Капиталисты_поневоле_Конфликт_элит_и_экономические_преобразовани. O x f o r d u n i v e r s i t y p r e s s
 Скачать 2.11 Mb.
|
Англии раннего Нового времени в четвертой и шестой главах демон- стрируется, что модель элитного конфликта по сравнению с моде- лью Маркса обладает большей предсказательной силой, когда речь идет о сдвиге интересов и способностей фракции класса джентри. Джентри смогли трансформировать аграрные классовые отноше- ния только после того, как конфликт элит лишил духовенство, кото- рое не было фракцией класса, способности регулировать производ- ственные отношения. Чтобы определить, какая элита или фракция класса пересилит, нужно рассмотреть всю структуру отношений между элитами. Из- менения в силе организации элит приводят к изменению контроля каждой элиты над организацией производства. И модель конфликта элит, и модель Маркса в основу своих доводов кладут рациональное значение способности, а способность проявляется на уровне произ- водства и на уровне институций, вытесненных из производства. Мо- дель конфликта элит показывает динамику конфликта и изменения, которая отличается от той, что дается марксистской моделью, тем, что помещает первичную причину на уровне элиты, а не на уровне классовых отношений. Теоретическая схема Маркса своим изяществом обязана предпо- ложению, что получатели выгоды от производства также являют- ся его создателями и охранителями и что их возможности действия (agency) определяются структурой экономических отношений. Дру- гими словами, Маркс утверждает, что и классовые интересы, и клас- совые способности определяются производственными отношения- ми. Однако он же утверждает и то, что до того, как эксплуатируемый 35 ® ££ |} £ класс сможет трансформировать производственные отношения в своих интересах, необходимо дальнейшее развитие производи- тельных сил. Для Маркса изменения в производительных силах делают про- блематичной способность правящего класса воспроизводить благо- приятные производственные отношения. В то же время ослабление контроля правящего класса над производством помогает эксплуа- тируемому классу в его усилиях переформировать производствен- ные отношения. Новый поднимающийся класс может реализовы- вать свои растущие способности на организационном или идеоло- гическом уровне. Тем не менее подлинный интерес класса — получить или воспроизвести господство над средствами производства ⁸ Временная последовательность, выдвигаемая Марксом, предпо- лагает, что изменение в производительных силах и производствен- ных отношениях предшествует изменению интересов и способно- стей каждого класса, но так как историческое изменение протекает непрерывно на всех уровнях, такую последовательность различить сложно. Только исследуя эпохальные трансформации, такие как пе- реход от феодализма к капитализму или от капитализма к социализ- му, можно проследить какую-либо логику. Теория конфликта элит предполагает причинно-следственную связь между конфликтом и структурным изменением, отличную от той, которую отстаивает Маркс. Классы, наиболее близкие к произ- водству, имеют меньше возможностей для действия (agency), чем эли- ты, потому что классы вдвойне связаны: во-первых, как указывает Маркс, медленным изменением производительных сил и возникаю- щим равновесием классовых сил; во-вторых, способностями множе- ственных элит внедрять свою автономию на средства организации для изъятия ресурсов у производящих классов. В результате произво- дящие классы разделяются, и их интересы определяются тем, какие именно группы производителей и аспекты производства включены в организации элит по присвоению. Возможности действия подчиненных классов первоначально де- формируются изменениями в структуре взаимоотношений элиты. Когда элиты многочисленны, производящие классы разделены и ме- нее способны начать борьбу за свои собственные интересы. Отсут- ствие давления со стороны производителей развязывает элитам руки, позволяя им сражаться друг с другом, не подвергая риску свой ⁸ Это обсуждение основано на анализе Лукача в его «Истории и классовом созна- нии» (History and Class Consciousness [1922], 1971). 36 | 1 контроль над неэлитами. Конфликты элит, разрывая связи между элитами и фракциями производящих классов, увеличивают возмож- ность действия и позволяют производителям объединять интересы и способности, прежде связанные с организациями производства, которые были созданы единичной элитой. Когда конфликт элиты перестраивает некогда стабильную структуру множественных элит и консолидирует ранее автономные элиты, возникают новые воз- можности для альянса между неэлитами. Когда производители спо- собны действовать как класс, элиты вынуждены миром улаживать свои споры, если только они собираются как-то парировать клас- совый вызов. Способности производящих классов наиболее силь- но сдерживаются, когда множественные элиты сплачиваются, через компромисс или принуждение, в единичную монолитную элиту. Еди- ничная монолитная элита имеет самую большую возможность транс- формировать производственные отношения так, чтобы поддержи- вать и расширять эксплуатацию производящих классов. Конфликт элиты происходит в том случае, когда одна элита пы- тается подорвать возможность другой отнимать ресурсы у неэлиты. Такие попытки могут принимать самые разнообразные формы, на- пример, простого подчинения одной элиты другой, без какого-ли- бо воздействия на структуру отношений между другими элитами или на