Философия. рус. ЛЕКЦИИ. 3. Лекции по дисциплине Fil 2102 Философия (для всех специальностей ату) Форма обучения очная

• Название: Лекции по дисциплине Fil 2102 Философия (для всех специальностей ату) Форма обучения очная
• Дата: 27.09.2022
• Размер: 0.5 Mb.
• Имя файла: Философия. рус. ЛЕКЦИИ. 3.docx
• Тип: Лекции; #699673
• страница: 12 из 17

Контрольные вопросы и задания:

1. Что такое истинное знание по Ф. Бэкону? Как способствует процессу познания истины теория идолов Ф. Бэкона?

2. Какую роль в процессе познания играют правила, предлагаемые Р. Декартом?

3. В чем видит разницу между научным языком и языком обиходным П. Флоренский? Что означает по П. Флоренскому изучение науки?

4. Как Ф. Рапп определяет характер связи техники и естественных наук? В чем заключается значимость техники в процессе познания?

ЛЕКЦИЯ 7.

ЧЕЛОВЕК.

Основные вопросы лекции:

1. Важнейшие проблемы и вопросы философской антропологии.

2. Философские представление о сущности человека.

3. Понятия человек, индивид, индивидуальность и личность.

4. Философская антропология ХІХ-XX вв.

5. Проблема человека в казахской философии.

ФИЛОСОФСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ в широком смысле слова – философское учение о человеке, его «сущности» и «природе»; в этом значении охватывает самые разные философские направления в той мере, в какой в их рамках представлены те или иные способы осмысления человека, и пронизывает собой всю историю философии. В специальном смысле слова – философская дисциплина, развивавшаяся в 1920–50-е гг., в основном в немецкоязычных странах.

Возникновению ее предшествовала попытка Дильтея систематически построить философию на антропологическом фундаменте и переформулирование им в антропологическом ключе гегелевской категории «объективный дух», благодаря чему стало принципиально возможным строить антропологию не в качестве частного момента всеохватывающей философской системы, а как самостоятельную науку о человеке и мире человека (культуре). Такую науку Дильтей считал универсальным типом знания, по отношению к которому иные формы познания носят производный характер. Прямым влиянием Дильтея отмечены размышления о человеке Плеснера, Кассирера, Ротхакера, Больнова.

Не менее значимым, хотя и более опосредственным было воздействие, оказанное на современную антропологическую философию Гуссерлем. Это, во-первых, принципиальный антипсихологизм феноменологии, учение о несводимости смысловых связей к связям каузально-генетическим или историческим. Человеческое, согласно уроку, усвоенному у Гуссерля Шелером, Хайдеггером, Сартром, Ясперсом, Левинасом, Мерло-Понти и многими другими, должно быть понято только исходя из него самого; никакие указания на внешние детерминации (биологические, социальные, психофизиологические) не раскрывают его специфики. Во-вторых, программным для антропологических разработок 20 в. стало гуссерлевское положение о конститутивной роли для сознания «жизненного мира» (Lebenswelt).

Философия 20 в. предложила множество образов человека, выражаемых такими метафорами, как animalrationale аналитической философии (Дэвидсон), animalsymbolicum (Кассирер), человек играющий (Хейзинга), homopictus (человек рисующий, изображающий, X.Йонас), homoviator (человек-путник, Марсель), homoinsciens (человек неумелый, Ортега-и-Гассет)и др. Однако при всей внешней пестроте и взаимной противоречивости антропологических построений в философии 20 в. они могут быть реконструированы как внутренне связное целое, в основе которого лежит общая постановка вопроса и ряд аксиоматических положений. Фундаментальным вопросом, объединяющим философскую антропологию 20 в., является вопрос об определении человека (как в смысле поиска его сущностной определенности, так и в смысле логической дефиниции). По отношению к нему вопрос о природе человека, о смысле его существования, об отличии человека как формы жизни от других форм жизни или о специфически человеческом способе бытия может считаться вторичным. Независимо от того, исходит та или иная философия человека из «духа», «души», «свободы», «личности», «бытия», «спасения», «экзистенции», «жизни» и т.д., во всех случаях вопрошание развертывается в одном направлении – определении того, что есть человек. Философская антропология есть в конечном итоге исследование структур специфически человеческого опыта мира, предполагающее его критическое прояснение и обоснование. В ходе последнего вычленяются следующие основные моменты:

1) человеческое бытие есть бытие осознанное; как бы ни интерпретировался данный постулат в Марксовом ключе (в качестве «осознанного бытия»), или в гуссерлевском (в качестве бытия сознания или «бытия осознанности»), его можно считать аксиоматичным; человек не просто есть, но определенным образом относится к своему бытию;

2) человеческое сознание есть самосознание. Если о сознании как способности отделения внутреннего от внешнего можно говорить и применительно к животным, то специфика человека в способности рефлексии, т.е. обращении сознания на самое себя;

3) человеческий опыт есть опыт практической активности. Человек сам творит мир, в котором живет. В этом смысле Гелен и Плеснер подчеркивают, что человек не «живет», а «ведет жизнь». В том же смысле неомарксизм говорит о человеческом бытии как «определении практики»;

4) модусом человеческого существования является возможность. Человек «есть» лишь в той мере, в какой он делает себя тем, что он есть. В этой связи марксистский тезис о человеческом «самопроизводстве», хайдеггеровское положение о «проекте» и о Dasein как «можествовании», сартровское понимание человека как «для-себя-бытия» (в отличие от чисто природного «в-себе-бытия»), описание Ясперсом «экзистенции» как возможности «самобытия» (Selbstsein – können), афоризм Блоха о первенстве становления по отношению к бытию и т.д. суть различные способы описания одной и той же ситуации.

