Справедливость. Книга для руководителей компаний, органов государственного управления, специалистов по связям с общественностью и тех, кто интересуется политической философией
 Скачать 4.44 Mb.
|
|
Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 111 17 гражданских лиц. Охранники, утверждавшие, что сначала об- стреляли их, были освобождены от ответственности по иракским законам, точнее, по правилам, продиктованным американской вре- менной администрацией после вторжения. Министерство юстиции США, в конечном счете, обвинило этих людей в непредумышленном человекоубийстве, а правительство Ирака потребовало вывести людей компании из страны 29 Многие члены Конгресса и представители общественности возра- жают против передачи ведения войны на аутсорсинг коммерческим компаниям вроде Blackwater Worldwide. Критика по большей части сосредоточена на безответственности этих компаний и их злоупо- треблении. За несколько лет до учиненного охранниками Blackwater Worldwide расстрела в Багдаде люди, работавшие по частным контрак- там от других компаний, были в числе тех, кто глумился над заклю- ченными в тюрьме Абу-Грейб. Хотя военнослужащих, участвовавших в издевательствах над заключенными, судили военным судом, люди, работавшие по контракту, не понесли наказания 30 Но предположим, что Конгресс ужесточит правила, применяемые к частным военным компаниям, повысит их ответственность и под- чинит их сотрудников тем стандартам поведения, которые примени- мы к американским военнослужащим. Перестанет ли использование частных компаний для ведения войн вызывать возражения? Или же есть моральное различие между платой, которую компания Federal Express взимает за доставку почтовых отправлений, и наймом людей из Blackwater Worldwide для совершения убийств на поле боя? Прежде чем ответить, нам сначала надо разобраться с поставленным ранее вопросом: является ли военная служба (и, возможно, националь- ная служба вообще) гражданской обязанностью, выполнение кото- рой — долг всех граждан, или же это тяжелая и рискованная работа, подобная другим таковым же (скажем, добыче угля или коммерческому рыболовству), которые должным образом регулирует рынок труда? Для ответа нам следует расширить тему вопроса: какие обязательства не- сут граждане демократического общества по отношению друг к другу и как возникают эти обязательства? Разные теории справедливости дают разные ответы на этот вопрос. Итак, чтобы решить, следует ли 112 Справедливость нам призывать солдат или нанимать их, надо заняться некоторыми другими крупными вопросами справедливости, свободы и граждан- ских обязательств. Вынашивание детей за деньги Уильям и Элизабет Стерн — супружеская чета, проживающая в аме- риканском городе Тенафлю. Уильям — биохимик, Элизабет — детский врач. Они очень хотели ребенка, но зачать собственного не могли, во всяком случае, не создавая риска для жизни Элизабет, которая страдала рассеянным склерозом. Супруги связались с центром ре- продукции, который устраивал «суррогатные» беременности. Центр распространял рекламные объявления и искал «суррогатных мате- рей» — женщин, готовых выносить ребенка для других людей в обмен на денежное вознаграждение 31 Одной из женщин, откликнувшихся на объявления, была Мэри-Бет Уайтхед, 29-летняя мать двоих детей и жена мусорщика. В феврале 1985 г. Уильям Стерн и Мэри-Бет Уайтхед подписали контракт. Мэри-Бет согласилась на искусственное оплодотворение спермой Уильяма и обя- залась выносить, родить ребенка и передать его Уильяму Стерну. Она также согласилась отказаться от своих материнских прав на ребенка, что позволяло Элизабет Стерн усыновить ребенка. Со своей стороны, Уильям согласился выплатить Мэри-Бет вознаграждение в размере 10 тыс. долл. (вознаграждение выплачивали при получении ребенка) и оплатить медицинские расходы. (Кроме того, Уильям Стерн выплатил центру репродукции 7500 долл. вознаграждения за устройство сделки.) После нескольких искусственных оплодотворений Мэри-Бет забе- ременела и в марте 1986 г. родила девочку. Стерны в ожидании ско- рого удочерения ребенка назвали ее Мелиссой. Но Мэри-Бет Уайтхед решила, что не сможет разлучиться с дочерью, и захотела оставить ее у себя. Она бежала с дочерью во Флориду, но Стерны получили су- дебное предписание, требовавшее, чтобы Уайтхед передала ребенка им. Полиция Флориды нашла Мэри-Бет, ребенка отдали Стернам, а вопрос о воспитании ребенка был вынесен на рассмотрение суда штата Нью-Джерси. Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 113 Рассматривавший дело судья должен был решить, следует ли обеспе- чивать исполнение контракта силой. Что, по вашему мнению, было бы правильным решением дела? Чтобы упростить задачу, сосредоточимся не на юридической, а на моральной стороне дела. (Как оказалось, в Нью- Джерси в то время не было закона, который разрешал или запрещал бы контракты о суррогатном материнстве.) Уильям Стерн и Мэри-Бет Уайтхед заключили контракт. Рассуждая морально, спросим: следует ли обеспечить выполнение этого контракта силой? Сильнейший аргумент в пользу выполнения контракта — то, что сделка есть сделка. Двое взрослых людей пришли к соглашению и до- бровольно заключили контракт, суливший выгоды им обоим. Уильям Стерн должен был получить ребенка, имевшего с ним генетическое родство, а Мэри-Бет Уайтхед получила бы 10 тыс. долл. за 9 месяцев «работы». Надо полагать, что это была необычная коммерческая сделка. Воз- можно, вы будете колебаться, решая, следует ли обеспечивать ис- полнение контракта по одной из двух причин. Во-первых, вы можете усомниться в том, что женщина согласилась выносить и родить ребенка и отказаться от него за деньги, будучи не в полной мере информиро- ванной. Могла ли она на самом деле предвидеть, что будет чувствовать, когда настанет момент расставания с ребенком? Если нет, то можно утверждать, что согласие, которое она дала вначале, было обусловлено потребностью в деньгах и отсутствием адекватного представления о том, каково это — расстаться со своим ребенком. Во-вторых, можно счесть куплю-продажу детей или аренду репродуктивной способно- сти женщин предосудительными деяниями даже в том случае, если обе стороны свободно соглашаются с ними. Можно утверждать, что такая практика превращает детей в товар и эксплуатирует женщин, превращая беременность и вынашивание детей в бизнес, который генерирует доходы. Судью Гарви Соркоу, рассматривавшего дело «малышки М» (оно по- лучило известность именно под этим названием), не убедило ни одно из этих возражений 32 . Он отстаивал соглашение, ссылаясь на священ- ность контрактов. Сделка есть сделка, и у матери, родившей ребенка, нет права нарушать контракт просто потому, что она передумала 33 114 Справедливость Судья коснулся обоих возражений. Во-первых, он отверг мысль о том, что согласие Мэри-Бет было не вполне добровольным, а потому и не вполне искренним: «Ни одна из сторон не обладает подавляющей силой на пере- говорах. Каждая из сторон получала то, что хотела получить. Цена за услуги, которые должна была выполнить каждая из сторон, была определена и зафиксирована, условия согла- шения были согласованы сторонами. Ни одна из сторон не принуждала другую к заключению соглашения. Ни у одной из сторон не было опыта, который ставил бы другую сторону в невыгодное положение. При ведении переговоров ни у од- ной из сторон не было преобладающей силы» 34 Во-вторых, судья Соркоу отверг мысль о том, что суррогатное мате- ринство равносильно торговле детьми. Судья счел, что Уильям Стерн, биологический отец девочки, не покупал ребенка у Мэри-Бет Уайтхед: он заплатил за вынашивание ребенка. «Отец не покупал ребенка при рождении. Генетически и биологически это его ребенок. Он не может купить то, что