История развития корейской литературы
 Скачать 302.26 Kb.
|
|
Раздел «Биографии» включает жизнеописания выдающихся подданных периода трех государств и объединенного Силла. Биографии посвящены людям того или иного конфуцианского социально-этического типа. В характеристики верных подданных – воинов могут быть вкраплены эпические моменты: восхваление силы, храбрости, замечание о богатырской внешности, гиперболизированное описание сражения и поведение героя. Иногда историк придает герою памятника черты героя народной сказки. Например, государыня Силла Сандок разрешает сложные задачи, умеет толковать знамение. Иногда автор приводит сказочные эпизоды, в истории о походе государя Когурё Пэмунсин – вана против Пуё он рассказывает о женщине с чудесным котлом, которая пожелала сопровождать государя, о необыкновенных знамениях, о двух богатырях, которые вызвались помочь Пэмусин – вана в завоевании Пуё. Следует отметить, что и в структуре, и материале Ким Бусик не следует безоговорочно китайской традиции. Так, в «Самгук саги» нет раздела «Наследственные дома», на первый план выдвинуты биографии корейских героев – воинов, которые одерживали победы в войнах с Китаем. Особое внимание уделено биографиям людей, владевших изящным словом. Наверное, это не случайно. Ведь владение изящным словом на Дальнем Востоке было знаком цивилизованности, и Ким Бусик естественно стремился представить свое государство именно в этом качестве «Исторические записи Трех государств» - официальная история чонса, написана с конфуцианских рационалистических позиций. Это сказалось прежде всего на принципах отбора материала (историк стремится устранить сведения о чудесных событиях); в создании типа образцового героя, поведение которого должно соответствовать известным конфуцианским принципам пяти отношений (государь – подданный, отец – сын, муж – жена, старший – младший и т.д.); в понимании Ким Бусиком роли и назначении письменного слова, которое он высказывал в предисловии: «Что касается древних записей, которые велись в трех государствах, то из-за грубого и несовершенного слога, из-за больших пропусков в фактических сведениях, они не пригодны для выявления добра или зла государей, преданности или вероломства их слуг, спокойствия или опасности в государстве, благоденствия или мятежности народа, что могло бы служить назиданием для потомков». Такого рода взгляды на литературу были приняты не только в традиционной Корее, они прослеживаются и в высказываниях литературных деятелей ХХ в. Точно так же и черты образцового героя подчас проглядывают в поведении персонажей современной прозы. О прозе на иду, существовавшей в этот период трудно сказать что-нибудь определенное, так как сохранились лишь три эпиграфические буддийские надписи XI в. Одна (1010 г.) – сравнительно краткая надпись на стеле о том, как, и при чьем участии эта стела воздвигалась. Другая (1085 г.) - краткая надпись делового характера. Третья (1031 г.), - представляет собой большой текст, содержащий описание значительных построек. Это запись о пятиэтажной пагоде Чондоса (в провинции Кёнсан) в честь долголетнего благополучного правления в стране, которая начинается с рассказа о том, как и почему некто Кванхён задумал воздвигнуть эту башню. Замысел свой он исполнить не смог, так как заболел и умер. Несмотря на то, что буддийский характер надписи не вызывает сомнений, описание века благоденствия в государстве, которое приводится здесь в начале, дано в стиле конфуцианской традиции: мудрому правлению вану содействуют его вассалы, народ наслаждается трудом, бедствия не посещают страну, урожайные годы следуют один за другим, в стране царят мир и покой. Далее идет развернутое описание того, кто и как трудился и внёс какую – либо лепту в это строительство. Материал расположен в хронологической последовательности. Тематически эта надпись перекликается с четвертым разделом «Событий, оставшихся от времен Трех государств», где собраны истории постройки пагод и храмов. Однако там обычно приводятся эпизоды чудесного характера, связанные со строительством. В надписях, мы имеем дело со строгим рационалистическим подходом к излагаемому материалу, что весьма напоминает стиль «Исторических записей» Ким Бусика. «Биография выдающихся