производственные отношения. Если существует только две элиты и одна поглощает другую, итогом будет фундаментальное воз- действие на классовые отношения, потому что одна элита будет огра- ничена возможностями подчиненного класса. Если выживет боль- ше, чем одна элита, последствия конфликта можно определить толь- ко при анализе результирующего взаимодействия элиты и классовых структур. Чаще всего элита добивается частичного успеха в своей атаке на другую, например, более слабая элита может предложить порцию экспроприируемого у класса-производителя в обмен на некоторую степень автономии во взаимоотношениях с более сильной элитой. Такой вид компромисса может ослабить связи между первичными экспроприаторами ресурсов внутри ослабленной элиты и вторичны- ми получателями дохода, которые добились соглашения с конкури- рующей элитой. В таких условиях первичные экспроприаторы мо- гут организоваться в элиту, отдельную от своих номинальных лиде- ров, либо в одиночестве, либо в содружестве с третьей элитой, либо под ее давлением. Раскол внутри элиты, вызванный внутренними конфликтами, дав- лением или побуждением со стороны конкурирующих элит, приво- 37 ® ££ |} £ дит к вопросу: как определить границы некой элиты? Являются ли все выгодополучатели в рамках некоей организации членами одной и той же элиты или некоторые из них просто работают на эту эли- ту? Агенты включаются в элиту, если они необходимы для функцио- нирования организационного аппарата элиты или если они могут покинуть его и создать свой собственный аппарат. Если выполня- ется только первое условие, они являются средним классом, наем- ными работниками организации, способными вытребовать себе не- кие привилегии, отказывая в своих услугах или в доступе к своим нематериальным активам, однако они остаются зависимыми от на- стоящей элиты. Ни один актор не может оставаться в элите, если он не является для нее необходимым. Насколько разрушительным будет уход индивидуума или группы для некой элиты, если ушедшие не яв- лялись для нее необходимыми, и как формирование новой элиты или разрастание уже существующей влияет на отношения элит в це- лом, равно как и на силу остающихся членов старой элиты? По той доле избыточного продукта, которую удерживают акто- ры по пути продвижения потока ресурсов, невозможно определить, являются ли члены организации необходимыми для элиты или они способны образовать свой собственный организационный аппарат. Поскольку элиты определяются по своей силе, акторов можно зачис- лить в элиту, только если они способны поддерживать экспроприа- цию ресурсов без помощи других агентов на ресурсопотоке ⁹ Не существует способа проследить, кто незаменим для органи- зации отъема ресурсов, и именно в этом вопросе отчетливо видны различия между марксистской теорией и теорией конфликта элит. Для Маркса классы определяются по способу производства, и фрак- ции классов создаются в процессе развития производительных сил. Теория конфликта элит перевертывает эту причинно-следственную связь, утверждая, что система производства определяется возмож- ностями элит организовать систему экспроприации, хотя иногда ор- ганизация экспроприации у элит соответствует структуре производ- ства и определяет ее. Теория конфликта элит соглашается с марксистской в оценке от- носительных возможностей и интересов. Тем не менее организаци- онные возможности элит и их способности отражать удары и под- чинять себе конкурирующие элиты могут измениться еще до изме- ⁹ Это явление Бреннер описывает (Brenner, 1982) как «самоорганизацию правящего класса», а Андерсон (Anderson, 1974) как абсолютистское государство. Я рассмат- риваю их доводы и присущие им недостатки в четвертой главе. 38 | 1 нения производства. Это справедливо даже для тех элит, которые являются фракциями класса. Мощь элиты определяется структурой отношений между элитами. Удобный случай для элиты увеличить свою мощь открывается в зазорах межэлитных отношений. На са- мом деле часто невозможно вывести итоги конфликтов элит из су- ществующих производственных отношений. Таким образом, осно- ванный на производстве анализ фракций классов совсем необяза- тельно позволяет предсказывать масштабы и результаты элитного конфликта. Тем не менее сила, полученная в результате конфликта, недолговечна, если только она не укореняется в производственные отношения. Теория элит в истории в основном весьма пессимистично оцени- вает возможности классовых конфликтов преобразовать классовые отношения. Одну из причин этого пессимизма подсказывает диалек- тика самого Маркса. В каждый переходный период, исключая пере- ход к социализму, новый правящий класс — вовсе не один из анта- гонистических классов, вовлеченный в борьбу, которая, как Маркс обнаружил, эндемично присуща старому социальному порядку. В ре- зультате Маркс представляет некоторый механизм изменения про- изводительных сил, которое может перестроить производственные отношения, дать рождение новому классу с его возможностями и ин- тересами, отличными от возможностей и интересов двух старых ан- тагонистических классов. Метод Маркса сталкивается с эмпирическими трудностями. Так как большинство конфликтов случается между двумя стары- ми классами, сложно различить приметы нового класса на транс- формирующих событиях. Одним из способов решить эту голово- ломку будет признание того, что трансформирующий агент изна- чально не является классом сам по себе и для себя. Напротив, он