Король и пешка Катерина Олеговна
 Скачать 1.32 Mb.
|
|
ЧАСТЬ 3 Я наблюдала за тем, как он обходит корпус автомобиля, приближаясь ко мне, открывает мою дверцу и подает руку. Воспользовавшись его помощью, совсем скоро я оказалась в сумерках и на пронизывающем ветру. Моя юбка вела себя как ошалелая, металась из стороны в сторону. Прежде чем закрыть дверцу, Мейсен подвинул вперед и мое сидение тоже. Бля, если он рассчитывает, что я смогу пройти по этой гравийке на шпильках для самоубийц хоть сколько-нибудь метров, не переломав себе обе ноги, то… он ебать как ошибается. К счастью, мы вроде бы никуда не собирались. Мерзавец открыл заднюю дверцу и, качнув головой, пропускал меня в салон. Я повиновалась. Я же податливая женщина, что еще мне оставалось? Устроившись на кожаном скользком сидении, вся преисполнилась ожиданием дальнейшего развития загадочных событий. - Сядь дальше, примерно в центр. – Я взглянула на него как на дебила, но послушалась. Мой ненормальный муж забрался в салон следом, захлопнул за собой дверь и заблокировал замки. Ладно, если бы он просто сел рядом, но нет же… Глядя на его поведение, я с ужасом понимала, что одному только Богу известно, что мерзавец затеял на этот раз. Мейсен крутился в салоне, буквально ползая по полу на коленях. Благо, просторный салон и подвинутые передние кресла предоставляли достаточно места для таких рискованных манипуляций. Оказавшись точно передо мной, он расставил мои ноги по обеим сторонам от себя и замер. Сердце забилось быстрее… - Карточный долг – дело святое. – В темноте я видела, как хищно сверкнули его зубы. - Эдвард, ты же не… - Но Эдвард уже задирал мои юбки. Он схватил меня под коленками и рывком подвинул ближе к себе. Таким образом, я фактически полулежала на сидении. – Эдвард, ты говорил, что мы… - Трусы спущены, ноги совершенно по-проститутски раздвинуты. Все его движения быстрые и хладнокровные. – Ты говорил… говорил, что мы… - Горячий язык находит мое сокровенное и вытворяет с ним невообразимое. – Ааа… опаздываем… - Выдыхаю, едва ли шепотом. – Мы опаздываем… - Упрямо повторяю я, но, на самом деле, мне абсолютно похуй, если вы меня понимаете. Эдвард, разумеется, ничего не отвечает. Это достаточно логично, если учесть то, чем он в данный момент занимается – его язык занят. «О, Боже!» - думаю я, много-много раз подряд. Резко подвигая меня еще ближе к себе, он настойчиво углубляется. И я вновь начинаю думать о том, о чем уже думала много раз подряд. Кажется, я не могу думать ни о чем больше. Мой мозг превращается в желе и собирается медленно и густо вытекать изо рта, носа, глаз, ушей… А Мейсен, похоже, поставил для себя цель привести меня к полнейшей деградации. И он, безусловно, близок к цели. Буквально мчится к ней семимильными шагами. Его горячий язык не останавливается ни на мгновение, длинные пальцы крепко сжимают бедра, а моя спина выгибается, и ноги практически сводит судорогой. Он останавливается только тогда, когда я вжимаюсь в спинку кожаного сидения, зажмурив глаза. Я стараюсь быть тихой, и у меня это вроде бы даже получается, но я не могу заставить свои внутренние стеночки перестать сокращаться. Он, безусловно, это чувствует и отстраняется, предварительно вытерев свои губы о внутреннюю сторону моего бедра. Мерзавец скованно приподнимается с колен и усаживается рядом со мной. В салоне пахнет сексом, я отчетливо это ощущаю. Пока еще мне слишком сложно двигаться, поэтому я только лениво поворачиваю голову, наблюдая за тем, как он разминает руками затекшую шею. Вероятно, заприметив мое пристальное внимание, он опускает руки, откидывается на спинку сидения и поворачивает голову в мою сторону. Мы смотрим друг другу в