Корона
Заинтересованность
Возможности
—
—
—
—
—
—
—…+
—
+
—
+
—
+
—
Англиканская церковь
Заинтересованность
Возможности
+
—
+
—
+
—
+
—
+
—
+
—
+
—
Магнаты
Заинтересованность
Возможности
±
Б
±
Б
±
Б
±
—
±
—
±
—
±
—
Джентри
Заинтересованность
Возможности
±
—
±
—
±
—
±
±
Эссекс,
Кент
—
±
—
±
±
+
Эссекс,
Нор- фолк,
Суффолк
³}:
Заинтересованность:
+
Элита заинтересована в подавлении колдовства
–
Элита не заинтересована в подавлении колдовства
±
Элита разделена по своему отношению к подавлению колдовства
– …+ Корона поменяла свое отношение с отрицательного на положительное в этот период
Возможности:
+
У элиты есть возможности подавить колдовство
–
У элиты нет возможности подавить колдовство
Б
Возможности элиты заблокированы короной
±
Элита разделена по своим возможностям подавить колдовство
402
| 7
в Кенте также проходило казней больше среднего. Во второй период
Норфолк и Суффолк присоединились к Эссексу как центры кампаний, направленных против ведьм (Macfarlane, 1970, с. 61 – 63; Thomas, 1971, с. 450 – 452). Оба периода, хотя и по-разному, характерны необычайным стечением обстоятельств, когда джентри (по крайней мере, в тех граф- ствах, где происходило больше всего судов над ведьмами) имели и за- интересованность, и возможность атаковать народную магию.
В табл. 7.2 предлагается резюме интересов и возможностей че- тырех принципиальных английских элит в каждый период, начиная с Реформации Генриха и заканчивая гражданской войной. Интересы короны переходили от противодействия до поддержки постоянного желания англиканской Церкви подавить раскол. Тем не менее ино- гда ни одна из этих элит не обладала возможностями удовлетворить подобные интересы в одиночку или совместно. Независимый юри- дический аппарат англиканской церкви был сломлен совместными усилиями короны и светскими элитами в графствах в первые десяти- летия после Реформации. Таким образом, насаждение религиозной ортодоксии зависело от сотрудничества между магнатами и джентри.
На протяжении большей части периода от Реформации Генриха до 1600 г. джентри, несмотря на заинтересованность, страдали от от- сутствия организационных возможностей поднять кампанию по по- давлению народной религии. Вся машина управления в графствах оставалась в руках магнатов, причем некоторые из них оставались католиками на практике или в своих симпатиях, и они не видели в народном вызове власти джентри-пуритан какой-либо угрозы сво- им собственным интересам (Stone, 1965, с. 257 – 270, 725 – 745).
Политический пат сил в графствах в 1536 – 1558 гг. отражен в табл. 7.2 самыми разными отношений. Светские землевладельцы относились по своим симпатиям к католикам, пуританам или анг- ликанам. Ни в одном из графств не было достаточно доминирую- щего союза среди магнатов или джентри, чтобы сломить сопротив- ление элиты, относящейся к сектантскому меньшинству, и навязать совместными усилиями ортодоксию. Там, где за магнатами-пурита- нами и католиками следовали джентри, пытаясь навязать в графстве именно эту конфессию, вмешивалась корона, рассматривавшая по- добные действия как угрозу королевскому главенству в церковных де- лах (Stone, 1965, с. 257 – 270, 725 – 745). В отличие от французской схе- мы, в Англии корона мирилась с плюрализмом, но не с локальными попытками установить религиозные монополии какого-либо мень- шинства. Хотя и у короны, и у джентри недоставало возможностей навязать свою веру, у них были институциональные способы нало-
403
£ £
жить вето на попытки противников утвердить ортодоксию, которую они не одобряли.
Там, где корона устранила магнатов от власти, графства страда- ли от политического вакуума несколько десятилетий, пока корона старалась помешать образованию новых автономных политических сил. К тому времени, когда джентри достигли гегемонии в большин- стве графств — изменившаяся политика короны по отношению к анг- ликанской церкви — у джентри пропал интерес обращать свою новую местную власть против народного религиозного раскола и магиче- ских практик. Только в Эссексе и Кенте джентри сплотились в «плот- ные» блоки
⁹
до перемены отношения короны к церкви и, следова- тельно, отношения джентри к плюрализму. Таким образом, только в этих двух графствах джентри получили возможность односторон- них действий против народной магии в то время, когда они были еще заинтересованы их осуществлять.
