ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ_тихомиров. М. Н. Тихомиров источниковедение истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в
 Скачать 1.52 Mb.
|
|
§ 4. Сказания о крестьянской войне и интервенции начала XVII в. Многочисленный литературно - публицистические сочинения появились в связи с крестьянской войной и интервенцией начала [151] XVII в. Одним из наиболее интересных произведений этой эпохи является «Иное сказан и е». Это название чисто литературного происхождения. Издатель памятника Беляев нашел в рукописи сказание Авраамия Палицына, после которого было помещено сказание неизвестного автора со следующим заголовком: «Той же первой истории последует вторым сказанием, иже в первой скрашено, зде же приполнено, и где в первой полно, зде же скратно писано. Инаго творения». Эти слова позволили Беляеву назвать все сочинение «Иным сказанием». Уже первые издатели указывали, что «Иное сказание» составлено из двух самостоятельных частей. По мнению же Платонова, «Сказание» состоит из шести частей, среди которых на первом месте по историческому значению стоит первая часть, представляющая особую повесть о времени Бориса Годунова и первого Самозванца. В ней рассказывается о смерти царевича Дмитрия, воцарении Бориса Годунова, появлении Самозванца, его борьбе с Борисом при помощи поляков и царствовании, о свержении Лжедмитрия, воцарении Шуйского и перенесении «мощей» царевича Дмитрия в Москву. Повесть сохранила на себе отпечаток самостоятельного литературного произведения. Это можно видеть хотя бы по тому, каким образом она отделена от других частей «Иного сказания». Окончание повести такое: «Благодать же и мир да будет со духом вашим, братия, и ныне и присно и во веки веком. Аминь», т. е. обычное окончание повестей XVI—XVII вв. В конце повести выражается радость по поводу избавления Московского государства от Самозванца и воцарения «таковаго благочестивого государя [Василия Ивановича Шуйского]... истиннаго заступника и пастыря словесным овцам своим, а не наимника». Платонов определяет время написания повести 1606 г. на том основании, что в ней упоминается о перенесении мощей царевича Дмитрия из Углича, которое произошло 3 июня 1606 г., но нет указаний на восстание Болотникова. Автор, по - видимому, писал в ту начальную полосу царствования Василия Шуйского, когда оно казалось еще относительно спокойным, хотя уже начиналась новая волна восстаний. Поэтому автор повести в скрытой форме грозит тем, кто захочет возмутить покой царствования Василия Шуйского: «Аще и, грубителю божий, не пременишеся от злаго сего обычая своего, ей реку ти, постражеши зде и в будущем. . .» Повесть 1606 г. является ценнейшим источником, потому что она составлена в момент развертывания самих событий. Она носит на себе яркие черты пристрастия автора к Василию Шуйскому, родословие которого возводится к Владимиру Святому, «прежних благоверных царей корене». Наоборот, автор проявляет большую враждебность к Борису Годунову, обвиняя его в убиении царевича Дмитрия, называя вторым Иудой - предателем и Святополком Окаянным. Повесть включила в свой состав и некоторые официальные документы. [152] Остальные части «Иного сказания» уже менее интересны. Вторая часть является сборником документов, изданных при Василии Шуйском. Из них особенно интересен так называемый «Извет Варлаама». Этот документ представляет собой донос монаха Варлаама — спутника Отрепьева при его побеге в Польшу. Важнейшим документом является крестоцеловальная запись Василия Шуйского. В ней Шуйский обещает «всякого человека не осудя истинным судом з боляры своими смерти не предати, вотчин, и дворов, и животов у братии их, и у жен и у детей не отоимати». Запись является документом, ограничивающим самодержавие в пользу боярства, служилых людей и горожан. Большинство других повестей XVII в., рассказывающих о крестьянской войне и интервенции, возникло значительно позднее. К их числу относится так называемый «Временник дьяка Ивана Тимофеева», или «Временник по седмой тысящи от сотворения света ва осмой в первые лета». Автор ставит своей задачей рассказать об эпохе, столь богатой событиями, непосредственным свидетелем которых был он сам. Иван Тимофеев (или Тимофеевич) был дьяком в Москве. В 1598 г. в качестве приказного дьяка он подписался на избирательной