развивается как побочный продукт, структурное приращение битв между старыми классами. Беспокойство и марксистов, и немаркси- стов по поводу феодальных и капиталистических государств вызва- но осознанием того, что все государства являются продуктами дея- тельности существующих социальных акторов и одновременно той средой, где могут сформироваться новые социальные отношения и интересы. Модель элитного конфликта подсказывает логику, которая может объяснить долгую неподвижность классов в рамках существующих способов производства и предсказать, когда и почему сформируют- ся новые классовые интересы. Если признать, что правящие агенты в обществе имеют различные интересы, при том что они одновре- 39 ® ££ |} £ менно являются частью некоего класса и членами отдельных элит, то можно объяснить, почему возможности правящего и подчинен- ного классов развиваются с разной скоростью. В этой модели под- чиненный класс-производитель ограничен производственными от- ношениями и организационными аппаратами множественных элит. В то же время возможность действия ¹⁰ правящего класса ограничи- вается его двойственным интересом: поддерживать и свою классо- вую силу, и автономию от других, конкурирующих элит. Моя модель показывает, что различные возможности действия заключаются в структурах элиты и классовых отношениях. Послед- ние ограничиваются силами элиты и класса, в то время как отноше- ния элит еще могут измениться, не обязательно влияя на классовые отношения. Модель элитного конфликта при объяснении историче- ского изменения строится на отсутствии симметрии и отставании по времени между изменениями в элите и в классовых отношени- ях. Классовые ограничения, накладываемые на элиты, менее непо- средственны и тотальны, чем элитные ограничения, накладываемые на действенность класса. Маркс и его последователи неспособны объяснить, почему кон- фликты между одними и теми же классами в разное время приводят к различным результатам, даже если положение подчиненного клас- са в производственных отношениях неизменно. Теория конфликта элит справляется с этой проблемой, признавая, что элиты опре- деляются по своим возможностям упредить те изменения в произ- водственных отношениях, которые угрожают их автономии. Под- чиненный класс, напротив, неспособен сопротивляться разным маневрам элит, которые увеличивают силу одной из них за счет другой. Эта неспособность — определяющая в вопросе подчинения класса-производителя. Это важная часть самой основы коллектив- ного правления элит над неэлитами, и именно из-за нее изменения в классовых отношениях должны дожидаться изменений в элитных отношениях. Последствия элитных конфликтов для классовых отношений яв- ляются косвенными. Конфликты элит увеличивают способности одного или другого класса, сокращая разделение внутри него. Ко- гда конфликты стирают разделение элит, выжившая элита получа- ет преимущество над классом-производителем потому, что она боль- ¹⁰ Иногда в тексте будет использоваться термин «действенность», который также передает значение английского слова «agency», как его употребляет Лахман. — Прим. перев. 40 | 1 ше не ограничена в своих действиях способностями конкурирующей элиты. Способности подчиненного класса увеличиваются и в том случае, если фракции внутри этого класса, некогда связанные с раз- ными организациями элит, способны объединиться против недавно укрупнившейся элиты. Сама по себе моя теория конфликтов элит не предлагает общих оценок идентичности акторов, которые получают возможности от консолидации элиты. Это задача исторического исследования, результаты которого демонстрируются в последующих главах. В дан- ной книге я использую свою теорию элитного конфликта как метод отслеживания цепочек непредвиденных изменений, которые при- вели к появлению капитализма. Я начинаю с вводных понятий дей- ственности (agency) и структуры, сначала определив действенность только в отношении ее влияния на структуру. Таким образом, клас- сы, фракции или элиты существуют лишь настолько, насколько они производят наблюдаемое воздействие на конкретные структуры — организации производства или политические институции. Я сфор- мулировал модель конфликта элит потому, что полагал и полагаю, что исторические свидетельства, относящиеся к Европе раннего Но- вого времени, являются аргументами в пользу эффективности элит и классов, хотя эти группы и определяются в рамках конкретных ис- торических контекстов. Структуры можно рассматривать как артефакты прошлых цепо- чек действенности. Вместо того чтобы утверждать, будто у структур есть своя логика развития, я показываю, что на эволюции структур продолжают сказываться ограничения, которые на них накладыва- ет действенность акторов, особенно элит. Структуры, выявляемые мной через исторический анализ, могут использоваться для опреде- ления долгосрочных эффектов социальных взаимодействий и огра- ничений, накладываемых на акторов и их действия. Мой подход позволяет не впадать в пессимизм по поводу проек- та сравнительной исторической социологии. Сравнительный анализ осуществим благодаря тому, что возможности действенности обыч- но весьма ограничены. В результате структурное изменение проте- кает медленно и поддается и анализу, и сравнительным обобщениям. Тем не менее мы должны быть осторожны в теоретизировании ис- тории и всячески избегать соблазна овеществить ограничения аген- тов в логике структуры. Вот почему эта книга выдвигает теорию кон- фликтов элит как теорию среднего уровня, даже когда проверяет и опровергает различные метатеоретические марксистские и вебе- рианские подходы. 