наставников Страны, что к востоку от моря» Хэдон косын чон В 1215г. издается сборник буддийских жизнеописаний выдающихся монахов страны к Востоку от моря Жития «Хэдон», созданный Какхуном. Буддийский наставник Какхун был настоятелем монастыря Ёнтхонса. Его собрание биографий было утеряно и обнаружено только в начале ХХ века. Оно было опубликовано в Корее, а в 1917 году – в Японии. Памятник сохранился не полностью: остались только два первых квона и не известно, сколько их было изначально. В сохранившиеся два квона включено 18 биографий знаменитых деятелей корейского буддизма. Сборник открывается предисловием. В нем представлены биографии наиболее известных деятелей раннего корейского буддизма конца IV – начала VII в.: Сундо, Манмена, Ыёна, Маланданы, Тамси, Адо, Попкона и других. Биографии этих деятелей связаны с тем государством, где они проповедовали учение и помещены в первом квоне. Во второй квон включены жизнеописания наставников из Силла. Это – десять биографий, в большей части которых приведены лишь краткие сведения о героях. Какхун, составляя свое сочинение, опирался на устоявшуюся дальневосточную традицию написания буддийской и конфуцианской биографии. Образцом для памятника послужили китайские буддийские жизнеописания, прежде всего, «Жизнеописания выдающихся монахов» Гао сэн чжуань, составленные Хуэй-цзяо. Жития «Хэдон», за небольшими отклонениями, расположены в хронологическом порядке. В самих житиях также в основе организации материала лежит хронологическая последовательность событий, хотя частично и нарушаемая. Жития «Хэдон», так же как и «Житие Кюнё», относятся к типу «полных» житий, т.е. охватывают жизнь человека от рождения и до смерти. К ним относятся биографические сведения, авторская аттестация персонажа, исторические справки из области распространения буддизма в Корее и на Дальнем Востоке. Причем этот материал обычно лишь хронологически соотнесен с жизнью и деятельностью подвижника: он приводится независимо от того, происходили описываемые события при участии данного подвижника или нет. Но корейский автор, используя структуру, предложенную дальневосточной традицией, как правило, заполняет ее не только фактическими сведениями, но и привлекает местный фольклорный материал – легенды, связанные с деяниями подвижника. Представляя образ наставника, как человека необычного, Какхун сравнивает его поступки или ситуации, в которых тот оказывается, с китайскими образцами – известными героями китайской истории и их подвигами. Этот прием обращения к китайской классике широко стал использоваться в корейской прозе более позднего периода. Следует обратить внимание на то, что Жития в «Хэдон» не только буддийский религиозный памятник. И в особенностях его структуры, и в подборе материалов прослеживаются приоритеты государственных и национальных идей. Корейский буддизм изначально был тесно связан с государством и поддерживал его интересы. Биографии буддийских наставников, собранные в «Хэдон», представляют собой образцы поведения значимых личностей – знаменитых корейцев, которые совершают подвиги во имя торжества буддийской веры – и не вообще в мире, а прежде всего на территории корейского государства. Кроме того, корейские буддисты прославились также в Китае и даже в Индии. Какхун демонстрирует свою страну как землю, причастную миру Драхмы, т.е. образцовую землю. Он видит назначение своего труда в том, чтобы возвеличить государство и дать современникам и потомкам модель должного поведения. В литературных произведениях конца XII –XШ вв. присутствуют идеи древности корейской цивилизации и желание представить свое государство как родину прославленных мастеров слова. И Какхун был одним из пропагандистов национального самоутверждения. «События, оставшиеся от времен Трех государств» Самгук юса Ким Ирёна Все более настойчивое обращение к сюжетности свойственно исторической прозе XII-XIV вв., в которой широкое распространение получают «яса» («неофициальные истории»). Яса представляет собой тип исторического сочинения. Обычно их составляют частные лица. Самым значительным памятником этого типа сочинений является книга Ким Ирёна (1206-1289), - «События, оставшиеся от времен Трех государств» Самгук юса. Она состоит из девяти разделов, каждый