грамоте царя Бориса. В начале царствования Василия Шуйского служил в Москве, а позже (с конца 1606 или начала 1607 г.) был дьяком в Великом Новгороде, затем в Астрахани, Ярославле и Нижнем Новгороде, откуда вернулся в Москву только в 1628 г. «Временник дьяка Ивана Тимофеева» написан витиеватым и трудным для понимания языком. Словесное хитросплетение Ивана Тимофеева очень часто затрудняет не только понимание текста «Временника», но и отвлекает самого автора от изложения фактического материала. «Временник» состоит из пяти больших глав — по царствованиям: 1) царство Ивана Васильевича, 2) «царство благочестивое, иже от поста просиявшее» царя Федора Ивановича, 3) «о обирании Бориса Федоровича на царство», 4) «богопустное на Московское государство Ростригино беззаконное царство» и 5) царство Василия Ивановича Шуйского. Дальше идет «Летописец вкратце» — о тех же царях, о крестном целовании королевичу Владиславу и о вдовстве Московского государства. Судя по всем признакам, «Временник» был закончен самое позднее в 1619 г. Иван Тимофеев писал на основании личных наблюдений. Многое написано им по отдаленным воспоминаниям и порой нарочито витиеватым стилем, скрывающим подлинные обстоятельства событий. Таков рассказ об убийстве царевича Ивана Ивановича его отцом — Грозным: «Вящший же сего брат, благодатным именем от бога дарован, тепл отцу по всему именем и мудростью купно с храбрости, не умали в добротах ничим же существа. И уже к совершению грядый возраста, третия десятицы лет свене трех число достизая своя ему жизни, троебрачен же быв отца волею, и не яко прилучением смерти в мужестве лет частое подружием его изменение бысть, но за гнев еже на нь они свекром своим постризаеми суть; ибо при концы отча старости житие скончал бе, но жребии бо не получив земного, но на будущее преселник царствие. Непщую сего быти и к страданию близ, от рукобиения бо отца, глаголют нецыи, живот ему угасе, за еже отцеви в земных неподобство некое удержати хотя». Тимофеев очень строг и недоброжелателен к своим современникам. Он называет Грозного «яростивым царем», который введением опричнины «земли всей велик раскол сотвори». Наоборот, царя Федора Тимофеев величает «освятованиым». Царь Борис — «злый раб», достигший престола обманом и преступлением: «И чюдо! первый бо той в Росии деспод безкнижен бысть, в ми – [153] ролюбных же двизаемых вещех многосугуб коварств паче тацех многокнижных». Эта фраза дала повод к легенде о том, что Борис Годунов был неграмотным. Для Ивана Тимофеева Московское царство кончилось со смертью Федора Ивановича: «начало убо Греком первый Костянтин во християнех царь, конец же велицей Росии всей сий Феодор Ивановичь». После Федора Ивановича все остальные цари не заслуживали его уважения, кончая Василием Шуйским, который «мучительски правяща власть, а не царски». Во второй половине своего «Временника» Иван Тимофеев рассказывает о междуцарствии. Эта часть сочинения крайне интересна по ее классовой направленности. Иван Тимофеев ополчается против «безглавной чади», которая положила начало «смуте» в Московском государстве: «Скотолепно зело суетен совет безглавная чадь в мыслех своих утвердиша, обаче на се уклонишася, яко да начальныя изгубить и избранный лучшая мужа и нарочитейшая себе по муках всех смерти предадят, именья же их они наследят, еже и бысть, но не вечне пребысть». «Безглавная чадь», т. е. восставшие крестьяне, представляются Тимофееву основными виновниками «смуты». Другим сочинением, описывающим крестьянскую войну и польскую интервенцию начала XVII в., является «Сказание Авраамия Палицына», который был келарем Троицкого монастыря. В обязанности келаря входила забота обо всем монастырском хозяйстве и громадных земельных имуществах. «Сказание» разделяется на три больших отдела: 1) краткое повествование о времени царей Федора, Бориса Годунова, Лжедмитрия и Василия Шуйского, 2) сказание об осаде Троицкого монастыря, 3) рассказ о дальнейших событиях до 1618 г. По-видимому, все эти части были особыми произведениями и создавались в разное время. Вся же книга была составлена и выправлена в 1620 г., как указывает ее окончание: «Исправися книга, глаголемая история вкратце, в лето 7128 - е». Впрочем, С. Ф. Платонов думает, что первая часть «Сказания» начата Палицыным не раньше 1615—1617 гг., так как сам