Книга Текст предоставлен правообладателем
 Скачать 2.9 Mb.
|
|
3. Пушкинский дом У Айелу для нас была запланирована обширная программа. Он хотел не столько рассказывать, сколько показывать в первую очередь, свое педагогическое мастерство, выражавшееся в умении переводить древнюю культуру Абиссинии на язык современного ширпотреба. Энергичный, крепкий старик, он был одет в щегольскую черную кожанку и затрапезные брюки с пятнами под ширинкой. Своим видом и повадками он напомнил мне книготорговцев с развалов на Брайтон-Бич, тех, кого моя мама называла «старичок-коче- рыжка». Когда мы только приехали в Америку, один из таких кочерыжек продавал мне, подростку, паленые кассеты с записями советского рока, по которому я тогда тосковал. На дворе был девяностый год, и старичку было, наверное, лет семьдесят, но, раскладывая передо мной свой товар, этот человек сталинской эпохи демонстрировал познания, которым позавидовал бы любой патлатый завсегдатай Ленинградского рок-клуба. Он даже использовал молодежный сленг, да так бойко, что вполне мог бы сниматься в известной рекламе «Альфа-Банка»: С каждым клиентом мы находим общий язык». Айелу был того же сорта. Если тридцатипятилетний Уор- ку был погружен в события и реалии прошлого, о которых мог знать разве что из книг или рассказов старших, то его семидесятилетнего соприхожанина куда больше занимали вопросы поколения MTV и компьютерных гаджетов. Впрочем, Айелу был подкован по самым разным предметам (недаром Уорку назвал его ходячей энциклопедией, ив соответствии с лозунгом «Альфа-Банка», готов был найти общий язык с каждым клиентом. Так, в разговоре со мной он мгновенно переключился на тему русской литературы и стал перечислять известные ему имена. Я, в свою очередь, старался не ударить в грязь лицом и выжать из памяти ответный список эфиопских авторов. Благо, в университете, пока Де- ми читала Джойса и Андрея Белого, я корпел над курсовыми по африканской литературе Лео Толстой, Теодрос Достоэвски, Антон Чэхоу, – загибал пальцы Айелу. – Афэуорк Гэбрэ Иесус, Хаддис Алемайеху… – Микаэль Шолохоу! Эскиндер Солдженыцэн! Патэр… Патэрнак, Живаго Патэрнак? – Бырхану Зэрихун, Бэалю Гырма… – Гырма? А что ты о нем знаешь Я читал его повести. За горизонтом и еще что-то. – Гырма был любимчиком Дерга, его даже назначили министром пропаганды. А потом он взяли написал «Оромай». Ты читал «Оромай»? Это была первая книга против Палача и его режима. Палач вызвал Гырму к себе, предлагал отречься, а Гырма отказался. Ив тот же вечер исчез. Смелый был человек – Данячоу Уорку, – не унимался я Хм Этого я не знаю. Надо же, и откуда только у тебя такие познания Тебе надо выступать по радио. Но, говоря об эфиопской литературе, тыне назвал главного Слава царей Эскиндер Пушкин Он, конечно, русский поэт, но и эфиопский тоже. Сегодня вечером ты узнаешь почему Сегодня вечером, насколько я понял, мы приглашены к Зелалему. – К какому еще Зелалему? – К брату Уорку. – Зелалем подождет, сходите к нему завтра. Ты иврит знаешь Знаешь, что такое «бэт лехем»? – Вифлеем Бэт лехем! Это значит дом хлеба. На иврите и на ам- харском «бэт» – это дом. Сейчас мы пойдем в Бэт Георгыс, а вечером – в бэт Эскиндер. Что такое «бэт Эскиндер», было известно одному Айелу, а вот про Бэт Георгыс написано на первой странице любого путеводителя по Аддис-Абебе. Одна из главных достопримечательностей города. Восьмигранный собор Святого Георгия, купающийся в зелени пихт и акаций. В нем, как впущенной по волнам бутылке, запечатано послание потомкам. Это послание – история итало-эфиопской войны, вернее войн Слава царей («Кэбрэ нэгэст») – эфиопская книга XIV века, повествующая о происхождении Соломоновой династии