Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. История литературы
 Скачать 3.68 Mb.
|
|
(А. Фет. О стихотворениях Ф. Тютчева. — «Русское слово», 1859, № 2, стр. 79). 24 Из стихотворений «Близнецы», «Лебедь». 25 В АиН ошибочно: девятистишные. См.: Ulands gesammelte Werke, S. 57. 26 По-видимому, имеется в виду оценка Фетом стихотворений «Сияет солнце, воды блещут...» и «Итальянская villa». (Указ, соч., стр. 76 — 80). 27 «По случаю приезда австрийского эрцгерцога на похороны императора Николая». 28 Из стихотворений «Ты зрел его в кругу большого света...», «Silentium!» 29 Из стихотворений «Яркий снег сиял в долине...», «Я лютеран люблю богослуженье...». 30 «Краткое руководство к красноречию», § 226; «Краткое руководство к риторике», § 105 (М. В. Ломоносов. Полн. собр. соч., т. 7. М. — Л., 1955, стр. 275, 60). 31 В современных изданиях стихотворение печатается без этой последней строфы, что, как полагают, отражает авторскую волю (см.: Ф. И. Тютчев. Лирика, т. 1. М., 1966, стр. 424). 32 Впервые после книги, указ, в прим. 2, к вопросу о Некрасове и Тютчеве обратился Г. А. Гуковский в одной из последних своих работ (Г. А. Гуковский. Некрасов и Тютчев. — Научный бюллетень Ленинградского ун-та, 1947, № 16 — 17), после которой эта тема обсуждалась неоднократно. См.: Н. Скатов. Некрасов. Современники и продолжатели. Л., 1973, гл. «Еще раз о „двух тайнах русской поэзии”» (там же обзор литературы); с замечанием Тынянова ср. особ. стр. 145 — 149. 33 В тексте АиН (и «Книги и революции») вместо «Сны» (заглавие стихотворения в журнальной публикации) ошибочно: «Бессонница». О Ламартине как источнике этого стихотворения см.: Б. Эйхенбаум. Лермонтов. Л., 1924, стр. 162; Н. Сурина. Тютчев и Ламартин. — П — III, стр. 153 — 154. 413 По аналогии с рассуждением Тынянова относительно переводов Тютчева из Гейне (см. статью «Тютчев и Гейне» в наст, изд.) можно сказать, что стихотворение «Как океан объемлет шар земной...» генетически зависит от Ламартина, но восходит к традиции «монументальных форм» русской поэзии XVIII в. 34 В современных изданиях печатается под заглавием «Князю Суворову». 35 «Певучесть есть в морских волнах...». 36 «Славянам» («Привет вам задушевный, братья...»). 37 Это авторское примечание, где имеются в виду подготовленные Чулковым «Избранные стихотворения» Тютчева (М. — Пг., 1923), заменило ряд примеров искажений тютчевского текста, которые были приведены в конце 5-й главы в журнальной публикации статьи. «До сих пор, — писал Тынянов, — Тютчева подлинного у нас нет» («Книга и революция», 1923, № 3, стр. 29). Через десять лет после выхода упомянутого Тыняновым издания Чулков подготовил двухтомное «Полное собрание стихотворений» Тютчева (М. — Л., 1933 — 1934). Новым этапом стала текстологическая работа К. В. Пигарева, начавшаяся в 30-х годах. Им подготовлено издание, являющееся в настоящее время наиболее авторитетным (Ф. И. Тютчев, Лирика, т. I — П. М., 1965). 38 Из стихотворений «Cache-cache», «Успокоение» («Гроза прошла — еще курясь, лежал...»), «День и ночь». 39 Две последние цитаты — из «Das Siegesfest» Шиллера — «Поминок» Тютчева. 40 Об эпитете Тютчева ср. современные Тынянову работы: В. А. Малаховский. Эпитеты Тютчева. — «Камены», сб. 1. Чита, 1922; С. Абакумов. Зрительный эпитет у Тютчева. — «Новое дело». Научно-педагогический вестник рабочего факультета Казанского ун-та, II, 1922; Л. В. Пумпянский. Указ, соч., стр. 36 — 41 и др. 41 Из стихотворений «Фонтан», «Славянам» («Привет вам задушевный, братья...»), «Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло...», «Послание к А. В. Шереметеву». 42 Из стихотворений «Вчера, в мечтах обвороженных...», «Бессонница», «На юбилей кн. А. М. Горчакова». 43 «Вчера, в мечтах обвороженных...». 44 Ср. ЭП, стр. 400. 45 Из стихотворений «Как сладко дремлет сад темно-зеленый...», «Вчера, в мечтах обвороженных...». 46 Из стихотворения «Тоска души». 47 Из «Перевода оды Фенелона» и оды «Первые трофеи его величества Иоанна III». О приеме повторения тождественных и однокоренных слов у Ломоносова и Державина см. «Ода как ораторский жанр» (в наст. изд.). 48 Н. Ф. Сумцов. Пушкин и Тютчев. — В его кн.: А. С. Пушкин. Харьков, 1900, стр. 338 — 339, 245; Р. Ф. Брандт. Материалы для исследования «Федор Иванович Тютчев и его поэзия». — Изв. ОРЯС, 1911, т. XVI, кн. 3, стр. 31 — 33. 49 «Летний вечер». 50 «Видение». 51 Из «Послания к женщинам». 52 «Дарования». Ср. в статье «Валерий Брюсов» (ПСЯ, стр. 268 — 269). 