Палицын. указывает, что прошло 14 лет «с начала смятения во всей русской земле»; если начало «смятения» связано с голодом 1601 г., то Палицын писал не ранее 1615 г. «Сказание» повествует о разорении Русской земли: «како весь словенский язык возмутися и вся места по России огнем и мечем поядены быша». В полной редакции «Сказание» имеет заголовок: «Историа вкратце в память предидущим родом, како грех ради наших попусти господь бог праведное свое наказание по всей Росии». Палицын начинает свой рассказ с царствования Ивана Грозного, которого он называет «благочестивым и храбрым». Рассказав о времени Федора Ивановича, Палицын обращается к позднейшим событиям. Под заголовком «О начале беды во всей Росии» помещен рассказ о великом голоде при Борисе Годунове. После этого следуют главы «о зачале разбойничества во всей Росии», «О розстриге Григории» и «О совете розстригине, како было ему погубити московских боляр», и «О царе Василии Шуйском». Этими главами оканчивается краткая редакция «Сказания Авраамия Палицына». [154] В полной редакции вслед за этим подробно говорится об осаде Троицкого монастыря поляками. Палицын уверяет, что всего войска у поляков было «с Сапегой и с Лисовским до 30000, кроме черни и полоняников». Рассказ Палицына об осаде монастыря является важнейшим источником по истории польской интервенции в начале XVII в. Автор подробно говорит о защите обители от нападения поляков, не забывая упомянуть и о себе: «Тогда же в той велицей лавре архимариту Иасафу и, келарю старцу Аврамью Палицыну, и с прочими доброхотствующими к царьствующему граду, совсем усердием велико тщание о сем показующе. И велик промысл бываше от обители чюдотворца всем людям, к Москве правящим во всякых нужах и в провожениях; и всяку весть тем подаваху и от них восприемляху, себе убо соблюдающе и тех сохраняюще, до конца монастырьскую казну истощеваху». «Сказание Авраамия Палицына» представляет собой очень интересный памятник идеологического характера. Основы классовой борьбы в Московском государстве представляются Палицыну в том, что «всяк от своего чину выше начашя восходити: раби убо господие хотяще быти, и неволнии к свободе прескачюще». В ярких красках описывает Палицын разорение Московского государства в результате иноземной интервенции: «И пременишася тогда жилища человеческаа на зверскаа... И крыяхуся тогда человецы в дебри непроходимый и в чащи темных лесов и в пещеры недоведомыя и в воде между кустов, отдыхающе и плачющеся». Палицын с насмешкой говорит о русских изменниках, помогавших полякам: «Внегда убо ко кроволитию, то Рустии изменницы главы своя преже полагаху, Поляцы же, стояще, точию от измены себе соблюдаху. Егда же корысть [добычу] делити во градех и в весех, то вся лутчаа Поляки у них силою отнимаху, изменницы же, аще и множество их пред ними, но не пререковаху и всяко насильство от них радостию приемляху». Беды и ужасы, постигшие Русскую землю от иноземцев, Палицын объясняет грехами самих современников: «сквернейши бо иноверных есмы, донели же не обратимся». Значительный интерес представляют сочинения еще двух современников крестьянской войны и интервенции начала XVII в. — Хворостинина и Катырева - Ростовского. Князь Иван Андреевич Хворостинин представлял собой колоритнейшую фигуру своего времени. В первый раз он появляется на сцене в должности кравчего при Лжедмитрии, который держал в почете этого «надменного» мальчишку. При Шуйском Хворостинин был сослан на покаяние в Волоколамский Иосифов монастырь за близость к свергнутому Самозванцу и за еретичество, причем ему было сказано: «Как ты был при Ростриге у него близко, и ты впал в ересь, и в вере пошатался, и православную веру хулил и постов и христианского обычая не хранил». При Михаиле Федоровиче Хворостинин первое время находился в почете, но в 1622 г. попал в опалу. Обнаружилось, что Хворостинин «показал к измене шатость», будучи, очевидно заподозрен или уличен в каких-то политических интригах. В начале 1623 г. он был сослан в Кириллов монастырь. Хворостинин написал интересную повесть под названием: «Словеса дней и царей и святителей московских, еже есть в Росии». После весьма витиеватого введения Хворостинин начинает свой рассказ, предуведомляя читателя: «аз бо елика слышах и елика видех, никакоже могу таити, и никто же ми не неверуй сему писанию, не мни [не считай] мене гордяшася». Краткая повесть Хворостинина интересна [155] некоторыми историческими подробностями. В частности в ней мы встречаем рассказ о столкновении патриарха Гермогена с боярами. Еще более ценна повесть князя Ивана Михайловича Катырева - Ростовского. Катыревы принадлежали к Ярославскому княжескому роду и считались знатными боярами. Повесть сохранилась в двух редакциях. В конце повести помещены вирши, суммирующие ее содержание и указывающие в конце на ее автора: «Есть же книги сей слагатай Сын предиреченного князя Михаила, роду Ростовского сходатай». Повесть у Катырева носит длинное название, дающее представление о ее содержании: «Повесть книги сея от прежних лет: о начале царствующего града Москвы, и о корени великих князей Московскых, и о пресечении корени царскаго от Августа царя, и о начале инаго корени царей, и о настатье царя Бориса, и о приходе богомерскаго еретика Гришки Отрепьева Ростриги на царствующий град, и о начале его и о убиении его, и о мятежи, и о настатье царя Василия Шуйскаго на царство, и о начале мятежи во царствующем граде, и о пришествии Литвы и о разорении царствующаго града Москвы от безбожных ляхов, и о взятии царствующаго града Москвы собранием и попечением всего православного росийского христианства, и о избрании на царствующий град Москву и на все российские государства царя Михаила Федоровичя, и о возрасте и о мужестве и о нравех прежних царей царствующаго града Москвы. Написана бысть сия книга в лето 7134-ое июля в 28-й день». Таким образом, из самого названия книги видно, что она закончена 28 июля 1626 г. Слог повести простой и в то же время красивый. Автор вкладывает в уста действующих лиц речи, которые оживляют изложение, иногда вводит в рассказ картины природы, набрасывая их немногими, но яркими штрихами. Автор не затрудняет изложение выписками из церковных книг, хотя он был человеком книжным. В конце повести помещено «Написание вкратце о царех московских, о образех их, и о возрасте и о нравех», дающее портретные изображения царей — современников Катырева - Ростовского. Все указанные выше сказания о классовой борьбе и интервенции начала XVII в. вышли из - под пера авторов, принадлежавших к социальным верхами. Отсюда в их сочинениях мы находим и соответствующую классовую оценку событий. Сохранились, однако, и другие сочинения, благоприятные восставшим крестьянам и горожанам по освещению событий начала XVII в. Эти сочинения принадлежат к небольшому циклу псковских повестей XVII в., возникших при особых условиях. Псков XVII в. был ареной ожесточенной классовой борьбы, нашедшей себе выражение в восстании 1650 г. Из псковских повестей наиболее интересна так называемая повесть о разорении Пскова, внесенная в состав летописи, но являвшаяся отдельным памятником. «Начальное развращение, нелюбовное житие» началось в Пскове с того времени, как царь Василий Шуйский потребовал сбора денег. Тогда богатые люди собрали деньги «со всего Пскова з больших и с меньших и со вдовиц по раскладу». Между меньшими и большими в городе началась борьба за власть. Автор повести говорит, что на стороне «меньших» людей были стрельцы, посадские люди и поселяне (т. е. крестьяне), на стороне же «больших» людей были служилые люди — дворяне, духовенство и большие гости, «богатством кипящие». В Пскове началось великое смятение: «С тех мест несказанная творилась [156] во Пскове от несоветия; и игумени, и священники, и большие люди, боярские люди, кои во Пскове осталися, те по новгородцах хотяше соединитись; ратные люди, стрельцы и казаки, и мелкие люди, и поселяне по крестном целовании хотяше накрепко стояти», не желая последовать примеру новгородцев и подчиниться шведскому королю. Повесть рассказывает, что меньшие люди собирались на площади, правительство их сидело в «земской избе». В это время нашелся простой крестьянин Кудекуша Трепец, который сам допрашивал псковских попов и детей боярских «и воеводам указывал». В ответ «лучшие» люди устроили заговор и восстановили свою власть. Ожесточение было такое, что даже священники производили пытку «кликунов», т. е. сторонников восставших. «Лучшие люди» заключали в «палату мелких людей полну». По мнению автора повести, «лучшие» люди «мир восколебаша всякими неправдами». Повесть о разорении была написана вскоре после описываемых событий