей истории духовных течений должны быть упомянуты самое большее как симптомы влияния одной отрасли новейшей сектантской схоластики… бессилие концентрирующих и систематизирующих способностей хаос мыслей и стиля, недостойные аллюры языка… англизированное тщеславие одурачивание дикие концепции, которые в действительности являются лишь ублюдками исторической и логической фантастики вводящий в заблуждение оборот личное тщеславие мерзкие приемчики гнусно шуточки и прибауточки с претензией на остроумие китайская ученость философская и научная отсталость». И так далее итак далее, ибо все приведенное выше, – это тоже лишь небольшой, наскоро собранный букет из дюрин- говского цветника. Само собой разумеется, что в данный момент мы еще совершенно не касаемся того, насколько являются окончательными истинами в последней инстанции эти любезные ругательства, которые при некоторой воспитанности не должны были бы позволить гну Дюрингу находить что бы тони было мерзкими гнусным. Точно также мы пока еще остерегаемся, чтобы у нас как-нибудь не вырвалось сомнение в коренной основательности этих любезностей г- на Дюринга, так как в противном случае нам, быть может, запрещено было бы даже выбрать ту категорию идиотов, к которой мы принадлежим. Мы сочли только своим долгом, с одной стороны, дать пример того, что г-н Дюринг называет «образцами деликатного и истинно скромного способа выражения, ас другой – констатировать, что для г-на Дюринга негодность его предшественников есть нечто столь же твердо установленное, как его собственная непогрешимость. Засим мы в самом глубоком благоговении умолкаем перед этим величайшим гением всех времен если, конечно, все обстоит именно так Отдел первый. Философия. Подразделение. Априоризм Философия, – погну Дюрингу, – есть развитие высшей формы осознания мира и жизни, а в более широком смысле она обнимает принципы всякого знания и воли. Везде, где человеческое сознание имеет дело с каким-либо рядом познаний или побуждений или же с какой-нибудь группой форм существования, – принципы всего этого должны быть предметом философии. Эти принципы представляют собой простые – или предполагаемые до сих пор простыми – элементы, из которых может быть составлено все многообразное содержание знания и воли. Подобно химическому составу тел, общее устройство вещей также может быть сведено к основным формами основным элементам. Эти последние элементы или принципы, будучи раз найдены, имеют значение не только для всего того, что непосредственно известно и доступно, но также и для неизвестного и недоступного нам мира. Таким образом, философские принципы составляют последнее дополнение, в котором нуждаются науки, чтобы стать единой системой объяснения природы и человеческой жизни. Кроме основных форм всего существующего, философия имеет только два настоящих объекта исследования а именно – природу и человеческий мир. Таким образом, для упорядочения нашего материала совершенно непринужденно получаются три группы, а именно всеобщая мировая схематика, учение о принципах природы и, наконец, учение о человеке. В этой последовательности заключается вместе стем известный внутренний логический порядок ибо формальные принципы, имеющие значение для всякого бытия, идут впереди, а те предметные области, к которым эти принципы должны применяться следуют за ними в той градации, в какой одна область подчинена другой. Вот что утверждает г-н Дюринг – и почти сплошь в дословной передаче. Стало быть, речь идет у него о принципах выведенных измышления а не из внешнего мира, о формальных принципах, которые должны применяться к природе и человечеству, с которыми должны, следовательно, сообразоваться природа и человек. Но откуда берет мышление эти принципы Из самого себя Нет, ибо сам г-н Дюринг говорит область чисто идеального ограничивается логическими схемами и математическими формами (последнее, как мы увидим, вдобавок неверно. Но ведь логические схемы могут относиться только к формам мышления здесь же речь идет только о формах бытия, о формах внешнего мира, а эти формы мышление никогда не может черпать и выводить из самого себя, а только из внешнего мира. Таким образом, все соотношение оказывается прямо противоположным принципы – не исходный пункт исследования, а его заключительный результат; эти принципы не применяются к природе и к человеческой истории, а абстрагируются из них не природа и человечество сообразуются с принципами, а, наоборот, принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории. Таково единственно материалистическое воззрение на предмета противоположный взгляд г-на Дюрин- га есть идеалистический взгляд, переворачивающий вверх ногами действительное соотношение, конструирующий действительный мир из мыслей, из предшествующих миру и существующих где-то от века схем, теней или категорий, точь- в-точь как это делает некий Гегель. Действительно, сопоставим Энциклопедию Гегеля 38 и все ее горячечные фантазии с дюринговскими окончательными истинами в последней инстанции. У г-на Дюринга мы имеем, во-первых, всеобщую мировую схематику, которая у Гегеля называется логикой Затем мы имеем у обоих применение этих схем – соответственно, логических категорий – к природе, что дает философию природы наконец, примене- 38 G. W. F. Hegel. «Encyclopadie der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse». Heidelberg, 1817 (Г. В. Ф. Гегель. Энциклопедия философских наук в сжатом очерке. Гейдельберг, 1817). Это произведение состоит из трех частей) логика, 2) философия природы, 3) философия духа.