414 О КОМПОЗИЦИИ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА» Впервые полностьюа — в сб.: Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1974. М., 1975. Печатается по рукописи (АК): разделы 1 — 3 — по беловой, разделы 4 — 6 — по черновой. Статья датируется 1921 — 1922 гг. В одном из тыняновских рабочих блокнотов 1921 г. среди перечня «Opera на год» значится пункт «Конструкция „Евгения Онегина”» (АК). 19 февраля 1922 г. Тынянов делал доклад о «Евгении Онегине» в Вольфиле («Летопись Дома литераторов», 1922, № 8 — 9; см. также: Н. И. Гаген-Торн. Воспоминания об Александре Блоке. — Блоковский сб., II. Тарту. 1972, стр. 444) — на одном из воскресников, посвященных Пушкину. Многие страницы рукописи написаны на оборотах листов с текстом доклада Тынянова «Ода и элегия», прочитанного в ГИИИ 26 ноября 1922 г. (ГИИИ-1927, стр. 46). Первоначально Тыняновым была задумана статья под названием «Ленский». Сохранилось пять разных ее начал. Все они, совершенно различные по содержанию, имеют одну общую черту: везде предварительно рассматриваются некоторые теоретические вопросы, связанные с проблемами соотношения поэзии и прозы, жанра, героя и т. п. (в трех вариантах Тынянов так и не приступил к теме, обозначенной в заглавии, а в четвертом только начал ее). Ср., например, начало второго фрагмента: «Пушкин не только завершитель в области художественной литературы: в той же мере он завершает и теоретическую литературную мысль XVIII века; его произведениям предшествуют долгие литературные изучения («Борис Годунов»), и всегда они являются разрешением теоретических задач. С концом его деятельности обрывается не только поэтическая, но и теоретическая традиция младшей ветви XVIII века, уступая место традиции русских романтиков 20-х годов, к которой Пушкин относится враждебно и подозрительно. Принцип, которым Пушкин руководствовался в своей критической и художественной деятельности, — это принцип рода — не столько как совокупности правил, успевших стать традицией, сколько того направления, в котором следуют этой традиции, — род как главный организующий и направляющий фактор, доминирующий над всеми остальными элементами художественного произведения — и видоизменяющий их». К «проблеме Ленского» Тынянов с самого начала собирался обратиться только после выяснения подобных теоретических и историко-литературных вопросов. Но при всем том статью в целом предполагалось посвятить именно Ленскому. Более общие вопросы поэтики романа Пушкина Тынянов намеревался рассмотреть, как явствует из примечания к одному из набросков, в особой работе. Такой замысел владел автором еще во время работы над шестым по счету вариантом статьи, продвинувшимся далее всех прочих. План статьи в процессе работы все более расширялся, и в беловом варианте (седьмом по общему счету), первоначально называвшемся, как и прочие, «Ленский», заглавие было заменено. Можно предполагать, что на этом этапе замысел работы о «Евгении Онегине» соединился с замыслом будущей ПСЯ. Тесное родство книги и статьи очевидно (ср. особенно: ПСЯ, стр. 49 — 50, 61 — 76, 103 — 105, 117 — 122, 156 — 167), а общность замысла подтверждается архивными данными. В бу- а Разделы 1 — 3 этой статьи были опубликованы в итальянском переводе (по не совсем исправной копии) в журнале «Strumenti critici», Torino, Einaudi, 1967, № 2, p. 163 — 186. 415 магах Тынянова сохранился следующий план, датируемый 1921 — 1922 гг.: «„Евгений Онегин". Гл. I. Общие предпосылки: а) Поэтический язык; б) Семантические ряды; в) Стиховой ряд; г) Симультанность практической речи; д) Сукцессивность поэтической? е) Формула Лессинга и формула Т. Мейера; ж) Вопрос об установке; з) Моторное слово в поэзии; и) Моторное слово в прозе [последние два пункта зачеркнуты]; к) Почему поэтическая речь не есть поэтический диалект и не подлежит всецело описательной лингвистике; л) Отличие от практической речи; м) Отличие от прозы. Гл. II. Структура „Евгения Онегина”. Гл. III. Вопрос о героях» (ЦГАЛИ, ф. 2224, он. 1, ед. хр. 58). Как нетрудно заметить, план главы I реализован в ПСЯ. Тема же главы II разрабатывалась в статье о «Евгении Онегине» как применение «общих предпосылок» к анализу одного произведения. Судя по отсутствию узловых для ПСЯ терминов — «единство и теснота стихового ряда», «сукцессивность», «динамизация» — и некоторым другим деталям содержания статьи, она писалась раньше, чем «общие предпосылки» были окончательно сформулированы и полностью осмыслены теоретически. Но такие явления стиха, как