уже принадлежит ему» 35 . «Поскольку ребенок был зачат от спермы Уильяма, начинать надо с признания того факта, что это его ребенок», — рассуждал судья. Следовательно, ни о какой продаже ребенка не может быть и речи. И 10 тыс. долл. были выплачены Уайтхед за услугу (беременность), а не за продукт услуги (то есть не за ребенка). Коснувшись утверждения, что предоставление подобной услуги является эксплуатацией женщин, судья Соркоу выразил несогласие с ним. Он сравнил оплачиваемую беременность с оплатой, получае- мой мужчинами за сдачу спермы. Поскольку мужчинами разрешено продавать сперму, женщинам следует разрешить продавать их репро- дуктивные способности: «Если мужчина может предлагать средства продления рода, то и женщина должна иметь равное право делать то же самое» 16 . «Утверждать обратное, — заявил Соркоу, — равно- сильно отказу женщинам в защите законом, равной той, которую предоставляют мужчинам». Мэри-Бет Уайтхед подала апелляцию в Верховный суд штата Нью- Джерси. Единодушным решением членов Верховного суда штата ре- шение, принятое судьей Соркоу, было отменено. Верховный суд штата Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 115 постановил, что договор о суррогатном материнстве не имеет юриди- ческой силы 17 . Суд передал попечение о ребенке Уильяму Стерну на том основании, что это соответствовало интересам ребенка. Помимо контракта, суд счел, что Стерны лучше позаботятся о воспитании Ме- лиссы, но восстановил Мэри-Бет Уайтхед в статусе матери ребенка и по- просил суд низшей инстанции определить права посещения ребенка ее биологической матерью. Обращаясь к суду с письмом, председатель суда Роберт Вилентц отверг контракт о суррогатном материнстве. Он утверждал, что этот контракт не был действительно добровольным и равносилен продаже ребенка. Во-первых, согласие было дефектным. Согласие Мэри-Бет выносить ребенка и отдать его после рождения не было по-настоящему добро- вольным, поскольку не было вполне информированным: «По условия контракта биологическая мать в безотзывном порядке принимает обязательства до того, как она осознает силу уз, привязывающих ее к ребенку. Она никогда не при- нимает абсолютно добровольного, информированного ре- шения, поскольку совершенно ясно, что любое решение, при- нятое до рождения ребенка, не является информированным в самом важном смысле этого слова» 18 После рождения ребенка мать может принять информированное решение лучше. Но к этому времени ее решение несвободно, а вынуж- денно «угрозой судебного процесса и материальным стимулом в виде платежа в 10 тыс. долл.», что делало решение биологической матери «менее, чем вполне добровольным» 39 . Более того, нужда в деньгах уве- личивает вероятность того, что бедные женщины «предпочтут» стать суррогатными матерями для богатых, а не наоборот. Судья Вилентц предположил, что и это обстоятельство ставит под сомнение добро- вольный характер подобных соглашений: «Мы сомневаемся, что без- детные пары из бедных слоев общества найдут суррогатных матерей среди женщин из более богатых слоев» 40 Итак, одна из причин признания контракта недействительным — со- мнительность, дефектность согласия. Но Вилентц выдвинул и вторую, более фундаментальную причину: 116 Справедливость «Отодвигая в сторону вопрос о том, насколько сильной могла быть потребность этой женщины в деньгах и насколько суще- ственным было ее понимание последствий, мы предполага- ем, что ее согласие в данном случае не имеет значения. В ци- вилизованном обществе есть вещи, которые нельзя купить за деньги» 41 Вилентц доказывал: коммерческое суррогатное материнство равно- сильно продаже детей, а продажа детей, какой бы добровольной она ни была, дурна, неправильна. Вилентц отверг довод о том, что опла- чивают суррогатное материнство, а не ребенка. Согласно контракту, 10 тыс. долл. должны быть выплачены только после передачи права опеки и отказа Мэри-Бет от материнских прав. «Это — продажа ребенка или, по самой меньшей мере, про- дажа права матери на своего ребенка. Единственный смяг- чающий фактор — то, что одним из покупателей был биоло- гический отец ребенка… Продаже способствует посредник, движимый стремлением к получению прибыли. Каким бы идеализмом ни был, возможно, мотивирован любой из участ- ников сделки, мотив прибыли преобладает, пронизывает и, в конце концов, определяет сделку» 42 Контракты о суррогатном материнстве и справедливости Итак, кто был прав в деле «малышки М» — суд низшей инстанции, выступивший за обеспечение исполнения контракта, или Верховный суд штата, признавший юридическую ничтожность этого контракта? Чтобы ответить на этот вопрос, надо оценить моральную силу контрак- тов и рассмотреть два возражения, выдвигаемые против контрактов о суррогатном материнстве. Довод в пользу соблюдения контрактов о суррогатном материнстве строится на двух теориях справедливости, которые мы уже рассма- тривали — либертарианстве и утилитаризме. Либертарианский довод в пользу исполнения контрактов состоит в том, что контракты отра- жают свободу выбора: соблюдение контракта, заключенного двумя Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 117 взрослыми людьми по согласию, — это уважение их свободы. Утили- таристский довод в пользу соблюдения контрактов состоит в том, что контракты способствуют общему благосостоянию: если обе стороны соглашаются со сделкой, обе стороны должны извлечь из нее опреде- ленные выгоды или счастье из соглашения; в противном случае стороны не заключили бы контракты. Итак, если нельзя продемонстрировать, что сделка уменьшает пользу какого-либо третьего лица (причем это уменьшение превышает выгоды участников сделки, взаимовыгодные обмены, в том числе контракты о суррогатном материнстве), условия сделки следует соблюдать и выполнять. А каковы возражения? Насколько они убедительны? Первое возражение: сомнительность согласия Первое возражение, касающееся подлинности добровольного согласия Мэри-Бет Уайтхед, вызывает вопрос об условиях, в которых люди при- нимают решения. Это возражение утверждает, что мы можем прини- мать решения свободно, только если не испытываем чрезмерного дав- ления (скажем, не испытываем острой нужды в деньгах) и достаточно хорошо информированы о других вариантах поведения. Что именно считается чрезмерным давлением обстоятельств или отсутствием информированного согласия — вопрос спорный. Но суть подобных доводов сводится к необходимости выяснить, когда предположительно добровольное согласие действительно добровольно, а когда — нет. Этот вопрос приобрел огромное значение в деле «малышки М», как, впрочем, и в спорах о добровольческой армии. Объективности ради стоит заметить, что споры о «фоновых» усло- виях, необходимых для имеющего смысл, полноценного согласия, — в сущности, семейная ссора, разыгрывающаяся в одном из трех рас- сматриваемых в этой книге подходов к справедливости: подходу, утверждающему, что справедливость означает уважение свободы. Как мы уже видели, либертаринство — одно из течений в рамках этого подхода. Либертарианство утверждает, что справедливость требует уважения любых решений, принятых людьми, если такие решения не нарушают прав других людей. Другие теории, рассматривающие справедливость как уважение свободы, налагают некоторые ограни- 118 Справедливость чения на условия, в которых принимают решения. Эти теории говорят то же, что и судья Вилентц о деле «малышки М»: решения, принятые под давлением обстоятельств или в отсутствие информированного со- гласия, не являются действительно добровольными. Мы будем лучше вооружены для оценки этих споров, когда обратимся к политической философии Джона Роулза, представителя лагеря защитников свободы, который отвергает либертарианскую трактовку