Кумран и Христос (полное) А.В.Владимиров 2015. Кумран и Христос

• Название: Кумран и Христос
• Анкор: Кумран и Христос (полное) А.В.Владимиров 2015.doc
• Дата: 09.05.2018
• Размер: 7.56 Mb.
• Имя файла: Кумран и Христос (полное) А.В.Владимиров 2015.doc
• Тип: Книга; #19039
• страница: 41 из 70

2. Симеон бен Шет’ах

Рассматривая тексты Кумранской общины, в первой части ⁷⁶⁷ мы выдвинули предположение, что под «Каплющим ложью» автор или авторы текстов подразумевают Симеона бен Шет’аха. Он же предстает и тем лицом, которое изобличает “незаконнорожденность” Иисуса, согласно «Тольдот Иешу». А поскольку Симеон и был в интересующее нас время главою религиозного суда, то даже с формальной точки зрения именно он и должен быть признан если не главным виновником, то безусловно – главным участником казни Учителя. В этой связи представляется важным уделить внимание личности данного радетеля благочестия, а также исповедовавшимся им ценностям более подробно.

Надо сказать, что весьма скрупулезный в своих историях Иосиф Флавий, главный источник информации о событиях того времени, практически ничего не сообщает о личности Симеона. Возможно, это объясняется тем, что глава Синедриона был «серым кардиналом», не производившим особого впечатления на окружающих. Все сведения о данном персонаже могут быть почерпнуты исключительно из Талмуда. Мы уже касались существования в еврейской традиции на протяжении четырехсот лет двух противоборствующих школ – Гиллеля и Шаммая. Для понимания различий данных школ без углубления в метафизику и мистицизм, приведем наиболее известные примеры, вполне обрисовывающие характер обоих законоучителей. Напомним только, что Симеон бен Шет’ах по духу с очевидностью был близок к возникшей уже после него школе Шаммая.

Нельзя сказать, что у двух школ было две разных доктрины, и что по учению Шаммая мы узнаем о том, каким представлялся мир Симеону бен Шет’аху. Скорее всего, у последователей Шаммая, так же как и у предшествующего им Симеона бен Шет’аха, вообще не было никакой особой доктрины, отличной от обыденного буквалистского понимания Писания. Соответственно, при отсутствии особой доктрины, и передавать в части знаний оказывается нечего. Различие двух указанных школ может быть обнаружено скорее в области характера, психологии, или, как говорят, в области «особенностей работы левого и правого полушарий головного мозга». Мы не можем здесь углубляться в причины, почему иногда два человека, например, близнецы, воспитанные при одинаковых условиях, имеют совершенно разные характеры, избирая судьбу один – героя, а другой – мерзавца. Или почему, как говорят духовидцы, у одних от рождения душа озарена солнцем, а у других – этот свет еле теплится и быстро замещается на черноту ночи.
В талмудической литературе приводятся характерно противоположные взгляды обоих глав школ. Например, трактат «Пиркей Авот» учит:
“Умножайте число учеников» (П.А. 1:2). На это школа Шаммая говорит: «Преподавать нужно только ученикам умным, скромным, богатым и из хорошей семьи». Школа Гиллеля говорит: «Преподавать нужно любому, ибо много грешников было в Израиле, которые впоследствии приблизились к Торе и стали праведниками” (Авот де раби Натан, 2) ⁷⁶⁸.
В другом сочинении:
“Рассказывают про старца Шаммая: ежедневные трапезы его были ради субботы. Найдет на рынке хороший кусок мяса и говорит: «Беру его на субботу». Найдет еще лучше – оставляет на субботу и готовит первый. Старец Гиллель поступал по-другому. Он говорит: Благословен Господь каждый день (Теилим 68:20). Поэтому учат: школа Шаммая говорит – вся неделя ради субботы, школа Гиллеля говорит – Благословен Господь каждый день” (Бейца 16) ⁷⁶⁹.
“Полтора года спорили школа Шаммая и школа Гиллеля. Эти (Шаммай) говорят: лучше бы человеку не быть сотворенным, те (Гиллель) говорят: хорошо человеку, что он сотворен. Проголосовали и решили: лучше бы человеку не быть сотворенным. Но раз уж его сотворили – пусть задумается о своих делах” (Эрувин) ⁷⁷⁰.
При знакомстве с высказываниями Гиллеля и Шаммая, у нас может даже сложиться мнение, что это спор между христианами (Гиллель) и фарисеями (Шаммай), настолько высказывания Гиллеля близки историческому Иисусу, предшественнику или может быть даже современнику Иисуса. Например, рассказывается, что однажды к Шаммаю пришел иноверец и сказал, что примет иудаизм при условии, если Шаммай научит его всей Торе, «пока хватит у меня сил стоять на одной ноге». Шаммай рассердился и выгнал его. Тогда тот пришел к Гиллелю. Гиллель сказал ему: «То, что ненавистно тебе, не делай ближнему своему, – это вся Тора. Остальное – комментарии. Иди и учи» (Шабат 31а) ⁷⁷¹.
Ряд авторов выделяет заметный религиозный формализм, свойственный школе Шаммая. Например, о выходце из этой школы, законоучителе Элиэзере, пишет А.Штейнзальц: «Как и Шаммай, он стремился к предельной чистоте мышления, что на практике приводило к ужесточению позиций и оборачивалось неспособностью к компромиссам… Но Тора рабби Элиэзера была похожа на него самого: жесткая, категоричная, не оставляющая места для дискуссий, не способная принять чужое мнение» ⁷⁷². Между школой Шаммая и школой Гиллеля происходила ожесточенная борьба за трактование Торы и за установление основных принципов иудаизма. Известно, что Гиллель обучался у Шмайи и Авталиона, – двух мудрецов, глав Синедриона (обрезанных не-евреев, или детей таковых) и принял от них традицию школы ⁷⁷³. О Шаммае же говорится, что он стал наси «взамен таинственного Менахема» (Хагига, гл.2:2) ⁷⁷⁴, т.е. лица, о котором в Талмуде ничего не рассказывается. Мы склоняемся к тому, чтобы под Менахемом видеть временного малозначимого заместителя главы раввинистического суда, сменившего умершего Симеона бен Шет’аха. Можно предположить, что Гиллель и Шаммай главенствовали сразу после Симеона бен Шет’аха (и что Гиллель погиб в 40 г. до н.э.). Если верить талмудическим источникам, что Гиллель умер в 5-10 г. н.э. и что он прожил 120 лет, то во время казни исторического Иисуса Христа, или Учителя Праведности (в 70 г. до н.э.) Гиллелю должно было быть 30-35 лет. Известно, что передача власти в Синедрионе (Академии) Гиллелю произошла довольно необычным способом, вопреки устоявшейся традиции, что можно объяснить хаосом в стране, как раз и наступившим со смертью Саломеи (67 г. до н.э.) и с завоеванием Иудеи римлянами (63 г. до н.э.).
Раввины утверждают, что составители Талмуда в споре двух школ заняли позицию Гиллеля. Если это так, то талмудические сведения о Симеоне, к которым мы сейчас обратимся, не должны рассматриваться как традиционная односторонняя апологетика, а в своей иносказательной части, в агадах-притчах, – наиболее древней части Талмуда, они могут содержать скрытую, и даже едкую иронию. Кроме того, под оболочкой бесхитростного рассказа могут содержаться важные исторические сведения.