и отличается большой достоверностью. В идеологическом отношении это совершенно исключительный по своему значению документ, вышедший из-под пера какого-нибудь псковского посадского человека, описавшего бесхитростными словами классовую борьбу в родном городе. Автор повести о разорении понимал значение этой борьбы и своекорыстие «больших» людей, готовых предать Русскую землю шведскому королю. В псковских же летописях помещены две другие повести. «Сказание о бедех и скорбех и напастех, иже бысть в велицей России», написано в Пскове примерно около 1620 г. Оно говорит о событиях не только псковских, но и касающихся всего Русского государства. Составитель сказания точно так же является сторонником «меньших» людей. По его словам, бояре скоро забыли «свое прежнее безвремяние и наказание, что над ними господь бог за их насильство сотвори, от своих рабов разорени быша, и паки на тоже подвигошася». Все зло в Русской земле сотворилось «от злых чаровников и зверообразных человек». Имеется и третье псковское сказание — «О смятении, междоусобии и отступлении пскович от Московского государства». Автор его в отличие от двух первых сказаний стоит целиком на стороне бояр и «больших» людей. Написано оно тоже в Пскове. В то время как в летописном сказании с большой симпатией говорится о «меньших» людях, сказание «О смятении» рассматривает их как мятежников, которые совершают целый ряд преступлений. Наоборот, бояре и попы изображаются в виде мучеников. Составитель сказания с насмешкой говорит, что «меньшие» люди собирались по звону колокола «на вечь». Он называет «меньших» людей бессловесными скотами. Чернь и стрельцы грабили нарочитых людей, «дабы имение их взята». Сказание «О смятении» сравнительно позднего происхождения, оно возникло не ранее 1636 г. [157] § 5. Сочинения второй половины XVII в. Во второй половине XVII в. было написано одно из замечательнейших сочинений важнейшего значения для истории Русского государства. Оно принадлежит перу подьячего Григория Карпова Котошихина. Как и многие подьячие Посольского приказа, Котошихин принимал участие в переговорах с иностранными державами (в 1654 г. — с поляками, а в 1661 г. ездил гонцом в Стокгольм для заключения Кардисского мира). Во время войны с Польшей (1659—1667) он находился при главных военачальниках — Черкасском и Прозоровском, — после чего убежал из России сначала в Польшу, затем в Пруссию и, наконец, очутился в Стокгольме, где в 1668 г., под фамилией Селицкого, поселился в доме королевского переводчика Анастасиуса. Котошихин указывает, что он бежал из Московского государства, не желая написать ложный донос на князя Якова Черкасского. Однако в приходорасходной книге Посольского приказа записано, что в 1664 г. «Гришка Котошихин своровал, изменил, отъехал в Польшу». Действительно, существует собственноручная записка Котошихина о его службе польскому королю; из записки выясняется, что Котошихин разведывал в Москве и сообщал различные вести в Польшу, будучи, таким образом, типичным шпионом и изменником. По-видимому, Котошихин и в других отношениях не отличался особой нравственностью. В пьяном виде он поспорил в Стокгольме со своим хозяином и убил его. По приговору шведского суда Котошихин был казнен. Как исторический источник сочинение Котошихина представляет громадный интерес. Оно было написано по заказу шведских властей. Котошихин прекрасно знал московские порядки и дал их описание. Он не чужд был стремления сгустить краски. К тому же он писал по памяти и порой ошибался. Так, он сообщает, что у царя Михаила Федоровича был сын Дмитрий, хотя о царевиче Дмитрии Михайловиче ничего неизвестно, и т. п. Но несмотря на все это, сочинение Котошихина является своего рода руководством для изучения жизни приказов и других правительственных учреждений Московского государства XVII в. Сочинение состоит из 13 глав. Глава I рассказывает о царях и царицах и свадебном чине при царской женитьбе. Здесь же сообщается об обрядах, соблюдаемых при рождениях царских детей, об обряде погребения царя и царицы. Глава II дает понятие о различных московских чинах: боярах, окольничих, дворянах, стрельцах и прочих служилых людях. В сочинении Котошихина русские слова иногда переводятся более понятными для шведов терминами (например, окольничий назван каштелянусом, или кастеляном, и