41 ³ | ³ | Эта книга затрагивает темы фундаментальных споров относительно европейского перехода и касается кардинальных вопросов социоло- гии, сперва анализируя по-новому социальные структуры Западной Европы перед трансформацией, а затем показывая, как перестройка феодальных элементов создавала новые капиталистические классы и государства и благоприятствовала носителям более рациональных идеологий и практик. В каждой части моих рассуждений затрагива- ется особый комплекс спорных тем европейского перехода. По этой причине я не привожу всеобъемлющего обзора и критики литерату- ры по переходу, вместо этого позволяя проявиться своей позиции в этих спорах так, как я и выстраиваю свои аргументы, шаг за шагом, от главы к главе. Набор тем и вопросов, которые вели за собой исто- рический анализ в каждой главе, сформировался в ответ на ошибки предшествующих исследований. Значительную часть критики в узко- специальных вопросах я поместил только в примечаниях ¹¹ Мои прежние попытки разобраться с недостатками в марксист- ских и веберианских разрешениях этих споров (Lachmann, 1987) за- ставили выделить три скорее элиты, а не аристократических клас- са в качестве агентов в феодальной Англии и проследить, каким об- разом конфликт между этими элитами стал первичным, а конфликт с крестьянством вторичным факторами, определившими формы собственности, наемного труда и государства, возникшего между Ре- формацией Генриха viii и Английской революцией. В этой работе я расширяю сферу применения своего основного до- вода. Во второй главе обрисованы границы конфликта элиты и клас- са в Англии и Франции на век раньше и позже «Черной смерти». Так как средневековые Англия и Франция были нецентрализованными государствами, я уделяю больше внимания различиям между англий- скими графствами и французскими провинциями, а также вариаци- ям на манориальном уровне. Сравнительный анализ средневековой социальной структуры показывает, как и какие различия в числе и ти- пах элит, а следовательно, и в их отношениях, повлияли на феодаль- ное производство. Сравнения в этой главе служат для определения реальной роли демографических, экологических, технологических и идеологических изменений в ограниченных политической и эко- номической трансформациях сельской Европы в период Ренессанса. ¹¹ Читатели, которых интересует мой обзор всей литературы о переходе, могут обра- титься к книге Lachmann, 1989. 42 | 1 Третья глава выходит за пределы моего первоначального круга проблем, существующих в аграрном секторе, для того, чтобы опре- делить место городов и более крупных политических единиц в мире Ренессанса. Итальянские города-государства в целом и Флоренция в частности сравниваются с Лондоном, Парижем, Мадридом и пап- ским Римом, с одной стороны, и с городами Нидерландов и Ганзей- ской лиги — с другой, чтобы определить источники городской автоно- мии и показать, как трансъевропейские союзы и войны позволили некоторым элитам добиться гегемонии внутри своих локальных баз и получить выгоду от торговли и политики в своих столицах. Главы вторая и третья дают основания для дальнейшего проти- воборства модели, разработанной Вебером, касательно происхож- дения и развития капитализма. Во второй главе подвергается сомне- нию понимание Вебером феодализма как хронического состояния конфликта, который был не способен вызвать значительные изме- нения без внешнего вторжения городских купцов и, в конечном ито- ге, протестантской этики. В третьей главе очерчиваются границы городского капитализма и показывается, почему конфликты сре- ди городских элит и классов привели к рефеодализации политики и экономики каждого города-государства. Показанный в третьей главе тупик, в котором оказались город- ские элиты, объясняет, почему города не повели за собой Евро- пу. Чтобы рассмотреть следующее звено в моей цепи рассуждений и в реально происходившем историческом развитии Европы, требу- ется вернуться к конфликтам среди отсталых сельских аристократий, которые уже были предметом изучения во второй главе. Четвертая глава исследует влияние Реформации на отношения элит и конфлик- ты в Англии и Франции. В моем анализе Реформация выступает ско- рее как структурное, нежели как идеологическое потрясение систе- мы Европы эпохи Ренессанса. Отношения элит по-разному перестроились в Англии и Франции. Я исследую эти различия в четвертой главе, противопоставляя гори- зонтальный абсолютизм, развившийся в тюдоровской и стюартов- ской Англии, вертикальному абсолютизму Франции той же эпохи. Различные виды абсолютизма дали возможность местным элитам бросить вызов короне в английской гражданской войне и во фран- цузской Фронде и сформировали организации, которые элиты ис- пользовали для контроля над крестьянами и регулирования аграр- ного производства. Итальянские казусы, рассмотренные в третьей главе, дополнены анализом конфликтов испанских и голландских элит в пятой. Эти ка- 43 ³ | зусы позволяют рассмотреть роль торговли и империализма в транс- формации европейской политики и экономики. Пятая глава анали- зирует вопрос, по-разному освещенный Фернаном Броделем (1979, 1984) и Иммануилом Валлерстайном (1974), почему гегемония над ев- ропейской экономикой перешла от итальянских городов к Нидер- ландам и затем в Британию. В третьей главе анализируется италь- янский