(табл. 6.2).
Крупные, хорошо капитализированные коммерческие фермы ис- ключали почти все расходы на надзор и риски для отсутствующего землевладельца. Однако немногие арендаторы имели достаточно ка- питала, чтобы снять крупную ферму и одновременно платить за зер- но, инструменты, рабочий скот, а также выдавать зарплату в меся- цы, предшествующие сбору урожая. Такие богатые арендаторы хоро- шо вознаграждались, землевладельцы брали с них меньше арендной плату за акр, чем с мелких, менее надежных. Эта экономически целе-
⁵⁰
Рассмотрение стратегий землевладельцев в этом и следующих десяти абзацах основано на работах: Hoffman (1996), Le Roy Ladurie (1975, [1977], 1987), Venard
(1957), Jacquart (1974), Neveux (1975), Dontenwill (1973), Gruter (1977), Meyer (1966),
Mireaux (1958), Peret (1976), Saint-Jacob (1960), Vovelle, Roche (1965), Wood (1980).
361
®}£} } | ¾
рациональная практика (Hoffman, 1996, с. 49 – 69) поощряла крупных арендаторов, тем самым концентрируя землю в руках коммерческих фермеров с наибольшими ресурсами. «Для фермера с необходимыми навыками и капиталом… не было никаких помех на пути» объедине- ния купленных или взятых в аренду земель в большую, эффективную и прибыльную коммерческую ферму (с. 149).
Богатые арендаторы могли выбирать землю, которую они хотели взять в аренду. Неудивительно, что они выбирали высококачествен- ную землю, связанную транспортными маршрутами с Парижем, так, чтобы производить дорогой урожай и продавать его только на тот рынок, где достаточно спроса, оправдывая высокую ренту, капита- ловложения и улучшения, проведенные коммерческими фермерами.
Во французском сельском хозяйстве в этих привилегированных регионах около Парижа, на первый взгляд, кажется, приняли трех- польную систему культивирования, схожую с той, что была в Англии.
Землевладельцы, однако, жили в своих поместьях и могли надзирать за коммерческими фермерами, которым они сдавали землю в аренду.
Английские землевладельцы замечали, когда арендаторы что-то улуч- шали, и, следовательно, могли быстро включить увеличение продук- тивности и повысить ренты. Французские землевладельцы, не жив- шие в поместьях весь год или большую его часть, не могли отследить изменения продуктивности своей земли или прибыльности своих арендаторов. В результате повышения ренты отставали от улучше- ний производительности — часто на десятилетия. Ренты не поспева- ли за инфляцией, которую было легче отследить даже издалека
⁵¹
⁵¹
У Леруа Ладюри (Le Roy Ladurie [1977], 1987), Невё (Neveux, 1975), Морино (Mori-
6.2.
Относительные риски и стоимость стратегий французских землевладельцев
Риск неплатежа
Необходимость надзора
Низкая
Средняя
Высокая
Высокий
Низкий
—
Сдача в аренду коммерческим фермерам
Сдача в аренду мелким фермерам
Издольщина
—
Наемный труд
362 | 6 Крупные арендаторы пользовались своей привлекательностью для отсутствующих землевладельцев, которые были готовы поменять потенциальный доход на низкий уровень надзора и низкие риски неплатежа. Такие арендаторы требовали и получали долгосрочную аренду. Продолжительность аренды на крупных фермах увеличилась за xviii в. с нескольких лет до десятилетия или более (Dontenwill, 1973, с. 135 – 214; Meyer, 1966, с. 544 – 556; Morineau, 1977; Neveux, 1975, с. 126 – 138; Venard, 1957, с. 70 – 75). Землевладельцы часто были готовы предоставить исключитель- но долгосрочную аренду в обмен на высокий начальный взнос. Хоро- шо капитализированные арендаторы могли принять такие условия и тем самым оказаться в положении, позволяющем получать прибыль с повышения продуктивности и инфляции за десятилетия аренды. Землевладельцы предлагали долгосрочную аренду по ряду причин. Дворяне, жившие в долгах, не имели другого выбора, кроме заклады- вания будущего дохода в обмен на немедленное получение денег. Кли- рики и светские чиновники, контролировавшие собственную землю, но не владевшие ей, имели мощный стимул предлагать долгосрочную аренду, лишавшую их институции и преемников будущих прибылей в обмен на начальные взносы, которые клали себе в карман ⁵² Там, где арендаторы были богаты, а землевладельцы не жили в по- местьях, равновесие