Вторая волна судов над ведьмами в тех же графствах в 1645 – 1647 гг. прошла, когда вновь совпали интересы и возможности элит. Граждан- ская война раздробила политические блоки джентри почти во всех графствах. Только там, где фракционные разногласия были разре- шены, джентри восстановили способность преследовать своих рели- гиозных противников из низших классов. Только после окончатель- ной победы над Карлом i
в 1645 г. у джентри появился интерес искать
⁹
Джентри добивались «плотного» политического господства в графствах, когда:
1) происходило резкое повышение доли маноров, которые контролировали джен- три, а не король, духовенство и магнаты; 2) доминирующий магнат или магна- ты больше не были способны использовать вооруженную силу или свой патро- нат, чтобы запугать мелких землевладельцев и включить их политическую маши- ну, которую они вели; и 3) общее число членов в графских коллегиях мировых судей увеличивалось, и большинство становилось локально, а не общенациональ- но или смешанно ориентированным.
Контроль над манорами в большинстве графств перешел к джентри ко вто- рой половине xvi в. (Stone, 1984, с. 181 – 210). Эссекс и Кент выделялись по второ- му и третьему критерию. Эти два графства вместе с Норфолком и Суффолком были в числе первых, где Елизавете i
удалось уничтожить власть магнатов. Одна- ко в Норфолке и Суффолке джентри не образовали спаянного блока до начала xvii в., в то время как в Эссексе и Кенте джентри с местной базой и несильной связью с королевским судом начали доминировать в коллегиях мировых судей в 1560 – 1570-х гг. (по Эссексу, см. Hunt, 1983; Chalkin, 1965; Clark, 1977; по Кенту —
Everitt, 1969; по Норфолку и Суффолку — MacCulloch, 1977 предлагается лучший анализ хаоса xvi в. и объединения джентри в xvii в. в этих двух графствах. Пред- шествующую дискуссию по поводу «плотности» джентри см. Lachmann, 1987, с. 84–100, 128 – 134).
404
| 7
союзников-антироялистов среди низших классов. Как
только угроза сверху была ликвидирована, джентри стали атаковать книзу, пытаясь вычистить радикальные элементы из армии нового типа, атакуя дру- гие радикальные политические силы и проводя суды над ведьмами, чтобы парировать притязания народа на владение магически-рели- гиозной силой (Hill, 1972).
Сочетание тенденций в 1645 – 1647 гг., надвигающийся разгром роялистов и повысившаяся радикальная угроза возродили интерес джентри к ограничению плюрализма с тем, чтобы ударить по народ- ной магии. Только в Эссексе, Суффолке и Норфолке были воссоз- даны объединенные правительства графств, способные начать суды над ведьмами для удовлетворения минутных политических интересов джентри (Hunt, 1983; MacCulloch, 1977). После решительной победы джентри и над роялистами, и над радикалами народная магия пере- стала представлять собой политическую угрозу. К аполитичным кол- дунам относились терпимо, потому что отсутствие конкурентных ра- дикальных политических движений лишило магию ее милленарист- ского содержания, сократив ее до будничных услуг суеверным людям.
Джентри больше не интересовало преследование ведьм.
ФранцияКатолический скептицизм по отношению к магии был впервые заяв- лен на Тридентском соборе в 1564 г., когда самозваные колдуны были обособлены от предававшихся черной магии. В начале xvii в. свет- ские судьи Парижского парламента начали карать самозваных кол- дунов как уголовных преступников, в отличие от настоящих ведьм? как более опасных и заслуживающих смертной казни (Mandrou, 1968, с. 313 – 363). Несмотря на эти концептуальные новшества, ни светские, ни церковные судьи не имели институциональной возможности пре- следовать много ведьм или обучать население отличать редких под- линных ведьм, которые действительно совершили пакт с дьяволом, от более распространенных поддельных ведьм. Как уже отмечалось выше, в начале xvi в. институциональным и духовным полномочиям католической церкви все еще угрожали корона, аристократы и кор- поративные органы. Ни одна французская элита не была готова усту- пить другой полномочия управлять магической властью, так как каж- дая элита продолжала требовать для себя рычаги управления духов- ными силами и церковными должностями.
Когда духовенство было включено в абсолютистское государство и борьба за церковное имущество разрешилась его распределени-
405
£ £
ем внутри провинциальной, а потом и общенациональной иерар- хии, французская католическая церковь получила институциональ- ные ресурсы и поддержку от светских элит и судебных чиновников в осуществлении посттридентской атаки на настоящих и фальши- вых ведьм и в реформировании народных практик. Причинно-след- ственная первичность институциональных над идеологическими факторами в развязывании антимагической кампании демонстри- рует географическая локализация, равно как и локализация во вре- мени (более века спустя после Тридентского собора) начала попы- ток реформ католической иерархией. Тридентские реформы наибо- лее успешно прошли в тех провинциях, где епископы назначались королевскими губернаторами, осуществлявшими контроль над низ- шей знатью и светскими судами, особенно парламентами, а также пользовавшимися поддержкой короны (Delumeau [1971], 1977; Dent,
1975; Mauzaize, 1978).