В этой связи любопытна агада, рассказывающая о расправе Симеона над «восьмьюдесятью колдуньями». Произошло это как раз после того, когда его избрали главой Синедриона («наси»). Данный факт, судя по всему, имеет непосредственное отношение к распятию ок. 100 г. до н.э. «сотней и тысячей Посвященных» в городе Лидде, о чем мы рассказывали в первой части ⁷⁷⁵. Мудрецами, распятыми в Лидде, по утверждению Е.П.Блаватской, были назареи Галилеи ⁷⁷⁶ (где позднее был построен город Назарет), земли которой только в 104 (103) г. до н.э. были окончательно присоединены Аристобулом к Иудее. Яннай, по свидетельству Флавия, совершил казнь при помощи наемников-чужеземцев ⁷⁷⁷ (см. далее о «молодцах» в «пещере колдуний»), ибо такое количество мудрецов, даже из славящейся вольнодумством Галилеи, сами иудеи никогда уничтожить не согласились или не решились бы. Данное событие послужило прообразом евангельской притчи об избиении Иродом 40000 «младенцев», то есть посвященных. Эта расправа стала причиной ухода оставшихся мудрецов либо в пещеры и пустыни, либо в другие страны. Среди скрывавшихся, вероятно, были и первые члены возникшей именно в это время (ок. 100 г. до н.э.) на берегу Мертвого моря Кумранской общины. Агада рассказывает:

В пещере колдуний

Когда Симеон бен Шет’ах был избран наси, пришли к нему и сказали:

– В пещере близ Аскалона ⁷⁷⁸ скрываются восемьдесят колдуний.

В один ненастный день собрал р. Симеон восемьдесят юношей, рослых и сильных, и велел им следовать за со­бою. Каждому из них он дал по новому кувшину со свер­нутым в нем чистым плащом. Юноши поставили кувшины опрокинутыми себе на головы, и р. Симеон сказал:

– Когда я крикну по-птичьему, накиньте на себя плащи; крикну вторично – бегите все в пещеру и, схва­тив каждый по колдунье, поднимите их вверх, ибо таково свойство колдуна: отделишь его от земли – он ничего сделать не может.

Пошел р. Симеон и, став у входа в пещеру, стал звать, выкрикивая:

– Ойим! Ойим!.. ⁷⁷⁹ Отоприте! Один из ваших я.

– А каким образом, – спрашивают колдуньи р. Си­меона (также успевшего закутаться в сухой плащ), – ты в дождь сухим остался?

– Я между каплями пробирался, – объяснил р. Си­меон.

– А чего ради пришел ты?

– Поучиться и вас поучить. Покажите-ка каждая свое искусство.

И вот, поколдовала одна – и серебро в хлеб превра­тилось.

Поколдовала другая – из железа мясо выковалось. Третья – расплавленная медь бульоном закипела. Четвертая – растопленное золото вином заструилось.

– Видишь, – говорят колдуньи, – какой мы тебе пир устроили. А ты что умеешь сделать?

– Вот что: чирикну раз и другой – и явятся восемь­десят женихов, одетых в совершенно сухие плащи, – и будете вы пировать и веселиться с ними. Чирикнул р. Симеон раз – надели юноши плащи; чи­рикнул вторично – все сразу появились в пещере.

– Выбирай каждый свою суженую! – крикнул р. Си­меон. Схватили юноши колдуний, вынесли их из пеще­ры и всех повесили.

(Иерусал.Талмуд; Хаг.; Санг., б; Раши) ⁷⁸⁰
Аллегоричность сказания очевидна. Главный судья, на которого возложена обязанность следить за «чистотой веры», принимаемый за «своего», проникает в место, где пребывает некая секта. Происходило ли это вблизи Ашкелона, что довольно странно, ибо в то время на Ашкелон и прилегающую к городу территорию власть Иерусалима не распространялась, или же это было в другом удаленном от царской власти месте, утверждать трудно.

Традиционно мораль данной агады видится в борьбе защитника Торы с языческими суевериями. Однако разделить это мнение мешает символизм агады, полностью соответствующий набору ключевых понятий оккультных таинств высшего порядка. Читатель, знакомый со средневековой алхимией и каббалистикой, легко увидит в описанном в агаде колдовстве схему классического алхимического превращения четырех оккультных металлов: серебра (Луна), железа (Марс), меди (Венера) и золота (Солнце) ⁷⁸¹ в предметы живого мира, имеющие особый сакральный смысл: хлеб (плоть), мясо (кровь, или животная душа), кипящий бульон (духовная душа), вино (дух). Всё это – элементы мистериального культа, известные за тысячелетия до христианской эры. Суть мистерии состояла в алхимическом преобразовании «ветхого человека» в бессмертный дух. В египетском обряде культа Исиды, жрец, например, благословляя чашу, произносил ритуальную фразу: «Ты есть чаша вина, но не вина, а лона Осирисова» ⁷⁸². 