власти нарушилось ⁵³ . Арендаторы в некоторых neau, 1977), Донтенвилла (Dontenwill, 1973) и Пере (Peret, 1976) приводятся раз- ные данные о повышении ренты, что отражает различия в регионах, которые они исследовали. Однако они все согласны в том, что ренты повышались, чтобы учесть инфляцию при каждом возобновлении арендного договора, в то время как повышение продуктивности не всегда отражалось в новых арендных догово- рах. Хоффман (Hoffman, 1996) уверен, что землевладельцы могли отслеживать улучшение продуктивности, что, как он утверждает, отражалось на повышении рыночных цен за аренду земли при краткосрочных договорах, на один-два года. Неважно, насколько бдительны были землевладельцы в отношении улучшений продуктивности, они были вынуждены отказываться от таких доходов в пользу длительной аренды. Арендаторы, которые с большей вероятностью проводили улучшения, были крупными арендаторами, способными потребовать себе дол- госрочных договоров, и тем самым отложить тот момент, когда им приходилось делиться выигрышами в продуктивности с землевладельцами. ⁵² Английское духовенство тоже проворачивало дела за счет своих институций. Эта коррупция прекратилась, когда церковные земли, захваченные во время Рефор- мации, были проданы светским владельцам. То, что во Франции подобных экс- проприаций и продаж не проводилось, позволило коррупции духовенства про- должаться до самой революции. ⁵³ Этот паттерн крестьянских восстаний сходен с английским, рассмотренным
363
®}£} } | ¾
областях северо-востока и северо-запада смогли настоять на праве возобновлять аренду на старых условиях (Hoffman, 1996, с. 53, 113 – 114).
Арендаторы в таких областях прикарманивали всю выручку с улучше- ния продуктивности и инфляции, хотя на большей части северо-за- пада увеличение продуктивности было слишком мало, чтобы с него обогатиться.
Землевладельцы повсюду во Франции были вынуждены согла- шаться на менее капитализированных арендаторов, снимавших меньшие фермы или в областях, удаленных от Парижа, даже на из- дольщиков. Хотя договорные ренты с маленьких участков и при- были с издольщины были выше, чем ренты, получаемые с круп- ных арендаторов, обе эти стратегии имели свои издержки, сокра- щавшие прибыли землевладельцев. Землевладельцам приходилось обеспечивать инструментами и семенами обнищавших крестьян, со- ставлявших большинство издольщиков. Землевладельцам не нуж- но было повышать эксплуатационные расходы. Тем не менее у мел- ких арендаторов обычно оставалось мало или совсем не оставалось денег после покупки инструментов, семян и небольшого поголовья скота. Один-единственный плохой урожай мог обанкротить мелкого арендатора, лишив его возможности выплачивать ренту. Землевла- дельцы не могли получать прибыль с такой фермы, пока он не на- ходил нового арендатора на следующий год. Землевладельцы могли, и это случалось, потерять все доходы со своей земли, когда мелкие арендаторы разорялись из года в год. Землевладельцы также долж- ны были обеспечивать больший надзор либо собственными силами, либо через платных агентов за мелкими арендаторами и издольщи- ками, чем за крупными и коммерческими фермерами.
У мелких арендаторов и издольщиков почти никогда не случалось хороших урожаев подряд, без перерыва, вызванного войной или над- ранее в данной главе. Там, где джентри оставались неорганизованными в xvii в., что частично объясняется отсутствием в поместьях и уничтожением магнатов, способность землевладельцев повышать ренту или бороться с традиционными крестьянскими правами на землю была ограничена. Схожим образом во Фран- ции богатые крестьяне и коммерческие фермеры (эквивалент фригольдеров и копигольдеров с надежными договорами) смогли утвердить свое droit de marche
(право занимать землю по традиционным рентам) или практиковать mauvais gre
(коллективные действия против повышения землевладельцем рент или борьба новых арендаторов за свои фермы), там, где они сталкивались с неорганизован- ными или не живущими в поместьях землевладельцами. Ренты застывали на тра- диционном уровне в тех регионах Франции и Англии, где сталкивались сильные крестьяне и слабые землевладельцы.