Как только французские элиты, протестанты и католики, были включены в абсолютистское государство, наличие магической силы перестало быть критерием или отражением распределения цер- ковных доходов. Магия больше не была основанием для конкурен- ции элит. Аристократия и городские элиты, и католические и про- тестантские, оставили свои притязания на обладание магическими силами в конце xvi
– xvii в. и перешли к подавлению таких практик внутри религиозных братств и во время праздников, которые ими контролировались. Реформистские епископы и священники переня- ли тактику братств, стараясь навязать катехизис, который был при- нят после Тридентского собора, но не получил широкого распро- странения во Франции до xvii в. Светские элиты принимали визиты от реформировавшихся епископов и растущее присутствие священ- ников из новых евангелических миссий. Число иезуитов во Фран- ции выросло с 1000 в 1556 г. до 15 000 в 1600 г. Такой же рост испыты- вали и другие ордена — капуцины, урсулинки, визитандинки, доче- ри милосердия, трапписты и доминиканцы. К 1700 г. каждый диоцез во Франции имел, по крайней мере, несколько монастырей, что ча- сто удваивало число священников в этом диоцезе (Delumeau [1971],
1977, с. 75 – 83)
¹⁰
¹⁰
Источники для обзора в этом и трех следующих абзацах отношения светских элит к реформам католической церкви и усилий духовенства преобразовать религи- озные верования и практики мирян следующие: Julia, 1973; Delumeau [1971], 1977, с. 65 – 83; Hoffman, 1984, с. 71 – 97 и далее; Dhotel, 1967; Perouas, 1964, с. 222 – 286; Ferte,
1962, с. 201 – 369; Shaer, 1966, с. 134 – 180; Croix, 1981, с. 1155 – 1246.
406
| 7
Окончательное поражение в 1653 г. аристократической Фронды в борьбе с монархией принесло мир французским элитам больше, чем на столетие. Занятия магией никогда не давали элитам преиму- щества в контроле над церковным имуществом и не угрожали поло- жению других элит. Элиты воспринимали магию как угрозу, только когда она исходила от народных колдунов, вдохновлявших или воз- главлявших крестьянские мятежи (Castan, 1979, с. 175 – 242). Таким об- разом, магия оставалась источником опасности для французского правящего класса, не будучи источником силы ни для одной элиты в классовой борьбе друг с другом. В таких условиях провинциальные светские элиты и приходские священники стали более восприимчи- вы к давнишним утверждениям католических интеллектуалов и су- дей
Парижского парламента о том, что большинство колдунов ско- рее жулики, чем настоящие чародеи, заключившие пакт с дьяволом.
Новый скептицизм по отношению к ведьмам отразился и на вос- приятии, которое проявилось в
Traite des superstitions, написанном па- рижским доктором теологии Жан-Батистом Тьером. Впервые опуб- ликованный в 1679 г. четырехтомный труд Тьера подробно и дотошно разрабатывал различение столетней давности, Тридентского собора ведьм, которые используют настоящую черную магию и шарлатанов, которые используют суеверия, чтобы убедить массы в своих ложных притязаниях на сверхъестественные силы.
Нельзя отрицать, что существуют колдуны или волшебники… не впадая в противоречие с каноническим и гражданским правом, а также опытами всех столетий и не отвергая бесстыдным образом неоспоримый и непогре- шимый авторитет церкви, которая столь часто обрушивала громы отлуче- ния на них в своих проповедях.
То, что колдуны существуют, неоспоримо; но тот факт, что [они] дей- ствительно колдуны, часто очень сомнителен, потому что часто обвиняют людей в том, что они колдуны, когда на самом деле они ими не являются
(Thiers, 1741, i
, с. 132, 137)
¹¹
Труд Тьера получил широкий отклик от клириков и образованных мирян. Сам труд и многочисленные конспекты выводов в виде пам- флетов печатались епископами для распространения среди священ- ников и образованных прихожан. Работа Тьера и имитирующие его произведения в последние десятилетия xvii в. оправдывали уси-
¹¹
Перевод с французского на английский принадлежит самому Ричарду Лахману. —
Прим. перев.
407
£ }} ³}}
ление преследования тех практикующих магию людей, которых по большей части теперь считали мошенниками, а не черными кол- дунами (Mandrou, 1968).