начавшихся еще в XIX веке, когда с присоединением Папского государства к Сардинскому королевству Италия озаботилась проблемой колониальной экспансии. Проблема состояла в том, что основная часть темнокожего мира была уже порабощена другими носителями бремени белого человека. Свободными оставались только княжества Африканского Рога, многие из которых сплотил эфиопский бисмарк, император Теодрос II. Туда и устремились итальянские завоеватели. Сперва были высланы научные экспедиции, чьи карты и отчеты предполагалось использовать впоследствии при продвижении военных отрядов. Затем настал черед дипломатии в 1889 году был подписан Уччиальский договор о вечной дружбе и сотрудничестве двух держав. Текст соглашения был составлен послом Италии, и, как позже выяснилось, амхарский вариант весьма отличался от итальянского. К примеру, в амхарской версии документа говорилось, что в вопросах внешней политики царь царей Эфиопии может прибегать к услугам правительства его величества короля Италии в итальянской же версии глагол может был заменен на согласен. К тому моменту, как переводческая «неточность» обнаружилась, итальянские войска уже продвигались через Эритрею. Обнаружилось и другое император Менелик II, славившийся незаурядным умом и политической интуицией, тоже втайне собирал армию, готовясь к отражению возможной атаки даже в момент подписания Уччиальского договора. Знал они то, что итальянская армия несравненно лучше вооружена и имеет численный перевес. Нона стороне Менелика была история. Дело в том, что за предыдущие две тысячи лет в эфиопских летописях было зафиксировано всего тридцать лет без войны. Все остальное время прошло в феодальной резне и битвах с мусульманскими соседями. Словом, жители Африканского Рога имели возможность поднатореть в военном деле, как никто другой. Так что беспрецедентное событие, произошедшее 27 октября года, в исторической перспективе кажется не таким уж удивительным. Случилось то, что в Абиссинии убито и ранено несколько тысяч молодых людей и потрачено несколько миллионов денег, выжатых из голодного, нищенского народа. Случилось еще то, что итальянское правительство потерпело поражение и унижение, – писал Лев Толстой в обличительном обращении К итальянцам. Речь шла о сражении при Адуа, о первом случаев истории человечества, когда темные туземцы разгромили европейскую армию. Именно в память об Адуа и был возведен Бэт Георгыс, полностью спроектированный и построенный итальянскими военнопленными. И именно поэтому сорок лет спустя, в период фашистской оккупации, Муссолини приказал пер- во-наперво сжечь собор. Впрочем, из актов возмездия разрушение собора было самым безобидным. Так, например, после неудавшегося покушения на африканского наместника дуче, маршала Родольфо Грациани, итальянские войска получили приказ в течение трех дней истребить максимальное количество мирного населения Эфиопии. Для достижения наилучших результатов рекомендовалось использовать иприт. Операция была проведена блестяще по некоторым оценкам, число убитых превысило триста тысяч. Примечателен и тот факт, что одним из наиболее ярых сторонников актов возмездия был глава католической церкви, папа Пий XII. По слухам, собор был сожжен сего благословения. В послевоенные годы Бэт Георгыс был отреставрирован по указу императора Хайле Селассие и украшен витражами знаменитого Афэуорка Тэкле. Хоть я и не православный, но Бэт Георгыс почитаю святыней из святынь, – сообщил Айелу. После Бэт Георгыса мы побывали в Национальном музее, где посетители имеют возможность познакомиться с первой жительницей Эфиопии, австралопитеком Люси, чей возраст археологи оценивают в 3,2 миллиона лет на суматошном