История развития корейской литературы
 Скачать 302.26 Kb.
|
|
I. ПОЭЗИЯ И ПРОЗА VII В. Лучшие образцы корейской средневековой повести В корейской литературе лучшие произведения XVII-XVIII вв. принято называть «классической повестью» в отличие от «новой повести», возникшей на рубеже XIX-XX вв. О ней, о «классической повести» и пойдет речь в данном разделе Авторы большинства произведений корейской художественной прозы неизвестны. Отчасти это объясняется тем, что им приходилось скрывать свои имена из-за гонений на художественную литературу. Но в первую очередь такое явление, по-видимому, можно объяснить исключительной популярностью корейских повестей среди народа. На протяжении последних двух-трех столетий «Повесть о Чхун Хян», «Повесть о Сим Чхон», «Повесть о Хын Бу» и другие произведения корейской классической литературы распространялись в печатном и рукописном виде. Их знают даже неграмотные. Таким образом, корейские повести, став уже произведениями литературными, продолжали бытовать и как общенародные. По популярности среди народа их можно сравнить с китайскими классическими романами «Троецарствие», «Речные заводи», с немецкими народными книгами о Тиле Уленшпигеле и докторе Фаусте. Корейский народ создал множество вариантов классических повестей и распространение их среди народа большую роль сыграли так называемые кванде-актеры корейской национальной драмы, с развитием которой неразрывно связана история корейской художественной прозы. Всенародную любовь завоевала широко распространенная в письменных и устных вариантах классическая «Повесть о Сим Чхон». Это лирико-драматическая повесть с незначительными элементами комизма. Большое место занимают в ней сказочно-фантастические мотивы, элементы чудесного. «Повесть о Сим Чхон» - гуманистическое произведение, в котором прославляется высокая самоотверженная любовь. Герои повести - простые обездоленные люди. Почтенный человек Сим Хак Кю ослеп в юности. В вознаграждение судьба послала ему хорошую, добродетельную жену. Долгое время у них не было детей. Наконец, к их великой радости, родилась дочь Сим Чхон. Но рождение ребенка стоило жизни матери. Слепой Сим Хак Кю сам растил дочь. Он носил ее к соседкам-кормилицам, убаюкивал колыбельной песней. С семи лет Сим Чхон стала поводырем нищего отца. С одиннадцати лет она одна ходила за милостыней и воодушевленная высоким сознанием дочернего долга, заботилась о пропитании отца. В пятнадцать лет Сим Чхон расцвела как цветок. Слава о ее красоте и редкостной добродетели распространилась далеко за пределы села. Однажды, когда Сим Чхон ушла в деревню за милостыней и задержалась, обеспокоенный отец вышел ей навстречу и провалился в канаву, откуда его вытащил случайно проходивший буддийский монах. Монах сказал слепому, что он спасен по воле Будды, который может даже вернуть старику зрение, если тот пожертвует старику 300 мешков риса. Сим Хак Кю затаил мечту раздобыть баснословное для него количество риса. В это время в деревню прибыли богатые купцы-мореплаватели, им нужно было купить прекрасную и целомудренную девушку для жертвоприношения морскому царю. Узнав о тайных надеждах отца, Сим Чхон без его ведома продала себя купцам за 300 мешков риса. Этот мотив жертвоприношения напоминает известный греческий миф о жертвоприношении Ифигении Агамемноном. Подобно богине Артемиде, пощадившую Ифигению и спасшую ей жизнь, морской царь возвратил Сим Чхон жизнь. Героиня корейской классической повести при всей ее женственности так же самоотверженна, величава духом, как и знаменитая дочь Агамемнона. За свой моральный подвиг Сим Чхон вознаграждена, она стала королевой и встретилась с обманутым и по-прежнему слепым отцом. Но огромная радость при звуке голоса Сим Чхон возвратила старику зрение. В Корее, как и в других странах Востока и Запада, издавна существовали басни и сказки о животных. Басенно-алегорический жанр появился в корейской литературе уже в эпоху Силла. На основе сказаний о животных, в XVIII в. были созданы повести, в которых в аллегорической форме высмеивались общественные и человеческие пороки. Самая популярная корейская повесть о животных «Повесть о зайце» во многом напоминает знаменитый «Роман о лисе» - средневековый эпос в литературе Западной Европы, в