Скептицизм элит настолько усилился в xviii в., что преследова- ния ведьм прекратились, уступив место попыткам подавить народ- ные религиозные практики через образование и церковный надзор.
К судебным преследователям обращались только во времена крес- тьянских мятежей, и тогда радикальные чародеи и ведьмы судились обычно за подстрекательство к бунту, а не за колдовство (Berce, 1974;
Delumeau [1971], 1977; Joutard, 1976). Главным учебником в эту пору был Traite de la police, написанный в 1722 г. Николя Деламаром, основа- телем национальной полиции. Деламар объяснял, что полиция долж- на отслеживать тех, кто устраивает шаривари, праздники дураков, демонстрации своего мастерства колдунами и все прочие «профан- ные» мероприятия, и не навязывать религиозную ортодоксию, ко- торую он считает общим местом, а заранее обезглавливать полити- ческие бунты. Все колдуны, по мнению Деламара, являются мошен- никами, и поэтому их деятельность проходит по ведомству полиции, а не церкви (1722, книга 1). Резкое снижение числа судов над колду- нами в конце xvii в. (Muchembled, 1979, с. 131) и последующий рез- кий рост сил национальной полиции в xviii в. указывают на то, что французские элиты — светские и духовные — разделяли воззрения
Деламара (Delumeau [1971], 1977, с. 308 – 322).
£ }} ³}}
Следуя Парсонсу (1937) и, кажется, полностью игнорируя новейшие исторические исследования Европы раннего Нового времени, не- которые социологи писали по поводу причин «подъема Запада», как будто окончательно решили этот вопрос. Даниэль Широ (Chirot,
1985) описывает «рационализацию права и религии» как длитель- ные процессы, начавшиеся до Реформации, но поддержанные про- тестантизмом. Признавая, что лишь немногие европейцы в 1500 г.
«думали и вели себя как рациональные буржуа», Широ подчеркива- ет, что те, «у которых был такой способ мышления… были способны воспользоваться небольшим материальным преимуществом, накоп- ленным Европой, [и] произвести революционное изменение, кото- рое обращало Западную Европу в несколько успешных капиталисти- ческих обществ [в течение последующих] четырех столетий» (с. 190).
Коллинз описывает, как протестантизм был «лишь последним шагом
408
| 7
в цепи факторов, ведущих к рациональному капитализму» (Collins,
1980, с. 934).
Как модели очень долговременного развития и расхождения меж- ду Европой и Азией, статьи Широ и Коллинза допустимы и до ка- кой-то степени значимы
¹²
. Тем не менее доказательства, приведенные в этой главе, должны внушить нам скептицизм к доводам, которые описывают протестантизм как «такой способ мышления» или кото- рые помещают Реформацию в причинно-следственную «цепь факто- ров, ведущих к рациональному капитализму». Мы видели, что проте- стантизм и католицизм имели множество разных значений в постре- формационную эпоху. Уолцер и Фулбрук считают, что политическое и экономическое значение протестантизма было связано с конфлик- тами между верующими буржуа (и другими) с одной стороны и госу- дарством — с другой. Хилл описывает разные протестантизмы, ожи- дающие итогов классового конфликта перед тем, как стать моделью для действий в новом капиталистическом обществе.
Уолцер, Фулбрук и Хилл с большой проницательностью изобра- жают сродства между протестантскими доктринами и созвездиями политических интересов. Однако их работы менее полезны в том, что
касается определения механизмов, отвечающих за действия про- тестантов в защиту своих религиозных и светских интересов. В ре- зультате их модели нельзя применить для объяснения различия стра- тегий и достижений английских и французских протестантов. Вут- ноу признает проблему объяснения французского протестантизма как частности и в более широком смысле принятия или отвержения протестантизма в Европе. Тем не менее его сравнение отношений внутри государства, аристократии и буржуазии не может объяснить постреформационной истории Англии и Франции, а также разли- чий в понимании французскими и английскими протестантами сво- ей религии.
Сила структурного подхода к Реформации — продемонстриро- ванного в работах Уолцера, Фулбрук, Хилла и Вутноу — возрастает при использовании модели элитного конфликта, разработанной в данной книге. В этой главе были показаны различия в структурах элит, при помощи которых можно лучше объяснить как решение стать протестантом, так и значение, приписывавшееся протестан-
¹²
Трудность оценки капитализма как общеевропейского явления, которое предше- ствует Реформации в некоторых существенных аспектах, рассматривается во вто- рой главе.
409
£ }} ³}}
тизму в Англии и Франции, нежели при помощи анализа социальных групп, на котором делался акцент в прежних исследованиях.