Меркато, самом крупном рынке на всем континенте в городском зоопарке, где в клетках мечутся черногривые абиссинские львы, а смирившиеся с судьбой пеликаны невозмутимо спят стоя в соборе Святой Троицы, где покоится прах последнего монарха, и еще в каких-то храмах. Программа и вправду была насыщенной. В саду Национального музея стоял скромный памятник русскому поэту. Чугунный бюст, такой же, как и другие в этом саду. Он выглядел так, как будто стоял здесь всегда. Да и где же еще ему быть Здесь, ноне в смысле прародины не под небом Африки моей, а просто здесь, между шиповником и кигелией. Часть скульптурного парка, образец окончательной анонимности. Айелу дружески похлопал классика по плечу (А вот и наш Эскиндер!»), предложил сфотографировать нас вместе. На фотографии моя рожа получилась восторженно-бессмысленной, а пушкинский бюст – расплывчатыми почти неузнаваемым Странно, – задумчиво произнес Айелу, – имя у него эфиопское, Эскиндер, а вот имя отца – совсем не наше Вам известно даже его отчество – удивился я Ну конечно. Пушкин Пушкин – это не отчество, а фамилия Но все-таки его отца звали Пушкин. Откуда такое имя? Эфиопы так своих детей не называют Он был эфиопом по материнской линии. И потом, фамилию Пушкин придумал не дед Эскиндера и не прадед А кто же? Действительно, кто Я и забыл, что у эфиопов не бывает фамилий. Есть только имена и отчества. Если человека зовут Уорку Тэсфайе, значит, отца его звали Тэсфайе. Часто имя для ребенка выбирается таким образом, чтобы сочетание имении отчества составляло законченное предложение (например, имя-отчество известного драматурга Менги- сту Лемма в переводе означает Ты – государство, которое процветает. Если же имя отца неизвестно, его заменяют чем-нибудь еще, каждый – на свое усмотрение. Вот почему Уорку сказал, что отчество Деми для эфиопского уха звучит странно. В переводе с амхарского оно означает бабочка. Наверняка сама Деми и придумала. С другой стороны, почему странно Ведь многие сочинители брали псевдонимы то ли чтобы провести границу между собой и своим писательским альтер-эго, то ли потому, что выдуманное дол- говечней. Не только литература, но и вся история сплошь состоит из псевдонимов. Взять хотя бы тот же собор Святого Георгия, его попечителей и разрушителей Хайле Се- лассие, Пий XII… Вымышленные имена. Кто помнит сейчас настоящее имя фашиствовавшего папы римского «О, многие, – заверил меня Уорку, – его звали Эудженио Пачел- ли, у нас это имя помнят многие Эфиопия помнит ФИО Пия. Чем не строчка для кынэ? Разговор о кынэ зашел у нас еще утром, когда наш экскурсовод доказывал мне, что Эфиопия – родина поэзии вообще и русской поэзии в частности. Чтобы разъяснить специфику кынэ Прашанту, Айелу продекламировал известный английский каламбур – четверостишие с использованием топонима Тимбукту (Timbuktu): «When Tim and I to Brisbane went, / We met three women, cheap to rent. / As they were cheap and pretty too, / I booked one and Tim booked Но это был пример из языка ширпотреба настоящее кы- нэ – нечто совсем иное. Стихотворная форма, возникшая много веков назад, вовремя правления шоанского императора Эскиндера (вот она, магия имении до сих пор считающаяся чуть лине высшим достижением эфиопской литературы. В кынэ присутствуют жесткая метрическая структура, многочисленные аллюзии и тропы. В основном это стихи религиозного или философского содержания их главный принцип – двусмысленность, которая в местной поэтической традиции называется «сэмынна уорк» (воск и золото. Дополнительный смысл часто вкладывается с помощью панто- граммы, то есть фразы, смысл которой зависит от расположения словоразделов. В европейской поэтике пантограмма введение