глаза. Спокойно и молча. Интуитивно этот момент кажется мне крайне важным. Мои привыкшие к темноте глаза смутно различают выражение его лица, оно собрано, сосредоточено, как будто он что-то анализирует, думает о чем-то сложном. Я впитываю его энергетику, и мое тело напрягается, а сознание вмиг проясняется. Мы смотрим друг другу в глаза еще какое-то время, а затем он делится со мной сокровенным: - Наверное, грустно, что я не могу любить, как все остальные. - Может, это все остальные не умеют любить так, как ты. – Выпаливаю я без раздумий. Он улыбается левым уголком губ и почти смущенно опускает глаза. Затем, покачивая головой, улыбается сильнее. Мгновением спустя я практически слышу, как что-то щелкает в его голове, и вновь он становится собранным, серьезным мерзавцем. Американские горки нервно курят в сторонке. - Как ты думаешь, куда ты попадешь в рай или в ад? – Брови нахмурены, взгляд не отпускает. - Ты сейчас серьезно? – Мозг в посторгазменном состоянии катастрофически тормозит. - В рай или в ад? - Наверное, в ад? – Делаю осторожное предположение, не вполне уверенная к чему он ведет. - Почему ты так думаешь? - Ну… я матерюсь, лгу отцу, не соблюдаю пост…однажды я своровала леденец в магазине… езжу не пристегнутая… - Я напрягаюсь, чтобы припомнить все свои грешки. - Это пустяки. Есть что-нибудь серьезнее? - Я вышла замуж за мафиози. Это достаточно серьезно? - Тебя фактически вынудили это сделать. Не думаю, что это замужество испортит твое личное дело. - Ты что, божественный секретарь? Откуда тебе знать, что войдет в мое личное дело, а что – нет. - Я рассуждаю логически. Есть что-нибудь еще? - Я озабоченная. Падшая женщина. Этого, надеюсь, достаточно? - Будем надеяться, что так. – Мерзавец снимает сигнализацию, отрывает спину от сидения и выходит. Через несколько секунд оказывается на привычном для себя месте и заводит двигатель. Стекла вновь опускаются до упора, ветер быстро уносит запах нашего секса. Пока мы несемся стрелой по гладкой дороге, я пытаюсь вслепую поправить свой макияж. Страшно представить, что стало с моими стрелками и накрашенными ресницами… Давно заметила, парадный макияж и секс – вещи несовместимые. Эдвард сбавляет скорость, вливаясь в поток автомобилей. В салоне становится значительно светлее – в открытые окна настойчиво лезут неоновые вывески и яркие фонари. Я пытаюсь поймать свое отражение в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что не похожа на клоуна. Или на панду. Или на панду-клоуна. Мои неуклюжие попытки пресекает раздраженный голос мерзавца: - Угомонись. Ты выглядишь прекрасно. – Я скептически поджимаю губы, но молчу. Трудно признаться себе в этом, но, пожалуй, мерзавцу за неделю удалось то, что за многие и многие годы не удалось моим родителям. Он воспитал меня. Хотя вернее будет сказать: выдрессировал. – Не выходи из машины, пока я не открою для тебя дверь. – Блядь! Только сейчас я вспоминаю о своем внешнем виде, и судорожно натягиваю трусики, а затем поправляю юбки. Вот была бы потеха… Мы оказываемся в небольшой пробке пугающе дорогих автомобилей. Полагаю, что вся колона едет в одно и то же место. Впереди я вижу невообразимо высокую постройку, кажется, будто она целиком состоит из стекла. Некоторые из них подсвечены, я практически могу разобрать внутренний интерьер. Когда мы подъезжаем ближе, я вижу красную дорожку, которая ведет от дороги прямиком ко входу в эту фешенебельную гостиницу. Дорожка огорожена золотистыми поручнями, за которыми толпятся десяток фотографов и толпа любопытных зевак. Входные двери распахнуты настежь, внутри все светится золотом и утопает в цветах. Перед нами остается всего один автомобиль, и Эдвард поднимает