Элитные структуры и элитные и классовые конфликты, которые они порождали, также дают социальные контексты, в рамках кото- рых происходило в различном и ограниченном объеме рациональ- ное действие в Англии и Франции раннего Нового времени. В этой главе рассматривался рационализм в его наиболее острой форме: рост скептицизма элит по отношению к магии и усилиям светских и церковных элит подавить магические практики среди неэлит. К се- редине xvii в. в Англии, а в начале xviii и во Франции элиты были убеждены как в том, что ведьмы — это мошенники, а не орудие в руках дьявола, так и в том, что магия в качестве серьезной угрозы их вла- дению церковными институциями и социальной иерархии, которую они возглавляют, исчезла.
Хотя элиты по большей части успешно избавились от магически- религиозной угрозы своей власти, существуют многочисленные свидетельства того, что в народе продолжалась вера в бытовую ма- гию и что в Англии существовал спрос на коммерческих колдунов в xviii
, xix и даже xx вв. (Obelkevich, 1976, с. 259 – 312; Thomas, 1971, с. 663 – 668). Перед лицом продолжающейся популярности магии и мощного возрождения магических практик и языческих ритуалов на празднествах французской революции (Ozouf, 1988) трудно при- держиваться более широких теорий рационализации и даже Широ, точка зрения которого представлена в данных выше цитатах, не пы- тается этого делать. Тем не менее неоднозначное отношение элит к магии в постреформационный период, рассмотренный в этой гла- ве, вынуждает нас задаться вопросом о самом существовании рацио- нального протестантского «способа» мышления даже в среде элиты.
Элиты и до некоторой степени другие жители Англии и Фран- ции были более скептично настроены по отношению к колдунам и их притязаниям еще в эпоху Возрождения. Исторический анализ, проведенный в этой главе, показывает, что элиты потеряли интерес к манипулированию сверхъестественными силами, так как возмож- ности увеличить их контроль над церковными институциями были потеряны. Время и причины того, что некоторые специфические элиты потеряли возможность конкурировать за церковное имущест- во, разнятся в этих двух странах, и в результате последовательность, с которой английские и французские элиты отвергали магию, тоже разная. Кроме того, то, до какой степени светские и церковные скеп- тики старались навязать единообразие своих взглядов остальным,
| 7
зависело от их восприятия угрозы их интересам со стороны колду- нов и их последователей.
Сравнение, проведенное в этой главе, антимагических кампа- ний Англии и Франции показывает, что элиты оценивали эту угрозу прежде всего в смысле контроля над церковным имуществом и вла- стью. Такой контроль, в свою очередь, определялся структурами от- ношений среди элит, а они, в свою очередь, определяли, кто может преследовать ведьм, и, следовательно, время, географическое и со- циальное положение, цели (белые ведьмы или шарлатаны) и страте- гии (встречная магия, суды над ведьмами или образование), исполь- зованные элитами для снятия угрозы, которую неконтролируемая магия могла представлять их социальному миру.
Европейцы раннего Нового времени были рациональны в отно- шении своих духовных интересов в этом и том мирах точно так же, как в отношении своих экономических и политических интересов.
Элиты и другие были способны определить свои непосредственные и местные интересы, а также то, какие союзники — мирские или ду- ховные — и какие, магические или рациональные, модусы поведения помогут им сохранить свое положение при натиске врагов. Евро- пейцы приближались к идеальному типу рациональности, по Вебе- ру,
только тогда и только до той степени, когда социальные ситуации создавали возможности для заинтересованности в подобных мыслях и действиях. Мы видели, в этой главе и предыдущих, что такие ра- циональные идеологии и стратегии развивались в ответ на непред- сказуемые структурные изменения, которые порождались элитными и классовыми конфликтами.
Элитные конфликты консолидировали сословия и классы и со- кращали число вариаций элитных интересов и возможностей. Эли- ты разделяли одинаковые «рациональные» ориентации до той только степени, до какой они слились в единые классы, проживая в национальных государствах в рамках консолидирующейся транс- национальной капиталистической экономики. Элитные конфликты подталкивали структурные изменения, которые, в свою очередь, из- меняли контекст, в котором все социальные акторы понимали и пре- следовали свои материальные и духовные интересы.
411
| 8
ВЫВОДЫ
Капитализм и национальные государства были созданы не визионе- рами, не великими стратегами, не навязчиво-маниакальными про- тестантами. Элиты и неэлиты были одинаково рациональны в том, что понимали свои интересы, знали, какую угрозу им представля- ют их враги, могли аккуратно оценить относительные возможно- сти каждой стороны и выбрать союзников в своей борьбе, основы- ваясь на хладнокровном расчете, а не на сентиментальных побужде- ниях или традиции. Новые социальные отношения и политические институты Европы раннего Нового времени развивались шаг за ша- гом, когда осторожные элиты пытались сохранить те привилегии и полномочия, которыми они уже пользовались. Те немногие элиты, чьи серии по большей части оборонительных маневров произвели гигантские и непредсказуемые изменения в их обществах, никогда не намеревались создавать новые социальные отношения или но- вые способы производства. Они в действительности были капита- листами поневоле.
