фывафы. Габриэля запольская мораль пани дульской мещанская трагикомедия в трех актах
 Скачать 335.5 Kb.
|
|
Д у л ь с к а я. Поставь его в передней. А потом прибери в комнате молодого пана. Кухарка вернулась? Г а н к а. Да, уже! Д у л ь с к а я. Я на минутку… (Убегает на кухню.) П а н и Ю л ь я с е в и ч. А тетя права. Пора тебе остепениться. Выглядишь ты, как мертвец. З б ы ш к о. И ты тоже выглядишь прекрасно. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я? Да я вчера из дому не выходила! З б ы ш к о. Это значит, что я шалопайничал вне дома, а ты – не выходя из дому. П а н и Ю л ь я с е в и ч (смеется). Ты несносен. З б ы ш к о. Когда как. Ганка проходит по сцене. Збышко провожает ее глазами. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Чего ты так уставился на Ганку? З б ы ш к о. Она мне нравится. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Служанка? З б ы ш к о. А почему бы и нет? Что она, не женщина? Уверяю тебя, что даже очень… П а н и Ю л ь я с е в и ч. Кое-что я уже слыхала. З б ы ш к о. А тебе что? П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я думала, вкус у тебя более утонченный. З б ы ш к о. Ты глупа со своей мещанской эстетикой. Впрочем, я, знаешь, вроде пианиста – как увидит открытый рояль, так уж готов сыграть пассаж… П а н и Ю ь с е в и ч. Да, но рояль не… З б ы ш к о. Дорогая моя… каждая женщина – это рояль, надо только уметь играть!... Ах, как спать хочется! П а н и Ю л ь я с е в и ч. И чего ты таскаешься по кабакам? З б ы ш к о. А где мне таскаться? Где-нибудь да надо. П а н и Ю л ь я с е в и ч. На твоем месте я завела бы знакомство… солидное… ну… Ведь столько кругом замужних женщин, которые… Что? Да боже ты мой! З б ы ш к о. Спасибо. Хватит с меня мещанства у нас в доме и во мне самом. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Почему же ты мещанин? З б ы ш к о (ходит по сцене). Да потому, что я родился мещанином, ангел ты мой… был им уже во чреве матери. И даже если б я содрал с себя шкуру, то ведь и в душе у меня претолстый слой мещанства. Искоренить его невозможно! И все же кто-то новый, иной борется во мне самом с этим мещанином, тормошит его, давит. Но знаю – это только до поры до времени, а тот, наш потомственный мещанин, возьмет верх. Наступит час, когда я стану Фелицианом – буду драть с жильцов квартирную плату, и буду… ну… Дульским… пра-Дульским, обер-Дульским, буду родить Дульских, целое племя Дульских… И отпраздную серебряную свадьбу, и на моей могиле поставят приличный памятник, подальше от самоубийц. Да… и лицо у меня не будет зеленое, а весь я нальюсь жиром и спасительными теориями, буду очень много говорить о боге… (Не договаривает, идет к фортепиано и нервно играет.) П а н и Ю л ь я с е в и ч (подходит к нему). От мещанства можно освободиться. З б ы ш к о. Неправда! Тебе кажется, что ты от него свободна, потому что приобрела кое-какой внешний лоск. Но ведь ты… ну… накладного красного дерева, что ли, как твоя стильная мебель, как твои крашеные волосы. Нет, это – клеймо… госпожа советница… клеймо! П а н и Ю л ь я с е в и ч. Разве ты учился играть? З б ы ш к о. Я? Да я не знаю ни одной ноты. Это во мне что-то само играет… И что-то бьется во мне… но со временем затихнет… Э! Да что об этом… (Обнимает ее.) Знаешь, а ты ведь очень… очень… П а н и Ю л ь я с е в и ч (смеясь). Отстань! З б ы ш к о (смеясь). Музыкальный пассаж, моя дорогая… пассаж… Проходит Г а н к а, бросает на обоих угрюмый взгляд, уходит на кухню. П а н и Ю л ь я с е в и ч (смотрит на нее). А знаешь, это любопытно. З б ы ш к о. Что такое? П а н и Ю л ь я с е в и ч. Да эта девка… Если б ты видел, как она посмотрела на нас! На твоем месте… З б ы ш к о. Да, если будет время… П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ты меня не понимаешь… От нее надо держаться подальше. З б ы ш к о. Да, если будет время… П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ты меня не понимаешь… От нее надо держаться подальше. З б ы ш к о . Э! П а н и Ю л ь я с е в и ч. Она ревнива. Будет устраивать тебе сцены. З б ы ш к о. Ну вот еще! Я В Л Е Н И Е Т Р И Н А Д Ц А Т О Е Т е ж е и Д у л ь с к а я Д у л ь с к а я (входит, сыну). Ты еще здесь? И тебе не стыдно? Отец твой трудится, я тружусь, сестры… З б ы ш к о (идет в переднюю, снимает с вешалки пальто, одевается). Мамочка, мамочка! Трудимся мы или нет, конец у всех один… Д у л ь с к а я. Неправда, мы – люди труда, а бездельники… это… З б ы ш к о. Нет, и мы и вы… Д у л ь с к а я. Что? Что? З б ы ш к о. Вытянем копытца, и капут… Так-то! (Пани Юльясевич.) Так-то, куколка! (Уходит.) Я В Л Е Н И Е Ч Е Т Ы Р Н А Д Ц А Т О Е Д у л ь с к а я, п а н и Ю л ь с е в и ч. Д у л ь с к а я. Это ужасно, ужасно. Ты слышала, как он разговаривает? А ведь такой способный, такой одаренный! Захоти он, да перед ним открылась бы карьера!.. Да, карьера! Но он не хочет, слышишь… нет, нет. Знай себе повесничает да повесничает. Только заведется в кармане грош – Збышко и след простыл. Ничего в голове, только одни кафе да юбки. Г а н к а входит с подносом; на нем водка и закуска. Садись, моя дорогая! П а н и Ю л ь я с е в и ч. Спасибо, тетя. Садится за стол. Он какой-то раздраженный, недовольный. Д у л ь с к а я (вновь загоревшись). Да разве он знает, чего хочет? Ему бы надо бога благодарить, что жив-здорово… За твое… (Пьет.) Ганка!.. Ступай убери переднюю. Г а н к а уходит. Пани Юльясевич провожает ее газами. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Вы, тетя, довольны Ганкой? Д у л ь с к а я. Да ничего. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Увольте ее, тетя. Д у л ь с к а я. Как?.. Почему же? П а н и Ю л ь я с е в и ч. Я кое-что приметила… Д у л ь с к а я. Ворует? П а н и Ю л ь я с е в и ч. Нет… хуже… Д у л ь с к а я. Ну! Ну! П а н и Ю л ь я с е в и ч. Мне кажется, Збышко приволокнулся за ней. Д у л ь с к а я. Э, пустяки! П а н и Ю л ь я с е в и ч. Уж я знаю, что говорю! Увольте ее, пока не поздно. Д у л ь с к а я. Моя дорогая… это тебе показалось. А затем… (Смотрит в сторону.) Если разобраться во всем, то… Ну… как тебе сказать… пиво еще не перебродило! П а н и Ю л ь я с е в и ч. А!.. Д у л ь с к а я. Словом, ты понимаешь… П а н и Ю л ь я с е в и ч. Лучше у себя дома? Д у л ь с к а я. Я этого не говорю… но… П а н и Ю л ь с к а я. А знаете, тетя, вы, пожалуй, правы. Обе замолкают; по сцене проходит Г а н к а. Ну и вкус у мужчин! Д у л ь с к а я. Да что об этом! Только бы не таскался по притонам и не губил своего здоровья. Надо быть матерью, чтобы понимать, до чего больно видеть, как твой сын чахнет. Еще сыру? П а н и Ю л ь я с е в и ч. Спасибо! Но смотрите, как бы она потом… Д у л ь с к а я. Будет и она