Можно, конечно, предположить, что в течение стольких веков талмудисты переписывали незатейливую историю про колдуний и вызывающий улыбку финал. Однако, по мнению специалистов, – о Талмуде можно думать всё что угодно, но он меньше всего похож на сборник анекдотов. Агады, несмотря на их мифологическое (сказочное) содержание относятся к роду сакральной метафизической литературы. Как отмечает проф. А.Шинан, «согласно свидетельствам многочисленных источников, этот род литературы (агады) возник именно как устное творчество. Много веков подряд произведения агадического творчества заучивались наизусть и многократно повторялись вслух. Записывать предание запрещалось. Так, в Талмуде недвусмысленно сказано: “Всё, что относится к устному преданию, запрещено записывать” (Гигин 60б). Более того, мудрецы Талмуда утверждали, что всякий, “кто записывает агаду, лишается доли в будущем мире” (Иерусалимский Талмуд, Шабат 16:1)» ⁷⁸³. Стоит обратить внимание и на то, что в приведенной агаде превращения металлов указаны строго в том порядке, как они следуют в любой классической оккультной системе ⁷⁸⁴, от низшего к высшему: Луна (серебро), обеспечивающая во всем живом мире процессы воспроизводства и телесного роста, используется для влияния на «тело» (эфирное тело) адепта; Марс (железо), связанный со страстями и животными проявлениями – на «кровь» (низшую душу, или астральное тело) адепта, Венера (медь), связанная с высшими эмоциями человека – на душу-ум (высшую душу-Манас), и, наконец, Солнце (золото) – на бессмертный дух человека, его высшее «Я» ⁷⁸⁵. То есть последовательно указаны: тело, душа (её высшая и низшая часть соответственно) и дух.

«Дождь» (вода) в легенде о колдуньях – это учение (знание). У многих народов сохранилось поверье, что капля дождя, рожденная Богом на небе, падает в океан (реку) и из нее затем образуется жемчужина. Жемчужина – это также символ сокровенного знания.

«Сухой», пробравшийся между каплями дождя, в талмудической интерпретации – это глава фарисеев Симеон бен Шет’ах, оставшийся не «запятнанным» инородными знаниями. Напомним, что кумраниты называли фарисеев «скользкими», «лавирующими», «изворотливыми».

«Плащ», упоминаемый в притче несколько раз и выступающий по сути средством (ключом) для проникновения в пещеру колдуний, согласно символизму магии означает невидимость, сокрытие истинной природы человека (тогда как туника открывает истину); это маска темноты и неясности, секретности и скрытности ⁷⁸⁶. Кроме того, плащ является общепринятым символом философа, или посвященного ⁷⁸⁷. Иначе говоря, в случае с Симеоном и его «молодцами», плащ олицетворяет конкретное философско-религиозное направление, в данном случае – догматическое фарисейство, аналогичное школе Шаммая. (Если верно наше предположение, что автором данной агады были сторонники Гиллеля, то с помощью символа плаща в ироничном повествовании о Симеоне, таком же твердолобом последователе Торы, каковым являлся Шаммай, кроме всего прочего неявно подвергается критике позиция школы Шаммая).

Насколько можно судить по данному в агаде описанию, здесь в схематичном виде представлено классическое мистериальное действо, известное в античном мире как популярные и общедоступные к тому времени Элевсинские мистерии ⁷⁸⁸, имевшие начало в египетских мистериях Исиды ⁷⁸⁹. На это указывает целый ряд признаков.

Как уже отмечалось, Ашкелон, вблизи которого находилась пещера «колдуний», являлся тогда по сути греческим городом. Многие историки и путешественники упоминают характерную особенность данного города – обилие голубей. Голубь в Азии издавна ассоциировался с Венерой (египетской Исидой, финикийской Ашторет, вавилонской Иштар, ханаанской Астартой и т.д.). В Ашкелоне голуби считались священными, – их нельзя было убивать (у евреев, напротив, голубей как дешевую птицу приносили в жертву самые бедные). Д.С.Мережковский писал: «в древнеханаанском городе Аскалоне, та же Мать-голубка ⁷⁹⁰ нисходит на бога Сына, критского Кинира-Адониса, чьи таинства (“воззрят на Того, Кого пронзили”, Зах.12, 10) совершались на полях Меггидонских… у подножия Самарийских гор, где поклонялись Шехине ⁷⁹¹, исходящей от лица Господня, Сиянию, в образе все той же белой Голубки-матери ⁷⁹²» ⁷⁹³. Подробности мистериальных таинств Палестины нам не известно. Символ голубя как атрибут «Матери Мира» (Венеры) ⁷⁹⁴ обнаруживается как в греческих, так и в египетских и в семитических культах. Голубь – атрибут Исиды, Астарты, Деметры (Коры). С IV-го в. до н.э. в Средиземноморье многими странами был принят мистериальный культ Деметры, фактически тождественный египетскому культу Исиды. Например, Ю.Циркин отмечает, что «в 396 г. до н.э. по решению карфагенского правительства культ Деметры и Коры был официально установлен в Карфагене… В это время вообще начинается триумфальное шествие Деметры по грекоязычному миру… В некоторых аспектах образы Деметры и Коры были близки к образам Астарты и Тиннит…» ⁷⁹⁵. Но культ Астарты был свойственен не только для Карфагена, но в целом для всех семитических народов. «Астарта – одна из не только древнейших, но и великих богинь семитского мира, – пишет Циркин, – По своим первоначальным функциям эта богиня, вероятнее всего, была богиней-матерью (т.е. матерью большинства богов, – А.В.)… у восточных семитов, аккадцев в Месопотамии, центральное женское божество имело очень похожее имя Иштар…» ⁷⁹⁶; «Для финикийцев Астарта была одним из самых основных и широко почитаемых божеств. Недаром греки считали всю Финикию страной, посвященной Астарте» ⁷⁹⁷; «Начиная с 1973 г. археологи раскапывают древний город Эбла в северо-восточной части Сирии ⁷⁹⁸. Ученые расшифровали и прочитали многие найденные при раскопках тексты. И в них ясно упоминается Астарта, а порой она даже называется “богиней Эблы”, то есть совершенно очевидно играет роль верховной богини этого царства, которое занимало важное место в политической географии Передней Азии в III тысячелетии до н.э…. В I тысячелетии до н.э. Астарте поклонялись соседние с финикийцами народы – арамеи в Сирии, аммонитяне и моавитяне в Заиорданье, филистимляне в Палестине и даже египтяне…» ⁷⁹⁹. Что касается евреев, то, как пишет Циркин, «во II тысячелетии до н.э. культ Астарты был широко распространен в семитическом мире этого региона (Сирия-Палестина) и, видимо, уже тогда занимал первое место… В Библии говорится, что в самом начале завоевания Палестины… евреи начали служить Астарте и Балу… Культ Астарты оставался очень долго свойственен евреям… Культ Астарты далеко не был чужд царю Соломону… В VII в. до н.э. иудейский царь Манасия даже поставил статую Астарты в иерусалимском храме Яхве, и ей открыто приносились дары» ⁸⁰⁰. По мнению Циркина евреи были ближе к угаритянам ⁸⁰¹, чем к финикийцам» ⁸⁰², и что «в ритуальных текстах (Угарита) Астарта появляется гораздо чаще (её статую, где она изображена сидящей на троне, в ходе какой-то важной церемонии вносили в царский дворец)… По-видимому, Астарта – западносемитская форма той же богини Иштар… Иштар была во многом небесной, звездной богиней (её звездой считалась Венера). Возможно, тот же характер сохраняла в Угарите и Астарта» ⁸⁰³; «часто встречается и изображение её (Астарты) в виде царицы, сидящей на троне. Трон был в данном случае столь важен, что порой изображался только он, и подразумевалось, что богиня незримо восседает на нем» ⁸⁰⁴. Как нам представляется, указанный образ Астарты (богини, сидящей на троне) тождественен образу египетской Исиде, иероглиф которой изображал трехступенчатый трон. Циркин пишет и о пещерных храмах Астарты, что позволяет нам отождествить их с «пещерой колдуний» вышеприведенной агады. Циркин пишет: «может быть, это (пещерное культовое сооружение) связано с различными типами святилищ Астарты. В Угарите и во всем сиро-финикийском регионе существовали пещерные святилища. В одном таком святилище могла почитаться Астарта» ⁸⁰⁵. Астарта, в зависимости от жреческой школы, принимала разные астросимволические образы: в одних случаях это была Венера, но в большей части – Луна ⁸⁰⁶. Так что есть основания предположить, что агада о «колдуньях» под Ашкелоном в качестве протипа для повествования использовала именно культ, тождественный мистериям Деметры или Исиды (напомним, что даже в христианской евхаристии с «хлебом» и «вином» многие религиоведы усматривают отражение аналогичного таинства из культа Исиды).