//При работе над «Анти-Дюрингом» и Диалектикой природы Энгельс пользовался работами Ге- геля преимущественно в издании Сочинений, осуществленном после смерти Ге- геля его учениками (см. Указатель цитируемой и упоминаемой литературы ние их к человечеству – то, что Гегель называет философией духа. Таким образом, внутренний логический порядок» дюринговской последовательности приводит нас совершенно непринужденно обратно к Энциклопедии Гегеля, из которой этот порядок заимствован с верностью, способной тронуть до слез вечного жида гегелевской школы – профессора Михелета в Берлине 39 Так бывает всегда, когда сознание, мышление берется вполне натуралистически, просто как нечто данное, заранее противопоставляемое бытию, природе. В таком случае должно показаться чрезвычайно удивительным то обстоятельство, что сознание и природа, мышление и бытие, законы мышления и законы природы до такой степени согласуются между собой. Но если, далее, поставить вопрос, что же такое мышление и сознание, откуда они берутся, то мы увидим, что они – продукты человеческого мозга и что сам человек – продукт природы, развившийся в определенной среде и вместе с ней. Само собой разумеется в силу этого, что продукты человеческого мозга, являющиеся в конечном Вечным жидом гегелевской школы Энгельс называет Михелета, по-види- мому, за его неизменную приверженность поверхностно понятому гегельянству. Так, в 1876 г. Михелет начал издавать пятитомную Систему философии, общая структура которой воспроизводила план Энциклопедии Гегеля. См. С. L. Michelet. «Das System der Philosophie als exacter Wissenschaft enthaltend Logik, Naturphilosophie und Geistesphilosophie». Bd. 1–5, Berlin, 1876–1881 (КЛ. Ми- хелет. Система философии как точной науки, содержащая логику, философию природы и философию духа. Тт. 1–5, Берлин, О Вечном жиде см. Указатель имен (литературные и мифологические персонажи счете тоже продуктами природы, не противоречат остальной связи природы, а соответствуют ей 40 Но г-н Дюринг не может позволить себе такой простой трактовки вопроса. Ведь он мыслит не только от имени человечества, что уже само по себе было бы немаловажным делом, а от имени сознательных и мыслящих существ всех небесных тел. В самом деле, было бы принижением основных форм сознания и знания, если бы мы, прибавив к ним эпитет человеческие, захотели отвергнуть или хотя бы только взять под сомнение их суверенное значение и безусловное право на истину». Таким образом, дабы не появилось подозрение, что на каком-нибудь другом небесном теле дважды два составляет пять, г-н Дюринг лишает себя права называть мышление «человеческим» и вынужден поэтому оторвать его от единственной реальной основы, на которой мы его находим, т. е. от человека и природы. Вследствие этого г-н Дюринг безнадежно тонет в такой идеологии, которая превращает его в эпигона того самого Гегеля, которого он обозвал эпигоном. Впрочем, нам еще не раз придется приветствовать г- на Дюринга на других небесных телах. Само собой понятно, что на такой идеологической основе В 1885 г. при подготовке второго издания «Анти-Дюринга» Энгельс предполагал дать к этому месту примечание, набросок которого (О прообразах математического бесконечного в действительном мире) он отнес впоследствии к материалам Диалектики природы невозможно построить никакого материалистического учения. Мы увидим впоследствии, что г-н Дюринг вынужден неоднократно подсовывать природе сознательный образ действий, те. попросту говоря – бога. Впрочем, у нашего философа действительности были еще и другие мотивы к тому, чтобы основу всей действительности перенести из мира действительного в мир идей. Ведь наука об этой всеобщей мировой схематике, об этих формальных принципах бытия, – ведь именно она-то и составляет основу философии г-на Дюринга. Если схематику мира выводить не из головы, а только при помощи головы из действительного мира, если принципы бытия выводить из того, что есть, – то для этого нам нужна не философия, а положительные знания о мире и о том, что в нем происходит то, что получается в результате такой работы, также не есть философия, а положительная наука. Нов таком случае весь том г-на Дюринга оказался бы не более, как даром потраченным трудом. Далее, если ненужно больше философии как таковой, тоне нужно и никакой системы, даже и естественной системы философии. Уразумение того, что вся совокупность процессов природы находится в систематической связи, побуждает науку выявлять эту систематическую связь повсюду, как в частностях, таки в целом. Но вполне соответствующее