В современной антропологической философии можно проследить две основных парадигмы: парадигму «жизни» и парадигму «существования», или «экзистенции». Первая восходит к Ницше, вторая к Кьеркегору. Парадигма жизни связана с выдвижением на первый план того обстоятельства, что человек есть витальное существо, а значит, составная часть жизненного (т.е., в конечном счете, природного) процесса. В рамках этой парадигмы развиваются весьма различные антропологические концепции от спиритуалистического витализма Бергсона и биологистского витализма Л.Клагеса до механицистского эволюционизма и социал-дарвинизма, от философски ориентированной биологии (Я.Икскюль) до биологически ориентированной философии (Г.Дриш). Основание второй из названных парадигм образует тезис Кьеркегора о человеке как «самости»: в качестве таковой он, с одной стороны, есть результат собственного «полагания», а с другой – застает себя в бытии как нечто уже «положенное». Отсюда вытекает диалектика «самополагания» и «положенности», предстающая в экзистенциализме как диалектика «проективности» и «брошенности», «свободы» и «фактичности». При этом следует иметь в виду, что категория экзистенции отнюдь не является неким случайным достоянием экзистенциалистского вокабуляра, а представляет собой фундаментальную антропологическую характеристику. Настаивая на том, что человеческое бытие есть с самого начала «бытие-в-мире», Хайдеггер, Ясперс, Марсель, Сартр и их последователи полемизируют со свойственным западноевропейскому идеализму сведением человека к «внутреннему» или «внутреннему миру», к «сознанию», «духу» и т.д., которому предстоит «внешнее» или «внешний мир». Тезис Камю и Сартра о том, что человеческой природы не существует, ибо человек есть то, что он из себя делает, созвучен мысли таких далеких от экзистенциализма авторов, как Н.Гартман, Липпс, Плеснер. Традиционно связываемое с экзистенциализмом описание человеческого бытия как «совместного бытия» (Mitsein) и настаивание на конститутивной роли Другого прочно вошло в тезаурус антропологической мысли 20 столетия (Бубер, Ф.Розенцвейг, Ф.Эбнер, Левинас, Бахтин и др.).

В качестве направления исследований, претендующего на статус самостоятельной философской дисциплины, философская антропология возникла в кон. 1920-х гг. в Германии, а затем распространилась в ряде других стран, прежде всего в Австрии и Швейцарии. Общепризнанные классики в этой области Шелер, Плеснер и Гелен. Фундаментальные работы: «Положение человека в космосе» Шелера (1928), «Ступени органического и человек» Плеснера (1928) и два трактата Гелена: «Человек. Его природа и положение в мире» (1940) и «Первобытный человек и поздняя культура» (1956). К этим базисным сочинениям примыкают исследования П.Л.Ландсберга («Введение в философскую антропологию», 1934), Бинсвангера («Основные формы и познание человеческого бытия», 1941), Левита («От Гегеля к Ницше», 1939), Г.Липпса («Человеческая природа», 1941), Больнова («Сущность настроений», 1941), Ротхакера («Проблемы культурной антропологии», 1942) и др.

Общим для всех перечисленных мыслителей является понимание философской антропологии как науки. Это влечет за собой отказ от таких традиционных для философии человека концептов, как «дух» и «экзистенция». Как идеализм, так и экзистенциализм препятствуют верному уразумению существа человека. Идеализм занят метафизическими спекуляциями о Боге, свободе и бессмертии; экзистенциализм, хотя и декларирует разрыв с прежней метафизикой, покоится на далекой от живой человеческой конкретности рефлексии.

Согласно Шелеру, принципиальное отличие человека от других живых существ состоит не в наличии «внутреннего», не совпадающего с «внешним» (такое характерно уже для растений), и не в «сознании», т.е. в способности переживания и «обратного сообщения о состояниях своего организма» (этим обладают уже животные), а в способности опредмечивать свои психические состояния (т.е. в самосознании). Благодаря свойству занимать дистанцию по отношению к «самому себе» человек есть единственное существо, «обладающее» телом (Körperhaben); животное, будучи тождественно своему телу («плоти», Lein), представляет собой лишь «бытие-телом», «телесное бытие» (Leibsein). Если животное прочно связано со средой своего обитания (umweltgebunden), то человек открыт миру (weltoffen). Разрыв со своим непосредственным окружением, эксцентричность (в отличие от «центричности» животных) и определяет особое положение человека в космосе.