справедливости. Второе возражение: обесценивание и высшие блага А что сказать о втором возражении против контрактов о суррогатном материнстве, возражении, утверждающем, что некоторые вещи, в том числе детей и репродуктивные способности женщин, нельзя купить или продать за деньги? Что именно дурного в подобных покупке или продаже? Самый убедительный ответ на эти вопросы таков: отноше- ние к детям и беременностям как к товарам снижает их ценность или не позволяет оценивать их должным образом. В основе этого ответа лежит идея, чреватая далеко идущими вывода- ми: правильный способ оценки благ и социальных практик — не просто человеческое дело. Некоторые способы оценки соответствуют опреде- ленным благам и практикам. В случае товаров вроде автомобилей или тостеров правильный способ оценки товаров — их использование или производство и продажа с прибылью. Но относиться ко всему как к то- вару ошибочно. Например, было бы неправильно относиться к людям как к предметам, которые продают и покупают. Потому что человече- ские существа — личности, заслуживающие уважения, а не предметы, предназначенные для использования. Уважение и использование — два разных способа оценки. Элизабет Андерсон, современный моральный философ, предлагает вариант этого довода к спору о суррогатном материнстве. Она ут- верждает, что контракты о суррогатном материнстве обесценивают детей и труд беременных и рожающих женщин, утверждая отношение к ним как к товарам 43 . Под обесцениванием Андерсон имеет в виду отношение к чему-либо «в соответствии с низшим способом оценки, чем того заслуживает оцениваемый предмет». Мы ценим вещи не только «больше» или «меньше». Мы оцениваем их качественно более Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 119 высокими или качественно более низкими способами. «Любить или уважать кого-то значит оценивать человека по качественно более высокой шкале, чем пользуется тот, кто просто использует этого человека… Коммерческое суррогатное материнство обесценивает детей постольку, поскольку предполагает и диктует отношение к ним как к товарам» 44 Коммерческое суррогатное материнство использует детей в качестве инструментов получения прибыли, а не как объектов внимания, не как личностей, достойных любви и заботы. Андерсон утверждает: коммерческое суррогатное материнство обесценивает и женщин, поскольку предполагает отношение к их телам как к фабрикам и платит им за то, что они не привязываются к выношенным детям. Коммерческое суррогатное материнство под- меняет «родительские нормы, обычно регулирующие вынашивание детей, экономическими нормами, регулирующими обычное произ- водство». Требуя от суррогатных матерей «подавления всякой мате- ринской любви, которую они испытывают к рожденным ими детям», контракты о суррогатном материнстве «превращают материнский труд женщин в форму отчужденного труда», пишет Андерсон 45 и да- лее продолжает: «В контракте о суррогатном материнстве [мать] соглашается не создавать и не пытаться создать отношения „мать-ребенок“ с рожденным ею ребенком. Ее труд отчуждается, поскольку она должна отказаться от результата, который социальные практики беременности обоснованно развивают, — от эмо- циональных уз со своим ребенком» 46 Главным в доводах Андерсон является мысль о том, что блага отли- чаются друг от друга качественно, а потому ошибочно оценивать все блага одним способом, как инструменты получения прибыли или как предметы потребления. Если эта мысль правильна, она объясняет, по- чему есть некоторые вещи, которые нельзя покупать за деньги. Эта же мысль бросает вызов утилитаризму. Если справедливость — всего лишь вопрос максимизации баланса удовольствий над страда- ниями, нам нужен всеобщий, единообразный способ взвешивания и оценки всех благ и удовольствий или страданий, которые эти блага 120 Справедливость нам приносят. Именно с этой целью Бентам и изобрел концепцию полезности. Но Андерсон доказывает, что оценка всего полезностью (или деньгами) обесценивает блага и социальные практики, в том числе детей, беременность и материнство, которые следует правильно оценивать по более высоким нормам. Но каковы эти более высокие нормы и как можно понять, какие способы оценки следует применять к тем или иным благам и соци- альным практикам? Один из подходов к этому вопросу начинается с идеи свободы. Поскольку люди способны к свободе, их (то есть нас) не следует использовать так, словно это всего лишь предметы. Вме- сто того к людям следует относиться достойно и с уважением. Такой подход акцентирует различие между личностями (которые достойны уважения) и простыми объектами или вещами (которые следует ис- пользовать) как фундаментальное различие в морали. Величайшим защитником этого подхода является Иммануил Кант, к идеям которого мы обратимся в следующей главе. Другой подход к высшим нормам начинается с идеи о том, что пра- вильный способ оценики благ и социальных практик зависит от целей и задач, которым служат эти практики. Вспомните: Андерсон, высту- пая против суррогатного материнства, утверждает, «что социальные практики беременности обоснованно способствуют» достижению определенной цели, а именно формированию эмоциональных уз между матерью и ее ребенком. Контракт, требующий от матери не формиро- вать такие узы, унижает, обесценивает и женщин, и детей, поскольку отвлекает от этой цели. Такой контракт подменяет «родительскую норму» «нормой коммерческого производства». Концепция, утвержда- ющая, что мы выявляем нормы, соответствующие социальным прак- тикам, пытаясь уловить характерную цель этих практик, составляет суть теории справедливости, выдвинутой Аристотелем. (В одной из следующих глав мы рассмотрим подход Аристотеля.) До тех пор пока мы не рассмотрим эти теории морали и справедливо- сти, мы не можем по-настоящему определить, какие блага и социальные практики должны регулировать рынки. Но дебаты о суррогатном мате- ринстве, как споры о добровольческой армии, дают нам определенное представление о сути проблемы. Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 121 Аутсорсинг суррогатного материнства Мелисса Стерн, некогда известная как «малышка М», недавно закон- чила университет Джорджа Вашингтона, где она изучала религию 47 Прошло более 20 лет со времени получившей известность битвы за право опеки над нею, развернувшейся в штате Нью-Джерси, но споры о суррогатном материнстве продолжаются. Коммерческое суррогатное материнство запретили во многих европейских странах. В США более 12 штатов легализовали суррогатное материнство, примерно такое же число штатов запретили его, а в остальных штатах юридический статус суррогатного материнства остается неопределенным 48 Новые технологии репродукции изменили экономику суррогатного материнства так, что это обострило этическую проблему данного явле- ния. Когда Мэри-Бет Уайтхед согласилась за деньги выносить и родить ребенка, она предоставила другой стороне этой сделки яйцеклетку и матку. Таким образом, она была биологической матерью рожденного ею ребенка. Но с появлением оплодотворения в пробирке у женщины появилась возможность предоставлять яйцеклетку, которую после оплодотворения будет вынашивать другая женщина. Дебора Спар, профессор бизнеса и администрирования Гарвардской школы бизнеса, проанализировала коммерческие преимущества нового вида суррогат- ного материнства 49 Раньше тем, кто заключал контракт о суррогатном материнстве, «в сущности, надо было покупать „одним пакетом“ яй- цеклетку и матку». Теперь можно «купить яйцеклетку у одного донора (в том числе во многих случаях яйцеклетку желающей стать матерью женщины), а матку — у другого донора» 50 Спар объясняет: разделение цепи поставок спровоцировало расши- рение рынка суррогатного материнства 