Чтобы лучше понять суть данного таинства и соотнести его с обрядами вероятных прообразов «колдуний» – повешенных Яннаем в Лидде Посвященных, рассмотрим наиболее известные сегодня Элевсинские мистерии (Афиней, 469 b, в изложении К.Кереньи). При этом заметим, что главный образ Элевсинского действа, Деметра (Персефона), как будет показано далее, также олицетворяет Венеру-Луну – на космическом плане, и мятущуюся двойственную душу – на плане человека. Карл Кереньи пишет:
“Последний день Великих мистерий в Элевсине посвящался достатку в его жидкой форме… Один сосуд устанавливался с западной, а другой – с восточной сторо­ны, и оба переворачивались. Жидкость, которой они наполня­лись, не называется. Когда сосуды переворачивались, произно­силось «магическое заклинание» (rhesismystike). Возможно, это заклинание сообщает нам один христианский автор, когда гово­рит, что «великая сокровенная тайна Элевсинских мистерий» за­ключалась в крике «Hyekye!» (Ипполит, Refutatio, V, 7, 34). Неоплатоник Прокл, живший слишком поздно, чтобы быть свидетелем нормального, тради­ционного проведения мистерий, также упоминает этот крик с примечанием о том, что первое слово жрец произносил гром­ким голосом, глядя на небо, а второе – глядя на землю. Он интерпретирует их как взывания материнского и отцовского про­исхождения (Прокл, In Timaeum, 293С). В любом случае hye должно переводиться как «Лейся!», a kye, вероятно, следует переводить как «Зачинай»”. ⁸⁰⁷
Как и в истории с «повешенными колдуньями», в приведенном описании мы встречаем дождь (вызывание дождя), перевертывание кувшинов и следующие за этим два магических крика (в агаде – «чирикания»). Правда, дождь, в этом смысле, означал оплодотворяющее излияние, тождественное соме индусов, – одновременно источник жизни (амрита) и мудрости, или нисхождение рождающего Луча-Логоса. В греческом мифе рассказывается, что Персефона пошла гулять на поля Ниссы, т.е. поля Луны (Нисса, означает «Луна»), над которыми владычествовал подземный Дионис ⁸⁰⁸, царь вина и распутства, где Дионис похитил её и увел в свое подземное царство. Согласно тексту гимну, похищение произошло на Нисийской равнине, где разверзлась Дионисова земля. Гераклит утверждал: «Аид тождественен с Дионисом» ⁸⁰⁹. Когда мать Персефоны, Деметра, оплакивала похищенную Персефону, сидя у колодца (здесь символ Аида), к ней подошла местная царица и предложила кубок со сладким вином (символ бренного мира и обывательской мудрости ⁸¹⁰).
Здесь, в качестве небольшого отступления, необходимо пояснить использование древними языка символов. Символ никогда не бывает самоцельным, поскольку он есть только средство передачи той или иной идеи. Если бы в мифе «вино» подавал мудрец, а «вину» противопоставлялся бы какой-либо более приниженный символ (например, «солома»), то такое «вино» уже символизировало бы нечто горнее, например, «Божественную Мудрость», в противоположность «соломе» – шелухе, поверхностному знанию, догматизму. Поэтому, «вино» в христианском причастии, само по себе, не является освященным Господом «напитком на все времена и для всех народов», а есть только символ, за которым в данной аллегории преподается великое таинство Духа. Символ «вина» стал удобным средством противопоставления Нового Завета Ветхому Завету, поскольку в Ветхом Завете сакрализовывалась «вода» как дух (в противовес крови плоти и её заместителю – «вину»). Высшим идеалом в Новом Завете по-прежнему оставался Дух, но его выражением при совершенной Иисусом религиозной реформе стал новый символ, «вино», тогда как «вода» стала означать бренность, тело. Для олицетворения духа мог быть использован любой иной подходящий предмет материального мира; т.е. суть не в форме (внешней видимости) символа, а в его значении, причем, в значении не абсолютном, не в самом по себе, а по отношению к чему-либо.
Но Деметра, безусловно зная, кто был похитителем её дочери, отказалась от предложенного напитка, заявив, что для неё отведать красного вина – означает пойти против themis, закона природы. Современные коментаторы объясняют, что отказавшись от вина, Деметра изобрела другой напиток, который «принимался перед инициацией и стал приметой мистерий. Он назывался кикеон (ср. с криком "Hye kye")» ⁸¹¹. Согласно исследованиям, в состав данного напитка входили ячмень, вода и листья специального вида мяты, однако, следует иметь в виду, что многие мистериальные знаки, открываемые для профанов, оставались всего лишь тенью и ширмой подлинного смысла тайнодействия. Священный напиток сомы индусов, подобно кикеону греков, ставший со временем «доступным» всем желающим, как известно, превратился у индусских жрецов в элементарное алкогольное возлияние (у греков, вероятно, священный напиток стал просто пивом). Но, согласно сакральной традиции, подлинная сома относилась к области духовного пития, тогда как реальный напиток, при всех его вероятных психотропных воздействиях, был всего лишь образом, каковым является, например, икона по отношению к изображаемому божеству. О том, что в Греции этот напиток первоначально не являлся алкогольным, свидетельствуют сообщения, что в период Великих мистерий Элевсина употребление вина, то есть алкогольное опьянение, было категорически запрещено ⁸¹².
У Еврипида можно прочесть:
Звездный Зевсов Эфир пусть поведет хоровод!