семантизация узуально служебных слов, смысловая роль рифмы, были уже ясны автору. В дальнейшем он, по-видимому, сосредоточился именно на «общих предпосылках» и больше не возвращался в этой связи к «Евгению Онегину». Статья осталась незаконченной. Книга и статья должны читаться в единстве. Основой такого единства является прежде всего тезис о «двух замкнутых конструктивных рядах — стиховом и прозаическом» (ПСЯ, стр. 72), структурное различие между которыми сводится не к наличию ритмико-фонической организации в одном случае и отсутствию в другом, а к ее различному в каждом из этих рядов отношению к семантическому фактору. Отправной пункт работы об «Онегине» — невозможность найти границу поэзии и прозы в отношении к звучанию. Для Тынянова противопоставление поэтического и практического языка, исходное в деятельности Опояза (статьи Л. Якубинского, О. Брика, Б. Кушнера в первых выпусках «Сборников по теории поэтического языка»), недостаточно — он осложняет его другим: «стих — художественная проза», где второй член может усваивать существенные признаки первого (иначе развивал первоначальное противопоставление Якубинский). В ПСЯ Тынянов подчеркивал как подвижность границы между стихом и прозой, так и устойчивость, неразрушаемость двух типов художественной речи (и соответствующего противопоставления, присутствующего в литературном сознании), причем его интересовал феномен внесения элементов одного ряда в другой. В ПСЯ этот эффект рассматривался в его предельном выражении — на примере верлибра (ср.: А. Л. Жовтис. О критериях типологической характеристики свободного стиха. — «Вопросы языкознания», 1970, № 2, стр. 68, 73 — 74), в статье же о «Евгении Онегине» — на сложном и отягченном историко-литературными и ценностными ассоциациями тексте. Следует назвать еще одну раннюю работу, затрагивающую тот же вопрос, — «Стиховые формы Некрасова» (см. в наст, изд.), из которой, в частности, явствует, что понимание генерального различия стиха и прозы (в сходных с ПСЯ и особенно со статьей о «Евгении Онегине», формулировках) сложилось у Тынянова не позже 1921 г. (Проблема ритма прозы занимала его еще в университете. Как видно из протокола заседания Пушкинского семинария С. А. Венгерова 12 февраля 1915 г., Тынянов поднял эту тему на обсуждении доклада М. О. Лопатто о прозе Пушкина — ИРЛИ, ф. С. А. Венгерова.) В той же статье 1921 г. сформулировано положение, согласно которому текст идентифицируется как стихи или проза не по заключенным в нем самом признакам, а с помощью ключа, заданного в некоторой литературной системе и регулирующего отношения двух типов художественной речи, в том числе разного рода нарушения границы между ними. Было намечено, таким образом, различение функции и формы, в конце 20-х годов ставшее для Тынянова определяющим (ср. пункт 6 статьи «О литературной эволюции», добавление 1928 г. к «Стиховым формам Некрасова»). 416 Особо следует сказать о теме, которой Тынянов только коснулся в конце первого раздела статьи о «Евгении Онегине» и которая должна была быть специально рассмотрена в 3-й главе предположенной большой работы (см. приведенный выше план). В одном из набросков (шестом) «Ленского» Тынянов ставит вопрос следующим образом: «На вопросе о „герое” яснее всего сказывается деформирующая сила художественного произведения — и необычайная податливость деформируемого материала. В динамике произведения герой оказывается столь устойчивой движущейся точкой, что возможно бесконечное разнообразие (вплоть до противоречий) как черт, обведенных кружком его имени, так и действий и речевых обнаружений, приуроченных к нему. Здесь с необычайною силою сказывается закон мотивировки литературных явлений жизненными навыками; наивно-реалистическое отношение к героям литературных произведений как к живым людям далеко не изжито даже в литературной критике. Особую силу деформации имеет установка на словесный план произведения [...]». Термин «деформация» употребляется в работе в том же смысле, что и в ПСЯ. Интересно, что позднее по поводу ПСЯ Тынянов писал о предпочтительности термина «трансформация», — см. прим. 18 к «Литературному факту». Однако на практике он придерживался первоначального словоупотребления, связанного с такими опорными понятиями, как «доминанта», «смещение» и др. См. примеры использования термина «деформация» Тыняновым в словаре некоторых основных понятий формальной школы в кн.: Хрестоматия по теоретическому литературоведению, I. Издание подготовил И. Чернов. Тарту, 