51 . «Устранив традиционную связь между яйцеклеткой, маткой и матерью, современное суррогатное зачатие снизило юридические и эмоциональные риски, с которыми было сопряжено традиционное суррогатное материнство, и открыло новый процветающий рынок». Избавленные от ограничений, которые налагал прежний пакет «яйцеклетка + матка», посредники в деле сур- рогатного материнства теперь стали «более разборчивы» в выборе сур- рогатных матерей и «ищут яйцеклетки, имеющие особые генетические 122 Справедливость характеристики, и матки, принадлежащие конкретным женщинам» 52 Будущим родителям больше не надо беспокоиться о генетических ха- рактеристиках женщины, которую они нанимают для вынашивания их ребенка, поскольку таких женщин «покупают в других странах» 53 «Будущим родителям все равно, как выглядит вынашиваю- щая их ребенка женщина, и риск того, что эта женщина будет претендовать на ребенка после его рождения или суды скло- нятся на ее сторону, вызывает меньшие опасения. Всё, в чем нуждаются будущие родители, это здоровая женщина, гото- вая выносить ребенка и соблюдать определенные стандарты поведения — не пить, не курить, не принимать наркотики — в период вынашивания ребенка» 54 Хотя суррогатная беременность увеличила предложение женщин, готовых вынашивать чужой плод, возрос и спрос на подобные услуги. Сегодня женщины, вынашивающие чужих детей, получают порядка 20–25 тыс. долл. за беременность. Общие расходы на вынашивание и рождение ребенка (с учетом медицинских и юридических расходов) обычно составляют около 75–80 тыс. долл. При столь резком повышении цен неудивительно, что желающие обзавестись детьми люди стали искать более дешевые варианты. Как и в случае с другими товарами и услугами в глобальной экономике, оплачиваемое вынашивание детей теперь передают на аутсорсинг тем, кто предоставляет эту услугу по низким ценам. В 2002 г. Индия легализовала коммерческое суррогатное материнство в надежде при- влечь клиентов из-за рубежа 55 Город Ананд в западной Индии может вскоре стать для платной бе- ременности тем, чем стал Бангалор для информационно-справочных служб. В 2008 г. более 50 жительниц Ананда вынашивали детей для супружеских пар из США, Тайваня, Великобритании и других стран 56 Одна из клиник предоставляет 15 женщинам, вынашивающим детей для клиентов из разных стран мира, полный пансион, включающий услуги горничных, поваров и врачей 57 . Женщины, вынашивающие детей, получают от 4,5 до 7,5 тыс. долл., что зачастую превышает сум- му, которую они смогли бы заработать другими способами за 15 лет, и позволяет им купить дом или оплатить образование детей 58 . Люди, Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 123 желающие стать родителями, отправляются в Ананд для заключения сделок. Общие расходы (включая медицинские расходы, оплату вына- шивания ребенка, авиабилет туда и обратно и расходы на проживание в гостинице во время двух визитов в Ананд) составляют около трети суммы, в которую обошлось бы искусственное зачатие и вынашивание ребенка в США 59 Некоторые полагают, что коммерческое суррогатное материнство в том виде, в каком оно практикуется сегодня, в моральном отно- шении менее сомнительно, чем соглашение, которое привело к делу «малышки М». Поскольку женщина, вынашивающая чужого ребенка, предоставляет не свою яйцеклетку, а только матку, можно доказать, что рожденный ею ребенок генетически не ее. Согласно этой позиции, ребенка не продают, и вероятность того, что родившая ребенка жен- щина станет предъявлять права на него, снижается. Но суррогатное зачатие не решает моральную проблему. Действи- тельно, возможно, что женщины, вынашивающие чужих детей, будут менее привязаны к выношенным и рожденным ими детям, чем сур- рогатные матери, предоставляющие свою яйцеклетку. Но разделение материнства не на две, а на три составляющие (усыновляющую мать, донора яйцеклетки и женщину, вынашивающую чужой плод) не дает решения вопроса о том, кто из этих трех сторон имеет преимуществен- ное право на ребенка. Если угодно, передача вынашивания детей на аутсорсинг произошла благодаря тому, что появление экстракорпорального зачатия привело к обострению внимания к моральным аспектам проблемы. Суще- ственная экономия средств, которую получают будущие родители, и огромные по сравнению с заработками индийцев экономические выгоды, извлекаемые индийскими суррогатными матерями, делают неоспоримым тот факт, что коммерческое суррогатное материнство может повысить общее благосостояние. Так что, с утилитарной точки зрения, трудно сомневаться в становлении оплачиваемого суррогат- ного материнства как отрасли глобальной экономики. Но глобальный аутсорсинг беременностей обострил и моральные сомнения. Суман Додия, 26-летняя индийская женщина, ставшая суррогатной матерью, которая выносила ребенка для пары из Велико- 124 Справедливость британии, как горничная ранее зарабатывала 25 долл. в месяц. Для нее возможность заработать 4,5 тыс. долл. за 9 месяцев должна была быть неотразимо привлекательной 60 . Тот факт, что она уже родила троих детей от мужа и никогда не обращалась к врачу, придает пикантность ее роли суррогатной матери. Рассказывая о своей суррогатной бере- менности, она сказала: «Теперь я более осторожна, чем была, когда вынашивала своих собственных детей» 61 . Хотя экономические выгоды ее решения стать суррогатной матерью очевидны, но вовсе неочевидно, что это решение можно назвать свободным. Более того, создание сурро- гатного материнства как отрасли глобальной экономики, как политики, сознательно проводимой в бедных странах (и не менее того), обостряет чувство того, что суррогатное материнство обесценивает женщин, превращая их тела и репродуктивные способности в инструменты. Трудно вообразить две сферы человеческой деятельности более не- похожие, чем вынашивание детей и ведение войны. Но женщины, вы- нашивающие в Индии чужих детей, и солдат, нанятый Эндрю Карнеги и заменивший его на полях Гражданской войны, имеют что-то общее. Размышления о правильном и неправильном в ситуациях этих людей ставит нас перед двумя вопросами, разделяющими конкурирующие концепции справедливости: «Насколько свободны решения, которые мы принимаем на свободном рынке? И существуют ли некоторые добро- детели и блага высшего порядка, которые рынки не уважают и которые нельзя продать и купить за деньги?» Глава 4. Рынки и нравы. Наемная помощь 125 Глава 5 Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека Основы прав человека Если вы верите во всеобщие права человека, вы, вероятно, не утилита- рист. Если все люди достойны уважения, независимо от того, где живут и чем занимаются, тогда относиться к ним только как к инструмен- там достижения коллективного счастья — неправильно. (Вспомните историю Ле Гуин о ребенке, чахнущем в погребе и голодающем ради «города счастья».) Права человека можно отстаивать потому, что их уважение в долго- срочной перспективе увеличит пользу. Однако в этом случае мотивом в пользу уважения прав является не уважение лиц, которые обладают этими правами, а улучшение положения всех. Одно дело — осуждать историю страдающего ребенка потому, что этот сценарий снижает общую пользу, и совсем другое дело — осуждать такой сценарий как моральное зло само по себе, как несправедливость по отношению к данному ребенку. Если польза не является основанием прав, тогда что является их нравственной основой? Либертарианцы предлагают возможный ответ. Индивидуумов не следует использовать просто в качестве средств до- стижения благосостояния других людей потому, что такое отношение к этим индивидуумам нарушает их фундаментальное право собствен- ности на себя самих. Моя жизнь, мой труд, моя личность принадлежат мне и только мне. Общество в целом