Всех впереди Селена, богиня Луны, выступает,

И пятьдесят следом за нею дочек Нерея

Кружат в безмерных пучинах глубин вековечных.

Так почитают богиню в венце золотом из колосьев,

Чтут и плющом увенчанную дочь [Персефонею].
Таким образом, «восемьдесят колдуний» которые кружаться в танце, слишком сильно напоминают участников мистериального звездного танца-кружения. Согласно мифу, гуляющую с подружками Персефону (символ души, спустившейся в Ад – тело) похищает Плутон (символ сил тьмы и Ада) и уносит в царство мертвых (здесь символически – «пещера»). Царь лапифов Пирифой пытается вместе с Тесеем похитить Персефону. За это он был прикован к скале («повешен») у входа в Аид (Аполлод. II 5, 12). Символизм мистерий был одновременно связан как с космогенезизом, так и с внутренним миром человека – антропогенезизом. В подземелье к мертвым нисходит Кришна, Орфей, Геракл, Иисус, спасая тем самым погибшие (или омраченные иллюзией мирской жизни) души. Символ «пещеры с двумя входами» Порфирий понимал как образ космоса– хаоса, в котором зарождается жизнь, а так же, как образ места испытания и посвящения адепта (или его души):
“Однако космос темный и тумановидный в силу своей матери­альности оказывается прекрасным и привлекательным благодаря сложным сплетениям и упорядоченному расположению образов, почему и называется космосом. Вполне справедливо называть и пещеру привле­кательной для входящих в нее и встречающих в ней разного рода образы. Тем же, кто мысленно проникает в ее бездонную глубину, она уже представляется мрачной. Находящееся в наружной части и на поверхности – приятно; но то, что внутри и в глубине ее – есть темнота. Недаром и персы при посвящениях в мистерии, сообщая мисту о нисхождении душ и об обратном их восхождении, называли место, в котором это происходит, гротом. По словам Евбула, Зороастр впервые посвятил творцу и отцу всего, Митре, естественный грот в горах вблизи Персиды, цветущий и богатый источниками, так как грот был для него образом космоса, созданного Митрой. А находившееся внутри грота и расположенное там в определенном порядке имело значение символов космических стихий и стран света. После Зороастра и все другие имели обыкновение совершать мистерии в гротах n пещерах, как в естественных, так и в искусственных. Действительно божествам Олимпийским посвящались храмы, святилища и алтари, богам же земным и героям – очаги, подземным – ямы и эдикулы (небольшие святилища),так пещеры и гроты посвящались космосу, а также нимфам, ввиду протекающих внутри пещер и из них вытекающих водных потоков почему, как мы покажем, во главе нимф стояли наяды… Двойственный характер пещеры (одухотворенный и материально-чувственный, – А.В.) брался для выражения не интеллигибельной, а чувственной сущности. И данная пещера [нимф], имея в себе неиссякаемые источники влаги, является символом не интел­лигибельной, а чувственной сущности. Оно (пещера-святилище) было святилищем наяд… Нимфами-наядами мы называем собственно потенции, присущие воде (символ зарождения, – А.В.), но, кроме того, и все души, вообще исхо­дящие в [мир] становления (наш проявленный мир, – А.В.). (Гераклит) говорит: «Мы живем их смертью, а они живут нашей смертью» (22 B 77 Diels). Соответственно этому поэт [Гомер] называет находящихся в становлении «влажными», «имеющими влаж­ные души» (схолии к «Одиссее», VI 201), им приятны кровь и влажное семя, как и душам расте­ний – питающая их вода… Души, связанные с телами, и души бестелесные, но увлекающие за собой тела, и особенно те, которым предстоит быть связанными с кровью и влажными телами, по необходимости тяготеют к влаге и к воплощению через влагу… Платон говорит о двух устьях, через одно из них, по его словам, восходят к небу, через другое – спускаются к земле. Теологи вратами душ считали солнце и луну, полагая, что солнцем они поднимаются вверх, а луной сходят вниз… Платон говорил о чашах (ср. Тимей, 41 d). Но вместо амфор пользовался символом сосудов, а вместо двух ворот [пещеры] – берет два устья. Ферекид Сирский также упоминает углубления, ямы, пещеры, двери и врата, и всем этим намекает на становление душ и их уход (7B 6 D)» (Порфирий. О пещере нимф, 6, 11)⁸¹³.
В пещере нимф, согласно Гомеру, два входа: северный для людей, южный – для бессмертных богов, что, согласно Порфирию, означает у египтян: северный вход – место нисхождения людей в подземелье («путь смертных», сочленение Зодиакальных Рака-Льва), а южный – место восхождения богов (сочленение Зодиакальных Козерога-Водолея) ⁸¹⁴.

Если верно наше предположение, что восемьдесят повешенных колдуний, это кроме того, – распятые Яннаем в Лидде посвященные, то значит символизм данной агады помимо космогенезиса и антропогенезиса содержит в себе еще и историческое повествование. Известно, что подобная многоплановость вообще присуща легендам Востока.

Мистерии были частью общей политики Афинского государства и к I-II вв. до н.э. их известность разнеслась по всему Средиземноморью. Поэтому в агаде о повешенных колдуньях легко опознаются элементы этих мистерий. Неискушенный слушатель этой агады придет к банальному нравоучительному выводу: Симеон бен Шет’ах расправился с лицами, имевшими отношение к чуждым иудаизму греко-египетским таинствам и языческому мировоззрению. Ведь именно греческая культура, под которую все более подпадал царский двор Хасмонеев (Гиркан, Яннай и пр.), вызывала основные нарекания ортодоксов-фарисеев в адрес царя. Однако за первым уровнем несложного символизма агады можно обнаружить гораздо более глубокие слои.

История «колдуний в пещере» имеет продолжение. Агада далее рассказывает:

Во славу суда и закона

Вступились родственники казненных колдуний, и двое из них оговорили сына р. Симеона в преступлении, ка­раемом смертной казнью.

Когда приговоренный был выведен на место казни, он воскликнул:

– Если есть на мне вина в деле этом, пусть казнь послужит мне возмездием. Если же невинен я, пусть смертью своей искуплю все свои прегрешения, а кровь моя падет на головы ложных доносчиков!