Для обозначения человеческой уникальности Шелер пользуется традиционным философско-религиозным термином «дух». Но содержание этого термина в шелеровском учении далеко не тривиально. Казалось бы, Шелер вполне в русле христианско-аскетической традиции определяет дух как «принцип, противоположный всей жизни вообще»; важнейшая его характеристика «экзистенциальная независимость от органического», «свобода», возможность «отрешения от жизни и от всего, что относится к жизни, в т.ч. от собственного, связанного с влечениями интеллекта». Но одна из основных идей Шелера состоит в демонстрации «единства духа и жизни», а это значит в опровержении восходящего к Декарту и утвердившегося в европейской философии разрыва разумной (непротяженной, бестелесной) и материальной (телесной, протяженной) субстанций. Полемизируя с психофизическим дуализмом, Шелер ставит вопрос об «онтически едином жизненном процессе», различными сторонами которого являются физиологические и психологические процессы. Он предупреждает как против веры в возможность без остатка свести те или иные жизненные проявления к физико-химическим процессам, так и против абстракций, которыми оперируют сторонники «чисто» психологических объяснений человека, при которых все проявления человеческой жизни истолковываются как результат «психической жизни», или «жизни души». Концепция «жизни», развиваемая Шелером, полемически заострена и против витализма, «переоценивающего объяснительный принцип жизни в противовес духу» (Джемс, Дьюи, Ницше), и против натурализма (выделяются два варианта последнего: материалистический, от Эпикура до Ламетри, и сенсуалистический, от Д.Юма до Маха).

Поскольку «принцип духа» есть способность вступать в отношение к своей собственной природе и, в частности, утверждать или отрицать свои влечения, Шелер не может пройти мимо «негативных теорий человека», в том числе мимо «теории вытеснения» Фрейда. Почему в одних случаях вытеснение ведет к неврозу, а в других к созданию произведений высокого искусства? Фрейдовское понятие сублимации слишком узко, чтобы объяснить динамику духа. Сублимацию следует понимать в спинозовско-кантовском смысле. На этом пути Шелер намерен построить такую картину мира и концепцию человека, которые помогут снять противоположность «телеологического» и «механистического» объяснения действительности.

Трактат Шелера отвлек внимание публики от монументального труда Плеснера. Последнему дважды не повезло: оказавшись поначалу в тени Шелера и Хайдеггера («Ступени органического и человек» вышли через год после «Бытия и времени»), он впоследствии «потерялся» для читателей между двумя столпами философской антропологии, Шелером и Геленом. Между тем антропологическая теория Плеснера не только отличается безусловной оригинальностью, но и более тщательной, чем у Шелера, разработанностью.

Плеснер задумывает философскую антропологию как строгую науку, которой «философия истории» и «философия культуры» враждебны по определению. Антропология, не порвавшая с парадигмой «духа» или «культуры», игнорирует сущностное измерение человеческого бытия. Дело не в банальной констатации того обстоятельства, что человек есть часть природы, а в учете и продумывании особых «позиций опыта», присущего человеку. Антропология должна быть построена на основе философии «живого бытия» и его «естественных горизонтов». Человек рассматривается здесь не как объект (науки) и не как субъект (автономный источник своих собственных определений, как его понимает философский идеализм), а как объект и субъект своей жизни. Исследовать человека необходимо не как «тело» (предмет объективирующих процедур естествознания), не как «душу» или «сознание» (объект психологии) и не как абстрактного субъекта, подчиненного законам логики и нормам этики, а как психофизически нейтральное жизненное единство.

Философская антропология у Плеснера часть широко задуманного философского проекта, долженствующего снять расщепление познания на естественные и гуманитарные науки. Понятие «жизнь» охватывает у Плеснера не только социально-культурные, но и природно-органические формы. В противовес кантовскому «формальному априори» познания Плеснер развивает «материальное априори» живого. Место противостоящего внешнему миру «субъекта» (как то во вполне кантианском духе имело место у Шелера) занимает «организм» и его «окружение», или «жизненный план» (Lebensplan), кантовская проблема трансцендентального единства апперцепции заменяется проблемой отношения тела к собственной границе. Философская антропология, по Плеснеру, может быть построена только вместе с философской биологией. Необходимо не утверждение «особого положения» человека в космосе, не противопоставление человеческого природному, а поиск сущностной определенности человека в сравнении с другими живыми существами. Плеснер опять-таки в противовес дуализму традиционных антропологических учений исходит не из понятийных дихотомий «тело – среда» (Leib – Umwelt), «личность – мир» (Person – Mitwelt), а из корреляции жизненных форм и сфер (таковых три: растительная, животная и человеческая). Для разработки такой феноменологии форм жизненной организации, где человек выступает одной из ступеней «органического мира», не годится ни категориальный аппарат естественных наук (несмотря на всю важность достижений теоретической химии, биохимии и генетики), ни понятийный аппарат психологии (будь то Фрейд с «влечением» или Шелер с «порывом» и «духом»). Специфика человека, тот разрыв, который имеет место при переходе от ступени животного к ступени человеческого, описывается Плеснером как «естественная искусственность» (natürlicheKünstlichkeit), «опосредованная непосредственность» (vermittelteUnmittelbarkeit), «утопическое местоположение» (utopischerStandort): человек «ведет» свою жизнь, посредством собственной активности он должен стать тем, что он с самого начала уже есть; он живет, сохраняя известную оптическую дистанцию к внешнему миру, его отношение к другим видам сущего опосредованное, но его знание о них непосредственное; он лишен основания, основан в буквальном смысле на «ничто» и потому нуждается в трансцендентных опорах. Итоговой формулой человеческой ситуации выступает у Плеснера «эксцентрическая позициональность».