из которых посвящен самостоятельной теме. Например, в первом разделе даны хронологические таблицы, во втором – рассказано о необыкновенных происшествиях, записанных по годам правления государей, в третьем – распространение буддизма в Корее и связанные с этим чудесные явления, в четвертом – рассказы о пагодах и статуях Будд, в пятом – описание жизни буддийских подвижников. Жизнеописания делятся на три этапа: полное житие (эпический тип), житие – легенда (легендарно-сказочный тип) и новеллистическое житие. Полное житие рассказывает о жизни подвижника от рождения и до смерти. Житие этого типа официально и торжественно. Эпизоды комические, чудачества подвижника не допускаются. Образ человека в подобных житиях идеален. Он определяется таким сразу же и до конца не изменяется, т.е. этому типу житий свойственна прямолинейная идеализация. В основе полного жития лежат, как правило, перечень деяний из официальных письменных источников. Из устной традиции и письменной неофициальной выбирается материал, который освещает значительное событие в жизни подвижника. Примерами могут быть жития Чоджана, Чипхё. Житие-легенда начинается с исходного «низкого», или «незаметного» состояния. Затем следует заявление подвижника о себе миру через совершенное им чудо. После того как подвижник объявился людям как святой, он вскоре исчезает: умирает, уходит, переходит в другое состояние (уходит в монахи). С этим может быть связан чудесный эпизод. Все три звена повествования находятся в причинно-временной связи, образуют сюжетную схему, т.е. житие сюжетно. В житиях-легендах встречается контрастная идеализация, а не прямая идеализация, как в полных житиях. В житиях этого типа создается образ подвижника, который активно отрицательно относится к миру среди ненормальных людей. Герой здесь скорее чудак, блаженный, нежели величественный и невозмутимый праведник. Иногда чудачества героя перерастают в конфликт святого в ущерб авторитетам, признанных миром. В основе житий-легенд, по - видимому, лежит древняя традиция монастырских легенд, проникнутых демократическими уравнительными идеями. Этот тип житий близок к европейским демократическим монастырским легендам о скрывающемся святом. Однако корейские жития отличаются большей активностью личности – весьма энергичное неприятие окружающего мира с его нормами. Новеллистическое житие имеет новеллистическую структуру – оно не имеет ни исходной, ни конечной ситуации и ограничивается одним или несколькими эффектными эпизодами, данными крупным планом. Эти эпизоды могут связываться в единую сюжетную нить, а могут и не представлять сюжетного единства. Эти жития, по-видимому, восходят к устной традиции, к «рассказам с улицы», о которых говорит Ирён. В них чаще всего можно встретить ссылку к местной письменной или устной традиции, а также указание на новизну материала. Встречаются и жития смешанные. В них может проследить наложенную одну схему на другую, например, соединение полного жития и легендарного житий, причем одна из схем будет определяющей, другая – подчиненной. Внутри главы выделяются несколько тематических пар и групп. Например, жития 1 и 2 – жизнеописания Вонгчвана (VIII в.) и Паяна (X в.) – объединены задачей установить подлинные жизнеописания подвижников, так как их жития по недосмотру предшествующих биографов, были слиты воедино. Жития 5 и 6 – жизнеописания Хесука и Хегона и 15-16 – жизнеописания Пэхёна и Понхэ объединены под едиными заголовками по принципу подобия поведения героев. Жития 11 и 12 представляют собой два жизнеописания Чинпхё: одно составлено Ирёном, другое – надпись на камне, и т.д. К житиям 11 и 12 тематически примыкает житие 14 – «Симджи наследует основателю», т.к. в нем автор снова обращается к теме той же сутры, они находится в определенной связи с авторской задачей в некоторых житиях. Например, в житиях 1 и 2 – Вончвена и Пьяна, Ирён считает своей целью восстановить истину: заново создать жизнеописания на основании достойных доверия источников. Четыре жития – 10, 11, 12 и 14 – рассматриваются как доказательства аутентичности одной из сутр. При составлении жизнеописаний, Ирён пользовался различными источниками: «каноническими» и «неканоническими». К «каноническим» относятся, например, китайские биографические сочинения танджон (кит. «панчжуань»), исторические китайские памятники, корейские официальные историографические сочинения, надписи на стелах и т.