Услыша эти слова, доносчики раскаялись и заявили:

– Мы свидетельствовали ложно.

Вознамерился р. Симеон тут же освободить сына, но тот сказал:

– Отец! Если желаешь, чтобы через тебя пришло спа­сение ⁸¹⁵, то оставь меня подобно «порогу на попрание» ⁸¹⁶.

(Иерусал.Талмуд; Хаг.; Санг., б; Раши) ⁸¹⁷.
Симеон, внявший словам будто бы здесь «сына» – о первенстве Закона, показан как непреклонный борец за торжество буквы Закона, стойко подавляющий «родственные чувства», и не взирающий на явную невиновность осужденного. Это то самое буквалистское восприятие Закона, в которое Иисус в Евангелиях обличает книжников. Но были и другие фарисеи, подходившие к пониманию Закона гораздо более гибко, поэтому подобная твердолобость Симеона на страницах Талмуда выглядит скорее негативным примером неверного понимания Закона.

Но не исключено, что под «сыном» в агаде аллегорически показан Учитель Праведности. Судьбы Симеона и Иисуса были слишком тесно связаны (см. «Тольдот Иешу») и как утверждается в оккультизме, такие связи приходят из многих прошлых жизней. Думается, Достоевский провидчески усмотрел эту противостоящую Христу личность в Великом Инквизиторе, отдающего Спасителя на казнь, ибо он мешал господству иезуитов – тому же самому воплощению духа лжи.

Интересно отметить, что и в Евангелиях мы встречаем образ некоего Симона, в котором обнаруживаем сходные с Симеоном бен Шет’ахом черты. (Симон, – это позднейшая форма ветхозаветного имени Симеон). Рассказывая о мистическом помазании Иисуса в Вифании, Евангелие показывает один и тот же ролевой типаж: «фарисея Симона» и «Иуду Симона Искариота»:
“Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его, будучи один из двенадцати» (Ин 6.71); «Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса… Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор» (Ин 12.3-6). «Когда же Иисус был в Вифании, в доме Симона прокаженного, приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову… Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребренников» (Мф 26.6-7, 14-15, см. Мк 14.3)».

«Некто из фарисеев просил Его (Иисуса) вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег. И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром. Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница. Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон!… И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит” (7.36-47).
Надо отметить, что Вифания, это деревушка в 10 км от Иерусалима на пути из Кумрана. Именно здесь останавливается Иисус перед последним въездом в Иерусалим и началом мистической Страстной недели.
Откуда же в Талмуде могло появиться антифарисейское веяние? Повторим, что Талмуд ⁸¹⁸ не следует воспринимать как произведение, автор или авторы которого ясно и однозначно выразили магистральную линию своей доктрины. Здесь встречаются совершенно полярные решения одних и тех же вопросов, а комментарии полны споров и различных мнений. Если видеть за авторством Талмуда две боровшиеся друг с другом школы, школу Гиллеля и Шаммая (I в. до н.э.), то очевидна близость Симеона бен Шет’аха (хотя бы жесткостью подхода и мертвенным ригоризмом) к Шаммаю. Хотя и принято считать, что Академия в Явне решила спор между двумя школами в пользу Гиллеля (более мягкого и щадящего при решении вопросов), однако обе линии можно обнаружить в Талмуде. Обратим внимание на то, что «литература агады, – как указывает проф. Иерусалимского университета А.Шинан, – создавалась в основном в Эрец Исраиль. Широко распространено ошибочное мнение, будто своего расцвета этот вид раввинистической литературы достиг в Вавилонии… (Однако) бóльшая часть агадического материала если не содержится в Иерусалимском Талмуде, то восходит к жившим в Земле Израиля танаям (составителям Мишны, – А.Ш.) и Амораям (составителям Гемары, – А.Ш.). То есть даже те тексты, которые записаны в Вавилонском Талмуде, судя по языку, по содержанию, по именам мудрецов, от лица которых они передаются, на самом деле происходят из Эрец Исраиль (из Израиля)… Еврейские мудрецы в Вавилонии не ощущали потребности тратить духовные силы на создание агады, которая в значительной своей части полемична» ⁸¹⁹. Другими словами, авторы агады вполне могли быть очевидцами отраженных в них событий, а содержащиеся в агадах о Симеоне бен Шет’ахе элементы глубокого мистицизма позволяют говорить об авторстве последователей Гиллеля.
Если опираться на такое понимание, то не вызовет ни малейшего удивления содержание другой агады о Симеоне, в которой он неожиданно получает вместе с купленным им ослом (символом бренности и обыденности ⁸²⁰) случайно обнаруженную на шее осла жемчужину. Жемчужина на Востоке – это традиционный символ тайного драгоценного знания, которое скрыто от профанов подобно жемчужине в раковине, а сама раковина, содержащая жемчужину, пребывает в невидимой водной глуби (символ оккультных наук). В «Зоѓаре», например, тайная мудрость, постигнутая его автором в пещере (ср. с пещерой колдуний), сравнивается именно с жемчужиной:
“…Мы слышали, что у собрата нашего Йохая имеется жемчужина, драгоценный камень. И я вгляделся в блеск этой жемчужины: она сверкнула, как свет обнаженного солнца, и осветила всю вселенную. И этот свет всегда струится с небес к земле и освещает всю вселенную, – до тех пор, пока не усядется Ветхий Днями (Бог Всевышний, – А.В.) и не воссядет на Престоле так, как подобает… Ступай, сын мой, ступай. Следуй за жемчужиной той, что освещает мир, ибо благоприятен для тебя час этот” (Зоѓар 1, 11 а) ⁸²¹.
Однако Симеон бен Шет’ах в рассматриваемой нами агаде демонстративно от жемчужины отказывается, чтобы о нем не подумали, «будто он варвар» (т.е. язычник). Для него важнее, чтобы его считали принадлежащим к Яхве и к Торе, даже если речь идет об арабе. Примечательно, что агада касается учеников, учителя, обучения мудрости, а вовсе не правил поведения на улице. Конечно, это – притча, требующая к себе соответствующего отношения. О притчах, которыми и являются агады, в талмудической традиции говорится как об источнике глубочайшей мудрости: «Не относись к притче пренебрежительно. Подобно тому, как при свете грошовой свечки отыскивается оброненный золотой или жемчужина, так с помощью притчи познается истина» (Ш. Гаш. Р.) ⁸²². Составители данной агады, придав ей вид бесхитростного нравоучения о благочестии, бескорыстии и порядочности, все же поместили «жемчужину» на шею осла, противопоставив «осла» «жемчужине», взявшейся там неведомо откуда, – и таким образом оставили достаточно явные намеки на то, чтобы понимать этот рассказ не столь просто, как он представляется на первый взгляд. Была ли эта агада современна составителям Талмуда (II-V вв. н.э.), или же она, как и большинство ей подобных, была создана в глубокой древности, остается лишь гадать. Символ осла в иудейской традиции уходит в глубину тысячелетий, прежде всего к пребыванию поклонников Иеговы (как бы его тогда ни называли) в Египте ⁸²³. В предании различное отношение противостоящих школ к ослу выразилось в легенде о пророке Валааме и ослице. Для яхвистов Валаам – враг Израиля, а ослица – спаситель. Однако во фрагменте арамейского текста, обнаруженного на стене в Tell Deir ‘Alla в долине Иордана (ок. 700 г. до н.э.), рассказывается другая история о Валааме, где он, напротив, выступает как положительный герой ⁸²⁴ (а, значит, осел – отрицательный).