Антропология Плеснера развертывается в сознательной и последовательной оппозиции экзистенциальной философии человека. Плеснер отказывает Хайдеггеру в правомочности претензий на создание онтологии. Более того, утверждение, что исследование внечеловеческого бытия возможно только на основе экзистенциальной аналитики человеческого бытия (Dasein), Плеснер обвиняет в антропоцентризме; сам проект «Бытия и времени» есть для Плеснера в конечном счете возвращение в русло немецкой идеалистической традиции с ее приматом «внутреннего» и редукции действительности к действительности «духа». Хайдеггеровская концепция человека как экзистирующего принципиально не отличается от ясперовского осмысления человека экзистирующей экзистенции; предлагаемое Хаqдеггером видение человеческого бытия страдает безжизненностью – оно ничего не говорит о рождающемся, живущем и умирающем человеке; характеристики типа «заброшенности», «экзистирования» и «бытия-к-смерти» слишком абстрактны. Эта абстрактность обусловлена прежде всего тем обстоятельством, что лишена телесного измерения. Такие экзистенциалы человеческого бытия, как «расположенность» («настроенность») или «страх», суть конкретные модусы жизненности, но Хайдеггеру они нужны только в аспекте раскрытия «конечности». Хотя они и указывают на нечто живое, экзистенция у Хайдеггера мыслится исключительно в ее «свободно парящем измерении» (т.е. в ее отделенности от тела), оставаясь тем самым «нефундированной». Фундировать же экзистенцию может только обращение к «жизни, связанной с телом». Бесплотное и бесполое Dasein не может выступать первичным в философском осмыслении человека. Так же как и у Плеснера, антиидеалистическим пафосом проникнута и антропологическая концепция Гелена. Но, в отличие от Плеснера, Гелен отказывается от «метафизики», т.е. от спекулятивно-философской традиции вообще; он намерен построить философию человека, исходя исключительно из философии природы. Исходный пункт геленовской антропологии человек – неукорененное в природе, лишенное прочной позиции в мире животное. В отличие от других живых существ человек, как его определил в свое время Гердер, есть «недостаточное существо» (Mängelwesen); ему присущи обделенность инстинктами и неспециализированность органов чувств. Это побуждает человека к деятельности; ее результатом и одновременно условием является искусственный мир культуры. Культура (язык и техника) становится тем специфически человеческим окружением (Umwelt), в котором это беспомощное существо только и может выжить. Оппозиция человека естественного (Naturmensch) человеку культурному (Kulturmensch) оказывается поэтому бессмысленной. Человек по определению не может не быть существом культурным (Kulturwesen). Основная фикция культуры «разгрузка» (Entlastung), она освобождает человека от давления раздражителей внешней среды, позволяя осуществить их отбор, а также от переизбытка влечений. Биологическим устройством человека обусловлено его отношение не только к миру, но и к самому себе, а именно: в человеке как существе культуры заложен разрыв между влечением и действием, он изначально обладает способностью формировать влечения, не заданные инстинктами.

Корректируя впоследствии свою позицию, Гелен развивает концепцию институтов: если прежде он оперировал абстракцией единичного человека, то в работе «Первобытный человек и поздняя культура» (1956) он ставит акцент на социальном существовании человека. Институты суть заменители инстинктов (Instinktersatz), осуществляющие внутреннюю и внешнюю «стабилизацию». Они, во-первых, дают человеку возможность отбора из бесконечного множества раздражителей и тем самым помогают ему ориентироваться в мире, во-вторых, избавляют его от необходимости проявлять беспорядочную активность, рационализируя существование и создавая резервы времени для «бесцельных занятий»; в-третьих, институты освобождают индивида от необходимости постоянного принятия решения (основные рецепты действия уже заложены в институтах), подкрепляя и легитимируя личностные мотивации.

Ротхакер критикует своих предшественников за абстрактность: говорить о «человеке» вообще столь же бессодержательно, как и об «искусстве» или о «языке» вообще, люди живут в конкретных обществах, которые и образуют специфически человеческую среду (Umwelt). Человек как конкретный индивид всегда определен жизнью конкретного (культурного, языкового, этнического и т.д.) сообщества, его традициями, привычками, установками. Эту определенность Ротхакер называет «жизненным стилем». Философская антропология для Ротхакера по необходимости является «культурной антропологией», которую нельзя развивать по пути, предложенному Геленом, ибо последний склонен рассматривать общественно-исторические категории в качестве биологических констант.