д. К «неканоническим» относятся, например, корейские жизнеописания хянджон «отечественные жития» и корейские письменные источники, находящиеся в частных руках. Ким Ирён считает категорию «канонических» источников более авторитетной и как правило, обращается к «неканоническим» источникам в тех случаях, когда материал из первой группы памятников недостаточен или по каким-то причинам вызывает сомнения. Бывает и так, что единственный источник, на который Ирён может сослаться, - это устная традиция. Из категории устной традиции Ирён разделит категорию «рассказы с улицы», к которой он призывал относиться критически. Чаще, однако, бывает, что Ирён не определяет, к какой группе устных источников относятся те сведения, которыми он оперирует. В тех случаях, когда автор располагал только устными источниками или устными и «неканоническими» письменными, он создавал либо житие-легенду, или новеллистическое житие. Жизнеописание же полного типа базировалось на источниках официального характера. Несколько примеров жизнеописаний достаточно, чтобы убедиться в том, что жизнеописания буддийских подвижников не есть нечто художественно однородное. Так, полные жития дают нормативный образ человека, подсказанный теми представлениями о «должном», которые вырабатывала государственная идеология под воздействием конфуцианства. С этой стороной биографическая схема и контуры личности подсказаны конфуцианской традицией. Однако то, что наращивалось на эту основу, бралось главным образом из местной культурной традиции – письменной и устной. Другой вид жизнеописаний жития-легенды отразили особый тип отношения к миру, в котором слились буддийские и даосские представления о человеке как о независимой от мира сущности, неподвластной миру с его обычными нормами. Эти представления вошли в литературу, по-видимому, в связи с переломом настроений в корейском обществе XII – XIII вв., выразившимся в общем увлечении даосизмом. В житиях легендах создаётся второй нормативный образ человека, как отражение в литературе этих настроений. Вместе с тем, этот идеал складывался, видимо, не без влияния устной демократической традиции, под давлением которой житие подчас интерпретирует проявление независимости личности по отношению к миру, как проявление независимости к сильным мира сего. Внимание литературы XII – XIII вв. к человеку, выпавшему из официальных взаимоотношений, неподконтрольному властям, а также повышенный интерес к забавному, неожиданному, занимательному, открывало большие возможности литературы в дальнейшем развитии её «неофициальной» линии, которые были использованы житиями, литературой пхэсоль и в дальнейшем частично повестью сосоль. В житиях-легендах пришлая культурная традиция сливалась с местной, подчиняясь тем художественным нормам, которые предлагали легенды, предания, апокрифические сказания. Третий тип житий, новеллистический, в плане изображения человека, по-видимому, был более ближе к житиям-легендам. II. «ПУСТЯКОВЫЕ РЕЧЕНИЯ» ПХЭСОЛЬ В XII-XIV вв. развивается новый вид корейской литературы – проза малых форм пхэсоль на ханмуне. Название пхэсоль восходит к китайскому жанру байшо или байчуань сяошо - «литература байчуаней», то есть мелких чиновников во время династии Хань, которым было поручено собирать «уличные рассказы», «анекдоты», народные предания, песни для доклада императору о настроениях подданных. В средневековой Корее сбором, обработкой и сочинением произведений занимались видные литераторы, причем делали они это «от скуки», ради развлечения. Ранними сборниками пхэсоль считаются «Рассказы от скуки» Ли Инно (XII в.), «Развлекательные рассказы» Чхве Джа (XIII в.), «Рассказы Пэчуна» Ли Гюбо (XIII в.), «Пхэсоль Ечона» Ли Джехёна (XIV в.). Их сочинения – это собрание повествовательных миниатюр, не озаглавленных и не отделенных друг от друга. Обычно сборники пхэсоль значительны по объему: они состоят из девяти, а иногда и более квонов (томов). Содержание миниатюр весьма разнообразно. Среди них есть и заметки этнографического характера, и эпизоды из жизни известных полководцев, поэтов, живописцев, и рассказы