364 | 6 бавкой налогов, в течение времени, достаточно долгого, чтобы на- копить капитал и перейти в ранг среднего или крупного арендатора. Часто, когда мелкие арендаторы делали свои фермы прибыльными, землевладельцы из корыстолюбия восстанавливали свои феодаль- ные права, чтобы присвоить эту прибыль. Эта стратегия сеньори- альной реакции жертвовала весьма ненадежными долгосрочными выигрышами в продуктивности, чтобы максимизировать кратко- срочные доходы землевладельцев. Такая стратегия была более ра- зумной для землевладельцев в тех областях, где большое расстояние до парижского рынка или бедные почвы для крупных и мелких фер- меров давали мало возможностей продемонстрировать возможные прибыли от постоянных улучшений в производстве и сбыте. Растущая доля французских крестьян становилась безземельной, или их фермы сокращались до размеров, меньших, чем требовалось, чтобы полностью занять работой и обеспечить семью после выпла- ты налогов и других расходов. К 1700 г. 3 / 4 семей сельской Фран- ции не могли обеспечивать себя семейными фермами. Эти семьи жили на заработки, которые они получали в качестве ремесленни- ков и поденщиков ⁵⁴ . Батраки редко работали на коммерческих фер- мах, управляемых землевладельцами. Но в силу того, что платный труд требовал большего надзора, отсутствующие в своих поместьях землевладельцы почти никогда не устраивали ферм, которые бы за- висели от труда батраков. Платных работников обычно нанимали преуспевающие фермеры из крестьян, которые всегда присутство- вали на месте для необходимого присмотра, или когда они работа- ли в сельской индустрии. Многие семьи подкрепляли свои заработ- ки доходами с маленьких арендованных наделов. Такие арендаторы, однако, находились под постоянным риском разорения и не могли вложить время или деньги в улучшения. Таким образом, риски отсутствующего в поместье землевладельца и стратегии минимизации надзора привели к дальнейшей концент- рации капитала, точно так же, как и предпринимательских и сель- ⁵⁴ «Наиболее тщательное рассмотрение вопросов… показывает, что надо было иметь 10 га (или примерно 25 акров), чтобы поддерживать семью, кормить скот и платить все требуемые налоги, даже на самых плодородных почвах Париж- ского бассейна» (Hoffman, 1996, с. 36). Хоффман (с. 40) и Жакар (Jacquart, 1974, с. 165 – 166) оба делают вывод, что большая часть дохода у 3 / 4 всех семей зависе- ла от того, что они получали от наемного труда. Невё (Neveux,1980), Дюпакье, Жакар (Dupaquier, Jacquart, 1973), Сабатье (Sabatier, 1966) и Гишар (Guichard, 1966) обнаружили, что от 2 / 3 до 90 % семей в тех регионах, которые они изуча- ли, стали зависеть от своего наемного труда к xviii в. 365 ®}£} } | ¾ скохозяйственных знаний в наиболее успешные коммерческие фер- мы в немногих регионах Франции. Более бедные и менее знающие фермеры-крестьяне были вытянуты на мелкие фермы, отдаленные от прибыльных городских рынков. В этом смысле незначительные экологические различия между французскими областями стали усу- губляться из-за вывода капитала отсутствующих землевладельцев и избирательными решениями относительно немногочисленных арендаторов с капиталом, необходимым для произведения сельско- хозяйственной революции. Факторы, ограничившие полномасштабную сельскохозяйствен- ную революцию в областях, связанных с парижским рынком, были плодами вертикального абсолютизма, который был выкован в элит- ных конфликтах xvii – xviii вв. (схема 6.1). Корона развивала вертикальный абсолютизм как лучший ответ на власть множественных элит (см. четвертую главу). Вертикальный абсолютизм позволил финансировать частые войны налогами, ко- торые переходили в экспроприацию, и продажей должностей. Вер- тикальный абсолютизм также являлся рассадником должностей, ко- торые поглощали растущую долю сельского (и городского) избыточ- ного продукта, одновременно создавая множественные полномочия, делившие контроль над землей. Землевладельцы стали покидать свои поместья и концентрировали свои время и деньги в столице, когда озаботились синекурами. Париж стал рынком высокоприбыль- ных