упадок, через разбор внутренней динамики конфликта элит и консолидации внутри каждого города-государства. Глава пятая объясняет, как отсталость, распространенная испанским империа- лизмом, и подъем, а потом и застой голландской торговой державы в социальных структурах были порождены конфликтами элит внут- ри особых государственных образований Испании и Голландии. Кон- фликты элит помешали развитию национального государства в Ита- лии раннего Нового времени, а в Испании и Нидерландах приве- ли к появлению государств, чьи формы загнали в угол конкуренцию в европейской экономике. Сравнивая влияние выживших феодаль- ных элит на возникающие формы государства, можно показать, по- чему социальная система Ренессанса не уступила места капиталисти- ческим классам и государствам по всей Западной Европе. За обсуждением провалившихся переходов и слабых государств следует базовое сравнение Англии и Франции. В шестой главе ис- следованы последствия консолидации элит внутри и снаружи госу- дарства для классовых отношений аграрного сектора с тем, чтобы объяснить различия в английском и французском экономическом развитии. Я начинаю со сравнения тех способов, при помощи кото- рых английские и французские землевладельцы отвечали на угрозы их сеньориальному доходу и силе со стороны элитных конфликтов, проанализированных в четвертой главе. Затем я обращаюсь к клас- совым конфликтам. Я обрисовываю весь спектр ответов крестьян- ства на покушение на их древние права, которые предъявили земле- владельцы и другие элиты, объясняю, как прежние конфликты элит и классов повлияли на силу крестьянских общин и возможности кре- стьян сопротивляться или формировать аграрные отношения произ- водства, которые появились в xvii в. Эта глава завершается объясне- нием, как английский и французский режимы определяли экономи- ческое развитие в последующих столетиях. Глава шестая завершает мое альтернативное объяснение капиталистических общественных отношений как артефактов из цепи конфликтов элит и классов. В седьмой главе я пересматриваю тезис Вебера о протестантской этике и позднейшие работы его критиков и последователей. Так же, как продолжительный тупик феодальных элит ограничивал рацио- | 1 нальность Флоренции, распад феодальных общественных отноше- ний открыл путь для главнейших исполнителей целерационального действия среди элит и усилил дисциплинарное воздействие на массы. Эта глава помещает реформационно-протестантских и контррефор- мационно-католических носителей новых идеологий в рамки струк- тур постфеодальной Англии и Франции. Я объясняю, почему некото- рые клирики и представители других элит пропагандировали новые практики, и отношу их успех в трансформировании элитных и народ- ных верований и практик за счет связей этих пропагандистов со спон- сорами из элит, по-разному размещавшихся в социальных структурах Англии и Франции. Анализ структуры элиты дает возможность по- нять, как их интересы выражались в идеях, и увидеть, как у акторов появлялись стимулы к трансформации общественных отношений, часто с такими последствиями, которых они не могли предусмотреть и которые вызывали к жизни новые идеологии для понимания и но- вые практики для продвижения в мире, созданном ими. Восьмая глава показывает значение содержательного анализа, проведенного в предыдущих главах, для изучения социального из- менения в целом и перехода к капитализму в частности. Я выдвигаю некоторые предположения относительно того, как должны быть пересмотрены процессы образования государств и классов в свете преимущества модели конфликта элит над моделью классовых кон- фликтов. Я показываю, как изучение конфликта элит может объяс- нить развитие революций — и тех, которые возглавлялись элитами, и тех, которые вели возникшая буржуазия и пролетарии в xviii в. 45 | 2 ФЕОДАЛЬНАЯ ДИНАМИКА Макс Вебер считал, что феодальная политика в основном касалась того, как «индивидуальные держатели фьефов и другие собственни- ки присвоенных мощностей проявляли свою власть», как «эти об- ладатели привилегий объединялись друг с другом ради конкретного действия» и как «эта система альянсов… стала хроническим состоя- нием, чего было никак не избежать из-за отсутствия в ней эластично- сти» (Weber [1922], 1978, с. 1086). Вебер главным образом сравнивал структурную и идеологическую жесткость феодализма с динамикой постреформационного капитализма. Пессимистично оценивая воз- можности преобразований в феодальных обществах, Вебер и его по- следователи (за значительным исключением государственно-ориен- тированных теоретиков) и не пытались определить параметры и на- правления феодального развития. Изучение феодального изменения развивалось в основном в рам- ках двух традиций: одна концентрировалась на росте городов и даль- ней торговли (эту позицию более подробно мы рассмотрим в треть- ей главе ¹ ), другая — рассматривала связь между демографическими циклами и изменениями в системе землевладения и аграрного про- изводства. Внутренние споры обычно вспыхивали между немарк- систами, считавшими демографические показатели независимы- ми, и марксистами, рассматривавшими классовую борьбу как некую силу-посредника, связывающую численность населения и производ- ственные отношения. ¹ И снова Вебер и его последователи рассматривают феодальные города, чтобы продемонстрировать, почему такие центры «политически-ориентированного капитализма» и формы торговли между ними не смогли развиться в настоящий капитализм без протестантской Реформации или какой-то другой фундаменталь- ной трансформации идеологического или психологического базиса действия. Выдвигающие аргумент о том, что города и торговля представляют экономиче- ский сектор, внешний или разрушительный по отношению к феодализму, — марк- систы или историки вне социологических дебатов. 