тонированные стекла. Но я продолжаю слышать красивую ненавязчивую музыку, льющуюся из холла гостиницы. Дверь опережающей нас машины открывается, выпуская на ковровую дорожку мужчину, сначала появляется его нога, она ступает на красный ковер, носок ботинка сверкает… следом за ногой появляется блондин в синем смокинге. Эдвард сдавлено материться. Зря он переживает, его смокинг выигрывает сто очков. Его темно-синий даст любому синему фору в тысячу километров. Блондин открывает заднюю дверцу и помогает женщине выбраться из салона, когда она появляется, фотографы торопятся запечатлеть ее кроваво-красное платье на своих снимках. Они много позируют. Когда мужчина оборачивается, я узнаю его. Алек Мано. Теперь я понимаю, отчего матерился Эдвард. Вряд ли это связано с костюмом. Или… вряд ли это связанно только с костюмом. Спутница Алека выглядит эффектно, но немного вульгарно. Таким образом, они идеально вместе смотрятся. Машина отъезжает, освобождая место для нас. Фотографы мигом забывают об Алеке и его спутнице, оборачиваясь к дороге. Мое сердце неистово бьется. Я хочу вытереть потные ладошки, но об кожаные сидения особенно не навытираешься. Я хочу поправить макияж, но подушечки моих пальцев мокрые от пота… Эдвард открывает свою дверь и выходит. Все происходит слишком быстро. Мгновение… и он распахивает мою дверцу, меня тут же ослепляют вспышки фотокамер. Я часто моргаю. Он не ждет, пока мои глаза освоятся, и я смогу разглядеть его ладонь, чтобы принять ее. Мерзавец сам берет меня за руку и помогает выйти. Даже не потрудившись закрыть за мной дверцу, он кидает ключи какому-то парню в черном костюме и ведет меня внутрь гостиницы. Мы не позируем в отличие от предыдущей пары. Я иду, опустив голову и крепко вцепившись в его руку. Я отчаянно боюсь споткнуться и опозорить… нет, не себя. Эдварда Мейсена. Фотографы разочарованы нашей халтурой, они требовательно окликают его по имени. Но мерзавцу решительно похуй, он ведет меня в холл, не сомневаясь, не оборачиваясь. Внутри просто… ослепительно. В буквальном смысле. Гигантские хрустальные люстры сияют как солнце, их свет отражается в глянцевой бежевой плитке. Я до сих пор ужасно боюсь поскользнуться. Но верю в то, что мне не дадут упасть. Повсюду множество белых цветов, я различаю розы и лилии. Народ толпится в холле, весело переговариваясь. Эдвард, хмурясь, внимательно всех сканирует. Я замечаю красно-синее пятно и быстро отворачиваюсь. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мы сегодня не встретились… Мою молитву прерывает молодой симпатичный парень в простом костюме с какой-то вышитой эмблемой на правом лацкане: - Мистер Мейсен. Миссис Мейсен. – Он кивает мне в знак приветствия и молниеносно отворачивается, возвращая взгляд мерзавцу. – В банкетном зале обвалилась потолочная гирлянда из цветов. Администраторы уже исправляют проблему. Но жених с невестой застряли в пробке. Всех гостей размещают по номерам. Вам придется подождать около получаса, может быть, дольше. – Он протягивает Эдварду карточку-ключ. – Ваш номер на тридцать шестом этаже. – Мейсен ничего не отвечает, он ведет меня к лифту. Этот лифт кардинально отличается от нашего, домашнего. Хотя бы тем, что на его стене красуется огромное прямоугольное зеркало в позолоченной раме. Я смотрю в него через плечо и вижу рядом с собой спину высокого мужчины. Эта спина кажется уверенной в себе, строгой, надежной, темпераментной… и еще много всякого. Но более всего остального, эта спина кажется мне таковой, будто я могу заявить на нее свои глупые женские права. Я отворачиваюсь. Но продолжаю видеть это чертово зеркало и эту чертову спину. Прикрыв глаза, я вспоминаю, как, ободрав себе