сельскохозяйственных товаров. Корона также выстроила отно- сительно эффективные транспортные сети, которые по военным соображениям были центрированы только на Париже. Таким обра- зом, области внутри парижской сферы влияния получили все необ- ходимые факторы для сельскохозяйственных инвестиций и иннова- ций. Остальная часть Франции была поражена потерями капитала от войн, налогов и выводом капитала. Абсентеизм землевладельцев вывел из этих областей капитал, необходимый для установления си- стемы капиталистической эксплуатации и инвестиций. Вместо этого землевладельцы были вынуждены благодаря обстоятельствам, в ко- торых они оказались, создавать режимы аренды и издольщины, ко- торые только осложнили результаты вертикального абсолютизма в других сферах, «переопределив» недоразвитость ⁵⁵ остальной Фран- ⁵⁵ Альтюссер и Балибар (Althusser, Balibar [1968] 1970, с. 106) вывели этот вопрос на абстрактный теоретический уровень. «Только в рамках специфической цело- стности сложной структуры мы можем осмыслить так называемое запаздывание, ранний старт, устойчивость и неравномерность развития, которые сосуществуют
366
| 6
ции. Старый режим во Франции окончательно разошелся от англий- ского пути развития по структуре элит и политическому устройству.
У французских землевладельцев так никогда и не появилось возмож- ности контролировать землю и регулировать платный труд, что под- стегнуло аграрный капитализм в Англии.
|| £ ³
Английские йомены и их эквиваленты, мелкие собственники во Франции, Нидерландах и повсюду в северо-западной Европе, со- вершили аграрную революцию, когда применили технологические инновации, вызвавшие беспрецедентное повышение урожайности.
Элиты повлияли на аграрную продуктивность только однажды, ко- гда революция уже шла, после того, как она принесла большую часть своих плодов
⁵⁶
. Элиты вмешивались в сельское хозяйство по тем же причинам, что и всегда: чтобы защитить свой контроль над землей и ее продуктами от конкурирующих элит и классов.
Заинтересованность каждой элиты и ее возможности по вмеша- тельству менялись на протяжении веков согласно особым траекто- риям конфликтов в их политиях. Английские и французские, гол- ландские, испанские и итальянские элиты — каждая получали со вре- менем некоторые возможности вмешиваться в работу крестьян и других земледельцев. При этом элиты каждой страны обусловлива- ли способы производства, которые отличались по продуктивности, и те способы, которыми распределялись плоды земли и труда. Эти различия, в свою очередь, обусловливали последующее развитие ин- дустриального капитализма в каждой стране и во всем мире в целом.
Голландские элиты были менее способны регулировать и при- сваивать себе прибавочный продукт у земледельцев, чем элиты Анг- лии и Франции. Таким образом, Нидерланды можно рассматривать в структуре реального исторического настоящего». Я привел эту цитату, чтобы показать, что любое частное развитие капитализма или государства, или любого другого социального явления можно понять, только рассматривая его как про- дукт продолжающейся социальной борьбы, которая определяет и переделывает социальные структуры в никогда не заканчивающемся процессе исторического изменения.
⁵⁶
Внедрение новшеств индустриальной революции: машин, удобрений, пестицидов и семян вызвало второй крупный скачок урожайности, одновременно драматиче- ским образом сократив трудозатраты в конце xix
— начале xx в. Эта вторая аграр- ная революция выходит за рамки рассмотрения данной книги.
367
|| £ ³
как отрицательный пример, указание на то, как могла бы пройти ре- волюция йоменов и сельском хозяйстве Англии и Франции, если бы ее не прерывали и если бы ее плоды не присваивали элиты этих стран.
Голландские коммерческие фермеры, как их английские и фран- цузские собратья, добились процветания для самих себя, удовлетво- ряя спрос горожан на высокоприбыльную продовольственную про- дукцию и индустриальные товары. Состояние коммерческих фер-
£ 6.1. Причинно-следственная модель региональных различий во Франции при старом режиме
Элитный конфликт xvi
– xvii вв.