о том, как было сочинено то или иное стихотворение, и описания природы, или забавных случаев. Любая миниатюра – законченное самостоятельное целое, нередко сюжетный эпизод – не имеет фабульной связи с остальными. Авторы сознательно помещают рядом столь различные произведения. Это дает возможность поразить читателя неожиданностью и новизной. Литература пхэсоль отражает общие тенденции эпохи – стремление пересмотреть с буддийских и даосских позиций конфуцианский взгляд на человека, ибо официальная государственная деятельность человека здесь не занимает писателя. Герой пхэсоль нередко изображается либо как участник необычного приключения, либо в тот момент, когда он, любуясь красотами природы, слагает стихи. Тем не менее, герой пхэсоль остается историческим лицом, изображаются реальные события. Образ человека по-прежнему идеален: человека характеризует деяние; психология поступка еще отсутствует. Те же самые принципы изображения действительности прослеживаются и на пейзаже, который впервые привлекает внимание художественной прозы. Пейзаж в литературе пхэсоль географичен. Авторы обычно отмечают, что они изображают какую-то конкретную местность. Внимание литературы привлекает пока только «идеальная», условно красивая природа. Появление литературы пхэсоль свидетельствует о пробуждении интереса к яркому занимательному эпизоду, к сюжетности, а также о стремлении писателей к художественному описанию. Художественная проза отделяется от исторического сочинения. Отношение к литературе пхэсоль, несмотря на ее популярность, было в придворных кругах как к развлекательному «чтиву». Источниками сюжетов произведений пхэсоль были не только устные рассказы, но и «неофициальные истории». Поэтому во многих пхэсоль обыгрываются исторические эпизоды и действуют реальные исторические личности, но, в отличие от «неофициальных историй», все это обработано в литературно-художественном плане. Персонажами пхэсоль были не только известные сановники, ученые, писатели, но и такие как певички-кисэн, ремесленники, торговцы, лекари, слуги и т.д. Благодаря пхэсоль перед читателем как бы приоткрылась «неофициальная» сторона жизни общества. Как бы в противовес литературе пхэсоль в XII-XIV вв. в изящной прозе на ханмуне возникает совершенно новый жанр вымышленных биографий (называемых также псевдобиографиями и помеченных опять таки знаком чон). В большинстве своем – это истории, в которых героями выступают олицетворенные животные, растения, предметы, предупреждающие человеческое общество о зловещих пороках. В структуре одних псевдобиографий лежат официальные истории. Они обычно сопровождаются резюме автора, составленным от имени придворного историографа. К таким аллегориям относятся «История Деньги» Лим Чхуна (XIIв.), «История премудрого хмеля» Ли Гюбо (литературным намеком для написания этой псевдобиографии, вероятно, послужила поэма в прозе «Беседка старца во Хмелю», принадлежащая китайскому историку и поэту XI в. Оуян Сю) и «История госпожи Бамбучинки» Ли Чока (XIV в.). Построение других псевдобиографий, вроде «Истории служки Гвоздя», напоминает буддийские жития из «неофициальных историй». Автор последнего произведения – отшельник Сичён. Под этим прозвищем, по-видимому, скрывается корейский поэт и писатель Ли Джахён (1061-1125). В псевдобиографиях отмечается сознательная установка на художественный вымысел. Исторические и литературные ассоциации – основной принцип изображения героев и событий. История деньги в «Биографии деньги» использована для назидательной цели, что выражено в конце биографии в резюме историка: «Можно ли назвать верноподданным того, кто, будучи на службе у государя, таит в себе двоедушие ради сугубой выгоды? Деньга сосредоточил все свои духовные силы на том, как обходится с законом и правителем. Благодаря дружбе с государем, которого он держал за руку, настойчиво внушая ему свои мысли, он получал от него безмерные милости. Он должен был бы умножать его выгоду, устранять грозящий ему вред и тем отблагодарить за милостивое отношение. А он вместо этого помог Пи (1 Пи – удельный правитель владения У (провинция Цзянсу, Китай). Стал сам лить медную монету) присвоить государству власть и сплотил вокруг себя зловредных сторонников». (перевод А. Троцевич) |