Главная страница

Rubinsh ОСНОВЫ ОБЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ. Основы общей психологии


Скачать 4.7 Mb.
НазваниеОсновы общей психологии
Дата28.01.2023
Размер4.7 Mb.
Формат файлаdoc
Имя файлаRubinsh ОСНОВЫ ОБЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ.doc
ТипДокументы
#909217
страница13 из 103
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   103

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВ IV. ПРОБЛЕМА РАЗВИТИЯ В ПСИХОЛОГИИ


Психика человека является продуктом развития. <...> Генетическая психоло­гия, в частности зоопсихология и психология ребенка, принадлежит к числу дисциплин, наиболее интенсивно разрабатываемых в последние десятилетия. Однако в отношении понимания развития резко выступают крупнейшие прин­ципиальные расхождения.

Применительно к пониманию психического развития сохраняет полное зна­чение то, что было сказано В. И. Лениным о понимании развития вообще: «Две основные (или две возможные? или две в истории наблюдающиеся?) концеп­ции развития (эволюции), — пишет Ленин, — суть: развитие как уменьше­ние и увеличение, как повторение, и развитие как единство противоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотно­шение между ними).

При первой концепции движения остается в тени само-движение, его двига­тельная сила, его источник, его мотив (или сей источник переносится во вне — бог, субъект etc.). При второй концепции главное внимание устремляется имен­но на познание источника "само" -движения.

Первая концепция мертва, бледна, суха. Вторая — жизненна. Только вто­рая дает ключ к "самодвижению" всего сущего; только она дает ключ к "скач­кам", к "перерыву постепенности", к "превращению в противоположность", к уничтожению старого и возникновению нового».*
* Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 317.
Господствующей в психологии была до сих пор концепция психического раз­вития как «уменьшения и увеличения, как повторения», — так можно охарак­теризовать ту эволюционистскую точку зрения, согласно которой психическое развитие — это эволюция в буквальном смысле слова, т. е. лишь «развертыва­ние» свойств или признаков, изначально данных в виде задатков или появляю­щихся на самых начальных стадиях развития. Поскольку развитие представ­ляется лишь количественным нарастанием изначально данных качеств, в психо­логическом развитии нет места для «возникновения нового», нет подлинных новообразований; нет потому и перерывов непрерывности, связанных с «уничто­жением старого и возникновением нового»; развитие совершается постепенно, эволюционно, без «скачков», без «революции», без новообразований.

Узел вопроса в аргументации, при помощи которой сторонники эволюциони­стской концепции психического развития пытаются закрепить свою точку зре­ния, связан с соотношением преемственности и непрерывности или постепенно­сти. Сторонники эволюционистской концепции указывают обычно на преемст­венность в развитии высших форм на основе низших, доказанную огромным фактическим материалом. Наличие преемственности бесспорно. Самые элемен­тарные формы психики на низших ступенях генетического ряда, с одной сторо­ны, и самые высшие проявления сознания на вершинах человеческой мысли — с другой, составляют единый ряд, в котором высшие ступени могли развиться лишь на основе низших. Отрицание преемственности означало бы отрицание развития и признание наивно-идеалистической точки зрения. Однако наличие преемственности в действительности нисколько не доказывает существования непрерывности в смысле постепенности развития, потому что преемственность, означающая, что высшие формы возникают на основе низших, не исключает того, что эти высшие формы качественно отличны от низших.

Из эволюционистской концепции вытекает ряд ошибочных методологиче­ских выводов, наложивших глубокий отпечаток на большинство исследований современной генетической психологии. Исходя из той посылки, что весь путь развития представляет собой однородное целое, определяемое одними и теми же неизменными закономерностями, сторонники эволюционистской концепции счи­тают возможным попросту переносить законы, установленные исследованием на одном этапе развития, на все остальные. По большей части при этом совершает­ся механическое перенесение снизу вверх; закономерности элементарных форм поведения переносятся на высшие. Так, установив механизмы поведения живот­ных на низших генетических ступенях, ряд исследователей превращают законо­мерности, которым подчиняются эти элементарные формы рефлекторной дея­тельности, в универсальные законы поведения человека. Но принципиально столь же возможно на этой основе и обратное перенесение — сверху вниз. Например, формы зрелого мышления переносятся рядом исследователей на мышление трех-, четырехлетнего ребенка; некоторые склонны приписывать обезьянам и другим животным интеллект «того же рода и вида», что у человека. Качествен­ные различия, таким образом, стираются; специфика либо низших, либо высших форм для исследователя утрачивается.

Принципиально отлична от эволюционистской диалектико-материалистическая концепция развития психики.