Вертикальный абсолютизм
Инвестиции и сельско- хозяйственная рево- люция в Парижском регионе
Издольщина, обез- земеливание и уход инвестиций в осталь- ной части сельской
Франции
Сверхприбыль- ные должности и синекуры
Раздельный кон- троль и исчезнове- ние четкой систе- мы землевладения
Войны, мародер- ство, разрушения, военные захва- ты, финансовые кризисы, высокие налоги
Концентрация богатства и потре- бительского спроса в Париже
Транспортные сети сфокусированы на Париже
Землевладель- цы не живут в поместьях
368 | 6 меров росло и уменьшалось вместе с экономикой этих городов. Голландские фермеры хорошо справлялись и были способны вкла- дываться в сельскохозяйственные улучшения, пока голландские го- рожане процветали от международной торговли и колониализ- ма. Когда Голландия уступила британцам свои колонии и торговые сети, упал городской спрос, и голландские фермеры потеряли доход и капитал. Революции йоменов в сельском хозяйстве зависели от преуспева- ния городских рынков. Мы видели это на примере подъема и паде- ния аграрного процветания в Нидерландах и в том, что ареал аг- рарного улучшения во Франции ограничивался областями, кормив- шими Париж. Йомены не представляли достаточно большого рынка, чтобы поддержать нововведения в своем собственном аграрном сек- торе, и не могли вызвать развитие мануфактурного производства. Йоменов, возможно, хватило на аграрную революцию, но они были вторичным источником капитала и рыночного спроса, необхо- димого, чтобы подтолкнуть индустриальный капитализм. Эрик Хобс- баум утверждает: Если бы хлопковая промышленность в 1760 г. целиком зависела от факти- ческого спроса на штучные товары, который тогда существовал, желез- ные дороги — от фактического спроса в 1850 г., автомобильная промышлен- ность — от этого же в 1900 г., то ни одна из этих индустрий не произвела бы технической революции… Капиталистическое производство, следователь- но, должно было найти способы создать свои собственные, расширяющие- ся рынки, исключая редкие и изолированные случаи, это было невозмож- но в феодальных рамках… Кроме того, совсем не ясно, были ли эти ранние стадии социальной трансформации достаточно быстрыми и обширными, чтобы произвести такую стремительную экспансию спроса, или перспек- тива такой дальнейшей экспансии — столь соблазнительной и надежной, чтобы подтолкнуть мануфактурщиков к технической революции. Частич- но это потому, что создание «развитых областей» в xvii — начале xviii в. было относительно незначительным и рассеянным. Если индустриальная революция все же произошла, то некоторое число стран или индустрий должно было действовать на некоей «искусственной тяге», которая подду- вала алчность предпринимателей, пока не нагнала их до момента самовоз- горания ([1954], 1965, с. 43 – 44). Хобсбаум определил три источника «искусственной тяги»: 1) «торгов- ля всех стран была в основном сконцентрирована в руках самых ин- дустриально развитых, прямо или косвенно»; 2) «Англия в особен-
369
|| £ ³
ности породила крупный и расширяющийся… внутренний рынок» и 3) «новая колониальная система, в основном основанная на эконо- мике рабовладельческих плантаций, произвела специальную, собст- венную «искусственную тягу» (1965, с. 44)
⁵⁷
Все три элемента были необходимы для поддержания иннова- ций и инвестиций, которые привели к индустриальной революции.
В Нидерландах «золотой век» процветания не продлился так дол- го, чтобы превратить голландских фермеров и городских рабочих в класс потребителей, который мог стать источником необходимо- го спроса и подстегнуть мануфактурное производство. Голландские фермеры стали покупателями готовой продукции. Но они занимали третье место в списке потребителей после горожан-соотечественни- ков и иностранцев. Когда иностранные рынки уступили конкурен- там и городской спрос упал, сельский сектор был слишком слаб, что- бы поддержать значительное мануфактурное производство в любом секторе.
Французские фермеры процветали, если у них был доступ в Па- риж. Инвестиции в аграрный сектор оправдывались и были возмож- ны только для тех фермеров, которые обслуживали растущий париж- ский рынок. Потребительский спрос Парижа, в свою очередь, зави- сел от доходов абсолютистского режима.