Смысл «жемчужины» – прежде всего в её сакральности (тайне) и эзотеричности, в отличии от явного и обыденного. Мы можем только предполагать, какое знание могла иметь отвергаемая «жемчужина»: древнюю халдейскую каббалу, которой следовал собиратель агад – Гиллель, либо учение, подобное кумранскому, ессейскому. В любом случае, образ пустынника-араба говорит о неиудейском, инородном происхождении «жемчужины» (ср. с религиоведческой трактовкой текстов Библии как компиляции зороастрийских, вавилонских, индийских и египетских легенд). В приведенной агаде показывается, что Симеон бен Шет’ах принимает (покупает) профаническую интерпретацию учения, т.е. «осла», иными словами – шелуху учения, но возвращает чужеземцу потаенную «начинку» учения («жемчужину»). Не скрывает ли агада критику школою Гиллеля поборников оболочки (буквы) Торы в ущерб её глубинному смыслу? Ведь речь в агаде идет не о честности Симеона: в Библии, если принимать текст буквально, покидающие Египет евреи, после того, как не без их участия Яхве уничтожил всех первенцев в семьях египтян, воспользовавшись тем, что египетские отцы и матери оплакивают первенцев, уносят с собой взятое в долг у египтян золото и серебро, другими словами, воруют чужое имущество без зазрения совести. Такое поведение для «богоизбранного народа», олицетворяющего вроде бы нравственность, весьма неуместно. Но библейское иносказание (в элохистском смысле) говорит, конечно, не о столь неблаговидном поступке, а о знаниях фараонов, уносимых Моисеевыми евреями из египетского плена ⁸²⁵. Точно так же, иносказательно, нужно понимать и «осла», и не принятую Симеоном «жемчужину». Текст данной агады таков:

Находка

Р. Симеон вел торговлю льном. Чтоб облегчить ему труд по перевозке товара, ученики купили для него у одного измаильтянина осла. На шее у животного оказалась драгоценная жемчужина. Приходят ученики к р. Симеону и говорят:

– Отныне, учитель, тебе трудиться больше не при­дется.

– Почему? – спрашивает р. Симеон.

– Мы для тебя купили осла у одного измаильтянина, и на животном оказалась драгоценная жемчужина.

– А знал об этом продавец?

– Нет.

– Идите и отдайте ему жемчужину.

И сказал о р. Симеоне тот измаильтянин:

– Благословен Господь, Бог Симеона бен Шет’ах!

– А вы, – обратился р. Симеон к ученикам, – вар­варом считали Симеона бен Шет’аха? Услышать сло­ва: «благословен Яхве ⁸²⁶, Бог иудеев» – для меня дороже всех сокровищ мира.

(Иерус. Талмуд, трактат Бава-Мециа, 2; Дебарим-Раба, 3) ⁸²⁷.
Если продолжить параллели между событиями вокруг кумранского Учителя Праведности и раввинским преданием, то под «жемчужиной», отвергнутой Симеоном бен Шет’ахом ради национального покровителя – Яхве, вполне можно предположить вселенское учение кумранского Наставника, или, согласно Евангелию, – самого отвергнутого Мессию-Христа, который въезжал в Иерусалим, подобно «жемчужине» на «шее» осла.
Возвращаясь к агаде о «повешенных колдуньях», необходимо отметить, что за первым одеянием рассматриваемой агады, позволяющим увидеть в лице Симеона бен Шет’аха обычного поборника иудаистского изоляционизма (в частности, против Ашкелона, как носителя “языческой” греческой культуры), можно открыть и дополнительный смысл, понятный человеку, знающему сущность противостояния между различными направлениями оккультизма.
Другие агады о Симеоне бен Шет’ахе вряд ли могут добавить что-то существенное к уже описанному и прокомментированному портрету. Мы их приводим только для полноты общей картины.
В частности, фарисей Симеон бен Шет’ах в агадической традиции предстает как возродитель благочестия Торы: «Весь мир оставался пораженным совершенной Яннаем казнью законоучителей, пока не явился р. Симеон бен Шет’ах, возвративший Торе её исконное величие» (Кидд., 66) ⁸²⁸. Другая легенда аллегорическим языком рассказывает об учительском даре и благочестии Симеона:

Кто казной, кто милостью Господней

Во времена Симеона бен Шетаха явилось триста назареев для совершения девятисот жертвоприношений ⁸²⁹. Найдя законным полутораста из них дать отпущение без жертвоприношения, р. Симеон обратился к царю Яннаю и сказал:

– Триста назареев пришли для совершения девяти­сот жертвоприношений, но у них не на что купить жертвенных животных. Государь, дай ты половину стоимости, и я дам половину, и тогда они совершат жертвоприношения.

Царь Яннай дал половину стоимости, и жертвоприношения совершились. Донесли Яннаю на р. Симеона:

– Да будет ведомо тебе, что все жертвенные живот­ные были куплены на деньги, данные тобою. Симеон же не потратил ничего.

Разгневался царь Яннай, а р. Симеон, узнав о том, устрашился и бежал.

Через некоторое время был пир у царя Янная, и бывшие на том пиру персидские вельможи стали спрашивать:

– Государь, помнится нам, бывал здесь некий ста­рец, который поучал нас божественной мудрости. Сказал Яннай своей жене, – она же сестра р. Си­меона:

– Пошли за ним и приведи его сюда.

– Поклянись, – ответила царица, – что не сдела­ешь ему никакого зла и (в знак этого) пошли ему свой перстень.

Царь поклялся и послал перстень. Р. Симеон явился.

– Зачем ты бежал? – спросил царь.