46 | 2 Опираясь на споры между марксистами и немарксистами, попы- таемся прояснить параметры структурного изменения, возможно- го на уровне производства в Англии и Франции xi – xv вв. Я считаю, что ни демография, ни динамика классовых конфликтов, ни их соче- тание недостаточны для объяснения разницы в развитии отношений аграрного класса на местном или национальном уровне в этих двух странах. Демографию и классовый анализ необходимо подтверждать изучением множественных элит, которые правили аграрным обще- ством в феодальной Англии и Франции. Мое понятие элит, данное выше, частично происходит от веберовской концепции феодализ- ма как условия для конфликта между монархами и держателями фье- фов и бенефициев. Однако я считаю, что такой элитный конфликт не всегда был хроническим, в Англии и Франции этот конфликт спо- собствовал возникновению новых структур, которые еще до того, как протестантизм провел свое психологическое воздействие, могут рассматриваться, как капиталистические. £££ } ³}} Объектами феодальной власти были земля и крестьяне. Сеньоры старались перехватить друг у друга и землю, и право эксплуатировать крестьян. Они же пытались увеличить свои коллективные и индиви- дуальные способности извлекать прибыль из крестьян, находящихся в их власти. Способности землевладельцев зависели от места и вре- мени. «Черная смерть» 1348 г. для большинства историков — разграни- чительная линия в истории феодальных аграрных экономик. После нее крестьянство большей части Восточной Европы попало во вто- ричную крепостную зависимость, в то время как основная часть на- сельников в Англии и Франции получила расширенную автономию из рук своих манориальных хозяев. Исследователи феодализма каж- дый по-своему пытаются объяснить эту разницу в следствиях общего для всей Европы демографического спада. Изучение данного вопроса с позиций современного марксизма на- чал Морис Добб (Dobb, 1947), указав, что низкий уровень прибавоч- ной стоимости в феодальной экономике приводил к тому, что уси- лия землевладельцев выжать из крестьян больше в моменты кризи- са были обречены на контрпродуктивность. Феодальные сеньоры xii — начала xiii в., правившие в эпоху роста численности населе- ния, «парцеллизации» крестьянских владений и абсолютного паде- ния аграрного производства per capita (на душу населения), погру- 47 £££ } ³}} жались в углубляющийся демографический коллапс из-за своих уси- лий поддержать тот уровень прибавочной стоимости, который они привыкли получать ² Феодалы были ограничены дефицитом рабочей силы, остро встав- шим после «черной смерти». «Реакция нобилитета на эту ситуацию не везде была единой, и эта разница в реакции в различных областях Европы и породила большую часть различий в экономической исто- рии последующих столетий» (Добб, 1947, с. 50 – 51). Добб утверждает, что все феодальные сеньоры хотели закрепостить своих арендато- ров, обеспечив себя рабочей силой на собственных доменах. Таким образом сеньоры могли получать свою долю сельскохозяйственной продукции, даже если демографический спад и означал, что у кресть- ян больше не было оснований соперничать друг с другом за возмож- ность платить более высокую ренту за арендованные участки. Добб указывает, что крепостное право, как и другие формы под- невольного труда, требует экстенсивного надзора для обеспечения того, чтобы крепостные обеспечивали, кроме удовлетворения сво- их собственных нужд, и прибавочную стоимость. Низкий уровень сельскохозяйственного производства в феодальные времена прак- тически везде сделал невыгодным для землевладельцев инвестиции в военные и административные силы, необходимые для удержания работников-крестьян и надзора за ними. Добб указывает, что кре- постное право было финансово оправданно лишь в тех областях, где имело место высокое соотношение земля / население и где большие трудозатраты не повышали продуктивности земли (1947, с. 50 – 60). ² Буа (Bois [1976], 1984, с. 263 – 276) выдвигает схожий аргумент касательно Франции. Он показывает, что в xii –начале xiii в. сеньориальные доходы росли, хотя даже феодальные налоги уменьшались, благодаря тому, что растущее крестьянское население расчищало и колонизировало новые земли. Таким образом, общий размер дворянских поместий и общее число арендаторов, и общее количество феодальных доходов росли, даже несмотря на то, что налоги с каждого арендато- ра и каждого гектара земли уменьшались. Как только вся свободная земля, кото- рую можно было легко расчистить, используя доступные тогда технологии, была занята, сеньоры стали компенсировать свои расходы, повышая арендную плату на существующих землях, тем самым вызвав демографический кризис. Буа пола- гает, что если бы сеньоры не стали повышать ренту, то в конце колонизации это привело бы к демографическому плато и медленному понижению, а не вне- запной катастрофе, которую вызвала чума. Тем не менее так как Буа выдвига- ет в качестве фундаментального закона феодализма тенденцию снижения нало- гов с течением времени, а в качестве следствия из него тенденцию сеньоров повышать объем ренты, демографический коллапс в конце колонизации, кото- рая на какое-то время поддержала доходы сеньоров, был неизбежен. 