Большинство европейских элит в эпоху Средневековья знало, что воспроизводить свои социальные позиции очень легко. Война, голод, демографический кризис могли убить каких-то конкретных представителей элиты или целые семьи, но их позиции как прави- телей, магнатов, сеньоров, клириков или буржуа продолжали суще- ствовать и наследовались другими членами либо старых элит, либо тех, что недавно образовались. Частная и семейная мобильность практически не оказывала влияния на социальные структуры сред- невековой Европы. Исследования социальной стратификации и де- мографии дают нам понять, каков был характер будничной жизни, и показывают основы социального воспроизводства. Причины со- циальной трансформации нужно искать в другом месте
¹
¹
Рональд Берт имеет в виду примерно то же самое в своих «Структурных дырах»
(Robert Burt, Structural holes, 1992), когда утверждает, что социальные акторы определяются по их структурной позиции в сети, а не по их атрибутам. «Про-
412
| 8
Ни сами города, ни социальные группы и те разные виды образа жизни, которые развились в «городском воздухе», не вызвали к жиз- ни те экономические и политические институции, которые со вре- менем воцарились в Европе, а затем и во всем мире. Большинство городов развивалось в согласии с хартиями, которые им выдавали короли или знать, и оставалось зависимым от них. Города поставля- ли предметы роскоши сельским аристократам и духовенству и были вынуждены делиться богатством со своими спонсорами и покрови- телями. Североитальянские города отличались от всех прочих тем, что на них притязало сразу несколько крупных сил, и поэтому в них не доминировал какой-нибудь один правитель. Города в этом регио- не действительно добились автономии, а постепенно и суверените- та, создав новый тип европейской политии.
Элитный конфликт развернулся в иную сторону в Северной Ита- лии, когда конкуренты-аристократы «опустились», обратились вниз в поисках союзников для своих сражений друг с другом и с крупны- ми силами, которые пытались восстановить свою власть над горо- дами-государствами. Единичные элиты постепенно установили геге- монию над большинством городов-государств. Эти возникшие пра- вящие элиты, такие как ведомые Медичи «новые люди» Флоренции, были ограничены теми уступками, которые они сделали неэлитным союзникам (преимущественно членам гильдий) во время своего вос- хождения к власти. Эти уступки в сочетании с небольшими размера- ми потребительских рынков в экономически отсталой и бедной Ев- ропе Ренессанса ограничили итальянское сельское хозяйство и ма- нуфактуры производством высокоприбыльных предметов роскоши.
Итальянские элиты максимизировали свою политическую без- опасность и экономическое преуспевание, рефеодализировав зем- блема в том, что связь между атрибутами и
социальным меняется в зависимости от того, о какой группе населения идет речь, и с течением времени. Как часто меняется эта связь и насколько она меняется — это эмпирический вопрос. Глав- ное то, что эта связь не причинно-следственная. Это корреляция… идиосинкра- зическая к тому, когда и где были проведены наблюдения для анализа» (с. 189).
Берт идет дальше, заявляя: «Чтобы избавиться от атрибутов, нужны концепту- альные и исследовательские инструменты, дающие возможность смотреть мимо того, как атрибуты участника ассоциируются со значительными структурными формами, и тогда увидеть сами формы. Результатом будет более сильная, более кумулятивная теория и исследование. Аргумент структурной дыры [который
Берт и разрабатывает в своей книге] нагляден» (с. 193). Я утверждаю, что тео- рия элитного конфликта, представленная в этой книге, — это еще один способ избавиться от чрезмерной концентрации на атрибутах.
413
ли, должности, долговые обязательства и рынки, которые они кон- тролировали. Ренессансные города-государства не стали столицами транснациональных империй и основателями аграрного и индустри- ального капитализма.
Западная Европа за пределами Северной Италии была дестабили- зирована конфликтом между множественными элитами, следствием
Реформации. Реформация стала критической точкой перехода в ев- ропейской истории, хотя и не по тем причинам, которые выдвигал
Вебер в своей «Протестантской этике и духе капитализма». Проте- стантизм не привел к единому набору психологических и идеологи- ческих императивов и, следовательно, сам по себе не открыл новые направления и модусы действия. Реформация разрушила существо- вавшие структуры элитных и классовых отношений и заронила со- мнения в старые системы верований, открыв возможности для со- стязания разных конфессий. Элиты сражались друг с другом за кон- троль над церковной собственностью и полномочиями, а перед европейцами из всех слоев общества объявилось множество вариан- тов того, кому и во что верить.