– Слышал я, что государь мой, царь, в гневе на меня, и, боясь, чтоб ты не велел казнить меня, я поступил, применив к себе слова Писания: «Укройся лишь на мгновение, пока гнев не пройдет».

– А зачем ты надсмеялся надо мной?

– Упаси Бог, не надсмеялся я над тобою. Ты оказал назареям помощь деньгами, я – властью Закона. Кто казною, кто милостью Божией.

– Отчего же ты не предупредил меня об этом?

– Если бы я предупредил тебя, ты, пожалуй, не дал бы ничего.

Посадил его Яннай между собою и царицей и сказал:

– Видишь, какой почет я тебе оказываю.

– Не ты, – ответил р. Симеон, – а Тора возвели­чивает меня, ибо сказано у сына Сирахова: «Лелей ее, и она вознесет тебя и посадит среди вельмож».

(Бер.-Р., 91; Берах., 48) ⁸³⁰
Наиболее из доступных смыслов этой талмудической легенды-наставления – показать фарисея Симеона бен Шет’аха, главу Синедриона, – носителем истинной ортодоксии и благочестия (чем и прославились фарисеи), наличием которых снимается даже обязанность принесения кровавых жертв. Но не всё так просто. Назареи, собственно, так же как и ессеи (и кумраниты) не приносили кровавых жертв. Строго говоря, легенда возвышает Симеона не только над царем и Первосвященником Храма, но и над назареями, признанными среди иудеев носителями древнееврейской мистической и аскетической традиции. Согласно данной агаде, именно через главу фарисеев, Симеона, а вовсе не через жрецов Храма (саддукеев) и не через Первосвященника или назареев истекает милость Божья. Для читателя, не лишенного чувства меры, подобное сверхвозвеличивание весьма посредственного законоучителя, не оставившего для Талмуда ни одного мудрого слова, скорее должно быть отнесено к очередному высмеиванию школой Гиллеля самовозвеличивания буквалистов и догматиков.
Говорить о скрытой иронии позволяет также упоминание автором агады в связи с назареями цифры 300. Как известно, данное число соответствует гематрии буквы  ‘шин’ . Можно заметить, что эта буква напоминает трехязыковое изображение пламени и на евр. означает «огонь» эш (), а по большому счету, является выражением сути Шекины-Шакти (Божественного присутствия, Энергии). Слово назары имеет в себе корень «зар», аналогично означающее –«огонь» или «свет». Ряд авторов видит в назареях древних (еще домоисеевых) последователей Зороастра ⁸³¹. Зороастрийцы же, как известно, были ярыми поклонниками Солнца и огня, который они поддерживали на высотах неугасимым. Данный солнечный культ был полной противоположностью лунному культу иерусалимского Храма. Назареями был и Иоанн Креститель и Иисус Христос (и его родственники). Названная в агаде цифра 900 соответствует гематрии буквы ץ (цади), символа «цадиков» – мудрецов. В эзотерическом символизме Y есть символ знания, разделенного на «Левый» и «Правый» пути. Если на вопрос о том, к какой школе принадлежит адепт, приходил ответ с жирно окрашенной правой ветвью буквы, то это означало, что к Правому пути. Если буква писалась обычным образом – то к Левому пути ⁸³² (ср. с половиной «приношения» Симеона). Таким образом, цифра 300, названная в тексте данной агады применительно к назареям, позволяет их соотнести с культом огня, то есть с древнейшей зороастрийской традицией. Если это так, то автор агады, по меньшей мере, выражает

тонкую иронию по поводу притязаний фарисея Симеона бен Шет’аха на свой приоритет перед Богом в сравнении с назареями.
Не исключено, что эта агада помимо прочего повествует о раздоре, существовавшем между Симеоном и Яннаем в момент воцарения Янная в 103 г. до н.э. Как нами показано в первой части, в это время только что была завоевана Галилея – древнее место поселения назареев ⁸³³. Вероятно, тогда же решался вопрос о принятии Яннаем звания Первосвященника. Симеон же, будучи одним из лидеров фарисеев, как и назареи, выступил против нарушения древней традиции священства и, возможно, вместе со своей сестрой, Александрой-Саломеей, избравшей своим мужем Янная, планировал прибрать половину власти, а именно – священническую. Отсюда деление в агаде на царскую половину и священническую. В результате вспыхнувшего конфликта, о котором мы писали ранее ⁸³⁴, Яннай казнил несколько тысяч посвященных (назареев, или «младенцев»), а Симеон и прочие, добивавшиеся политических преимуществ – бежали. О том, что агада свидетельствует о некой «вине» назареев (за которую Яннай их и покарал) позволяет заключить законоустановление об их очистительной процедуре: «И вот закон о назарее, когда исполнятся дни назарейства его: должно привести его ко входу скинии собрания, и он принесет в жертву Господу одного однолетнего агнца… во всесожжение, и одну однолетнюю агнцу… за грех, и одного овна… в жертву мирную» (Числ. 6:13-14) ⁸³⁵.
Другая легенда рассказывает, как Симеон бен Шет’ах на суде против царского раба, убившего человека, заставил Янная встать с почетного места, чтобы царь наравне с заявителем предстал перед судом (ибо царь был хозяином раба, а хозяин раба по Закону нес ответственность за вред от своего «имущества»). «Встань, – говорит Яннаю р. Симеон. – Не перед нами стоишь ты, но перед Тем, по слову Которого сотворена вселенная» (Санг., 19; Танх. Гак., Шофт.) ⁸³⁶.

Конечно, речь опять идет о насаждаемой фарисеями идее подчиненности царя Богу (читай – теократии), т.е. Закону (Торе), где земным судьей соответствия или несоответствия Закону, согласно представлению Талмуда, выступает глава фарисеев (а, ксати, и брат царицы). Но до смерти Янная ничего подобного быть не могло, т.к. вся власть целиком находилась у царя и саддукеев. Многие фарисеи, как пишет Иосиф Флавий, до самой смерти Янная прятались на окраинах государства или пребывали за границей. Если суд протекал бы именно таким образом, то Яннай оказался бы присужден к штрафу (или того хуже ⁸³⁷), что совершенно нереально. Преувеличения в легенде скорее говорят или о её чисто нравоучительном, неисторическом характере, или о заочном осуждении Янная. Либо мы должны предположить заведомую ложь автора агады, либо же увидеть в ней тонкое порицание чрезмерных притязаний на святость главного догматика фарисеев. Если же обратиться к историческим реалиям, то Яннай убивал евреев тысячами и предполагать, что он был подсуден фарисейскому суду просто нелепо.