не вправе распоряжаться актива- ми, которые являются моей собственностью. Однако, как мы уже видели, концепция собственности на самих себя, будучи последовательно применена, приводит к выводам о необходи- мости устранения всех ограничений рынка, избавленного от всякой социальной защиты тех, кому не повезло; о минимальном государстве, исключающем большинство мер по смягчению неравенства и дости- жению общего блага, и о торжестве настолько полного согласия, что оно будет допускать наносимые людьми самим себе оскорбления чело- веческого достоинства вроде каннибализма по согласию или продажу человека в рабство. Даже Джон Локк (1632–1704), величайший теоретик прав собствен- ности и ограниченного государства, не утверждает неограниченное право собственности человека на самого себя. Локк отвергает мысль о том, что мы можем распоряжаться своей жизнью и свободой так, как нам заблагорассудится. Но в своей теории неотчуждаемых прав Локк ссылается на Бога, что создает трудности тем, кто ищет моральных оснований прав человека, которые не зиждились бы на религиозных посылках. Доводы Канта в пользу прав Иммануил Кант (1724–1804) предлагает альтернативное объяснение обязанностей и прав. Его трактовка этой проблемы является одной из самых мощных и влиятельных, какие были даны каким-либо фило- софом, и она не зависит от мысли о том, что мы владеем собой на правах собственности, или от утверждения, что наша жизнь и наши вольности — это дар Божий. Трактовка Канта построена на том, что люди — существа рациональные, мыслящие, заслуживающие досто- инства и уважения. Кант родился, жил и скончался в восточно-прусском городе Кёниг- сберге. Он был выходцем из семьи весьма скромного достатка. Кант- старший зарабатывал на жизнь шорным делом. Родители Иммануила Глава 5. Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека 127 были пиетистами, то есть протестантами, которые делали акцент на внутреннюю религиозную жизнь и свершение благих дел 1 Иммануил преуспевал в университете Кёнигсберга, куда он посту- пил учиться в 16 лет. Какое-то время он работал частным учителем, а в возрасте 31 года получил первую академическую работу, став пре- подавателем, не получавшим фиксированного жалованья (оплата, кото- рую он получал, зависела от числа посещавших его лекции студентов). Кант был популярным и усердным лектором и читал около 20 лекций в неделю по разным предметам, в том числе по метафизике, логике, этике, праву, географии и антропологии. В 1781 г. Кант, которому исполнилось 57 лет, опубликовал свою пер- вую крупную работу под названием «Критика чистого разума», в кото- рой бросил вызов эмпирической теории знания, выдвинутой Дэвидом Юмом и Джоном Локком. Четырьмя годами позже Кант опубликовал труд «Основы метафизики нравственности». Эта книга стала первой из ряда его работ, посвященных нравственной философии. «Основы» Канта, опубликованные через пять лет после выхода в свет в 1780 г. «Принципов морали и законодательства» Иеремии Бентама, стали со- крушительной критикой утилитаризма. Кант доказывал, что мораль не имеет отношения к максимизации счастья или к какой-либо другой цели. Мораль, утверждал Кант, в сущности, связана с уважением лич- ности самой по себе. «Основы» Канта появились вскоре после начала Американской революции (1776) и незадолго до Французской революции (1789). В соответствии с духом и моральным порывом этих революций труд Канта предлагал мощную основу тому, что революционеры XVIII в. на- зывали «правами человека», а ныне мы называем «всеобщими правами человека». Читать философские труды Иммануила Канта — нелегкий труд. Но если вы хотите попробовать, пусть сказанное не устрашит вас. Фило- софия Канта стоит усилий, которые придется затратить на чтение его трудов, потому что ставки поистине огромны. В «Основах» поставлен важный вопрос: «Каков высший принцип морали?» В процессе ответа на него Кант затрагивает другой вопрос огромной важности: «Что есть свобода?» 128 Справедливость С тех пор ответы Канта на эти вопросы оказывают огромное влия- ние на нравственную и политическую философию. Но историческое влияние Канта — не единственная причина, по которой его труды за- служивают внимания. Сколь бы устрашающей ни казалась философия Канта на первый взгляд, она фактически одухотворяет значительную часть современной нравственной и политической мысли, даже если мы не сознаем этого. Итак, постижение Канта — не просто философское упражнение; это и способ исследования ряда фундаментальных по- сылок, скрыто, неявно присутствующих в нашей общественной жизни. Акцент, сделанный Кантом на человеческом достоинстве, напол- няет содержанием современные концепции всеобщих прав человека. Что еще важнее, его трактовка свободы фигурирует во многих ныне разворачивающихся спорах о справедливости. В начале этой книги я провел различие между тремя подходами к свободе. Вспомним же суть сказанного… Сторонники первого подхода, утилитаристы, утверждают, что по- становка вопроса о том, способствуют ли такое-то явление или такой- то поступок максимальному росту благосостояния или коллективного счастья общества в целом, — способ определения справедливости и нравственности явления или поступка. Второй подход связывает справедливость со свободой. Либертарианцы — сторонники этого второго подхода — говорят, что любое справедливое распределение богатства и доходов возникает в результате свободного обмена товара- ми и услугами на не стесненном никакими ограничениями рынке. Эти люди утверждают, что регулирование рынка несправедливо потому, что нарушает свободу личного выбора. Сторонники третьего подхода говорят, что справедливость означает предоставление людям того, чего они морально заслуживают, то есть такое распределение товаров, которое вознаграждает добродетель и способствует ей. Как увидим далее, в главе 8, посвященной взглядам Аристотеля, основанный на добродетели подход связывает справедливость с размышлениями о благой жизни. Кант отвергает первый подход, основанный на максимизации благо- состояния, и третий подход, предполагающий поощрение добродетели. Кант считает, что ни тот, ни другой подход не уважает свободу человека. Глава 5. Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека 129 Таким образом, Кант — яркий сторонник и защитник второго подхо- да, который связывает справедливость и нравственность со свободой. Но выдвигаемая Кантом идея свободы очень взыскательна и требует большего, чем свобода выбора, которую мы осуществляем, покупая и продавая товары на рынке. Кант утверждает: то, что мы обычно счи- таем свободой рынка или свободой потребительского выбора, не есть подлинная свобода потому, что такая свобода сопряжена с удовлетво- рением желаний, которые мы не выбираем свободно. Ниже мы рассмотрим выдвинутую Кантом более возвышенную идею свободы. Но перед этим разберемся, почему Кант считает ошибочным утилитаристское представление о справедливости и морали как о во- просе максимизации счастья. Проблема с максимизацией счастья Кант отвергает утилитаризм. Он утверждает: основывая права на вы- числениях того, что принесет величайшее счастье, утилитаризм остав- ляет права в уязвимом положении. Но есть и более глубокая проблема: пытаясь вывести моральные принципы из желаний, мы получаем лож- ный способ размышлений о морали. Одно лишь то, что, как правило, в любом обществе подавляющее большинство отдает самое страстно и пылко выраженное предпочтение какому-то закону, не делает этот закон справедливым. Кант говорит: мораль нельзя основывать на чисто эмпирических соображениях вроде интересов, желаний, потребностей и предпо- чтений, которые могут быть у людей в определенный момент. Эти факторы — переменные и случайные, а потому вряд ли могут