Продуктивность для философской антропологии феноменологического анализа продемонстрировал Липпс, исследовавший специфически человеческие формы выражения (стыд, смущение, замешательство, отвращение и т.д.). Выражение, по Липпсу, не есть простое овнешнение «внутреннего» – оно само есть форма поведения. Причем, «ведя себя», т.е. в своем «поведении» (Verhalten), человек всегда относится к самому себе (verhältsichzusichselbst). Ни один аффект не переходит непосредственно в жест, он подвергается переводу, переключению сообразно «позиции», которую человек «занимает». Напр., краснея, мы не объективируем «внутреннее», покраснение означает, напротив, что нашему внутреннему не удалось себя манифестировать, что оно потерпело фиаско в попытке выразить себя. В человеческой жестике нет ничего «естественного» в смысле от природы данного или от рождения заданного; она часть того, что человек делает из самого себя. Человеческое начало в человеке имеет изначально двойственный характер – оно и «дано» (gegeben), и «задано» (aufgegeben). Напр., такая вещь, как «подлинность», только у человека является проблемой: он всегда существует в пространстве напряжения между «подлинным» и «неподлинным», «истинным» и «неистинным».

Обращает на себя внимание взаимная дополнительность концепций мыслителей, считавших себя представителями «научной» философской антропологии, и философов, ориентированных на экзистенциально-феноменологическую традицию. Так, анализируемая Геленом система условий существования человека не обходится без таких «экзистенциальных» характеристик, как «самоотчетность» (Stellungnahmezusich) и сознательное проживание жизни (Lebensführung). «Экзистенция» у Марселя мыслится с самого начала телесная, а Сартр описывает человеческое «бытие-в-мире» как сущностно связанное с телесностью, тем самым перекликаясь с описанием человека как телесного существа у Плеснера. В свою очередь «эксцентрическая позициональность» как фундаментальная характеристика человеческого бытия, по Плеснеру, включает в себя в качестве антропологически конститутивного фактора самосознание (Ichsein), а развитие тезиса об «утопическом местоположении» прямо выводит на проблематику человеческого самоосуществления, столь важную в экзистенциальной философии.

Взаимная дополнительность двух традиций стала особенно очевидной после ухода из жизни их крупнейших представителей. Авторы, развивающие философскую антропологию в последние десятилетия, предлагают не оригинальные концепции, а комбинации из уже существующих. Так, в «философско-герменевтической» теории человека, разрабатываемой Коретом, сочетаются элементы классической философской антропологии с экзистенциальной феноменологией.

Экзистенциально-герменевтическое и «философско-антропологическое» (в специальном смысле) направления современной философии объединяет пафос раскрытия сущности «человеческого» (Humanität) как такового. Они представляют собой варианты «философии субъекта». С этим типом мышления резко контрастирует сложившаяся под влиянием Леви-Стросса интеллектуальная традиция, ориентированная на построение «бессубъектной» философии. Причем если «структурная антропология» исходила из обусловленности человеческих (сознательно-субъективных) образований бессознательными структурами, то Фуко идет еще дальше, дезавуируя саму идею человека как идеологическую иллюзию.

Философско-антропологические поиски русской мысли велись несколько в стороне от западной мысли. Для русской религиозной философии характерна энергичная критика «человекобожия» – позиции сознания, приписывающей человеку центральное место в бытии, т.е. в конечном счете ставящей человека на место Бога (Вл.Соловьев, С.Л.Франк, Булгаков, Вышеславцев и др.). Вместе с тем размышления о человеке в русской философии последней трети 19 – первых десятилетий 20 в. во многом созвучны западной мысли. Так, своего рода экзистенциально-религиозную философию человека развивает в своей «Науке о человеке» (т. 1–2, 1889–1901) В.И.Несмелов, а размышления о сущности человеческой свободы у Бердяева и Л.Шестова включаются в контекст европейской «философии экзистенции». Бердяев, очевидным образом предвосхищая Сартра, утверждает первичность свободы по отношению к бытию: свобода безосновна, она укоренена не в бытии, а в ничто («О назначении человека», 1931). Однако не следует видеть в этом вариации на темы Хайдеггера: «философия свободного духа» Бердяева развивается в полемическом отталкивании от хайдеггеровского «онтологизма» (хотя антиантропологизм и критическая позиция по отношению к «гуманизму» и «субъективизму», свойственные большинству представителей русского «религиозно-философского ренессанса», делают последних скорее единомышленниками Хайдеггера).