Европейцы раннего Нового времени ответили на эту конкурен- цию больше страхом, чем противодействием. Элиты почти всегда были реакционны и пытались сохранить свои земельные права, юридические полномочия и должности. Неэлиты тоже активно реа- гировали на изменения, покушавшиеся на их средства существова- ния и их общины. Хотя неэлиты могли стремиться к радикальным или утопическим целям, они действовали осторожно, бросая вызов привилегиям правящих классов только, когда элиты казались им раз- деленными или слишком занятыми борьбой с конкурентными элита- ми на родине или заграницей
²
Раздоры элит не обязательно заканчивались созданием капита- листических производственных отношений или национальных госу-
²
Чарльз Кёрзман (Charles Kurzman, 1996) утверждает, что участники социально- го действия часто воспринимают возможности для революционного изменения, которых на самом деле там нет, если основываться на анализе Токвиля структур- ных возможностей. Он приводит в пример иранскую революцию 1979 г. и говорит, что в таких случаях революционеры достигают успеха, потому что много людей действуют исходя из их восприятия. Я обнаружил, рассматривая революционные ситуации, о которых идет речь в данной книге, что неэлитам не нужно определять границы силы «государства», пока они могут держаться в союзе с элитами. Струк- тура, которая анализировалась здесь, связанная с Европой раннего Нового вре- мени, и та, которую Кёрзман и другие анализировали в Иране и других случаях современности, — это совокупность элитных отношений, а не только государство.
414
| 8
дарств, как показывают траектории развития североитальянских го- родов-государств. Я постулировал во введении, что власть, которую порождают элитные конфликты, остается эфемерной, если ее не за- ключают в рамки производственных отношений. Наше исследова- ние итальянских городов-государств, Испании, Нидерландов, Фран- ции и Англии подтверждает эту первоначальную гипотезу и предла- гает следующий вывод: те стратегии, к которым прибегали успешные элиты, чтобы парировать непосредственные угрозы со стороны кон- курирующих элит и неэлит, вели к долгосрочным последствиям, ко- торые сказывались на производственных отношениях.
Никто не мог предугадать или
контролировать конечный эффект своих действий, хотя бы потому, что цепи конфликтов и структурных изменений тянулись очень долго. Трансформации в Англии и Голлан- дии произошли относительно быстро. Конфликт в Англии начался с Реформации Генриха viii
, а разрешен был во время гражданской войны; все продолжалось не более века, как и период, в продолже- ние которого голландские элиты восстали против испанского прав- ления и укрепили свою гегемонию на родине. В то время как Ген- рих viii
, английские джентри и олигархи каждого голландского го- рода строили свои планы и достигали поставленных целей, ни одна из этих групп не могла предвидеть, какие последствия их действий скажутся на них самих или на их наследниках через десятилетия и столетия. Никто не мог предсказать экономических результатов своих политически мотивированных поступков.
Конфликт голландских элит создал жесткую структуру социальных отношений, позволив голландским купцам завоевать и колонизиро- вать часть Америки и Азии, которые были свободны от конкурентов.
Единство элит и социальное затишье в Голландии xviii в. привели к тому, что голландская социальная структура не изменились в от- вет на геополитические и экономические вызовы со стороны бри- танцев. Каждая голландская элита оказалась настолько окопавшей- ся на своих институциональных позициях, что смогла блокировать реформы, даже когда в xviii в. стало более чем ясно, что хваленая голландская система не может противостоять ни в международной торговле, ни в мануфактурном производстве восходящей Британии.
Английское джентри создали систему аграрных производствен- ных отношений, которые ретроспективно были признаны капита- листическими. Джентри атаковали земельные права крестьян и соз- дали целую армию платных работников, чтобы получить преимуще- ства в борьбе с короной и духовенством. Джентри не имели никакого представления о том, что новая система производства будет более
415
прибыльной, чем старая. На самом деле не джентри, а йомены и то- варные арендаторы выступали почти со всеми нововведениями, ко- торые улучшили сельскохозяйственную производительность. Одна- ко почти все плоды усилий и дальновидности культиваторов пожали землевладельцы, потому что элиты графств добились неоспоримой власти на землю в тот момент, когда реагировали на все угрозы и воз- можности, появившиеся в результате элитного конфликта, который, в свою очередь, был следствием ломки феодальной структуры Рефор- мацией Генриха.