своему предмету, исчерпывающее научное изображение этой связи, построение точного мысленного отображения мировой системы, в которой мы живем, остается как для нашего времени, таки на все времена делом невозможным. Если бы в какой-нибудь момент развития человечества была построена подобная окончательно завершенная система всех мировых связей, как физических, таки духовных и исторических, тотем самым область человеческого познания была бы завершена, и дальнейшее историческое развитие прервалось бы с того момента, как общество было бы устроено в соответствии с этой системой, – а это было бы абсурдом, чистой бессмыслицей. Таким образом, оказывается, что люди стоят перед противоречием с одной стороны, передними задача – познать исчерпывающим образом систему мира в ее совокупной связи, ас другой стороны, их собственная природа, как и природа мировой системы, не позволяет им когда-либо полностью разрешить эту задачу. Но это противоречие не только лежит в природе обоих факторов, мира и людей, оно является также главным рычагом всего умственного прогресса и разрешается каждодневно и постоянно в бесконечном прогрессивном развитии человечества совершенно так, как, например, известные математические задачи находят свое решение в бесконечном ряде или непрерывной дроби. Фактически каждое мысленное отображение мировой системы остается ограниченным, объективно – историческими условиями, субъективно – физическими иду- ховными особенностями его автора. Но г-н Дюринг заранее объявляет свой способ мышления таким, который исключает какое бы тони было поползновение к субъективно ограниченному представлению о мире. Мы уже видели раньше, что г-н Дюринг вездесущ, присутствуя на всех возможных небесных телах. Теперь мы видим также, что они всеведущ. Он разрешил последние задачи науки и таким образом наглухо заколотил для всей науки дверь, ведущую в будущее. Подобно основным формам бытия, г-н Дюринг считает также возможным вывести всю чистую математику непосредственно из головы, априорно, те. не прибегая к опыту, который мы получаем из внешнего мира. В чистой математике, – утверждает г-н Дюринг, – разум имеет дело с продуктами своего собственного свободного творчества и воображения понятия числа и фигуры представляют собой достаточный для нее и создаваемый ею самой объект, и потому она имеет значение, независимое от особого опыта и от реального содержания мира». Что чистая математика имеет значение, независимое от особого опыта каждой отдельной личности, это, конечно, верно, но тоже самое можно сказать о всех твердо установленных фактах любой науки и даже о всех фактах вообще. Магнитная полярность, состав воды из водорода и кислорода, тот факт, что Гегель умер, а г-н Дюринг жив, – все это имеет значение независимо от моего опыта или опыта других отдельных личностей, даже независимо от опыта г-на Дюринга, когда последний спит сном праведника. Но совершенно неверно, будто в чистой математике разум имеет дело только с продуктами своего собственного творчества и воображения. Понятия числа и фигуры взяты не откуда-нибудь, а только из действительного мира. Десять пальцев, на которых люди учились считать, те. производить первую арифметическую операцию, представляют собой все, что угодно, только не продукт свободного творчества разума. Чтобы считать, надо иметь не только предметы, подлежащие счету, но обладать уже и способностью отвлекаться при рассматривании этих предметов от всех прочих их свойств кроме числа, а эта способность есть результат долгого, опирающегося на опыт, исторического развития. Как понятие числа, таки понятие фигуры заимствованы исключительно из внешнего мира, а не возникли в голове из чистого мышления. Должны были существовать вещи, имеющие определенную форму, и эти формы должны были подвергаться сравнению, прежде чем можно было прийти к понятию фигуры. Чистая математика имеет своим объектом пространственные формы и количественные отношения действительного мира, стало быть весьма реальный материал. Тот факт, что этот материал принимает чрезвычайно абстрактную форму, может лишь слабо затушевать его происхождение из внешнего мира. Но чтобы быть в состоянии исследовать эти формы и отношения в чистом виде, необходимо совершенно отделить их от их содержания, оставить это последнее в стороне как нечто безразличное таким путем мы получаем точки, лишенные измерений, линии, лишенные толщины и ширины, разные a и b, x и y, постоянные и переменные величины, и только в самом конце мы доходим до продуктов свободного творчества и воображения самого разума, а именно – до мнимых величин. Точно также выведение математических величин друг из друга, кажущееся априорным, доказывает не их априорное происхождение, а только их рациональную взаимную связь. Прежде чем прийти к мысли выводить форму цилиндра извращения прямоугольника вокруг одной из его сторон, нужно было исследовать некоторое количество реальных прямоугольников и цилиндров, хотя бы ив очень несовершенных формах. Как и все другие науки, математика возникла из практических