Неоднозначна позиция по отношению к философской антропологии, занимаемая неомарксизмом. С одной стороны, он критикует ее с позиций историзма, усматривая в попытке построения философской антропологии как самостоятельной дисциплины натурализм (Лукач, Хоркхаймер, Адорно)и декларируя «теоретический антигуманизм» (Альтюссер). С другой стороны, многие приверженцы и симпатизантынеомарксизма пытаются преодолеть антропологический дефицит классического марксизма за счет разработки философии человека («философия надежды» Блоха, 1-й том «Критики диалектического разума» Сартра). В 1960–70-е гг. к философско-антропологической проблематике интенсивно обращаются югославские (Г.Петрович, П.Враницкий), польские (Л.Колаковский), французские (Лефевр, Р.Гароди), чешские (Корш), российские (М.Туровский, В.Межуев, Э.Соловьев) марксисты. Косвенное, но мощное влияние на современную философию человека оказал психоанализ. Размежевание с Фрейдом едва ли не в большей мере, чем размежевание с Марксом, определяло философско-антропологические разработки последнего столетия. В качестве синтеза психоанализа с экзистенциально-феноменологическим методом описания человеческого опыта возникла философская антропология Бинсвангера. Из попыток соединить психоанализ с марксизмом вырос целый ряд концепций человека от фрейдомарксизма Фромма до лакано-марксизма Жижека.

Уникальность кочевого образа жизни сформировала особый менталитет и мировоззрение. Номады, жившие в самом центре Евразии, выработали специфический, свойственный только им способ мышления и общественной организации. Если исходить из того предположения, что вопрос о смысле жизни ставит не человек, а сама жизнь, то жизнь номада находилась во взаимодействии с окружающей природой и рациональным отношением к ней.

Центральной проблемой казахской философии является человек (личность) и общество. В данном соотношении раскрывается социально-философский аспект проблемы смысла жизни.

Природе национального мышления свойственно образное мышление, характеризующееся масштабностью взглядов, нередко заключенное в понятии «сарыдала» - «беспредельная степь, необъятное пространство» , независимо от формы общественного устройства. Даже, например, «...с переходом на оседлость изменились  экономические условия жизни, то психология народа все еще привычно озирает бесконечные просторы степи как свою собственность, и это понимание пространства есть смысл и суть казахской души» .  И далее: «Душа и характер казахского народа, так же, как и русского формировались... под воздействием занимаемых просторов».  Естественно, любая общность характеризуется двумя весомыми параметрами, первое - это пространство, ей занимаемое; второе - численность населения. Отношение казахов к « пространству ими занимаемое» было сугубо почтительное, выраженное в понятии «Атамекен». Данное понятие объединяло в цепочку ряд слов, имеющее ценность для любого человека, независимо от принадлежности - это родной дом, Родина, Отчизна. Земля, оставленная предками предыдущим потомкам, как символ мудрости, заключает в себе великий смысл. И смысл этот в самой жизни, в сохранении великой нации, которая не раз утверждала об этом всему миру. С самого начала своего существования как этноса, народа, казахи осознали особую ценность своей принадлежности, как неделимого народа, которого объединял общий язык, территория, общность исторической судьбы и культуры.

Важнейшим проявлением личностного бытия человека является наличие у него смысла жизни, каковой представляет собой высшую интеграцию его ценностей. Отношение индивида к земле, как ценности, не является индивидуальным отношением, а связано с исторически развитым существованием индивида как члена какой-либо общины.  По своему содержанию смысл жизни есть некоторая жизненная задача, соотнесенная с жизнью общества. Формирование того или иного смысла жизни предполагает интериоризацию определенных общественных ценностей, выработанных в истории культуры. В самосознании казахского народа глубоко укоренено представление о древности кочевой культуры, связанное с почитанием святых мест и могил. Определенное почитание издавна сохранилось в памяти народа. Казахский народ так же, как степь, был открыт веянию новых идей и, отнюдь, не чужд религиозной нравственности. Ментальность казахских номадов определялась толерантным отношением к другим  этносам и культурам. Это  обусловлено тем, что на территории Казахстана существовали зороастризм /Avecta/, христианство, ислам. Касымжанов А.Х., Касымжанова С.А. в работе «Духовное наследие казахского народа» отмечают, что «...проще и вернее было бы назвать мировоззрение древних предков казахов как тенгрианство, от именования верховного божества - танир. На самом деле древнее мировоззрение казахов по существу было зороастрийским и его следы явственно прослеживаются в культе огня, обрядах очищения и врачевания, связанных с водой и землей». Считается, что на Востоке антропологическая направленность религии и философии имеет исторически устойчивый характер, основные подходы которой сложились в период YI в. до н.э.- YIII в. н.э. и на протяжении столетий существенно не менялись. Особое направление представляет собой ислам, дающее свое видение человека и его предназначения, обрамленное специфическими условиями бытия и получившее суфисткое направление. «В суфизме, который отличается  от ортодоксального ислама усложненной философской базой и соответствующим антропологическим учением, сочетаются и христианские идеи (человек как образ и подобие Бога), и идеи, характерные для буддизма и индуизма (патетизм, иогическая  практика). Суфизм обращает внимание не на внешнее соблюдение религиозных предписаний, а на внутреннее самосовершенствование человека, которое, в конечном счете, означает реализацию в нем Бога» [4].  Не будем отрицать значительный вклад суфиев в мировую культуру, как мусульманский культурный Ренессанс X-XI вв. Суфизм был не чужд и в казахской степи, а наоборот, содержал в себе глубокую мысль, близкой душе казаха, и сыграл немаловажную роль вплоть до XIX в. включительно. «Одним из компонентов мирового суфизма является казахская философия. Казахская степь явилась благодатный средой для развития и распространения концепции «умного сердца», «ибо путь самосовершенствования суфия осуществляется в сердечном пространстве человека».  Данная формулировка концепции суфизма была очень близка душе казаха. Историчность культуры имеет особую ценность в национальном самосознании и воспринимается каждым человеком и выступает как высшая интеграция его ценностей, а значит, подразумевает наличие смысла. Как мы указывали выше, древность кочевой культуры связана с культом предков, почитанием могил и святынь. Данный культ, почитание, следовательно, и посещение мы связываем с религиозной верой. В ежегодном календаре для мусульман Хаджи Байрам-и Вели Рахметуллахи-алейх указывается: «Посещайте гробницы ученых и святых! Ибо эти великие заступятся за тех, кто их посещал».

