Работа. Маленький незнакомец Моим родителям, Мэри и Рону, и сестре Деборе
 Скачать 0.6 Mb.
|
|
— Сбежали из дома, мисс Айрес? Узнав меня, Каролина заулыбалась и стала выбираться из кустов, осторожно выпутывая цеплявшиеся за ветки волосы. Наконец она выскочила на пыльную обочину и, обмахнув подол все того же плохо сидевшего хлопчатого платья, сообщила: — Мать послала в поселок, и вот, на обратном пути я не устояла. Гляньте… Каролина аккуратно развязала узелок, и я увидел, что платок, показавшийся несвежим, на самом-то деле вымазан пурпурным соком — на подстилке из листьев лежала ежевика. Выбрав ягоду покрупнее, Каролина ее обдула и протянула мне. Я положил ежевику в рот — сок ее был теплый, будто кровь, и фантастически сладкий. — Ну что, вкусно? — Каролина подала мне еще одну ягоду и сама угостилась. — Маленькими мы с братом паслись в этих кустах. Не знаю почему, но тут самая вкусная ежевика во всей округе. Даже в засуху ягоды спелые и сочные. Может, тут какой родник? Она отерла струйку темного сока, скатившуюся из уголка рта, и притворно нахмурилась: — Однако я разболтала семейный секрет Айресов. Наверное, придется вас убить, если не поклянетесь сохранить тайну. — Клянусь! — Честное слово? — Честное! — рассмеялся я. — Что ж, поверю, куда денешься. К тому же убийство врача — ужасный моветон, еще неприличнее стрельбы по альбатросам. И укокошить лекаря непросто — он сам знает все приемы. Похоже, наша болтовня через окно машины доставляла ей удовольствие: она непринужденно откинула со лба волосы и покачалась на толстоватых ногах. Я выключил мотор, чтобы зря не жечь бензин. Машина облегченно смолкла; в тишине одуряющая знойность тягучего, словно патока, воздуха стала ощутимее. Приглушенные жарой и расстоянием, с полей доносились голоса фермеров и тарахтенье уборочной техники. В светлые августовские вечера крестьяне работали допоздна. Каролина закинула в рот очередную ягоду и лукаво сказала: — Вы ничего не спросили о Бетти. — Как раз хотел спросить. Как она? Больше не хворала? — Ни капельки! Провела день в постели и выздоровела как по волшебству. С тех пор мы изо всех сил стараемся, чтобы ей было хорошо, и просили не ходить по черной лестнице, раз ей это не нравится. Родди достал ей радиоприемник, чем безмерно ее обрадовал. Кажется, в их доме было радио, но в очередном скандале его разбили. Теперь раз в неделю кто-нибудь из нас ездит в Лидкот подзаряжать батареи, но дело того стоит, раз она так счастлива… Признайтесь: вы прописали ей мел, да? Никакой хвори не было? — Я не отвечу, — важно сказал я. — Узы врача и пациента и все такое. Не дай бог, обвините меня в преступной небрежности. — Ха-ха! — печально улыбнулась она. — Можете быть спокойны — расходов на адвоката нам не потянуть… Нашу беседу прервал отрывистый лай Плута, который рыскал в траве на обочине. С другой стороны живой изгороди послышалось заполошное хлопанье крыльев, и пес ринулся в прогал меж кустов. — За птицей погнался, старый дурак! — ахнула Каролина. — Прежде птицы были наши, а теперь им хозяин мистер Милтон. Ему не понравится, если Плут сцапает его куропатку. Плут! Плут! Назад! Ко мне, дурья башка! Сунув мне узелок с ягодами, она бесстрашно кинулась в погоню, не думая о пауках и колючках, цеплявшихся за волосы. Через пару минут Каролина отыскала пса, и тот притрюхал к машине, светясь довольством: из разинутой пасти свешивался розовый язык. Вспомнив о пациенте, я извинился и включил зажигание. — Возьмите ягод, — радушно сказала Каролина. Она хотела отсыпать часть своей добычи, но я сообразил, что еду в сторону Хандредс-Холла, до которого добрых две-три мили, и предложил ее подвезти. Я не был уверен, нужна ли моя любезность, ибо на пыльном большаке Каролина