Французские фермеры пережили несколько циклов процветания и нищеты. Гражданские и затянувшиеся заграничные войны, невзи- рая на их результаты, вызывали финансовые кризисы монархии.
Держатели должностей и инвесторы в государственные долги испы- тывали упадок доходов во время каждого финансового кризиса, что, в свою очередь, сокращало спрос на высокоприбыльные сельскохо- зяйственные товары, так же как и на городских промышленников.
Коммерческие фермеры дважды страдали в такие периоды: от повы- шения налогов, военные захваты и мародерство лишали фермеров капитала, а сократившийся спрос снижал способность фермеров на- капливать и восстанавливать свой капитал.
Фермеры-йомены и в Нидерландах, и во Франции были времен- ными получателями богатства, которые были порождены в других
(колониальных или государственных) секторах. Тем не менее элиты, которые построили голландскую торговую империю и французское
⁵⁷
Исследование миросистем Иммануила Валлерстайна (Wallerstein, 1974 – 1989) зиж- дется на основном открытии Хобсбаума и особо касается динамики третьего источника спроса и его влияния на развитие капитализма в ядре его зарожде- ния, а также по всей миросистеме.
370 | 6 государство, присваивали все более растущую долю доходов, накап- ливавшихся в их секторах. Когда элиты в обеих странах трансформи- ровали себя в функциональный эквивалент пенсионеров (занимая позиции, которые Макс Вебер обозначал как патримониальные), они высосали из своих колониальных и коммерческих институций ресурсы и гибкость, необходимые для конкуренции с британцами. Резервуар капитала, доступный сельским и городским инвесто- рам в Нидерландах и Франции в xvii – xviii вв., осушался с двух сто- рон. Сужающийся корпус голландских и французских элит, которым было позволено вкладываться в государственные должности и дол- ги, направлял туда свой капитал, потому что ему нужны были бо- лее прибыльные доходы. Когда британцы стали контролировать все большую долю иностранных рынков и прибыли с колониализма, французские и голландские фермеры и промышленники испытали колебания и спад спроса. В таких обстоятельствах владельцы капи- тала, запертые на государственных должностях (или привилегиро- ванные элиты, которые не могли вкладывать свой капитал в государ- ственные инструменты), не хотели ставить на ненадежные прибыли от улучшения местных ферм или поощрения внутренней индуст- рии. Вместо этого французский и голландский капиталы направля- лись за границу, в том числе и в Британию. Капитал стал доступен и британскому государству, и британским акционерным компаниям (Carruthers, 1996, с. 53 – 114 и далее). Британскому сельскому хозяйству и промышленности содейство- вало удачное сочетание внутренних структурных отношений, вслед- ствие которых капитал направлялся в производительные предприя- тия, и слабости конкурентов, которые вкладывали капитал в па- разитические элитные режимы. Слабость иностранцев позволила Британии главенствовать в международном военном и коммерче- ском соперничестве и привлекать капитал со всей Европы. Английское сельское хозяйство прямо и косвенно поощряло бри- танский индустриальный капитализм. Английский аграрный капи- тализм освободил капитал и труд, который можно было сначала на- править в протокапиталистическое домашнее и сельское мануфак- турное производство, а потом в крупномасштабный индустриальный капитализм ⁵⁸ . Косвенно английский аграрный капитализм действо- ⁵⁸ Аллен (Allen, 1992, с. 211 – 262) прослеживает упадок занятости в сельском хозяйстве в xvii – xviii вв. в абсолютных значениях, а также увеличение суммарной продук- ции. Аллен показывает, что землевладельцам доставалась целиком вся прибыль от улучшения продуктивности. Продовольственные цены не снижались, а зара- 371 || £ ³ вал как структурный бастион против растраты капитала на полити- ческие конфликты. Английские фермеры были уникальными в том смысле, что плоды аграрной революции были присвоены джентри, которым не нужно было инвестироваться в политику, чтобы удержать свое землевладе- ние. Для таких политических инвестиций практически