котором героем выступает хитроумный Лис-Зунар. В корейской повести носителем хитрости и мудрости является Заяц. Занимая плебейское положение в животном мире, он насмехается над неумным морским царем и его верными прислужниками - придворной челядью и ловко одурачивает их. Подобно «Роману о Лисе», «Повесть о Зайце»-иносказательная сатира на феодальное общество и феодальные общественные отношения. Раболепство, -основной порок, подвергся осмеянию в повести. Анонимная «Повесть о Чхун Хян»- создание национального гения корейского народа. Существуют десятки письменных и устных ее вариантов. «Повесть о Чхун Хян» - лучший художественный памятник, воссоздающий эпоху разложения феодального общества. Весьма интересен тот эпизод, показывающий какую сплоченность проявляют крестьяне при встрече с королевским ревизором Ли Монненом. За мнимое оскорбление Чхун Хян они дружно наступают на ревизора, и ему остается лишь молить о пощаде. О духовной и творческой силе народа говорится в «крестьянской песне», включенной в повесть. Крестьянин, работая в поле, поет о том, что человек рождается не для жалкого прозябания, а для прекрасных деяний. Перед крестьянами же закрыты пути к сияющим высотам. Из всех народных образов повести наиболее рельефен образ панчи Ли Моннена, его безымянного наперстника. Этот хитроумный, высокоодаренный, наделенный замечательным чувством юмора народный герой - один из самых любимых корейским читателем персонажей. В устных вариантах повести образ слуги заслонял даже Ли Моннена. В отличии от большинства подобных персонажей корейской классической литературы, покорных и пассивных, он разговаривает с господином как равный и даже поучает его житейской мудрости, соревнуется с ним в красноречии. Просветительские идеи в повести нашли отражение в критике старого режима господствующего класса, сословных предрассудков, в защите прав и интересов народа. Одним из ранних выдающихся повествовательных произведений на корейском языке является «Летопись Имчжинской войны». Это эпопея об отечественной освободительной войне корейского народа против японских захватчиков. «Летопись Имчжинской войны» - произведение анонимное, но, несомненно принадлежит автору, который художественно переработал устные народные легенды и сказания о событиях и героях Имчжинской войны. Существует множество изданий «Летописи» на корейском и китайских языках, но в народе распространены именно корейские варианты, отличающиеся от китайских, языком и содержанием. Например, в некоторых китайских изданиях главный действующий герой - полководец Ли Е Сон, главнокомандующий китайскими войсками, в то время как в центре корейских вариантов - герои из классической литературы. «Летопись Имчжинской войны» положила начало корейской демократической прозе, которая вопреки препятствиям со стороны господствующего класса и королевской власти быстро развивалась. К числу очень немногих произведений корейской народной прозы, авторы которых известны, относится одно из ранних произведений корейской классической прозы - «Повесть о Хон Гильдоне», созданная Хо Гюном. В ней отражены общественные и социальные события эпохи, выражены народные чаяния. Появлению этой повести предшествовали крестьянские восстания в различных провинциях Кореи. «Повесть о Хон Гильдоне» - лучшее произведение Хо Гюна. Паразитизм дворян, чиновников, духовенства и бедственное положение народа, вынужденного в поисках средств к жизни заниматься грабежом на больших дорогах, - такова картина социальной действительности, описанная в повести. Защитником интересов народа выведен Хон Гильдон, которого автор, а за ним и весь корейский народ наделил легендарными чертами народного героя. Социальный отщепенец, сын янбана и наложницы, человек феноменальных способностей, Хон Гильдон с детства поставлен в унизительное, рабское положение в семье. Согласно законам феодальной морали он, как сын наложницы, даже не имеет права своего отца называть отцом и сводного брата братом, перед ним закрыты все пути к продвижению. Хон Гильдон возмущен моральными нормами, дикими обычаями феодального общества. Он становится выразителем социального протеста и народных чаяний. Во главе «партии бедноты», в которую входят такие же отщепенцы как и он. Хон Гильдон нападает