смотрелась весьма гармонично, словно бродяга или цыганка. Казалось, девица тоже колеблется, но она лишь прикидывала маршрут. — С удовольствием, — сказала Каролина, глянув на часы. — Если можно, подбросьте меня не к парку, а к дороге на ферму. Брат сейчас там. Я не собиралась заезжать, но лишней паре рук там всегда рады. — Готов услужить, — заверил я, открывая дверцу, чтобы впустить Плута. Когда пес шумно умостился сзади, Каролина подняла спинку сиденья и плюхнулась рядом со мной. Крякнув под ее весом, машина чуть накренилась, и я вдруг устыдился, что она такая маленькая и старая. Но Каролине было все равно. Пристроив на коленях сумочку и узелок с ягодами, она удовлетворенно вздохнула, явно радуясь тому, что наконец-то сидит. Ее небритые ноги в мальчиковых сандалиях покрывала густая пыль, отчего волоски смахивали на ресницы, подведенные тушью. Каролина вновь предложила ягоды, но я не хотел лишать ее урожая и, покачав головой, справился о здоровье матушки и брата. — Мама чувствует себя хорошо, — ответила она, глотая ежевику. — Спасибо, что спросили. Она была очень рада познакомиться с вами. Ее весьма интересуют здешние обитатели. Сейчас мы почти нигде не бываем, и ей очень приятно, если кто-нибудь к нам заглянет… Дом сильно обветшал, из-за этого ей кажется, что она слегка отрезана от жизни… Родди — как всегда: слишком много работает и очень мало ест… Нога его донимает. — Да, я хотел об этом спросить. — Род отмалчивается, но, подозреваю, она сильно его беспокоит… Говорит, некогда возиться. Полагаю, он имеет в виду, что на лечение нет денег. Каролина уже второй раз упомянула их безденежье, но теперь печали в ее голосе не было, она просто констатировала факт. — Неужели все так плохо? — На повороте я переключил скорость; Каролина молчала. — Ничего, что я спрашиваю? — Нет-нет, просто думаю, как ответить… Если честно, дела обстоят препогано. В деталях не знаю, потому что Род сам ведет бухгалтерию и особо не распространяется. Говорит только, что выкрутимся. Мы скрываем от матери, насколько все огорчительно, но, полагаю, даже она понимает, что прежней жизни уже никогда не будет. Во-первых, мы потеряли слишком много земли. Только кое-какой доход от фермы позволяет сводить концы с концами. Мир переменился, правда? Вот отчего мы изо всех сил цепляемся за Бетти. Не передать, как мама воодушевилась, получив возможность по-старомодному вызвать звонком служанку, а не самой переть в кухню за кувшином горячей воды и прочим. Такие вещи много значат. Понимаете, вплоть до войны мы держали прислугу. Она говорила буднично, словно делилась с ровней. Затем помолчала и, смущенно поерзав, уже другим тоном сказала: — Господи! Наверное, вы считаете нас пустышками. Извините. — Вовсе нет, — ответил я. Я понял, что она имела в виду, и от ее неприкрытого смущения лишь сам почувствовал неловкость. Дорога, по которой мы ехали, была мне памятна — мальчишкой я исходил ее вдоль и поперек, когда в такую же летнюю пору носил «обед», хлеб и сыр, дядьям, батрачившим в имении на уборке урожая. Уверен, им было бы приятно знать, что через тридцать лет я, дипломированный врач, проеду по этой дороге в собственной машине, а рядом будет сидеть помещичья дочка. И тут вдруг я почувствовал всю фальшь своей нелепой кичливости: если б сейчас работяги дядья меня видели, они бы посмеялись, распознав во мне обманщика. Мы ехали молча, и мне было жаль нашей исчезнувшей непринужденности, ибо дорога была хороша: благоухающие живые изгороди пестрели шиповником, красной валерианой и нежно-кремовым купырем. В прогалах меж кустами мелькали поля — одни уже щетинились стерней, в которой ковырялись грачи, другие желтели несжатой пшеницей с алыми прочерками маков. Я притормозил, чтобы свернуть