Испания и Франция оказываются в самом центре рассматривае- мых пяти случаев, правда, только на определенное время. Период, начавшийся с религиозных войн, вспыхнувших во Франции из-за Ре- формации, и закончившийся завершением революции в правление
Наполеона, продолжался 300 лет, точно так же, как и эпоха, во вре- мя которой местные элиты были абсорбированы сначала испанской, а потом и европейско-американской империей Габсбургов. Италь- янские войны, начавшиеся с борьбы за независимость, возможной благодаря зазору, открывшемуся из-за соперничества крупных сил, и закончившиеся институализацией власти патрициев в основных городах-государствах, длились пять столетий, и это самый продол- жительный случай, разбираемый в данной книге.
Возможности для экономической трансформации были рано пере- крыты и в итальянском, и в испанском вариантах элитных конфлик- тов. Продолжительные конфликты итальянского Ренессанса ограни- чили воздействие на экономические институты потому, что патриции с самого начала пошли на слишком много уступок цеховикам и после этого никогда не могли оспорить привилегий цехов, не подвергая риску собственную гегемонию. Испанская экономика трансформи- ровалась столь мало потому, что правящая элита получила свою импе- рию на Иберийском полуострове и в Европе, не тревожа существовав- ших систем, при помощи которых местные элиты присваивали ресур- сы. Каждая местная элита только
усилила свой контроль над землей и трудом, когда ее поглотила Габсбургская империя. Испанское завое- вание Америки оказало глубокое влияние на живших там индейцев, а также африканцев и европейцев, которых туда завезли, но очень мало повлияло на политику и экономику самой Испании.
Франция представляет собой наиболее сложный и переменчивый случай из всех. Феодальные конфликты среди множественных элит уступили место соперничеству среди членов расширяющейся органи- зации, которая стала королевским государством. В отличие от импе- рии Габсбургов, где элиты и классы были включены неизменными
416
| 8
в завоевательную политику, французские элиты вошли в государство частями, обрывками, когда они получали новые должности и концес- сии. Французские должности и привилегии варьировались в зависи- мости от времени их получения. Каждый новый «призыв» чиновни- ков получал в чем-то новый набор обязательств и преимуществ, отлич- ный от тех, что имели предшествующие когорты занимавших схожие с ними должности раньше. Более важно, что сам процесс включе- ния новых чиновников и владельцев контрактов во французское го- сударство оказывал трансформирующее воздействие на все преж- де существующие позиции и делал это таким способом, который был неосуществим, например, в парцеллизованной империи Габс- бургов. Французские чиновники не могли защитить все свои приви- легии и полномочия от новой когорты и конкурирующих элит так, как элиты и цеховики защищали свои права, зафиксировав их на- вечно, в ренессансной Флоренции. Также французские чиновники не могли помешать созданию новых постов или дополнительному набору на уже существующие, как это удавалось делать голландским олигархам и их семействам в xvii
– xviii вв. при помощи договоров о соответствии.
Отношения между элитами при старом режиме во Франции были такими изменчивыми потому, что немногие элиты могли раз- меститься со своими королевскими должностями и синекурами не- посредственно там, где находилось производство. Аграрные и ману- фактурные производственные отношения не настолько окаменели во Франции xviii в., как во Флоренции Медичи. Тем не менее немно- гие элиты могли контролировать землю и извлекать значительные прибыли из труда крестьян или из мануфактурного производства, коммерции или финансовых спекуляций, не опираясь на полномо- чия, которые они получали вместе с государственными должностя- ми или на привилегии, гарантированные им короной. Доступ элит к доходам и их контроль над средствами производства оспарива- лись тогда, когда их должности и привилегии менялись при разви- тии государства.
Французская революция оказала огромное влияние на элитные и классовые отношения именно потому, что элиты старого режима потеряли свою способность напрямую присваивать прибавочный продукт от аграрного и индустриального производства. Большин- ство французских элит к xviii в. дошло до настоящей давки за долю доходов, которые все элиты коллективно присваивали через госу- дарство. Как только на государство ополчились крестьяне, санкюло- ты и буржуа во время революции, старые элиты больше не могли
417
сами поддерживать или воссоздавать механизмы извлечения прибы- ли. Эти элиты потеряли свою элитарность.
Французская революция, сокрушив одни элиты и выдвинув впе- ред другие в процессе создания нового государства, оказала драмати- ческое воздействие на классовые отношения, хотя не столь глубокое, как драматический переход к аграрному капитализму в Англии в сто- летие от Реформации Генриха до гражданской войны. Наше срав- нение Англии и Франции показывает сложность отношений струк- туры и действенности (
Скачать 2.11 Mb.