не осталось возможностей после английской гражданской войны. Не элитные конфликты и политические возможности, истощающие инвестиции (как это случилось в ренессансной Италии, Испанской империи, Ни- дерландах и Франции старого режима), а элитная структура стабили- зировалась на местном уровне в эпоху Елизаветы и на общенацио- нальном уровне после гражданской войны. Абсолютное владение землей английскими джентри обеспечи- ло то, что прибыли с сельского хозяйства не присваивались парази- тической государственной элитой. Кроме того, плоды аграрной ре- волюции не поглощались растущим населением, как это случилось в большинстве областей Франции, где обеспеченные крестьяне вкла- дывали свои прибыли в воспитание детей, которых впоследствии можно было использовать для увеличения денежных доходов семьи путем получения заработной платы ⁵⁹ ботная плата не повышалась. Аллен утверждает (с. 263 – 280), что прибыль в сель- ском хозяйстве выбрасывалась на ветер, так как землевладельцы направляли ее на роскошь и вкладывали в улучшения, особенно в перевод пахотной земли в пастбища, что не давало поступлений, сравнимых с такими крупными затра- тами. Каррутерс (Carruthers, 1996) показывает, что прибыли землевладельцев также инвестировались в государственные долги и доли в акционерных компа- ниях, что косвенным образом снижало стоимость капитала для предпринимате- лей, которые создавали продуктивную индустрию, а также поддерживало воен- ные кампании, что вело к завоеванию иностранных рынков для этих отраслей индустрии. ⁵⁹ Аллен (Allen, 1992, с. 303 – 311) предполагает, что если бы джентри не присвоили себе земельных прав йоменов, то заработки в сельском хозяйстве в xviii в. могли бы повыситься на 67 – 100 %. Если бы заработки выросли так высоко или если бы у йоменов было больше земли, то тогда фермеры и батраки смогли бы полу- чить больше плодов с аграрной революции. Хауэлл (Howell, 1975, 1983) показы- вает, что йомены с частной собственностью на землю стали бы ограничивать рождаемость, так, чтобы землю можно было бы передавать, не деля на части, единственному наследнику, а денежные накопления переходили бы ко второму наследнику (в виде приданого для дочери или инвестиций в ремесло для вто- рого сына). В некоторых частях Англии, где у крестьян было больше доступа к земле, хотя и на менее надежной основе, коэффициент рождаемости был выше, как и во Франции и по всей Европе. В Британии наибольший коэффициент рож- даемости был у безземельных, чье растущее число держало их на зарплатах, близ-
| 6
Джентри, за редкими исключениями, сами не становились инду- стриальными капиталистами. Джентри порождали и защищали бес- прецедентную сверхприбыль от непроизводительных государствен- ных элит выше и воспроизводящихся крестьян и ниже уровнем.
Джентри произвели аграрную революцию как нечаянный побочный продукт реализации стратегий по защите земли от конкурирующих элит и крестьян. Частная собственность на землю и связанные с ней структуры аграрного капитализма, а также местное правление джен- три защищали растущие прибыли доминирующего сектора эконо- мики Англии раннего Нового времени от государства и других кон- курирующих элит, от потребителей, которые продолжали платить большую цену за продовольствие, и от йоменов и сельскохозяйствен- ных работников, которые и способствовали аграрной революции.
Джентри, воспользовавшиеся революцией йоменов для защиты сво- их структурных позиций от посягательств сверху и снизу, накопи- ли капитал, протеларизировали рабочую силу и сформировали го- сударство, которое лучше всего подходило для охраны внутренней экономики и одновременного захвата иностранных рынков. Имен- но так феодальные элитные и классовые конфликты сформирова- ли английское государство и аграрный способ производства, кото- рые обеспечили необходимые предпосылки для того, чтобы Брита- ния первой создала индустриальный капитализм.
ких к прожиточному минимуму. Победа джентри над йоменами и их контроль над безземельными способствовал «первичному накоплению», необходимому для последующего промышленного капитализма.