т. д.). Котошихин с особенной точностью говорит об обязанностях дьяков и подьячих: «И те дьяки во дьяцы бывают пожалованы из дворян московских и из городовых и из гостей и ис подьячих. А на Москве и в городех в приказех з бояры и окольничими и думными и ближними людьми и в посолствах с послами бывают они в товарыщах; и сидят вместе, и делают всякие дела, и суды судят, и во всякие посылки посылаются». В главе III приводятся образцы титулов, какие пишутся в документах, посылаемых к московскому царю, а также в грамотах от царя в другие государства (к императору германскому или «цесарскому величеству Римскому», к королевскому величеству Свейскому, королям польскому, английскому, датскому и т. д.). В главе о титулах Котошихин, несомненно, руководился «титульником», т. е. книгой титулов, с которыми московские государи обращались к другим. Главы IV и V сообщают по – [158] дробности о посольствах. Указывается, кого посылают за рубеж и в каких случаях в посольствах идут бояре и стольники, а также, сколько с ними наряжается переводчиков и подьячих и какие дары обычно посылаются с гонцами и послами. Здесь же указывается, какая честь бывает послам и посланникам, прибывающим в Московское государство. В главе VI находим перечисление царских дворов: казенного, сытенного, кормового, хлебного, конюшенного, с указанием их назначения. Чрезвычайно ценна глава VII сочинения Котошихина, в которой описываются московские приказы (Приказ тайных дел, Посольский приказ, Приказ большого дворца, Разрядный приказ, Стрелецкий приказ, Приказ Казанского дворца и др.). В главе VIII рассказывается о городах Московского государства и посылаемых в города воеводах; в главе IX — о военных сборах, в главе X — о торговых людях, в главе XI—о крестьянах, в главе XII — о царской торговле, в последней, XIII, главе — о частной жизни бояр и «иных чинов людей». Краткая глава о крестьянах любопытна указанием на владельческие права — «бояре, и думные, и ближние, и всяких чинов люди, помещики и вотчинники, ведают и судят своих крестьян во всяких их крестьянских делех, кроме разбойных же и иных воровских дел». Очень ценны цифры о количестве дворов, принадлежавших разным владельцам: 50 тыс. дворов принадлежало царю, 7 тыс. дворов — патриарху, 12 тыс. дворов — 4 митрополитам, 16 тыс. дворов —10 архиепископам и т. д. Сочинение Котошихина написано точным, деловым языком приказного человека XVII в. Перед нами не литературная работа, а деловая записка, не лишенная в некоторых случаях своеобразного юмора, свойственного многим документам XVII в. Котошихин совершенно чужд церковной фразеологии, характерной для литературных произведений этого века, что придает его языку особый оттенок. Котошихин дал точную фотографию московских порядков второй половины XVII в. Другую задачу поставил перед собой его современник Юрий Крижанич. Родом хорват, Крижанич с 1640 г. поселился в Риме. В 1658 г. он встретился в Вене с московским посланником Лихаревым и получил приглашение приехать в Московское государство; приехал, но уже в 1661 г. был сослан в Тобольск, где прожил 15 лет, и только после смерти Алексея Михайловича получил разрешение вернуться в Москву. Самое важное сочинение Крижанича — «Политика», в которой он излагает свои взгляды на значение России среди других славянских стран. Крижанич прежде всего рассматривает источники государственного богатства: торговлю, ремесла, земледелие, горные промыслы. Он предлагает развивать в стране собственную торговлю и промышленность: «отнюд же никаковы иноземски торговцы не маются допустить в кралеству держать домов, ни лав, ни складов, ни сводов, ни оправников либо наместников своих, ни консулов на Москве». Крижанич настаивает на необходимости завести отечественную горную промышленность, указывая на месторождений руды в Московском государстве («железная рудокопина при Туле» и т. д.). Далее, Крижанич говорит о силе государства, «ополчаясь против «ксеномании», или «чужебесия», которое «есть бешеная любовь чужих вещей и народов». По словам Крижанича, «у ляхов живет несметна множина инородьников... Толико множина есть [159] того куколя [плевел] у ляхов: да уже не можем речь, инородники живут межу Ляхми, но паче Ляхи живут межу инородникми». В связи с этим Крижанич делает краткую, но любопытную справку об иностранных искателях русской