Исламизация края (с YIII в.) не привела к потере самобытности культуры, к потере смысла существования народов Средней Азии, а наоборот, способствовала ее расцвету.

Казахское просвещение в творчестве выдающихся деятелей культуры Абая, Шакарима, Ч.Валиханова, И.Алтынсарина, М.Жумабаева, Г.Караша и др.  свое назначение видело в борьбе со старыми, традиционными родовыми представлениями и в воспитании нового человека, просвещенного, образованного, трудолюбивого, деятельного, ответственного. Нетрудно заметить, что цель, выдвигаемая казахскими просветителями, во многом совпадает с той задачей, которую преследует наше государство на современном этапе развития, и в этом нам видится огромное историческое значение казахского просвещения, его актуальность. Казахская просветительская мысль, по сути своей, явилась ответом на те колоссальные изменения, которые произошли в жизни народа после присоединения Казахстана к России. Речь идет о культе знания и веры, о значении духовного возрождения для развития общества и каждой индивидуальности. Мир преходящ, но неизменными остаются духовные ценности. Поэтому, жизнь - не покой, а борьба с покоем. Она творение, созидание, вечное восстание против притягательной силы «вчерашнего», против инертности и пассивности. Следует оговорить, борьба должна иметь разумную цель, должна быть направлена на удовлетворение коренных потребностей. В исторической практике человека интересует не сама борьба, а ее осмысленность, направленность, ее конкретная цель и содержание.

Смысл жизни как социальная проблема формируется только в обществе и через общество. По мнению казахских мыслителей (Абай, Шакарим, Торайгыров, Аймауытов) личность представляет собой сплошную систему социабельных качеств, которые формируются и совершенствуются в процессе жизнедеятельности человека, в свободе выбора и в акте самодеятельности. Мыслители в обретении достойного смысла жизни большое значение придавали среде, в которой растет и развивается индивид, т.е. воспитанию и образованию. От этих двух показателей зависело, каким  будет человек: злодеем или высоконравственным гражданином. В учениях казахских мыслителей нравственность является неотъемлемым компонентом социально-философской природы человека. Так, в частности, всякая нравственность то в большей, то в меньшей степени исходит из таких основных принципов, которые выражают общечеловеческую социабельность индивида, т.е. его потребность считаться с другими людьми, выражать им сочувствие, помощь и  доброту, проявлять стремление, желание, волю,  искусство понять других, потребность быть ответственным в своем поведении перед другими. Нравственность оказывается наиболее непосредственным выражением общественной природы человека вообще.

Нравственность является тем мерилом, способом духовного бытия, через которую личность может обрести смысл и реализовать его. Не случайно то обстоятельство, что произведения великих мыслителей всегда затрагивают вопросы морали, почти всегда  начинаются с критики морали патриархально-феодального общества. Абай правильно подметил, что в отсталом патриархально-феодальном обществе повсеместно господствуют материальные ценности, которые порождают взаимную вражду и ненависть. Оттого, говорит Абай, «человек рождается плача, умирает сердясь». Социальная культура человека не возникает стихийно, даже при наличии самых благоприятных объективных условий и возможностей. В ее формировании пересекаются: влияние объективных (природных и социальных) обстоятельств, собственной жизнедеятельности индивида и воспитательных систем, создаваемых обществом. При наличии благоприятных объективных условий центр тяжести переносится на воспитание. Кант писал, что в воспитании кроется великая тайна усовершенствования человеческой природы... Человек должен еще развивать свои способности к добру. Провидение не вложило их в него уже в готовом виде. В этических воззрениях Ж.Аймауытова огромное значение придается воспитанию как фактору становления и развития личности. Именно оттого, какое воспитание будет дано ребенку, зависит его будущее.