служить основой универсальных моральных принципов вроде всеобщих прав человека. Но более фундаментальное утверждение Канта заключается в следующем: обоснование моральных принципов предпочтениями и желаниями (даже желанием счастья) вводит в заблуждение относи- тельно сути морали. Утилитаристский принцип счастья «нисколько не содействует созданию нравственности, так как совсем не одно и то же сделать человека счастливым или даже сделать его хорошим; сделать хорошего человека умным и понимающим свои выгоды или же сделать 130 Справедливость его добродетельным» 2 . Основание морали на интересах и предпочтени- ях уничтожает достоинство человека, научая нас не отличать правиль- ное и неправильное, «а только одному — как лучше рассчитывать» 3 Если наши желания и потребности не могут быть основой морали, что нам остается? Один из возможных ответов на этот вопрос — Бог. Но это — не ответ Канта. Хотя Кант и был христианином, он не обо- сновывал мораль божественным авторитетом. Кант утверждает, что вместо обращения к этому авторитету к высшему принципу морали можно прийти посредством осуществления того, что он называл «чи- стым практическим разумом». По Канту, для того чтобы понять, каким образом мы можем постичь нравственный закон, давайте рассмотрим тесную связь между нашими способностями к рассуждению и к свобо- де. Именно такую связь усматривал Кант. Кант утверждает, что каждый человек достоин уважения, но не потому, что мы являемся собственниками самим себе, а потому, что мы — разумные существа, способные к рассуждению, а кроме того, мы — автономные существа, способные свободно действовать и сво- бодно выбирать. Кант не утверждает, что мы всегда действуем разумно или всегда осуществляем автономный выбор. Иногда — да, иногда — нет. Кант говорит только о том, что у нас есть способности к рассуждению и к сво- боде и что эти способности присущи людям как таковым. Кант с готовностью признаёт, что наша способность к мышлению — не единственное дарование, которым мы наделены. У нас есть еще способность испытывать удовольствия и страдания. Кант признаёт, что мы — чувствующие существа в такой же мере, в какой являемся существами рациональными. Под словом «чувствующий» Кант разу- меет то, что мы реагируем, откликаемся на свои чувства, ощущения. Так что Бентам был прав, но прав наполовину. Бентам верно подметил, что людям нравятся удовольствия и не нравятся страдания. Но, на- стаивая на том, что удовольствия и страдания — «наши суверенные господа», Бентам ошибался. Кант утверждает, что разум может быть сувереном по меньшей мере иногда. Когда разум повелевает нашей волей, нами уже движет не желание достичь удовольствия и избежать страданий. Глава 5. Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека 131 Наша способность к мышлению связана с нашей способностью к свободе. Вместе взятые, эти способности отличают нас от животных и отделяют от животного существования. Эти способности делают нас чем-то большим, чем тварями, подчиненными инстинктам. Что такое свобода? Чтобы разобраться с идеями моральной философии Иммануила Кан- та, нам надо понять, что он считает свободой. Мы часто представляем свободу как отсутствие препятствий, мешающих нам делать то, что хочется. Кант не согласен. У него есть более жесткая, требовательная концепция свободы. Кант рассуждает так: когда мы, подобно животным, стремимся к удо- вольствиям или избегаем страданий, мы на самом деле не действуем свободно. Мы действуем как рабы наших инстинктивных потребно- стей и желаний. Почему? Потому что всякий раз, когда мы стремимся удовлетворить наши желания, все, что мы делаем, мы делаем ради какой-то цели, которую дают нам извне. Я делаю это, чтобы утолить голод, а то — чтобы утолить жажду. Предположим, я пытаюсь решить, какое мороженое заказать. Вы- брать шоколадное, ванильное или крем-брюле с кусочками печенья? Я могу думать, что осуществляю свободный выбор, но в действитель- ности я всего лишь пытаюсь выяснить, какой привкус более всего удовлетворит мои предпочтения, а предпочтения-то я не выбираю. Кант не говорит, что удовлетворять наши предпочтения неправильно. Он говорит, что, когда мы поступаем таким образом, мы действуем не свободно, а по решению, данному нам извне. В конце концов, я не выбираю свое желание съесть не ванильное мороженое, а крем-брюле с кусочками печенья. У меня просто есть это желание. Одно время у компании Sprite был рекламный лозунг «Подчи- нись своей жажде». В этой рекламе присутствовало (разумеется, непреднамеренно) кантианское прозрение. Когда я выбираю банку «Спрайта» («Пепси» или «Коки»), я повинуюсь, а не действую сво- бодно. Я отвечаю на желание, которое я не выбирал. Я подчиняюсь своей жажде. 132 Справедливость Люди часто спорят о роли природы и питания в формировании по- ведения. Является ли желание попить «Спрайт» (или другие сладкие напитки) впечатанным в гены? Или оно вызвано рекламой? С точ- ки зрения Канта, этот спор не имеет смысла. Неважно, является ли мое поведение биологически запрограммированным или социально обусловленным. Важно то, что оно не является по-настоящему свобод- ным. По Канту, действовать свободно — значит действовать автономно. А действовать автономно — значит действовать в соответствии с за- коном, который я даю себе, а не в соответствии с диктатами природы или общественных конвенций. Один из способов понимания того, что Кант называет автономными действиями, — противопоставление автономии и ее противоположно- сти. Кант изобретает слово, выражающее эту противоположность, — гетерономия . Когда я действую гетерономно, я действую в соответствии с предопределенностью, заданной мне извне. Вот пример: если бросить бильярдный шар, он упадет на землю. Падая, шар не действует свобод- но, его движением управляют естественные законы, в данном случае закон притяжения. Предположим, я падаю (или меня столкнули) со 100-этажного не- боскреба. Пока я падаю, никто не скажет, что я действую свободно; движением моего тела, как и движением бильярдного шара, управляет закон притяжения. А теперь предположим, что я сваливаюсь на другого человека и уби- ваю его. Я буду нести моральную ответственность за эту смерть, наступившую в результате несчастного случая, но не большую, чем бильярдный шар, если он упадет с большой высоты и ударит кого-то по голове. Ни в том, ни в другом случае падающий предмет, будь то я или бильярдный шар, не действуют свободно. В обоих случаях падающим предметом управляет закон притяжения. Раз нет автономности, нет и моральной ответственности. Таким образом, существует связь между свободой как автономно- стью и концепции морали, выдвинутой Кантом. Свободное действие — это не выбор наилучших средств достижения цели. Это выбор самой цели, сделанный ради этой цели. Выбор, который могут делать люди и не может сделать бильярдный шар (и большинство животных). Глава 5. Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека 133 Личности и вещи Три часа ночи, и ваш сосед по комнате в общежитии спрашивает, какого черта вы не спите, размышляя о нравственных дилеммах, связанных с несущимся под гору неуправляемым трамваем. — Чтобы написать хороший доклад по курсу «Этика-101», — отве- чаете вы. — А зачем писать хороший доклад? — спрашивает сосед по комнате. — Чтобы получить хорошую оценку. — А зачем беспокоиться об оценках? — Чтобы получить работу в инвестиционном банке. — А зачем получать работу в инвестиционном банке? — Чтобы когда-нибудь стать управляющим хедж-фондом. — А зачем становиться управляющим хедж-фондом? — Чтобы делать очень большие деньги. — А зачем делать очень большие деньги? — Чтобы часто есть лобстеров. Мне нравятся лобстеры. В конце концов, я чувствующее существо. Подумай-ка об этом. Вот почему я за- сиделся, размышляя о неуправляемых трамваях! Вот пример того, что Кант назвал бы гетерономным решением, при- мером совершения какого-то действия ради чего-то еще, что нужно для чего-то еще и т.