на чванливую знать, на буддийский монастырь, отнятое добро раздает беднякам, а сам со своими людьми основывает идеальное государство на острове «Юльдо» и становится его королем, справедливым и гуМаным. «Повесть о Хон Гильдоне»,- социально - утопическое произведение, в котором впервые четко противопоставлены основные общественные силы страны, показан протестующий и борющийся народ, предложен выход из существующих противоречий, правда, чисто утопический, что было свойственно общественно - политической мысли той эпохи. Хо Гюн выразил настроение и предрассудки народа, верившего в доброго короля. В повести воссозданы особенности национальной жизни корейцев, - конфуцианская этика, многоженство, культ предков. Нашествие манъчжуров на Корею послужило материалом для создания анонимной «Повести о Пакси». Это глубоко патриотическое произведение, в котором подчеркивается, что «хотя Корея и маленькая страна, но в ней немало знаменитых и прославленных людей». Героиня повести - волшебница Пакси, наделена чудодейственной силой - это как бы собирательный образ корейских патриоток, которые наравне с мужчинами отстаивали свободу и независимость родины во время Имчжинской войны и войны против манъчжуров. Обладая сверхъестественной силой, она спасает родину от нашествия варваров. В повести выведены и реальные исторические лица, - передовой деятель Кореи времен манъчжурского нашествия Ли Си Бэк и выдающийся полководец Лим Ген Ен. «Повесть о Пакси» обличает захватнические войны и утверждает идею мира. «Повесть о Саси, сосланной на юг», Ким Ман Чжуна выделяется художественной зрелостью, композиционной завершенностью, сложными романтическими сюжетными перипетиями и ярко очерченными жизненными образами. В ней почти нет элементов фантастики, чудесного, события развиваются на фоне повседневной жизни корейского дворянства,- отражены междуусобная борьба янбанских партий и бедственное положение широких народных масс. Правда, отдавая дань конфуцианским литературным канонам, писатель начал изложение традиционным зачином, в котором сказано, что действие относится к далекому прошлому Китая, однако это лишь внешний, условный прием, не имеющий значения для дальнейшего повествования, - по мере развития сюжета читатель забывает о зачине и воспринимает произведение как повесть о корейской действительности. «Повесть о Хын Бу» представляет неиссякаемый народный юмор, в котором проявились народный оптимизм, вера в торжество справедливости. Все положительные образы даны с оттенком добродушного юмора. Поэтому «Повесть о Хын Бу», несмотря на трагические коллизии, - одно из жизнерадостных произведений корейской классической литературы. Поэзия на корейском языке «чан-сиджо». Поэзия на ханмуне Патриотизм – одна из важных тем в поэзии на корейском языке в XVII в. В середине века особое признание получают стихи противников мира с манъчжурским Китаем, призывавших сохранять верность свергнутой минской династии – Хон Иккана (1586 - 1637), Ли Мёнхана (1595 - 1645) и Ким Санхона (1570 - 1652). Воды, текущие с гор Шоуян, Печальные слезы Бо – и и Шу – ци И ночью и днем, не переставая, Журчат они о том, Что и доныне все кручинятся О преданности государству (перевод М.Никитиной, А. Троцевич) Это стихотворение Хон Иккана сходно с сиджо поэта XV в. Сон Саммуна «Смотрю на горы Шоуян», где тема также раскрывается в обобщенных образах, столь популярных в XV – XVI вв. Крайняя нестабильность обстановки в стране (разорение в результате нашествий, непомерная дань, которую потребовали манъчжуры после вторжения в 1637г., обострение борьбы придворных партий и т.д.) стимулировала развитие пейзажной поэзии, которая была одной из форм выражения несогласия с порядками, царящими в обществе. К изображению природы обращались прежде всего авторы, творившие в жанре сиджо. Одним из признанных мастеров пейзажа был видный государственный деятель и поэт Син Хым (1566 - 1628). Слышал – ночью сильный ливень шумел. Вышел – все цветы граната раскрылись Блистает завеса из капель хрустальных На ветках над лотосовым прудом И следа не осталось от мыслей печальных. Отпустила тоска, на душе светло. (перевод Н. Мальцевой) Среди авторов поэзии «рек и озер» выделятся и Ким Гванук (1579 - 1656). Но совершенно особое положение