48 | 2 Первое условие позволяло феодалам гарантировать своим крепост- ным достаточные для выживания наделы (оставляя их самих забо- титься о своем выживании) и одновременно удерживать достаточ- но обширные земли для возделывания зерновых, которые впсолед- ствие феодалы могли использовать для удовлетворения собственных потребностей или для продажи. Второе условие устраняло необходи- мость в чрезмерном надзоре: если земля была минимально продук- тивна, независимо от уровня трудозатрат, высоко мотивированный или интенсивно контролируемый труд приносил не больше, нежели труд совсем не мотивированных и плохо контролируемых крепост- ных. Оба условия встречаются только в Восточной Европе, поэтому только там крестьяне были вторично закрепощены. Из логики Добба следует, хотя он и не анализирует динамику от- ношений аграрного класса при феодализме, что землевладельцы в Западной Европе не навязывали крепостных отношений потому, что не могли сделать их выгодными. Вместо этого они сменили вид оплаты и отдали землю в ренту, сократив административные издерж- ки и обеспечив себе повышение ренты при демографическом росте во второй половине xv в. (с. 60 – 70) ³ Добб справедливо указывает: «…не следует тем не менее заклю- чать, что простой переход от трудовых повинностей к денежным вы- платам или переход к аренде земли представлял собой освобождение земледельца от крепостных обязанностей или их замену на свобод- ные договорные отношения между ним и землевладельцем» (с. 63). В Западной Европе переход на денежную оплату создал то, что Добб назвал режимом мелкохозяйственного производства (с. 85) внутри которого сельскохозяйственное и ремесленное производство наибо- лее радикально менялось теми производителями, которые были ли- шены и аристократических, и цеховых привилегий и которые были свободны от феодальных ограничений на использование своего тру- да и своей собственности. Однако возможности производителей на- капливать капитал и трансформировать режим мелкохозяйствен- ного производства в подлинный капитализм были ограничены не- ³ В шестой главе я показываю, что французские землевладельцы xvii и xviii вв. ста- рались вводить издольщину на более бедных землях, удаленных от прибыльного парижского рынка, а лучшие земли, ближе к рынкам, сдавать в аренду за день- ги. Такие экономические расчеты были возможны только тогда, когда землевла- дельцы были уверены в своем контроле над землей. В Англии, где за контроль над землей соперничали больше, экономические соображения были вторич- ны, а первичны необходимость парировать притязания со стороны на владение землей. 49 £££ } ³}} честной конкуренцией со стороны цехов и торговых монополий, а также со стороны сеньоров, которые продолжали собирать рен- ту под защитой феодального государства. Иными словами, неудача феодалов Западной Европы во вторичном закрепощении крестьян, приведшем к режиму мелкохозяйственного производства, была не- обходимым, но ни в коем случае не достаточным условием для разви- тия капитализма. Возможности производителей получать прибыль из эксплуатации растущего пролетариата (в отличие от выгоды, по- лучаемой цехами от торговых монополий или мелкими производи- телями от самоэксплуатации) появились лишь после падения власти цехов и аристократии во время Английской революции, которая по- зволила «Англии… невероятно ускорить рост промышленного капи- тала в следующие полстолетия — рост, обгоняющий все другие стра- ны, в которых также не доставало похожего политического перево- рота» (с. 176). Анализ перехода от феодализма к капитализму, проведенный Доббом, страдает одним существенным недостатком: он не спосо- бен объяснить, почему образовался двухвековой разрыв между отме- ной крепостного права после «черной смерти» и развитием частной собственности на землю и пролетаризацией большинства крестьян в столетие, последовавшее за Реформацией Генриха (см.: Lachmann, 1987, с. 17). Также Добб не объясняет, почему схожие режимы мелко- хозяйственного производства и позднефеодальная политическая си- стема привели к буржуазной революции в Англии на полтора столе- тия раньше, чем во Франции. Исправлением этих изъянов занялись сразу три группы исследо- вателей. Группа, состоявшая из марксистов и немарксистов, соглаша- лась с Вебером в том, что феодализм застоен, но при этом определя- ла городской сектор как внешний локус трансформации по отноше- нию к феодализму. Взгляды этой группы, выраженные Свизи (Sweezy, 1950, 1976) и более поздними учеными, разобраны в третьей главе, в которой рассмотрены пределы развития городского капитализма. Вторая группа приняла базовые контуры истории по Доббу, но за- тем перешла от уровня производства к развитию «самоорганизации правящего класса» или образованию государства, пытаясь ответить на вопрос, почему государственные структуры и организации, благо- приятствующие воспроизводству аристократии, были преобразова- ны в структуры, благоприятные для развития буржуазии и капитали- стических форм производства. Этот спор, продолженный Робертом Бреннером и государственно-ориентированными теоретиками, раз- бирается в последних главах. Однако недостатки этой модели не бу- 50 | 2 дут очевидны, пока мы не поймем динамику феодализма на уровне производства и не свяжем ее с действиями аристократов и правите- лей на уровне национальной и интернациональной