потребностей людей из измерения площадей земельных участков и вместимости сосудов, из счисления времени и из механики. Но, как и во всех других областях мышления, законы, абстрагированные из реального мира, на известной ступени развития отрываются от реального мира, противопоставляются ему как нечто самостоятельное, как явившиеся извне законы, с которыми мир должен сообразоваться. Так было с обществом и государством, так, а не иначе, чистая математика применяется впоследствии к миру, хотя она заимствована из этого самого мира и только выражает часть присущих ему форм связей, – и как раз только поэтому и может вообще применяться. Подобно тому как г-н Дюринг воображает, что из математических аксиом, которые т с чисто логической точки зрения не допускают обоснования, да и не нуждаются в нем можно без всякой примеси опыта вывести всю чистую математику, а затем применить ее к миру, – точно также он воображает, что он в состоянии сначала создать из головы основные формы бытия, простые элементы всякого знания, аксиомы философии, из них вывести всю философию, или мировую схематику, и затем высочайше октроировать эту свою конституцию природе и человечеству. К сожалению, природа вовсе не состоит из мантёйфелевских пруссаков 1850 га человечество состоит из них лишь в самой ничтожной ча- сти. Математические аксиомы представляют собой выражения крайне скудного умственного содержания, которое математике приходится заимствовать у логики. Их можно свести к следующим двум. Целое больше части. Это положение является чистой тавтологией, ибо взятое в количественном смысле представление часть уже заранее относится определенным образом к представлению целое, а именно так, что часть непосредственно означает, что количественное целое состоит из нескольких количественных частей. Оттого, что так называемая аксиома вполне определенно это констатирует, мы ни на шаг не подвинулись вперед. Эту тавтологию можно да Намек на рабскую покорность пруссаков, принявших конституцию, которая была октроирована (дарована) королем 5 декабря 1848 г. одновременно с разгоном прусского Учредительного собрания. Конституция, в выработке которой принимал участие реакционный министр Мантёйфель, была окончательно одобрена Фридрихом-Вильгельмом IV 31 января 1850 года же до известной степени доказать рассуждая так целое есть то, что состоит из нескольких частей часть есть то, что, будучи взято несколько раз, составляет целое следовательно, часть меньше целого, – причем пустота содержания еще резче подчеркивается пустотой повторения. Если две величины порознь равны третьей, то они равны между собой. Как доказал уже Гегель, это положение представляет собой заключение, за правильность которого ручается логика, – которое, стало быть, доказано, хотя и вне области чистой математики. Прочие аксиомы о равенстве и неравенстве представляют собой только логическое развитие этого заключения. На этих тощих положениях нив математике, нигде бы тони было в другой области далеко не уедешь. Чтобы подвинуться дальше, мы должны привлечь реальные отношения, отношения и пространственные формы, отвлеченные от действительных тел. Представления о линиях, поверхностях, углах, многоугольниках, кубах, шарах и т. д. – все они отвлечены от действительности, и нужна изрядная доза идеологической наивности, чтобы поверить математикам, будто первая линия получилась от движения точки в пространстве, первая поверхность – от движения линии, первое тело – от движения поверхности и т. д. Даже язык восстает против этого См. Гегель. Энциклопедия философских наука также Наука логики, кн. III, отд. I, гл. 3, параграф о четвертой фигуре умозаключения наличного бытия, и отд. III, гл. 2, параграф о теореме Математическая фигура трех измерений называется телом solidum по-латыни, следовательно – даже осязаемым телом, и, таким образом, она носит название, взятое отнюдь не из свободного воображения ума, а из грубой действитель- ности. Но к чему все эти пространные рассуждения После того как г-н Дюринг на страницах 42 и 43 43 вдохновенно воспел независимость чистой математики от эмпирического мира, ее априорность, ее оперирование продуктами свободного творчества и воображения ума, он на странице 63 заявляет: «Легко упускают из виду, что эти математические элементы (число, величина, время, пространство и геометрическое движение) идеальны только по своей форме Абсолютные величины, какого бы рода они ни были, представляют собой поэтому нечто совершенно эмпирическое Однако математические схемы допускают такую характеристику, которая обособлена от опыта и тем не менее является достаточной», что более или менее применимо ко всякой абстракции, ново- все не доказывает, что последняя абстрагирована не из действительности. В мировой схематике чистая математика возникла из чистого мышления в натурфилософии она – нечто совершенно эмпирическое, взятое из внешнего мира и затем обособленное. Чему же мы должны верить В первом отделе «Анти-Дюринга» все такого рода ссылки на страницы относятся к книге Дюринга Курс философии |