довольна. Все они без совести и веры… Покажу тебе шляпку. Которую я отдавала в переделку. (Приносит шляпу, украшенную фиалками, надевает на голову; при бумазейной кофточке и нежней юбке это производит удивительный эффект.) Хорошо? П н и Ю л ь я с е в и ч. Очень! Очень! Д у л ь с к а я. Приходится экономить, вот и переделываю себе старое тряпье. П а н и Ю л ь я с е в и ч. На вас, тетя, все хорошо. А что, тетя, вы повышаете в этом году квартирную плату? Д у л ь с к а я. Собираюсь! Обязана даже! Все повышают. Покажу тебе поквартирную роспись. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Ну-ну! Д у л ь с к а я (достает из ящика стола бумагу, и обе, опираясь о стол, с любопытством наклоняются над ней). На первый этаж и подвал надбавка, на круг, по пяти крон. В сенях поставлю бельевой каток. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Тесно… Зубы себе повышибают. Д у л ь с к а я. А мне все равно. Я там никогда не бываю. На бельэтаж, кокотке, - десять крон. П а н и Ю л ь я с е в и ч. Кокотка? Это слишком мало. Я бы надбавила по меньшей мере двадцать. Д у л ь с к а я. Ты думаешь? П а н и Ю л ь я с е в и ч. Еще бы! Денег у нее довольно, и достаются они ей легко, пусть платит… Д у л ь с к а я (довольная). Пусть платит! Д у л ьс к а я. Значит, кокотке – двадцать, советнику – десять. Третий этаж… Обе, раскрасневшись, считают, наклонившись над столом. З а н а в е с м е д л е н н о п а д а е т АКТ ВТОРОЙ Декорация первого действия. Постепенно темнеет. По сцене автоматично ходит в халате Д у л ь с к и й с часами в руке. Зажмуривает глаза и продолжает ходить, словно деревянная кукла. Наконец останавливается. Тотчас же отворяются двери супружеской спальни; оттуда высовывается Д у л ь с к а я в корсете и юбке. Я В Л Е Н И Е П Е Р В О Е Д у л ь с к и й, Д у л ь с к а я, потом Х е с я. Д у л ь с к а я. Фелициан! Фелициан! Дульский, очнувшись, смотрит на нее. Ходи! Почему не ходишь? Еще нет двух километров. Я там у себя считаю! Дульский показывает ей часы. Не морочь мне голову своими часами. Самые точные у меня в голове. Не ходи! Не ходи! Хорошо! Пожалуюсь доктору. Я нарочно велела тебе ходить на курган Костюшко не по улице, а здесь, по комнате… хотела своими глазами видеть, что ты не плутуешь… А ты… Ну, да это твое дело. Дульский снова начинает ходить. Вбегает нарядно одетая Х е с я - в светло-голубом платьице, в туфельках и голубых чулочках. Х е с я (целует отца в манжету). Папа, вы идете на курган? Дульский утвердительно кивает. Х е с я. А много осталось? Дульский показывает ей пять пальцев. Пятьсот? Дульский подтверждает кивком. Значит, вы, папа, уже возле парка Иордана? Дульский что-то невнятно бормочет. (Смеясь.) Так! Так! Но идите, папа, быстрее, а то ведь там грабят. Дульский тревожно глядит на нее и пожимает плечами. Хеся вскакивает на кушетку и смотрится в зеркало. Дульский подходит к ней и стаскивает с кушетки. Мама не видит. (Бежит к дверям комнаты девочек.) Голос Дульской: «Хеся! Меля уже оделась?» Х е с я. Нет, еще ковыряется! Дульский, огорченный, что-то бормочет. Папа, вы этого не понимаете? Ну… еще наряжается! В ваше время так не говорили? Ну так что же? Зато теперь говорят. Д у л ь с к а я (высовывается из двери своей спальни, разодетая по-праздничному). Фелициан, довольно тебе ходить. Ты уже на месте. Завтра дойдешь до грота