политики. По- этому мы сперва должны проанализировать критику, выдвинутую третьей группой в отношении марксистской версии перехода исто- риками демографии немарксистского толка. }} |} ³£}£| ³ ³}} На протяжении очень долгого времени — в xiii – xix вв. — почти вся Франция следовала за Англией, переходя от феодального к капита- листическому сельскому хозяйству. Сегодня в xxi в. нам кажется, что вся Европа готова прийти к той организации сельскохозяйствен- ного производства, впервые достигнутой в Англии и Нидерландах в конце xvi в. С этой точки зрения все нижесказанное может воспри- ниматься как уклонение от разбора самой сути вопроса. Указанный период находился в фокусе внимания ученых, работы которых разбираются в этой главе. Они отрицают, что в аграрных общественных отношениях в Англии xvi в. (или где бы то когда бы то ни было) произошел революционный перелом, и утверждают, что капиталистическое сельское хозяйство развивалось постепен- но на протяжении нескольких столетий, хотя с разной скоростью и, возможно, различными путями, до тех пор, пока к xix в. каждая об- ласть Западной Европы не достигла общей точки. Многие из этих историков считают, что феодальные структуры землепользования начали ослабляться еще до «черной смерти» ⁴ К третьей четверти xiii в., как утверждает Кэтлин Биддик (Cathleen ⁴ Самый крайний пример находить капиталистическую практику до xvi в. при- надлежит Макфарлейну, который утверждает, что весь спор об истоках капи- тализма бессмыслен для Англии, где были индивидуалистическая идеология и, следовательно, «развитый рынок и мобильность труда, земля рассматривалась как товар, было установлено полное частное владение, существовала очень зна- чительная географическая и социальная мобильность, а также совершенное раз- деление между фермой и семьей и широко распространилась рациональная бух- галтерия и мотивация прибылью», и все это, по крайней мере, начиная с xiii в. (Macfarlane, 1978, с. 105). Макфарлейн приравнивает набор этих черт к капитализ- му и заключает, что Англия была капиталистической в значении этого термина по Марксу и по Веберу «в 1250 г., точно так же, как в 1550 или 1750 гг.» (там же). Англия, следовательно, занимала уникальное положение для того, чтобы вос- 51 } } |} ³ £}£| ³ ³}} Biddick, 1987, с. 279), «феодалы по большей части прекратили вмеши- ваться (в структуры крестьянского землепользования), оставив себе лишь хрупкий внешний скелет обычных владений, который должен был нести груз земельного рынка» ⁵ . Биддик и другие, придерживаю- щиеся того же мнения, не только верят, что рыночное распределе- ние земли по своей природе более эффективно, нежели феодальная система сеньориального контроля, но и полагают, что их понимание преимуществ рыночной организации соответствовало пониманию сеньоров и крестьян xiii в. Приписывая рыночную рациональность аграриям тех лет, эти историки отличаются от теоретиков, которые будут обсуждаться в третьей главе, хотя бы тем, что не считают город- ской сектор единственным источником целерациональных экономи- ческих действий, напротив, они видят в сельских землевладельцах первичных капиталистических акторов в Западной Европе. Это «открытие» раннего капитализма немедленно вызывает два возрожения. Во-первых, если аграрии xiii в. поняли, капитализм ра- циональнее феодализма, почему большая часть европейских феода- лов и крестьян так долго не переходили к этой чудесной новой орга- низации производства? Во-вторых, почему эти прозорливые первые аграрные капиталисты не осознали заранее, что их ждет стремитель- ный рост производства и доходов, как у английских и голландских фермеров xvi в.? К сожалению, вышеназванные ученые не дают ответов на постав- ленные вопросы, они даже не задаются первой проблемой, отвечая лишь на вторую и предлагая несколько имплицитных моделей, чтобы объяснить, почему акторы в аграрном секторе оказались неспособны пользоваться технологическим прогрессом и колониальными возможностями, которые открылись в конце xviii в. Работу Макфарлейна критикуют за то, что она почти полностью опирается на «налоговые записи и приходские книги [потому что они] оставляют за своими рамками столь многое» (Stone, 1979, с. 40). Макфарлейн не понимает, что до xvi в. англичане продавали или обменивали крепостнические права на обработку земли, а не настоящую частную собственность. «Он совершенно игнорирует постоянный общинный контроль посредством манориальных судов почти всех аспектов использования собственности [включая] столь многие аспекты лич- ной жизни, что сложно разглядеть, где средневековая концепция индивидуализ- ма находит место для процветания вне той единственной сферы, которую Мак- фарлейн подчеркивает: власти продавать или оставлять в наследство собствен- ность» (Stone, 1979, с. 41). ⁵ Биддик предъявляет объемный библиографический список трудов английских историков, которые разделяют его взгляды. Фуркен (Fourquin, 1976, с. 176 – 185) делает то же самое для французских историков. 52 | 2 действовать согласно своему рациональному пониманию или почему их рациональность была направлена на уменьшение возможности мак- симизировать отдачу от материальных и человеческих ресурсов. Ниже предложены несколько объяснений региональных и национальных различий в скорости развития аграрной экономики начиная с xiii в. Концентрация на временных и географических вариациях лучше все- го подчеркивает причинные факторы в переходе к капитализму. |