сравнительно недавнее и малоприменимое. Из русских стихов последнего времени можно вспомнить опыты Дмитрия Авалиани (Не бомжи вы / Небом живы, «Пойду, шаман, долиною / Пой, душа, мандолиною, словесную эквилибристику Льва Лосева или скрытую цитату из пушкинского лукоморья в названии книги Владимира Гандель- смана Там на Неведом. Нет никаких оснований полагать, что пантограммы пришли в европейскую поэзию из Эфиопии, да и вряд ли эфиопы были первыми, кто использовал этот комбинаторный прием. Точно также скандинавских скальдов вряд ли можно считать изобретателями кеннинга («корабль пустыни перевозил кочевников через Сахару задолго до Старшей Эдды), но только в скандинавской поэзии этот вид метафоры был возведен в принцип. Однако пантограмма – это далеко не все. Речь о двусмысленности вообще, об условностях и эвфемизмах. О древности поэтической традиции в стране, где первая повесть была написана всего сто лет назад. Может, потому так долго и не было прозы, что было другое ритуализация языка. Было слоговое письмо геэз, состоявшее из двухсот с лишним знаков, многие из которых были фонетически взаимозаменяемыми, но использовались при написании существительных разных классов (например, графемы кои ров слове «король» должны отличаться от кои ров слове корова. Эта силлабографическая избыточность в геэз давала широкие возможности для смысловой игры кынэ. Кроме того, был эзопов язык церкви, особенно наглядно проявлявшийся вовремя исповеди когда прихожанин сознавался в том, что «прикусил язык, это означало я солгал. Добраться до поварешки означало есть скоромное в пост плакать одним глазом – возжелать упасть с кровати – предаваться блуду Исповедальная иносказательность. Другими словами, лирика. Отлитое в воске золото, которое по-амхарски – «уорк». Золото – это работа. Обо всем этом я читал когда-то у Данячоу Уорку, в его эссе об истоках эфиопской поэзии. Но Айелу знать не знал никакого Данячоу. Он только повторял четверостишие про Тимбукту и еще какие-то прибаутки, затащив нас в традиционный кабак, где выступают бродячие певцы азмари. Такие кабаки называются «азмари бэт», дом азмари; название «бэт Эскиндер» Айелу выдумал на ходу – в рекламных целях. Теперь он тыкал пальцем в азмари, выдававшего частушечные импровизации (что-то вроде азербайджанской мей- ханы, и многозначительно подмигивал мне вот оно, вот кы- нэ, вот откуда родом ваш Эскиндер! Мне вспомнилась аналогичная сцена из пушкинского Путешествия в Арзрум»: «Выходя из палатки, увидел я молодого человека, полунагого, в бараньей шапке, с дубиною в руке и смехом) за плечами. Он кричал вовсе горло. Мне сказали, что это был брат мой, дервиш, пришедший приветствовать победителей. Его насилу отогнали…» Пришли Уорку с Зелалемом. Зелалем, двоюродный брат Уорку, архитектор, недавно вернувшийся из Лондона и только что получивший заказ на проект нового торгового комплекса в Аддис-Абебе, хотел праздновать и пришел уже на бровях. Он был в сопровождении красивой, застенчивой девушки, которую представил нам как свою жену. Позже выяснилось, что они познакомились всего три месяца назад, а через полтора месяца после их знакомства она объявила, что ждет ребенка, и Зелалем дал обещание жениться Айелу! – кричал Зелалем. – Куда ты нас привел Что это за дыра Эти люди приехали, чтобы увидеть Тобию-кра- савицу 172 , а ты привел их в какую-то задницу Я привел их сюда, чтобы показать древнюю традицию неуверенно защищался Айелу. 