Твардовского. (Исчезает.) Х е с я (подходит к окну, дует на стекла, поет). «Все замерзло, все обледенело». Дульская, осмотревшись, тихонько идет к печке, влезает на кресло и крадет сигару. Как раз в эту минуту Хеся оглядывается и замечает это. Дульский, смещено крякнув, идет в переднюю, одевается и, вернувшись в гостиную, подходит к двери Дульской, стучится. Дульская выглядывает. Д у л ь с к а я. Тебя уже несет в кофейню? На, возьми свои двадцать грошей. Каждый день буду давать по двадцать. Недельные выдачи ни к чему – проматываешь все сразу с приятелями. К ужину возвращайся. (Исчезает.) Дульский, оправив одежду перед зеркалом, уходит. Хеся подбегает к печке, влезает в кресло и крадет сигару. Я В Л Е Н И Е В Т О Р О Е Х е с я, М е л я. В дверях появляется М е л я, одетая так же, как и Хеся; она бледна и кажется больной. Меля останавливается огорченная на пороге, а затем бежит к Хесе; та показывает ей язык и убегает к кушетке. М е л я. Хеся! Покажи, что ты взяла? Х е с я. Ну, сигару! Велика важность! М е л я. Украла? Х е с я. Ах! Да ведь только что и отец украл. Если такой домовладелец может себе это позволить, то почему же мне нельзя? М е л я. На что тебе сигара? Х е с я. На что? Вы-ку-рю! М е л я. Ох! Когда? Х е с я. В воскресенье! А затем я поеду! М е л я. Куда? Х е с я. В… Ригу! Или нет, я отдам сигару любовнику нашей кухарки. Ты знаешь, я видела его. Он – денщик. Ну да, у лейтенанта… и очень... очень… М е л я. Как только ты можешь обращать внимание на таких? Х е с я. А почему бы нет? Почему?.. Постой, отчего ты такая бледная? М е л я. Голова у меня страшно разболелась. Х е с я. А не стащила ли и ты сигару? М е л я. Ох, нет! Я всегда такая слабая. Кажется, спала бы только. Х е с я. Лучше давай разучивать шассе, моя золотая. Я все забываю, с какой ноги начинать, дорогая ты моя… Учитель танцев опять будет меня стыдить… Вот тебе и раз, туфелька развязалась. Ганка! Ганка! Входит Г а н к а, бледная, изменившаяся. Я В Л Е Н И Е Т Р Е Т Ь Е Т е и Г а н к а. Х е с я. Завяжи мне туфельку! Ято это, неужели и ты больна? Смотри, Меля, как она выглядит. Г а н к а. Это вам так кажется. Х е с я. Да нет, ведь ты насилу ноги таскаешь… Ну, теперь можешь идти! Г а н к а уходит, Хеся качает головой. М е л я. Ничего удивительного. Я знаю, почему она так изменилась. Х е с я. Знаешь? Скажи! М е л я. Нет, Хеся, это ее тайна. И я пока не вправе говорить. Х е с я. Как хочешь, тоже мне еще тайны… Ну… ну… дай лапу! Как танцуется это шассе? Un-deux, undeux*. (Свистит.) Ну, а теперь вальс, моя дорогая, брильянтовая. Вальсируют. М е л я. Почему ты меня так прижимаешь? Х е с я (танцуя). Потому что я за мужчину. М е л я. У меня дух захватило. Х е с я. Так и надо… А если за даму, то вот как. О! (Перекидывается на руку Мели.) Томно… томно. И смотреть в глаза… в глаза. Я всегда так делаю. М е л я. Ты? Х е с я. Да, я! И, уверяю тебя, студенты становятся красными, как свекла! М е л я. Пусти! Х е с я. Что с тобой? М е л я. Не знаю, но… Х е с я. Ну тогда сыграй. Но тихонько, чтобы не пришла мама. Не могу попасть в такт. (Подталкивает Мелю к фортепиано.) Вальс! Меля тихонько играет. (Делает па, смеется и впадает в такт кэк-уока.) Меля, кэк-уок! Меля тихонько играет. Хеся скачет. Входит З б ы ш к о. _____________ * Раз-два, раз-два. (Франц.) Я В Л Е Н И Е Ч Е Т В Е Р Т О Е Т е