руки, он притащил мне похожее зеркало, когда я в нем нуждалась. И вспоминаю, как мы вместе в нем отражались… Тогда я была в красном. Я вновь оборачиваюсь к зеркалу, стараясь сосредоточить внимание на своем собственном отражении, что дается мне нелегко, его спина явно перевешивает. Сегодня я в белом. Взглянув придирчивее, я замечаю переливчатое сияние, запутавшееся в моих волосах, оно едва заметно… и мне это нравится. Я могу увидеть только кусочек, самый краешек гребня, но этого достаточно. Руки до локтей покрываются мурашками. Неожиданно вскрикивает писклявое «дзинь», и лифт раскрывает перед нами свои широкие створки, пропуская в роскошное фойе. Прямо напротив лифта располагается элегантная стойка из темного дерева, прекрасно гармонирующая с коврами. Блондинистый администратор этажа вежливо нам улыбается, но Эдвард его игнорирует и уходит в сторону. Мы движемся вглубь коридора, сминая подошвами высокий ковровый ворс, и останавливаемся у самой последней двери. Эдвард вставляет карточку в механизм и уверенно распахивает дверь. Но не заходит. Он прислушивается, и я вместе с ним. Увлеченная, я немного подаюсь вперед, чтобы прислушаться лучше, но он остерегающе выставляет передо мной правую руку, и я отступаю. Наконец, он ступает внутрь и жестом зовет меня за собой. Я лишь мельком успеваю оценить роскошную обстановку умопомрачительно просторного зала, потому что все мое внимание сосредотачивается на окне… во всю стену, от пола до потолка. Никогда прежде я не видела Нью-Йорк с такой высоты. За спиной щелкает замок, я не оборачиваюсь, потому что знаю, беспокоиться не о чем, мерзавец просто закрыл дверь. Внизу, подо мной все мигает, и это мигающее пространство кажется бесконечным, оно простирается до самого горизонта. Эта панорама захватывает меня с головой, но, когда я замечаю в отражении стекла Эдварда, стоящего позади меня, то выныриваю в реальность. И в реальности ничуть не хуже. Здесь тоже есть кое-что захватывающее. - Тебе нравится? Ты же питаешь страсть к огромным окнам. – Я не оглядываюсь, я слежу за его отражением. - Я питаю страсть не к окнам. С окнами у меня отношения несколько… сложнее. - Я не понимаю? – Он подходит ближе, почти вплотную. - Огромные окна, стены не соприкасаются с потолком, прозрачная дверь в ванной, стекла авто опущенные до упора… Понимание опускается на меня словно лавина: - У тебя клаустрофобия. - Все верно, amore. – Мерзавец опускает свои губы на мое плечо. - Почему? – Я поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом. - Я утонул. Мое сердце не билось шесть секунд. Клиническая смерть, я тебе говорил. – Мне приходится шумно сглотнуть, и я отворачиваюсь. Смотрю в окно, но теперь уже не вижу тех мигающих огоньков. Я вижу его устрашающую картину, его витражное окно, его спину, в конце концов… Кораблекрушение. - Твои родители утонули. - Ты опять права, amore. – Он вновь целует мое плечо. Его руки змеями ползут, окружая мою талию тесным кольцом. Я вжимаюсь спиной в его грудь. - А те украшения в аквариуме? – Я понимаю, что это как-то связано со всем вышесказанным, но не могу уловить суть. Золото лежит на дне… в чем же смысл? В чем смысл? - Признаться, все они – твои. – Он усмехается мне в ухо. - Я пытаюсь… но я не понимаю, Эдвард. - Моя мать вернулась в каюту, чтобы спасти свое золото. Она его обожала. Каждая мелочь была полным эксклюзивом, особой коллекцией. Она вернулась в каюту. А отец кинулся за ней. Если бы не это золото… Оно должно покоиться на дне, вместо них. - О, Боже. – Я тяжело дышала через рот. – Но почему же оно мое? Внезапно Эдвард напрягся и заговорил быстрее, я чувствовала, как похолодели его руки. - Мама оставила завещание. Все золото, вся