373 | 7 РЕЛИГИЯ И ИДЕОЛОГИЯ Религия в первых главах этой книги затрагивалась в первую очередь в ее институциональных аспектах. Церковь была ареной конфлик- тов, потому что представляла резервуар богатства и власти. В то же время церкви были местом, где люди присягали на верность религи- озным лидерам и идеям, и, по мнению Макса Вебера, были критиче- ски важны для развития капиталистических практик. Объяснять происхождение капитализма без ссылки на духовные мотивации протестантизма Вебер считал невозможным. Я хочу пока- зать, что европейцы Средних веков и раннего Нового времени были рациональными в том смысле, что они прекрасно знали о своих не- посредственных и локальных интересах и могли определить союз- ников и противников в борьбе за поддержание и улучшение своих социальных позиций. В то же время индивидуумы и группы обычно были не способны предсказать ни долгосрочный эффект своих стра- тегий, ни последствия локальных событий, например, трансформа- цию крупномасштабных социальных структур. В этой главе анализируется утверждение Вебера в ответ на марк- систские и другие структурные объяснения социального действия, которое можно сформулировать так: усилия людей воспроизвести или повысить свое социальное положение мотивируются, а порой и трансформируются религиозными интересами и идеями. Вебер по- лагал, что религиозные нововведения — особенно относящиеся к каль- винизму и теологически равным сектам — преобразовывали идеальные интересы верующих, заставив их принять новые практики, которые, будучи примененными к светской деятельности, революционизирова- ли экономическое и интеллектуальное производство и отправление власти. Вот почему Вебер говорил о невозможности предсказания ме- ста зарождения и траекторий раннего капиталистического развития, исходя из анализа дореформационных социальных структур. Причинная роль протестантской этики в модели Вебера кратко- срочна. Как только люди в одном обществе начали заниматься рацио- нально экономической (или политической, или научной) деятельно-
374
| 7
стью, их соседи и противники в ответ вынуждены были сделать то же самое, чтобы защитить свои материальные интересы. Вот почему Ве- бер рассматривает рациональное действие как «железную клетку».
Осторожное и расчетливое навязывание Вебером протестант- ской этике роли причинно-следственного пускового механизма не решает две проблемы. Во-первых, он не может объяснить, поче- му только некоторые европейцы, а не все, были привлечены проте- стантской доктриной. Во-вторых, со времени опубликования «Про- тестантской этики и духа капитализма» несколько историков обна- ружили, что ранние протестанты придерживались самых разных взглядов по отношению к политике и экономике, не все из них вели к рациональной экономической деятельности.
Эти две проблемы бросают тень сомнения на всю критику Вебе- ром структурных объяснений развития капитализма. В данной гла- ве предпринята попытка разбить эту позицию и утвердить превос- ходство структурной модели, показав, как матрица социальных от- ношений, развитая в предыдущих главах, может быть использована для решения двух проблем веберовского тезиса, объясняя шаблоны религиозной верности и некоторые особые политико-экономиче- ские доктрины и практики протестантской и католической церквей в Англии и Франции. Эта структурная матрица позволяет увидеть раз- личные практики и верования протестантизма и реформированно- го, посттридентского католицизма не как реакцию «традиционного» социального порядка на идеологический удар, а как способы, при по- мощи которых социальные акторы могли осмыслить и отстаивать свои изменяющиеся светские интересы, примиряя их со столь же ре- альными и насущными духовными потребностями.
Эта матрица также поможет нам понять различные и не пройден- ные до конца пути, какими европейцы двигались к рациональному действию в раннее Новое время. Недавние открытия историков, по- казывающие, с какой легкостью европейцы носили «железную клет- ку» рациональности в xvi
– xviii вв. и даже в другие эпохи, наносят теоретический и исторический удар по тезису Вебера. Политизиро- ванный и неодинаоково трактуемый в различных ситуациях харак- тер рациональности, примером чему может служить борьба за под- чинение магии и подавление колдовства, заставляет предположить, что фрагментированные элиты и классы, действовавшие в много- слойных социальных структурах, прибегали к разным формам дей- ствия. Эти формы действия не объясняются веберовскими идеаль- ными типами рациональности и даже игнорируются эволюционны- ми схемами многих поздних последователей Вебера. В данной главе
375 } }} показывается, что та же структурная динамика, которая установила параметры религиозных верований и действий, оформила и сами исторически различные усилия элиты контролировать народную ре- лигию и магию, и создала различные схемы частичного упадка маги- ческих верований и практик в Англии и Франции. Начнем с обзора предшествующей критики и попыток пересмот- ра тезиса Вебера о протестантской этике. Для исторического анали- за почти бесполезны те из них, которые игнорируют особое воздей- ствие протестантской этики, описанное Вебером, на более широкое развитие в сторону современности |
Скачать 2.11 Mb.