д. Когда мы действуем гетерономно, мы действуем ради целей, данных или заданных нам извне. Мы — не авторы преследуемых нами целей, а инструменты их достижения. Выдвинутая Кантом концепция автономии резко противоречит по- добным действиям и данному пониманию свободы действий. Когда мы действуем автономно, в соответствии с законом, который мы дали сами себе, мы делаем нечто ради этого нечто, которое является целью само по себе. Мы перестаем быть инструментами для достижения целей, заданных нам извне. Эта способность действовать автономно и есть то качество, которое придает человеческой жизни особое достоинство — думать. Оно подчеркивает разницу между личностями и вещами. Для Канта уважение человеческого достоинства означает отношение к личностям как ценностям самим по себе. Вот почему неправильно использовать людей во имя всеобщего благополучия, как это делает 134 Справедливость утилитаризм. Сталкивание дородного человека на пути для останов- ки несущегося трамвая — это использование данного человека как средства и потому неуважаение его как самостоятельной ценности. Просвещенный утилитарист вроде Милля может отказаться от сталки- вания человека на пути в силу вторичных последствий, которые могут снизить пользу такого поступка в долгосрочной перспективе (скажем, люди вскоре начнут бояться стоять на мостах и т.д.). Но Кант сказал бы, что это — неправильная причина отказа от сталкивания человека с моста. Неправильная потому, что и в этом случае к потенциальной жертве относятся как к инструменту, предмету, средству достижения счастья других людей. Потенциальной жертве сохраняют жизнь, но не ради нее самой, а для того, чтобы другие люди без опаски могли ходить по мостам. Это вызывает вопрос о том, что придает поступку моральную цен- ность. Ответ на этот вопрос уводит нас от выдвинутой Кантом особенно строгой концепции свобод и приводит к обоснованной им же и столь же требовательной концепции морали. Что такое мораль? Поиск мотива По Канту, моральная ценность поступка заключается не в возможных его последствиях, а в намерениях, в силу которых совершен посту- пок. Важен мотив, причем мотив должен быть определенного рода. Правильный поступок надо совершать потому, что он правилен, а не в силу какого-то скрытого мотива или ради какой-то цели, и только эта мотивация имеет моральное значение. «Добрая воля добра не благодаря тому, что она приводит в действие или исполняет», — писал Кант. Добрая воля добра сама по себе, неза- висимо от того, возобладает она или нет. «Если бы даже… эта воля была совершенно не в состоянии достигнуть своей цели: если б при всех сво- их стараниях она ничего бы не добилась и осталась одна только добрая воля… — то все же она сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что имеет в самом себе полную ценность» 4 Для того чтобы действие было добрым, «недостаточно, чтобы оно было сообразно с нравственностью; оно должно совершаться также Глава 5. Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека 135 и ради нее» 5 . И мотив, придающий моральную ценность поступку, — это мотив долга, под которым Кант разумеет совершение правильного деяния в соответствии с правильным размышлением 6 Говоря, что только мотив долга придает поступку моральную цен- ность, Кант не рассказывает об обязанностях, которые мы несем. А еще он не говорит нам о том, каков высший принцип морали. Он просто замечает, что, когда мы оцениваем моральное достоинство или цен- ность поступка, мы оцениваем мотив долга, в силу которого совершен поступок, а не последствия этого поступка 6 Если мы действуем в силу мотива, отличающегося от долга (ска- жем, из эгоистических соображений), наши действия не содержат мо- ральной ценности. Действительно, утверждает Кант, наши действия утрачивают моральную ценность не только в том случае, когда мы совершаем их из эгоистических побуждений, но и всякий раз, когда мы пытаемся удовлетворить наши желания, предпочтения и инстин- ктивные побуждения. Кант противопоставляет подобные мотивы (он называет их «мотивами склонностей») мотиву долга и настаивает, что только поступки, совершенные по мотиву долга, обладают моральной ценностью. Расчетливый лавочник и Бюро «Лучший Бизнес» Кант предлагает несколько примеров, выявляющих разницу между долгом и склонностями. Первый пример — пример расчетливого лавоч- ника. Неопытный покупатель (скажем, ребенок) заходит в бакалейную лавочку купить булку. Лавочник может взять с него лишние деньги, то есть взять больше обычной цены булки, и ребенок не поймет, что его обсчитали. Но лавочник понимает, что, если другие люди узнают, что он воспользовался неопытностью ребенка, о его непорядочности пойдут слухи, и это нанесет вред его бизнесу. Поэтому он решает не об- считывать ребенка и взимает с него правильную цену. Итак, лавочник совершает правильный поступок, но совершает его по неправильной причине. Единственная причина, по которой он правильно рассчиты- вается с ребенком, — стремление оградить свою репутацию. Лавочник действует честно только из эгоистических соображений, поэтому у его поступка нет моральной ценности 7 136 Справедливость Современную параллель действия кантовского благоразумного лавочника можно найти в кампании по набору добровольцев в нью- йоркское Бюро «Лучший Бизнес». Стремясь завербовать новых членов, эта организация иногда публикует в газете New York Times объявление на целую страницу под заголовком «Честность — лучшая политика. Она же самая выгодная». Текст рекламного объявления не оставляет сомнений в том, к каким мотивам апеллирует рекламодатель: «Честность. Она так же важна, как и любой другой актив. Биз- нес, который ведут честно, открыто и по справедливой цене, не может не процветать. Именно поэтому мы поддерживаем Бюро „Лучший Бизнес“. Присоединяйся. И извлекай из этого прибыль». Кант не стал бы осуждать Бюро «Лучший Бизнес»; поощрение чест- ного бизнеса достойно одобрения. Но есть важное моральное различие между поощрением честности ради нее самой и поощрением честности ради получения прибыли. Первая позиция — принципиальная, вто- рая — благоразумная. Кант утверждает, что только принципиальная позиция соответствует мотиву долга, единственному мотиву, который придает поступку моральную ценность. Рассмотрим следующий пример. Несколько лет назад университет штата Мэриленд попытался справиться с проблемой распространен- ного мошенничества, попросив студентов подписать обязательство не мошенничать. В качестве материального стимула студентам, подпи- савшим обязательство, предложили дисконтную карту, позволявшую сэкономить от 10 до 25% на покупках в местных магазинах 8 . Никто не знает, сколько студентов пообещали не мошенничать ради получе- ния скидки в местных ресторанчиках и магазинчиках. Но большинство из нас согласится с тем, что в купленной честности нет моральной ценности. (Может быть, скидки сократили количество мошенничеств, а может быть, и нет. Остается, однако, этический вопрос: имеет ли честность, мотивированная желанием получить скидки или денежное вознаграждение, моральную ценность? Кант сказал бы, что не имеет.) Приведенные примеры проявляют правдоподобие утверждения Канта о том, что только мотив долга, то есть совершение поступков Глава 5. Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека 137 потому, что они правильны, а не потому, что они полезны или удобны, придает поступкам моральную ценность. Но следующие два примера демонстрируют сложность выдвигаемого Кантом тезиса. Оставаться в живых Первый пример с долгом сохранять свою жизнь в том смысле, в каком понимает слово «долг» Кант. Поскольку у большинства людей есть сильная предрасположенность к сохранению жизни, этот долг редко вступает в игру. Так что большинство мер предосторожности, которые мы принимаем для сохранения нашей жизни, лишено морального содержания. Если мы пристегиваемся ремнями безопасности или контролируем уровень холестерина, то это акты благоразумия, но не нравственные поступки. Кант признаёт, что часто трудно понять, какими мотивами руковод- ствуются люди. И он признаёт, что мотивы долга и предрасположен- ности (или склонности) могут присутствовать одновременно. Кант утверждает только то, что мотив долга, то есть совершение поступков потому, что эти поступки правильны, а не потому, что они полезны, приятны или удобны, придает поступкам моральную ценность. Свое утверждение он иллюстрирует примером отношения человека к соб- ственной жизни и смерти. Большинство людей живут потому, что любят жизнь, а не потому, что должны жить. Кант предлагает пример, в котором в поле зрения попадает мотив долга. Он воображает безнадежно больного, страда- ющего человека, который настолько отчаялся, что утратил желание жить. Если такой человек мобилизует волю, чтобы сохранять жизнь не из предрасположенности или склонности к ней, его действия имеют моральную ценность 9 Кант не утверждает, что исполнить долг сохранять свою жизнь могут только страдальцы. Можно любить жизнь и все же сохранять ее по правильной причине, а именно потому, что у каждого есть долг поступать таким образом. Желание жить не подрывает моральную ценность сохранения собственной жизни при условии, что человек признаёт долг сохранять свою жизнь и сохраняет ее с учетом этой причины. 138 Справедливость Моральный мизантроп Пожалуй, самый трудный для кантианской позиции случай связан с долгом помогать другим. Некоторые люди — альтруисты. Они про- являют сострадание к другим людям и получают удовольствие, помогая им. Но для Канта совершение благих деяний из сострадания, «сколь бы правильным и любезным оно ни было», лишено моральной ценности. Возможно, данное отношение противоречит тому, что подсказывает интуиция. Разве плохо быть человеком, получающим удовольствие от оказания помощи другим? Кант, скорее всего, согласился бы с таким предположением. Он определенно считает, что в действиях, соверша- емых из сострадания, нет ничего дурного. Но он проводит различие между мотивами, по которым оказывают помощь. Одно дело, если оказание помощи доставляет удовольствие, и другое дело, если по- мощь оказывают из чувства долга. А Кант настаивает, что только мотив долга придает поступкам моральную ценность. Сострадание, которое испытывает альтруист, «достойно похвалы и поощрения, но никак не высокой оценки» 10 Итак, что нужно для того, чтобы хорошее деяние обрело моральную ценность? Кант предлагает следующий сценарий. Вообразите, что наш альтруист переживает неудачу, которая полностью отбивает у него любовь к человечеству. Он становится мизантропом, утратившим все симпатии и всякое сострадание. Но эта охладевшая ко всему душа вы- таскивает себя из безразличия и приходит на помощь другим людям. Не питая ни малейшей склонности к помощи, этот человек все же ока- зывает помощь «исключительно из чувства долга — вот тогда только этот поступок приобретает свою настоящую моральную ценность» 11 В некоторых отношениях это суждение представляется странным. Что же, Кант высоко оценивает мизантропов и делает их образцами нравственности? Нет, не совсем так. Получение удовольствия от со- вершения правильных поступков не обязательно разрушает мораль- ную ценность этих поступков. Кант говорит нам: значение имеет то, что добрые поступки совершают потому, что совершать их правильно, независимо от того, приносит ли совершение этих поступков удоволь- ствие или нет. Глава 5. Иммануил Кант. Важность мотива: откуда берутся права человека 139 Герой конкурса на знание орфографии Рассмотрим случай, произошедший несколько лет назад на нацио- нальном конкурсе школьников на знание орфографии, который прово- дили в столице США. 13-летнего мальчика попросили назвать буквы, составляющие слово эхолалия, которое означает свойство повторять все, что человек слышит. Хотя мальчуган ошибся, судьи не расслышали его ответ, сказали, что он правильно назвал буквы, и позволили ему пойти дальше. Когда мальчик понял, что допустил ошибку, он вышел к судьям и сказал им о недоразумении. В конце концов его сняли с со- ревнования. На следующий день заголовки газет объявили мальчика «героем конкурса», а его фотографию напечатали в New York Times. «Судьи сказали, что я очень честный, — сообщил мальчик репортерам. И добавил: — Я не хотел чувствовать себя дерьмом» 12 Когда я прочитал эти слова героя конкурса на знание орфографии, то задумался, а что бы сказал по этому поводу Кант… Конечно, не хо- теть чувствовать себя дерьмом — чистой воды предрасположенность. Итак, если мотив мальчика состоял в том, чтобы сказать правду, это, по-видимому, разрушало моральную ценность его поступка. Но такое суждение, вероятно, слишком строго. Оно означало бы, что только бесчувственные люди вообще способны к совершению поступков, имеющих моральную ценность. Не думаю, что Кант имел в виду это. Если единственной причиной, по которой мальчик сказал правду, было желание избежать чувства вины или дурной огласки, которую получил бы он в СМИ, если б его ошибка вскрылась, тогда расска- занная им правда не имеет моральной ценности. Но если он сказал правду потому, что сказать правду было правильно, его поступок имеет моральную ценность независимо от удовольствия или удов- летворения, которое могло сопутствовать этому поступку. Если он совершил правильный поступок по правильной причине, то удоволь- ствие, которое он извлек из этого поступка, не разрушает моральную ценность поступка. То же следует сказать и об альтруисте Канта. Если этот человек при- ходит на подмогу другим людям просто ради удовольствия, которое помощь приносит ему самому, то его действия не имеют моральной ценности. Но если он признаёт долг, обязанность помогать другим 140 Справедливость и действует из чувства долга, то удовольствие, которое он получает из помощи, нисколько не обесценивает моральное достоинство его поступков. Конечно, на практике долг и предрасположенность часто сосуществу- ют. Подчас нелегко разобраться даже в собственных мотивах. Тем более нелегко уверенно определить мотивы, которыми руководствуются дру- гие люди. Кант этого и не отрицает. Не считает Кант и того, что только закоренелый мизантроп способен к совершению поступков, имеющих моральную ценность. Цель приведенного им в пример мизантропа — изолировать мотив долга, увидеть его не омраченным симпатией или состраданием. И как только мы замечаем проблеск мотива долга, мы можем выявить то свойство наших добрых дел, которое придает им моральную ценность. И это свойство — принципиальность наших по- ступков, а не их последствия. Каков высший принцип морали? Если мораль — это действие по соображениям долга, остается по- казать, чего требует долг. По Канту, понимание этого равнозначно пониманию высшего принципа морали. А каков высший принцип морали? Ответ на этот вопрос был целью, которую преследовал Кант в своих «Основах». К ответу Канта можно подойти, рассмотрев, как он связывает три великие идеи: мораль, свободу и мышление. Кант разъясняет эти идеи с помощью ряда противопоставлений, или «дуализмов». Эти «дуализ- мы» сопряжены с изрядным количеством специфических терминов, но, если вы замечаете параллель в этих противопоставляемых терминах, вы на пути к пониманию нравственной философии Канта. Перечислю противопоставления, которые следует иметь в виду. |