в корейской поэзии занимает Юн Сондо псевдоним - Ко Сан (1587 - 1671), непревзойденный мастер пейзажа в жанре сиджо. В его творчестве органично слились тенденции древней корейской поэзии хянга и живого народного песенного творчества, китайская классическая образованность и веяние нового времени. Его сиджо, объединенные в циклы развивают ту идущую из древности тенденцию в корейской культуре, которая подразумевала особую роль поэта и поэтического текста на родном языке и связывала с пейзажной поэзией специфическое воздействие на мир с целью восстановить и поддерживать в нем нарушенную гармонию. Лучшим его творением считался цикл из сорока сиджо «Времена года рыбака». Вот одно из стихотворений цикла: Солнце жарко льет полдневный луч, И вода в реке, как будто масло, Ты греби, греби туда, рыбак! Что на месте мне одном стоять, Рыбу я ловить повсюду стану. Ты плещи, весло мое, плещи! Но «Чиста Цанланская вода» Вспомнил – и совсем забыл про рыбу. (перевод А. Ахматовой) Обращение к традициям народной песни (рефрены), использование сравнений, неожиданных для поэзии на корейском языке в то время («Как будто масло») и соседствующих с реминисценциями из китайской классики («Чиста Цанланская вода»), - свидетельство поисков поэтом новых средств художественной выразительности. Поэзия Ко Сана отражает реалистические тенденции корейской литературы того времени, стремление правдиво, в подробностях, изобразить окружающих мир. Его стихи, незаурядное явление в корейской лирической поэзии. Любовная тема, поднятая в творчестве поэтесс - кисэн XVI в., продолжает культивироваться и в поэзии XVII в. Ей уделяют внимание поэты Чу Ыйсик (1675-?) и Ким Самхён (1675 -1720). Любовная лирика привлекала внимание к той стороне интимной жизни человека, которая игнорировалась конфуцианской этикой. Любовная лирика черпает изобразительные средства как из традиционной литературы, так и из народного творчества, но остается в рамках условного изображения. В XVII в. в корейской поэзии развивается жанр чан – сиджо. Это общее название нескольких разновидностей стихотворных форм, выросших на метрической основе сиджо и получивших особое распространение в XVIII в. То, что в сиджо и в очень малой степени в каса было только симптомом, обещанием перемен, становится одной из главных особенностей длинных сиджо – стремление к конкретному изображению мира, в основе которого лежит неслияние человека с космосом. В длинных сиджо мы уже не обнаружим намерение изобразить природу как нечто цельное и единое, что было характерно для корейской пейзажной лирики. И не случайно, длинные сиджо дают мало примеров пейзажной лирики в «чистом виде». Исчезла гигантская панорама гор, рек и озер, внушающая мысль о вечности и грандиозности мироздания. Природа теперь не только прекрасна – в принципе, возможно любое отношение к ней: она не есть самодовлеющая ценность. К ней можно подходить и с целью практически познавательной. Человек изображает то, что находится в непосредственной близости к нему. Умиротворенность от создания своего единения с мирозданием сменяется по – детски радостным, исполненным удивления открытием окружающего материального мира со всем его предметным разнообразием. Создаются стихи, в которых перечисляются всевозможные насекомые, растения, рыбы и т. д. Эти подробности, казалось бы, излишние в стихотворение, нередко подчиняются задаче социальной критики: Скажите – ка, друзья, как жить на свете, Где столько кровососов развелось? Вши крупные – с ячменное зерно, Вши мелкие – размером с просяное, Вши мелюзга – и глаз не разглядит, Упившиеся свежей кровью блохи, И блохи, отащавшие без крови, Клопы, похожие на комунго, Слепни и оводы, клещи и осы, Тьма тараканов – черных, желтых, рыжих, И всяческих жуков, жучков и пиявок, И тучи длинноногих комаров, Коротконогих мошек и москитов, Одних – отъевшихся, других – голодных! Они ни сна, ни отдыха не знают, Терзают, мучают и днем ночью! Кто жалит, кто кусает, кто сосет И каждый жаждет крови человечьей! (перевод А. Жовтиса) Одновременно в поэзии пробуждается и стремление подметить многообразие человеческих типов: Как женщины между собой не схожи! Напоминает сокола одна, Другая - ласточкой сидит на кровле, Одна – журавль среди цветов и трав, Другая – утка на волне лазурной, Одна – орлица – что с небес летит, Другая - как сова на пне трухлявом. И все ж у каждой есть любимый свой, И все они красивы для кого - то. (перевод А. Ахматовой) До сих пор красота женщины в корейской поэзии передавалась в основном с помощью заимствованных из Китая поэтических образов: «нефритовый вид», «светлое лицо», «красота, повергающая царства» и т.