на ведущий к ферме проселок, но Каролина захотела выйти: — Не беспокойтесь, дальше я пешком. Тут близко. — Точно? — Абсолютно. — Ну, как угодно. Она не виновата, что я ей надоел, подумал я, остановив машину. Каролина взялась за ручку, но замешкалась и, не глядя на меня, смущенно сказала: — Огромное спасибо, что подвезли, доктор Фарадей. Извините за болтовню. Наверное, вы согласны с теми, кто видел наш дом в его нынешнем состоянии: только безумцы могут в нем обитать, пытаясь все сохранить как было. Надо бросить его… и все. Понимаете, мы сознаем, что нам повезло жить в этом доме. И мы вроде как обязаны за ним приглядывать, дабы выполнить свою часть сделки. Хотя порой это кажется страшной обузой. Она говорила очень искренне и просто, и я вдруг расслышал, как приятен ее голос, звучавший в теплой сумеречной тесноте машины; этот низкий и мелодичный голос красивой женщины меня ошеломил, но зато помог разобраться в сумятице собственных чувств. — Я вовсе не считаю вас безумцами, мисс Айрес, и был бы рад хоть чем-то облегчить ваше бремя. Наверное, во мне говорит врач. К примеру, ваш брат. Если б я мог осмотреть его ногу… — Вы очень добры, — покачала головой Каролина, — но у нас вправду нет денег на лечение. — А если б врач отказался от платы? — Это была бы неизмеримая любезность! Но вряд ли брат со мной согласится. В таких делах он проявляет глупую гордость. — Если пойти окольным путем… После визита к Айресам эта мысль мелькала на задворках сознания, а сейчас окончательно оформилась, пока я рассказывал об успехах электротерапии в лечении подобных мышечных травм. Обычно индукционные катушки использовали в специализированных палатах и только в случае недавних повреждений, я же считал, что их можно применять гораздо шире. — Однако надо убедить терапевтов, представить им доказательства, — сказал я. — Оборудование есть, а вот нужный пациент — не всегда. Если я проведу сеансы и напишу статью, то получится, что пациент оказал мне услугу. Тогда и речи нет о гонораре. — Похоже, вырисовывается замечательный вариант, — прищурилась Каролина. — Именно. Вашему брату даже не придется ходить ко мне на прием; аппарат очень компактный, я смогу приезжать к вам. Конечно, за результат не ручаюсь, но, если два-три месяца он будет получать еженедельные сеансы, возможно, ему станет значительно лучше… Что скажете? — Скажу, это превосходно! — Казалось, восторг ее неподделен. — Но вы потратите время. Наверняка у вас есть дела поважнее. — Случай вашего брата я считаю весьма важным. Что до времени, скажу честно: вряд ли подобная инициатива навредит моей репутации в окружной больнице. Я сказал истинную правду, но, если уж быть до конца честным, следовало бы добавить, что еще я рассчитываю впечатлить местную знать: прослышав об успешном лечении Родерика Айреса, впервые за двадцать лет она, возможно, призадумается — а не послать ли за этим лекарем, пускай и нас попользует… Под шум мотора, гонявшего вхолостую, мы еще пару минут обсуждали нашу затею. Каролина все больше увлекалась и потом выпалила: — А поехали на ферму прямо сейчас, и вы сами все скажете Родди! Я глянул на часы: — Знаете, я обещал заглянуть к пациенту. — Ну пусть чуточку обождет! Пациенты, они терпеливые, оттого так и называются…[4] Ну всего пять минут, только чтоб Роду объяснить! Скажете ему все, что сказали мне! Она стрекотала, точно взбудораженная школьница, отказать ей было невозможно. — Ладно, — сказал я, съезжая на тряский проселок, который вскоре привел на мощенный булыжником двор. Впереди высился фермерский дом в суровом викторианском стиле, слева виднелись хлев и сарай. Надо полагать, дойка уже подходила к концу — жалобно мыча, в хлеву переминалась лишь кучка буренок, а штук пятьдесят коров