ж е и З б ы ш к о. З б ы ш к о. Что это? Х е с я (танцуя). Кэк-уок, кэк-уок, кэк-уок! Ну как? Есть у меня данные для шансонетки? З б ы ш к о. Не для одной, для двух. Х е с я (торжествуя). А что! З б ы ш к о (садится). Где же ты этому выучилась? Х е с я. Игнаня меня научила. Ну, знаешь, Игнаня Ольбжицкая. Ее брат почти всегда в кабаре. Он и выучил ее, а он – меня. З б ы ш к о. А я думал, тебя кухарка научила. Х е с я. Кухарка? З б ы ш к о. Да. Ведь это она восполняет пробелы в твоем воспитании! Х е с я. Ты опять за свое?.. Ей-богу, нет! З б ы ш к о (встает, горячо). Как ты лжешь! Эх, и все здесь лгут. Но ты хоть бога оставила бы в покое. Х е с я. Ты снова злишься? А ведь стал было добрее. Ну, Меля, еще немножечко, Скажи, Збышко, принц мой, так хорошо? (Танцует.) З б ы ш к о. Да нет, перегнись еще немножечко! Х е с я. Как? Как? Танцуют вдвоем. До чего хорошо, приятно, словно по воздуху носишься. Я В Л Е Н И Е П Я Т О Е Т е же и Д у л ь с к а я. Д у л ь с к а я (врывается в гостиную). Что здесь творится? Что это за балет? З б ы ш к о. Я восполняю пробелы воспитания моей сестры. (Перестает танцевать.) Д у л ь с к а я. Хеся! Как тебе не стыдно? Что это такое! (Сыну.) Наказание божье мне с тобой. То волком смотришь, а то вдруг начинаешь дурить. И девочек вводишь в соблазн. З б ы ш к о. Ну ладно, ладно. К чему столько слов? Куда это вас несет, таких расфуфыренных? Д у л ь с к а я. Прежде всего – не несет. З б ы ш к о. Ноги вас не несут? Д у л ьс к а я. Неприлично так выражаться. З б ы ш к о. А прилично, по-вашему, одевать девочек, словно танцовщиц? О! Какие ажуры! Д у л ь с к а я. Они дети, им можно. З б ы ш к о. Хороши дети! Девицы уже – да, да! Д у л ь с к а я. Все девушки из порядочных домов так ходят на уроки танцев. З б ы ш к о. Пусть привыкают, пусть привыкают. Х е с я. К чему? К чему? З б ы ш к о. Вырастешь – будешь декольтироваться сверху. А теперь, в роли наивного дитяти, декольтируйся снизу. Д у л ь с к а я. Збышко! Замолчи! Не смей! (Меле.) Отчего ты такая бледная? З б ы ш к о. Не удивительно – застыла от холода. Сумерки становятся гуще. М е л я. У меня голова разболелась. Мамуся, я лучше останусь дома. Д у л ь с к а я. Покажи язык! Белый… Опять что-нибудь такое съела?.. (Прикладывает руку ко лбу Мели.) Жар. И вечно с тобой… Нигде не колет, а? М е л я. Вот где болит. Д у л ь с к а я. Под левой лопаткой? Поставь себе горчичники – найдешь там у нас, отец только раз прикладывал их себе. Ступай разденься. З б ы ш к о. Зачем? Она и так раздета. Лучше пусть уж оденется. Д у л ь с к а я. Хеся! Накидку, перчатки! З б ы ш к о. Вы пешком пойдете? В таком виде? Да вас арестуют! Д у л ь с к а я. Господи Иисусе! Терпенья моего нет!.. Лампу не надо пока зажигать. (Сыну.) Ты уходишь? З б ы ш к о. Нет! Д у л ь с к а я. Так присмотри за печкой. Через час мы вернемся. Меля, переоденься. Х е с я и Д у л ь с к а я уходят. Меля идет в свою комнату. Я В Л Е Н И Е Ш Е С Т О Е З б ы ш к о, потом Г а н к а. Збышко стоит неподвижно; затем ленивым, усталым движением вытягивает руки, отворяет дверцу печки, садится возле. Появляется Г а н к а. Увидев Збышко, она подходит к нему, становится на колени и нежно, с какой-то собачьей покорностью целует ему руку. Он гладит ее по голове, отвернувшись от нее. З б ы ш к о. Ну хватит уже… хватит… Г а н к а. Пан Збышко… я… |