д. Вопрос об индивидуальной красоте не возникал. В приведенном же стихотворении, почти для каждой женщины найдено традиционное литературное сравнение, само по себе условное. Однако их сопоставление убеждает в том, что женщины действительно между собой не схожи, каждая из них по – своему неповторима и именно этим привлекательна. Традиционный образ в длинных сиджо несет несколько иную, чем ранее в поэзии, смысловую нагрузку. «Ласточка, сидящая на кровле» - символ красавицы вообще – здесь олицетворяет лишь определенной тип красоты. Меняется, уровень условности: от условности общего намечается переход к условности более частично. Интерес поэзии к конкретному очевиден, но он еще абсолютен и не всегда последователен. С появлением длинных сиджо меняется не только поэтическая концепция мира (характер взаимосвязи: человек - мироздание), но и субъект поэзии. Если, например, в пейзажной лирике XV – XVI вв. человек – это некая сущность, изъятая из сферы человеческих отношений и призванная слиться с природой, а потому единица социально неопределенная, то в длинных сиджо человек выступает как представитель конкретной социальной – бытовой среды. Центром чан – сиджо становится человек в его повседневном отношении с другими людьми. В связи с этим, большую роль начинает играть диалог, в поэзию приходит бытовая разговорная речь. -Хозяин, купите крабов! -Эй, купец, о чем ты там кричишь? -Сверху – кости, внутри - мясо, два глаза смотрят в небо. Две большие лапы могут схватить и отпустить, А малых пара несет его и вперед и назад Под красной соевой подливкой, под зеленой – купите крабов! Эй, перестань вопить, я их куплю! Важной темой в длинных сиджо занимает тема социального неравенства, которая нередко раскрывается средствами сатиры. Осмеянию подвергается и борьба придворных группировок, и буддийское духовенство; причем часто явления оцениваются с позиций трудового человека. Сильные мира здесь – насекомые паразиты, жабы на навозной куче. Если в стихотворениях XVI в, посвященных борьбе группировок, дерущиеся вороны противопоставлялись благородному белому журавлю (как называл себя или своих единомышленников пострадавший в этой борьбе автор), то в длинных сиджо,- все вороны. В их драке не разберешь, кто хорош, а кто плох («Вороны носятся за воронами следом»). Происходит очевидное «снижение» поэзии, идет процесс ее демократизации. На примере длинных сиджо прослеживается рождение в корейской литературе новой стилистической системы, рядом с которой удерживается и старая в поэзии. В чан-сиджо наблюдается не только распад строки классического сиджо и утверждения за полустишием больших прав как метрической единицы, но и распад полустишия, и появление свободных стоп. Колебание слогов в стопах чан-сиджо, в основном, комплекс проблем в нем, связанных принципиально с иным, нежели в сиджо, подходом к действительности, с новым героем, создает свою стилистическую систему, отразившую тенденцию чан-сиджо к демократизации, к сближению поэзии с жизнью, а ее языка и стиля – с живой разговорной речью. Важной художественной особенностью чан-сиджо является «снижение стиля». Одним из проявлений этой общей тенденции был отказ от «высокой символики»: в чан-сиджо наблюдается процесс развенчания и утраты китайской образности, возврат к национальному поэтическому образу. В связи с усилением критической направленности поэзии XVII-XVIII вв., в чан-сиджо воскрешаются традиции национальной поэзии эпохи Корё в области социально – политической аллегории. В чан-сиджо увеличивается вес разговорного элемента, что проявлялось и в композиции стихотворений: многие стихотворения построены в форме диалога, между тем, диалогическая форма сиджо воспринимается как редкое исключение. Наряду с обращением к национальной образности и введением образа «низкого», «вульгарного», бытового, в чан-сиджо наблюдается тяготение к внешнему