1976, по указателю на стр. 294. В конспективной форме идея Тынянова о герое как динамическом целом и «знаке единства» была изложена на двух страницах ПСЯ (стр. 25 — 27) и тогда же поддержана Л. С. Выготским в его книге «Психология искусства» (1925). Процитировав замечания Тынянова о категории героя и, очевидно, не зная, что они обобщают наблюдения и над пушкинским романом, Выготский писал: «Ни на чем это положение не оправдывается с такой силой, как на романе Пушкина „Евгений Онегин”. Здесь именно легко показать, насколько имя Онегина есть только знак героя и насколько герои здесь динамические, то есть изменяющиеся в зависимости от конструктивного фактора романа. Все исследователи этого романа исходили до сих пор из ложного предположения, что герой произведения статичен, и при этом указывали черты характера Онегина, которые присущи его житейскому прототипу, но упускали из виду специфические явления искусства» (Л. С. Выготский. Психология искусства. М., 1968, стр. 283-284; ср. его определение героя как шахматной фигуры — там же, стр. 140; ср. несколько ранее в «Развертывании сюжета» В. Б. Шкловского о типе Дон-Кихота «как результате действия построения романа». — В. Шкловский. О теории прозы. М., 1929, стр. 100 — 101; о понимании персонажа как точки пересечения функций, представленном в статье Шкловского «Новелла тайн», см.: А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. Из предыстории советских работ по структурной поэтике. — Труды по знаковым системам, III. Тарту, 1967, стр. 371 — 372). В конце 20-х годов Тынянов вернулся, опять-таки очень кратко, к вопросу о герое романа Пушкина: «Герои, которые в критике были названы типами, были свободными двупланными амплуа для развертывания разнородного материала» (ПиЕС, стр. 156). Так, в «круг Ленского» Пушкиным был включен злободневный «вопрос об элегиях», а в «абрис» Онегина вносились автобиографические черты (там же). Крайнее выражение этого принципа — изложение двух вариантов судьбы Ленского как равновозможных. Герой, будучи подвержен «закону эмоционального колебания», может нести в себе любой «переменный психологический материал» (там же, стр. 159; ср. также стр. 139, Откуда можно предположить, что идеи Тынянова были спровоцированы в процессе изучения литературы пушкинской эпохи высказыванием А. И. Галича о герое эпопеи как «мнимом средоточии», ср. ссылку на это определение в статье «Сокращение штатов»). Однако Тынянов предостерегал от «чисто аналитической точки зрения, раздроб- 417 ляющей мир героя на слабо связанные между собою мозаические отрывки (введенные иногда вне ассоциативной связи, данной в романе) и упускающей из виду мощную интегрирующую силу мотивировки единства» («Ленский»). В «Евгении Онегине» главной силой, интегрирующей разнородный его материал, является стих. Но в этой функции может выступать не только он. В одном из вариантов у Тынянова есть замечание о сказе, являющемся еще большей интегрирующей силой («установка на словесный материал произведения»). И уже Выготский распространил подобное понимание героя в художественной конструкции на драму (указ, соч., стр. 289 — 295). Этот угол зрения, предполагая отказ от обычного представления о персонаже как прямом аналоге реальности, позволял наметить путь к созданию научной категории литературного героя (задача, выполненная на материале фольклора В. Я. Проппом). Однако у Тынянова намеченный подход не получил развития. Другие авторы занимались главным образом «характерами» «Евгения Онегина»; были сделаны интересные наблюдения (в частности, над «автором» романа или «противоречиями» в обрисовке героя), но им предлагались объяснения, лежащие вне специфики стиховой конструкции и поэтики романа в целом. См., например: М. А. Рыбникова. Автор в «Евгении Онегине». — В ее кн.: По вопросам композиции. М., 1924; Н. К. Пиксанов. Из анализов «Онегина». К определению образа Евгения. — В сб.: Памяти П. Н. Сакулина. М., «Никитинские субботники», 1931. (Мы оставляем здесь в стороне собственно лингвистические и стиховедческие работы — В. В. Виноградова, Н. С. Поспелова, Б. В. Томашевского.) Характерно, что, когда Г. О. Винокур вновь сделал поэтику «Евгения Онегина» предметом исследования, он обратился и к ПСЯ (Г. Винокур. Слово и стих в «Евгении Онегине». — В сб.: Пушкин. М., 1941, стр. 160 — 162), столь тесно, как было показано, связанной со статьей об «Евгении Онегине». В последнее время появился ряд работ, рассматривающих структуру пушкинского романа: |