платина, все камни, абсолютно все уходит в собственность к моей жене. Так что, оно твое, если быть откровенным. Но я никогда не позволю тебе его носить. Не зачем тебе возвращаться в каюту. – Позвоночник вспыхнул мурашками. - Почему твоей жене? Почему не жене Эммета? - Мама не переваривала Розали. Она возлагала на мою жену большие надежды. – Мерзавец заговорил совсем сбивчиво, будто ему не хватало воздуха. Захват стал еще крепче, он втянул носом воздух у моей шеи. – Когда откроется дверь, не оборачивайся. – Едва он успел договорить, как открылась та самая дверь… Эдвард тяжело дышал, его потряхивало. Он выждал момент, молниеносно развернул нас лицом к двери и… я получила пулю в живот? Тело содрогнулось. Я даже не вскрикнула, только опустила голову вниз, наблюдая, как мужнины руки крепко зажимают ранение. Мое платье и его пальцы тот час стали красными, совсем как платье женщины, чей мужчина сейчас держал в руках пистолет. Алек Мано стоял в дверях нашего номера, его лицо покрылось красными пятнами, его глаза горели свирепостью. Он посмотрел моему мужу в глаза и отчаянно выпалил: - Ах, ты СУКА! – Но мне уже не было дела до их перебранки. Я нетвердой рукой потянулась к своему животу, мне не верилось, что вся эта кровь, которая совсем скоро достигнет коленей, когда-то принадлежала моему организму. Так много? Оторвав ладонь от красного пятна, беспощадно испортившего белоснежное платье, я поднесла ее ближе к лицу. И заметила красивую надпись: «Эдвард». Надпись была заляпана кровью, но все еще отчетливо ясно гласила его имя, она кричала его имя. - Эдвард? – Я хотела повернуть голову в его сторону, но не смогла. – Эдвард, смотри, я теперь тоже могу сделать вот так… - И я крепко сжала кулак. А в глазах начало темнеть. Помню, как крепко сжимали меня его руки. Помню, как честно прошептал мне на ухо: «Ci vediamo presto, baby». [1] Помню, как летела не вниз, а отчего-то вверх. А дальше… ничего не помню. [1] Скоро увидимся, детка (итал.) Эпилог. Шах и Мат: Часть & Король и пешка против короля – элементарное окончание, в котором результат партии определяется позицией взаимного цугцванга (нет полезных ходов, любой ход ведет к ухудшению собственной позиции). (с) Большая энциклопедия шахмат Я пытался подобрать слова для предсмертного письма, пока она спала на моем ковре. Мой лоб прижимался к листку плотной белой бумаги, ее лоб некоторое время назад прижимался к моему голому плечу. Доверчиво. Может быть, даже преданно. Черт бы ее побрал. И ее проклятый лоб, и ее запах… ее всю. Целиком. Черт бы ее побрал. Я отложил в сторону ручку с острым пером, которое обычно царапает бумагу, посылая неприятные ощущения вдоль по позвоночнику. Будь моя воля, это перо не оставило бы сегодня ни одной царапины, но воли больше нет. В прошлый четверг я и не подозревал о том, что, отобрав волю у девчонки, обокрал сам себя. Медленно отодвинув кресло от стола, я продолжил сидеть, уложив ладони на жесткие подлокотники. Мои колени почти касались крышки стола. Кресло и стол не подходили друг другу. В моей жизни всегда что-то к чему-то не подходило. Прямоугольный лист бумаги все еще был вызывающе пуст. Я схватился двумя пальцами за переносицу, резко поднялся и подошел к окну. Маленькое блеклое солнце еще не полностью вылезло из вод Гудзона, складывалось ощущение, что молочный туман намеревается затолкать его обратно. В прошлый четверг я собирался вытолкнуть ее на поверхность. В этот четверг я собираюсь крепко обхватить ее и мягко опуститься на дно. Лучше уж ужасный конец, чем ужас без конца. Все началось в кабинете Эммета. Именно в нем состоялся разговор, после которого случилось мое первое свидание с персональным чудовищем. |