сгрудились в загоне на другой стороне двора. Мы выбрались из машины и следом за Плутом стали пробираться через двор, что было весьма нелегко. Любая ферма не блещет чистотой, но тут грязь была невообразимая, а долгое сухое лето спекло взбаламученную копытами слякоть в нерушимые борозды. При ближайшем рассмотрении сарай оказался ветхим деревянным строением, в котором крепко шибало навозом и аммиаком и парило, как в теплице; никаких доильных аппаратов, только бадьи и табуретки. В двух стойлах фермер Макинс и его взрослый сын доили коров. В наших краях Макинс появился пару лет назад, но визуально я его знал: лет пятидесяти с хвостиком, этот обладатель худого, изможденного лица воплощал собой молочника, сражающегося с нуждой. В ответ на приветствие Каролины он кивнул, без особого интереса окинув меня взглядом; мы прошли дальше и, к моему удивлению, увидели Родерика. Я ожидал найти его в доме или на подворье, но нет: распаренный от усилий, он, подогнув длинные худые ноги и уткнувшись лбом в пропыленный коровий бок, наравне со всеми доил. Увидев меня, Родерик сморгнул, видимо, не вполне довольный тем, что его застали за подобной работой, но умело скрыл досаду и неулыбчиво, но приветливо сказал: — Извините, что не подаю руки. — Он глянул на сестру. — Ничего не случилось? — Все хорошо. Просто доктор Фарадей хочет кое о чем с тобой поговорить. — Я скоро… Тихо, дурища! Потревоженная разговором корова переступила с ноги на ногу. Каролина потянула меня к выходу: — Чужих они пугаются. А вот меня знают. Ничего, если я помогу? — Конечно. В хлеву, безбоязненно растолкав ожидавшую своей очереди скотину, она облачилась в резиновые сапоги и замызганный парусиновый фартук, после чего привела корову в стойло, соседствующее с тем, в котором трудился брат. Летнее платье избавляло ее от необходимости закатать рукава, но под колонкой она вымыла руки и сполоснула их дезинфицирующим раствором. Затем взяла цинковое ведро, уселась на табурет и, пихнув локтем корову — мол, встань как надо, — принялась доить. Согласуясь с проворным движением ее рук, в пустое ведро ударили молочные струи. Чуть отступив вбок, под широким коровьим задом я разглядел ее мелькающие пальцы, которые тягали невероятно упругое бледное вымя. Каролина расправилась с коровой и принялась за следующую, а Родерик все еще возился с одной. Наконец он отвел животное в хлев, перелил пенящееся молоко в ободранный металлический бак и, отирая руки о фартук, подошел ко мне. — Чем могу служить? — спросил он, вскинув подбородок. Чтобы не отрывать его от работы, я вкратце изложил свою идею, повернув дело так, словно прошу об услуге — помочь в весьма важном исследовании… Почему-то сейчас затея выглядела менее убедительной, чем в машине; Родерик недоверчиво хмурился и прервал меня, когда я заговорил об устройстве аппарата: — К сожалению, у нас мало горючего, днем мы не запускаем генератор. Он покачал головой, словно отвергая мою просьбу, но я заверил его, что машина работает на аккумуляторах. Каролина прислушивалась к нашей беседе и, закончив со второй коровой, поддержала меня доводами. Родерик беспокойно поглядывал на скотину, страдавшую в ожидании дойки; полагаю, он согласился лишь для того, чтобы мы отвязались, и тотчас захромал к хлеву. Дату сеанса определила Каролина. — Не волнуйтесь, я прослежу, чтобы он был дома, — шепнула она и добавила, словно ее только что осенило: — Рассчитайте так, чтобы остаться на чай, ладно? Наверняка мама захочет вас пригласить. — Хорошо, — охотно согласился я. — Буду рад. Спасибо, мисс Айрес. Каролина состроила обиженную рожицу: — Пожалуйста, зовите меня по имени. Видит бог, официоз мне и так обеспечен на долгие годы… Но вас я буду называть «доктор», если не