Казахстан на пороге  XXI века, находящийся в самом сердце Евразии, предлагает основной смысл бытия человека и общества, а также во взаимоотношениях с другими странами и религиозными конфессиями и национальностями внутри страны – евразийство, для которой характерен антропоцентризм. В.И.Зорин указывает: «Есть объективные и субъективные предпосылки того, что в будущем именно в Казахстане может быть начато формирование единой мировой духовной культуры на базе евразийской философии как ее сущностной основы» [6,17].

Межнациональное согласие в сферах культуры, экономики, политики, научных сфер ведет к процветанию нашего государства посредством укрепления целостности и единства многоликого общества и является залогом мира на земле. Новые вызовы изменяющегося мира требуют от нас единства и укрепления, а вся наша энергия должна быть направлена против терроризма и экстремизма, имеющий в своей основе разрушительный и деградирующий смысл.

Казахстан как поликультурное общество с общечеловеческими ценностями, отражающий непреходящий смысл, продвигается к построению истинной демократии на основе политических и гражданских прав и равенство всех этнических групп. В задачи нашего государства входит первостепенное значение демократизации и гуманитаризации   воспитания и образования, которые играют большую роль в становлении, формировании и развитии индивида. В практическом аспекте, «на долю» смысла жизни как проблемы в условиях демократического государства лежит ответственность в реализации прогресса, как объективного мира, так и личности. Только в этом случае он вызывает действительное возвышение жизни индивида и, следовательно, обогащает жизнь мира. Смысл жизни, предполагающий связь индивидуального смысла с универсальным, где обязательно сохраняется самоценность личности, что характерно для евразийской философии (антропоцентризм): человек есть центр Вселенной. В.И.Зорин главную цель евразийской философии видит в «достижении жизненного успеха на основе мудрости», т.к. «мудрость лежала и лежит в основе культуры всех народов Земли» [6,13-15] и «между ними есть незримая нить консолидации, сотканная историческим опытом и сложной переплетенной судьбой народов» [6,26]. Таким образом, евразийство предлагает поиск новой формы интеграции, как стремление к более нормальному удовлетворению возрастающей потребности населения к объединению и согласию.

В своем Послании народу Казахстана президент Н.А.Назарбаев смысл бытия усматривает в объединяющих нас факторах: «Это наша земля в ее границах, наши родители, которые ее обустраивали, наша общая история, в которой мы  совместно испытывали горечь неудач и делились радостью достижений. Это наши дети, которым на этой земле вместе жить и работать. Каждый  из нас един в понимании долга перед своими родителями и в стремлении сделать жизнь наших детей лучше. Сегодня – это реальная платформа для единства и консолидации во имя этих конкретных целей» [7]. Человек непобедим, т.к. у него есть Воля, Разум и Сердце (Абай), порождающие творческое созидание и ответственность, которые поселяют веру в будущее, в исторический прогресс.

Смысл жизни отражает существенные качества определенной социальной действительности. В соответствии с этим, содержание понятия «смысл жизни» вместе с обществом проходит различные этапы развития, но при этом сохраняет свои сущностные признаки. А именно, смысл жизни зависит не только от выбора главной жизненной цели, но и от поиска индивидом своей философии жизни, активного усвоения совокупности мировоззренческих идей, которые импонируют ему и которые личность предпочитает принять как свои собственные.  «Для того, чтобы понять, - пишет Э.Фромм, - индивидуального пациента или вообще какого-либо человека, необходимо, прежде всего, знать – каков его ответ на проблему существования» [8]. Понимание задачи всей жизни всегда опирается на одну или несколько потребностей индивида, и это выражает фундаментальную особенность личности. Исследования специалистов-философов по данной проблеме убеждают нас в том, что свое содержание смысл жизни приобретает в процессе жизненного опыта каждой личности и усвоения определенной культуры.

Казахская культура, как целостная система, в своих недрах несет мощный объединяющий фактор – высокие нравственные ценности, моральные устои в отношении человека, общества, природы, мира. Культура обладает непреходящей ценностью, которая и дальше поможет человеку обрести веру в себя в процессе творчества, в осуществлении смысла жизни, что непременно необходимо в строительстве гражданского общества. Как никогда справедливы высказывания Шакарима, что «мир не ад, а наоборот является раем. А этот рай превращает в ад, насилие людей над людьми, насилие господствующих классов, их эгоизм, волчьи нравы. Если бы люди не преследовали и не вредили друг другу, а жили б в братском единстве и бескорыстно использовали бы своим честным трудом природные богатства, то, безусловно, мир превратился бы в рай» [9]. Это дает основание предположить, что цель демократического независимого государства не только в создании условия для самоопределения, но и в качественном изменении стереотипов необходимостей и жизненного смысла личностей, направивших свои усилия на совершенствование общественных отношений. Ведущими в формировании нового гуманного человека являются достойный смысл, пути его нравственного развития и укрепление чувства долга, высокая сознательность. В этом отношении актуальны слова Сартра: «Человек несет всю тяжесть мира на своих плечах: он ответственен за мир и самого себя как определенный способ бытия».