короны, называя в их числе «сведского королевича» Густава — жениха царевны Ксении, Филиппа Шведского и Вольдемара [или Вольмара] Датского, сватовство которого обошлось в 100 тыс. руб. золотом. Крижанич останавливается на вопросе о методах правления государством, ополчаясь против «крутого владения и людодерства». В Русском государстве, по мнению Крижанича, «зачальник сему крутому владению» был царь Иван Васильевич. Московские судьи, указывает Крижанич, получают так мало из казны, что не могут прожить без взяток; нечего поэтому и удивляться, «что на Москве есть тако много воров и разбоев, и людоморства, но паче диво, како еще люди праведны могут на Москве жить». Сочинения Крижанича по своему характеру стоят одиноко среди литературы XVII в., будучи гораздо ближе к публицистике петровской эпохи и порой перекликаясь по своим идеям с произведениями Посошкова. Как исторический источник труд Крижанича важен прежде всего как попытка по-своему объяснить московские порядки XVII в. В нем мы встречаем множество замечаний, характеризующих московскую действительность и дающих ключ к изучению ряда социальных проблем этого времени. Крижанич проникнут мыслями о тяжелом настоящем славянских народов и не стесняется указывать на его причины, когда он видит их во внутреннем состоянии самих этих народов. В особенности резко говорит он о поляках («ляхах»). Но Крижанич далек от восхваления других, неславянских народов. Крижанич отличался большой ученостью и приводит много выписок из различных иностранных книг, а также из русских сочинений. К сожалению, до сих пор мы не имеем сколько-нибудь полной оценки его работ как исторических источников. Большая и интересная литература во второй половине XVII в. возникла в связи с расколом. На первом месте среди этой литературы стоит автобиография протопопа Аввакума. Жизнь Аввакума (род. в 1605 или 1610 г.) была полна резких контрастов и его общественном положении. В начале царствования Алексея Михайловича протопоп Аввакум пользовался уже большой славой, но вскоре за противодействие нововведениям Никона попал в опалу и был сослан в Сибирь. Расстриженный на соборе 1666 г., Аввакум был сослан в Пустозерск и кончил жизнь на костре. Упрямый и раздражительный, но в то же время принципиальный и до конца преданный своим идеям, Аввакум Петрович бесхитростно рассказывает о своей жизни. Озлобление его направлено, главным образом, против патриарха Никона, который едва сделался патриархом, «так друзей не стал и в крестную [палату] пускать». Трогателен рассказ Аввакума о путе – [160] шествии в Даурию. Величественная и суровая природа Сибири и тягостные условия пути, грубость и самовольство царских приставов и воевод ярко встают перед нашими глазами. И «бедный Петрович», как сам себя называет Аввакум, умеет подняться и стать выше личного бедствия. Автобиография Аввакума, написанная простым и образным языком, является прекрасным литературным памятником и не менее ценным историческим источником по истории раскола. Существенный интерес представляют и некоторые другие произведения старообрядцев: раскольничьи жития Епифания, Корнилия, записка о жизни протопопа Ивана Неронова и некоторые другие. Существует еще одна группа источников по истории Русского государства — так называемая сатирическая литература XVII в. Появление этой литературы тесно связано с недовольством посадского населения московскими правительственными порядками, нашедшими свое выражение в городских восстаниях 1648—1650 и 1662 гг. В «Азбуке о голом и небогатом человеке» рассказывается история о человеке разорившемся. В этой «Азбуке» находим и объяснение причин его разорения: «от сродников зависть, от богатых насильство, от сосед ненависть, от ябедников продажа, от льстивых наговор». Все происходит потому, что «люди богаты живут, а нас голенких не слушают». «Азбука», по-видимому, составлена кем-то из посадских людей в Москве, так как в одном из списков упоминаются «Всесвятые на Кулишках» — церковь у Варварских ворот Китай-города. Та же мысль о беспросветной бедности мелких людей выражена в «Празднике кабацких ярыжек», или «Службе кабаку». «Праздник» написан в виде пародии на всенощную и начинается словами, пародирующими служебник: «На малой вечерни поблаговестим в малые чарки, таже позвоним в полведеришка, также стихиры в перстны и в ноговицы