возражаете. Почему-то хочется, чтобы врач всегда был чуточку недосягаем. Улыбнувшись, она подала мне теплую, пахнущую молоком руку; на фоне хлева мы были как два фермера, что рукопожатием скрепляют сделку. Сговорились на ближайшее воскресенье; день снова выдался жарким — таким, когда зной томит, а грузное небо подернуто дымкой песчаной пыли. Краснокирпичный фасад Хандредс-Холла выглядел блеклым и странно иллюзорным, он обрел четкость, лишь когда машина выехала на гравийную дорожку: вновь стали видны прежние и открылись новые детали упадка. Казалось, дом мучительно балансирует между недавней пригожестью и грядущим уродством. Видимо, нынче Родерик меня поджидал. Едва я вылез из машины, как заскрежетала парадная дверь, и он появился на растрескавшемся крыльце, хмуро глядя на мой саквояж и аккуратный деревянный футляр. — Это и есть та штуковина? — спросил он. — Я думал, она больше. Похоже на коробку для сэндвичей. — Аппарат мощнее, чем кажется. — Ну, раз вы так говорите… Пойдемте в мою комнату. Казалось, он уже крепко сожалеет, что согласился на эту затею. Родерик пропустил меня в вестибюль, и мы пошли сумрачным прохладным коридором, правым от лестницы. — Боюсь, у меня небольшой кавардак, — сказал хозяин, открывая дверь последней комнаты. Опустив поклажу, я удивленно огляделся. Родерик пригласил в «свою комнату», и я ожидал увидеть обычную спальню, но оказался в громадном зале (или показавшемся громадным, поскольку я еще не вполне привык к масштабам дома): стены в деревянных панелях, решетчатый потолок, огромный мраморный камин в готическом стиле. — Здесь была бильярдная. — Родерик заметил, что я ошеломлен. — Прадед устроил. Наверное, воображал себя этаким бароном. Но бильярдные причиндалы давно растеряли… Когда я вернулся с фронта, в смысле из госпиталя, лестницы были мне не под силу, и мать с сестрой надумали поселить меня здесь. Я так прижился, что обратно наверх уже не хочу. Тут и работаю. — Понятно. Я сообразил, что именно эту комнату мельком видел с террасы, когда был здесь в июле. Сейчас она еще больше казалась свалкой. Один угол занимала железная кровать, смахивавшая на прокрустово ложе, к ней присоседились туалетный столик, древний умывальник и зеркало. Возле готического камина расположилась пара довольно красивых старых кресел, кожаная обивка которых была сильно потерта и кое-где расползлась по швам. В комнате имелись два зашторенных окна; одно выходило на ступени террасы, задушенной вьюнком, а изящный силуэт другого портили вплотную придвинутые к нему письменный стол и винтовой стул. Вероятно, их так поставили, чтобы максимально использовать дневной свет, однако блестящая столешница, сейчас почти скрытая за ворохом бумаг, гроссбухами, папками, справочниками, немытыми чашками и переполненными пепельницами, была своего рода магнитом, неодолимо притягивавшим взгляд из любой точки комнаты. Во всяком случае, Родерика явно тянуло к столу: разговаривая со мной, он рылся в бумажном хаосе. Выудив карандашный огрызок, он достал из кармана клочок бумаги, испещренный какими-то цифрами, и стал переписывать их в гроссбухи. — Присядьте, пожалуйста, я сейчас, — бросил он через плечо. — Понимаете, я только что с фермы, и если сразу не запишу эти треклятые суммы, потом непременно забуду. Прошла минута-другая, но писанина не заканчивалась, и тогда я решил приготовить аппарат к работе. Поставив футляр между обшарпанных кресел, я откинул защелки и достал машину. Мне уже не раз приходилось пользоваться этим весьма простым агрегатом — катушка, батареи, металлические пластины электродов, — однако все его клеммы и провода производили устрашающее впечатление. Оглянувшись, я увидел, что Родерик покинул свой стол и оторопело воззрился на аппарат. |