172 Тобия – разговорное произношение слова Эфиопия. Кроме того, То- бия – имя главной героини повести Афэуорка Гэбрэ Иесуса Вымышленная история (дословно История, рожденная сердцем поскольку красавица То- бия – вымышленный персонаж, фраза увидеть Тобию-красавицу» имеет иронический подтекст – Это не традиция, это задница Здесь хотя бы пожрать дадут Уорку, уйми своего пьяного родственника – взмолился старик Если он пьян, значит, ему надо поесть, – строго сказал Уорку, – да и нам не помешало бы Эши 173 , эши, сейчас закажем… Две девушки в нарядных камизах 174 поднесли чайники таз, над которым все вымыли руки. Одна из девушек сняла крышку с мэсоба, скатертью расстелила инджеру, ас краю положила еще несколько блинов, сложенных в восьмую долю. Уорку раздал каждому по кусочку Хорошо хоть, здесь дают нормальную пищу, а не китайское дерьмо, – обрадовался Зелалем и, повернувшись к нам с Прашантом, удостоверился – Я надеюсь, вы не китайцы? Я против китайцев ничего не имею, хоть они и дурят нашего брата. Но если не они, то еще кто-нибудь. Я против них ничего не имею. Но они жрут жареных тараканов, а это противно. Я этого понять не могу. Выпьем У китайцев своеобразный вкус, – подтвердил Уорку, если бы Адам и Ева были китайцами, они бы съели не яблоко, а змею Змею, змею – заливался Зелалем. – И не только змею! Китаец сожрет любое двуногое, кроме своих родителей, лю- 173 Ладно Женская сорочка из шелка или хлопка бое четвероногое, кроме парты, и все, что летает, кроме самолета Выпьем! Принесли еду. На инджере появились горки бараньего и куриного жаркого, чечевичного соуса, тушеных овощей. Яства были разложены по окружности блина-тарелки наподобие лепестков диковинного цветка. Сердцевиной цветка был «кытфо», полусырой фарш со специями и творогом. У эфиопов принято кормить друг друга, и подруга Зелале- ма, поминутно упрекавшая нас с Прашантом в том, что мы слишком мало едим, решила перейти от словак делу. Зачерпнув кусочком инджеры пригоршню бараньего «уота» 175 , она отправила порцию мне в рот, после чего настала очередь Прашанта. – А я хочу, чтобы меня кормил Уорку! – заявил Зелалем. Если не хочет пить, так пусть хоть брата покормит! Уорку отщипнул чуть-чуть инджеры и, макнув в соус, небрежно сунул кусок в рот Зелалему. – Сволочь, он дал мне пустую инджеру! Выпьем! Под руководством Зелалема мы продегустировали все традиционные напитки медовуху «тедж», водку «ареки», пиво Святой Георгий. Встав из‐за стола, я понял, что еле держусь на ногах. Пойду подышу свежим воздухом… Во дворике пахло цветочной сыростью. Все-таки неправ был Зелалем: не такое уж плохое место этот «азмари бэт». Толь Жаркое, для приготовления которого используется сложный набор специй «бербере» и пряное топленое масло «нитер киббэ». ко зачем было называть его домом Эскиндера», причем тут Эскиндер? Причем вообще имя Оно умрет, как шум печальный. Имя собственное умирает, превращаясь в нарицательное, в «бэт-эскиндер». Номы помним и другие программные строчки Нет, весь я не умру И назовет меня всяк сущий в ней язык Финн, тунгус, калмыка теперь и эфиоп. Или наоборот эфиоп – прежде других. Если послушать Айелу, так вся русская поэзия родом из Эфиопии. Вся не вся, но что-то, наверное, есть. Недаром наше все» и Никто оба вели свою роднословную от абиссинца Ган- нибала. Из кабака по-прежнему доносилось бормотание азма- ри, сопровождаемое монотонным аккомпанементом скрипки масанко. Хорошо, что я, хоть одно время и учил, почти не знаю амхарского: можно вообразить все, что угодно. Что, если этот трубадур декламирует стихи из «Дыггуа»? 176 Или какие-нибудь великие кынэ Йоханныса Геблави, Семере Ке- рестоса, Тэванея? 177 Можно и ничего не воображать, так даже лучше. Тем более, что в этот момент мою медитацию прервал Айелу. Вот ты где Мы уж думали, ты ушел. А я еще одного вспомнил. – Пожевав губами, он посмотрел на меня взглядом доки, собравшегося влепить детский мат нович- |