и в руковицы и в штаны и в портки. Глас пустотный подобен вседневному обнажению. Запев: Да уповает пропоица испити». В. П. Адрианова указывает, что «Служба кабаку», быть может, возникла в Сольвычегодском крае, как на это имеется указание в одном из списков. Любопытным памятником является так называемая «Калязинская челобитная», высмеивающая порядки Троицкого монастыря в Калязине. Памфлет написан в подражание челобитной монахов на игумена с жалобой «Калязина монастыря от крылошан в его неисправном житии». Далее в обычном стиле приказных документов XVII в. крилошане жалуются на порядки, заведенные архимандритом: «Да он же архимарит приказал в воротах с шелепом стоять кривому старцу Фалелею, нас, богомольцев твоих, за ворота не пустить, и в слободу сходить не велит, и скотья двора присмотрить, чтобы телят в хлев загнать и кур в подполье посажать, благословенье коровнице подать». Архимандрит велит часто ходить в церковь, даже по ночам, «а мы, богомольцы твои, в то время круг ведра с пивом без порток в кельях сидим, около ведра ходя правило говорить, не успеть нам, богомольцам твоим, келейного правила исправить, из ведра пива испорознить, не то, что к церкве часто ходить и в книги говорить». В таком же духе челобитная разоблачает другие монастырские порядки, угрожая уходом в другой монастырь, «где вино да пиво найдем». В «Повести об Ерше Ершовиче» высмеивается суд XVII в. под видом «судного дела, как тягался лещь с ершем в ростовском озере и о реках». Суд ведет большой боярин и воевода — осетр и окольничий — сом с большим усом. Свидетелями выступают различные рыбы — сельдь переяславская, окунь и т. д. Сам Ерш говорит о себе, как о добром человеке: «знают меня на Москве и в иных городех князи и бояря, дьяки [161] и дворяня и подьячий, попы и дьяконы, гости и гостиной согни посатцкия люди добрыя, и покупают меня, ерша, дорогою ценою и варят меня, ерша, в ухе с перцом да с шафраном». Но свидетели утверждают: что «ерш злый лих человек, ябедник» и т. д. ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ XI Леонид, Повесть о Царьграде Нестора Искандера XV в.—И. Жданов, Русский былевой эпос. Исследования и материалы, Спб. 1895. — В. Н. Малинин, Старец Филофей Елеазарова монастыря, Киев 1901. — «Просветитель», Казань 1904.—И. П. Хрущев, Исследование о сочинениях Иосифа Санина, Спб. 1868. — Порфирьев, История русской словесности, ч. I, Казань 1913, стр. 477—498, 509—535 (пересказ «Просветителя» и слов Максима Грека). — Летопись занятий Археографической комиссии, вып. 10, 1890 («Беседа валаамских чудотворцев»). — В. Жмакин, Митрополит Даниил и его сочинения, М. 1881. — Истины показание (сочинение Зиновия Отенского), 1862. — В. Ф. Ржига, И. С. Пересветов, публицист XVI в., М. 1908 (напечатано в Чтениях в Обществе истории и древностей российских). — Переписка князя А. М. Курбского с царем Иоанном Грозным, Птгр. 1914. — Порфирьев, История русской словесности, ч. I, Казань 1913, стр. 570—595 (подробный пересказ сочинений Курбского и Грозного). — Акты исторические, т. I, № 204 (послание Грозного в Кириллов монастырь). — Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1882, кн. II («Домострой» по списку Общества истории и древностей российских). — Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1908 (Коншинская редакция «Домостроя», изд. А. С. Орловым). — Порфидьев, История русской словесности, ч. I, Казань 1913, стр. 544—556 (пересказ «Домостроя»). — В. С. Иконников, Опыт русской историографии, т. II, кн. II, Киев 1908, стр. 1719—1735. — В. О. Ключевский, Древнерусские жития святых как исторический источник, М. 1871. — Русская историческая библиотека, т. XIII. Памятники смутного времени (изд. 2 - е, Спб. 1906).— С. Ф. Платонов, Древнерусские сказания и повести о смутном времени XVII в., изд. 2 - е, Спб. 1913. — Полное собрание русских летописей, т. IV, стр. 321—328 (повесть о разорении); т. V, стр. 55—56 («Сказание о бедах и скорбех»); стр. 66—73 («Сказание о смятении и междоусобии»). — Г. Котошихин, О России, в царствование Алексея Михайловича. — Житие протопопа Аввакума, написанное им самим, изд. Археографической комиссии, 1917. — В. С. Иконников, Опыт русской историографии, т. II, кн. II, стр. 1747—1765. — В. П. Адрианова-Перетц, Очерки по истории русской сатирической литературы XVII в., М.—Л. 1937. |