описанию явлений окружающей жизни и одновременно – пересмотр отношению к самому образу в стихотворении, стремление проникнуть вглубь, осветить его изнутри. Общие характеристики в чан-сиджо постепенно отмирают сами собой, так как чан-сиджо интересует не «общее» в характеристике предмета, а «индивидуальное»: особенности предмета, неповторимость его свойств. В чан-сиджо предмет многосторонен и потому ему необходима каждый раз такая характеристика, которая отражала бы его особенности, проявившиеся в данной неповторимой ситуации. В связи с этим, утрачивают былое значение и те заимствованные из китайской литературы средства художественной выразительности, к которым прибегало классическое сиджо: китайские образы, система художественных средств, близких по функции постоянному эпитету, цитаты из стихотворений классиков китайской поэзии. Их заменяют образы, увиденные в жизни, в быту. Отмечают, что метрические особенности чан-сиджо не только не стали еще объектом специального изучения, но и постоянно выпадают из поля зрения тех авторов, которые занимаются корейской метрикой. Чан-сиджо имеет две разновидности: оссиджо и сосоль- сиджо. Различие между ними, по - видимому сводится скорее к исполнительной стороне, чем к метрической. Так, корейские авторы отмечают, что одна из строк оссичжо исполняется в манере сосоль -сиджо, в то время как остальные две исполняются в манере сиджо. Если строка классического сиджо содержит два полустишья, то строка чан-сиджо не ограничена каким-либо определенным количеством полустиший и может содержать как четное, так и не четное их число. Место трех – и двустопных полустиший в чан-сиджо заранее не определяется. Границы полустиший в чан-сиджо так же четко обозначены, как и сиджо. Характеристика стопы, данная для классического сиджо, может быть принята и для чан-сиджо. В чан-сиджо наблюдается не только распад строки классического сиджо и утверждения за полустишием больших прав как метрической единицы, но и распад полустишия, и появление свободных стоп. Колебание слогов в стопах чан-сиджо, в основном такие же, как и в классическом сиджо, с той разницей, что никаких определенных правил употребления стоп нет. В чан-сиджо не всегда заметна трехстрочная структура. Это происходит потому, что количество полустиший в одной из строк увеличивается настолько, что границы строк стираются, и стихотворение воспринимается как не расчлененное на строки. Если принять во внимание, стремление чан-сиджо к стиранию границ строки за счет увеличения количества полустиший, и то, что в чан-сиджо нет стандарта в употреблении двух – и трехстопных полустиший, а также то, что в чан-сиджо появляются стопы, не объединенные в полустишия, можно предположить, что перед нами переходный этап в развитии корейского стиха, - от упорядоченного (классического сиджо) к свободному современному стиху. В поэзии на ханмуне, основными темами являлись традиционные темы бедственного положения народа под управлением «дурных чиновников». Осуждению подвергались те, кто, занимая государственный пост, не соответствовал своему назначению. Лирическая тема стала одной из ведущих. К ней обращались Хо Гюн (1569-1618), Лю Монъин (1559-1623) – известные прозаики, Ким Ман Чжун (1637-1692) – автор первых корейских романов. Наряду с лирической темой немало внимания уделялось воспеванию прошлого – основателей ранних корейских государств и героев древних преданий. Очевидно, возрождение интереса к родной старине и фольклору может быть тесно связано с традиционными противопоставлениями идеального общества древности несовершенству современного мира. Несмотря на окончание Имджинской войны, внешне – политическая обстановка оставалась тревожной. Беспокойство за судьбу родины звучит в стихах начала века. Примером может служить стихотворение Квон Пхиля (1569 - 1612) «Верхом на коне произношу стихи», написанные на ханмуне: Трудные нынче Для нашей страны времена, Ни сановников, ни воевод Не имеет в достатке страна. В Ённагаме, на юге, Никак не кончается бой. В Кванбуке, на севере, Горе в деревне любой. Печалюсь в том, что стало жить тяжело, Что бремя войны нынче для нас не легло. На одежду слезу роняю, тоски не стерпев Военный доклад, Как стихи, твержу нараспев. (перевод Е. Витковского.) |