Первый принцип марксистской теории развития — это принцип диалекти­ческий. Он определяет, во-первых, значение или место развития и его изучения в общей концепции. Развитие психики является для нас не только более или менее интересной частной областью исследования, но и общим принципом или методом исследования всех проблем психологии. Закономерности всех явле­ний, и психических в том числе, познаются лишь в их развитии, в процессе их движения и изменения, возникновения и отмирания. Диалектический принцип определяет, во-вторых, трактовку самого развития. <...>

а) При диалектическом понимании развитие психики рассматривается не только как рост, но и как изменение, как процесс, при котором количественные усложнения и изменения переходят в качественные, коренные, существенные и приводят к скачкообразно проявляющимся новообразованиям.

Применительно к развитию в онтогенезе это положение очень просто выра­зил еще Ж.-Ж. Руссо, сказав, что ребенок — это не маленький взрослый. Сказанное относится не только к физическим особенностям детского организма, но в не меньшей мере и к его психике. Восприятие, память ребенка, его мышление и т. д. отличаются от восприятия, памяти, мышления взрослого не только «как уменьшение и увеличение», не только тем, что у ребенка они менее, а у взросло­го более развиты. Они у ребенка иные, чем у взрослого; закономерности, кото­рым они подчиняются, в процессе развития видоизменяются. Количественные изменения, нарастая, переходят в качественные.

Поскольку психическое развитие является не только увеличением изначаль­но данных качеств, а также и появлением новых, непрерывность развития пре­рывается: в нем выделяются качественно различные, друг к другу несводимые этапы или ступени; исследование должно четко дифференцировать их внутри единства. Каждая такая ступень психического развития, будучи качественно от­личной от всех других, представляет относительно однородное целое, так что возможна ее психологическая характеристика как некоторого специфического целого.

Процесс психического развития происходит при этом не как «рекапитуля­ция», т. е. простое повторение пройденного, а как поступательный переход — сложный и часто зигзагообразный по восходящей спирали — от одной ступени к другой, качественно своеобразной, ступени. И задача психологии при изуче­нии психического развития заключается в том, чтобы вскрыть и преемственность в развитии высших форм психики на основе низших, и качественное своеобра­зие этих высших форм (как-то: сознания человека по сравнению с психикой животных).

б) Поскольку психические явления, как и все явления природы и обществен­ной жизни, имеют свое прошлое и будущее, свою отрицательную и положительную сторону, что-то отживающее и нечто развивающееся, им свойственны внутрен­ние противоречия. И подлинным содержанием психического развития являет­ся борьба этих внутренних противоречий, борьба между старыми отживающи­ми формами психики и новыми нарождающимися. Задача психологического исследования и заключается в том, чтобы проследить происходящее в этой борь­бе развитие новых форм психики в их существенных закономерностях.

Возникновение новой ступени психического развития не является, однако, только внешней надстройкой. Всякая предшествующая стадия всегда представ­ляет собой подготовительную ступень к последующей; внутри нее нарастают — сначала в качестве подчиненных моментов — те силы и соотношения, которые, став ведущими, дают начало новой ступени развития.

Таков диалектический принцип в трактовке психического развития.

С диалектическим принципом неразрывно связана в нашем понимании пси­хического развития материалистическая трактовка его.

В противоположность идеализму, утверждающему, что первичным является идея, дух, сознание, психика, а материя, бытие являются чем-то производным, материализм исходит из того, что материя, бытие первично, а психика, сознание, дух, идеи вторичны, производны, что они — продукт развития материального мира, и потому их научное изучение должно исходить из зависимости психики, сознания от их материальных основ и не может быть понято вне связи с ними. <...>

Психика является продуктом развития органической жизни. Поэтому воп­рос о материальных основах психики — это прежде всего вопрос об ее зависимости от материальных основ органической жизни, от ее материального суб­страта.

Непосредственным материальным субстратом психики в ее развитых фор­мах является центральная нервная система, мозг. Но психика, несомненно, связа­на не только с нервной, но и с гуморальной, химической регуляцией. <...> Одна­ко в настоящее время не приходится противопоставлять друг другу нервную и химическую, или гуморальную, регуляцию: самая нервная регуляция является вместе с тем и химической, поскольку она осуществляется через посредство гор­монов и медиаторов, выделяемых в результате проходящих по нервам раздра­жении. В свою очередь инкреты могут влиять на периферические окончания нервов и на мозговые центры и вызывать прямым раздражением клеток те же изменения функций, как и нервные раздражения. С другой стороны, инкреция желез может быть регулируема мозговыми центрами; так, повреждения мозга могут вызвать гипертиреоидизм. Каждая железа внутренней секреции представ­лена в центральной нервной системе. Таким образом, испытывая на себе воздей­ствие желез внутренней секреции, их гормонов, так же как и других гумораль­ных факторов, нервная система все же господствует над ними, осуществляя высшую регуляцию жизни организма в его взаимоотношениях со средой. При этом во всяком случае влияние химических гуморальных факторов на психику осуществляется через посредство нервной системы.

Как ни значительна для психики (особенно для эмоциональных состояний) роль вегетативной нервной системы, существенно участвующей в гуморальной регуляции жизни организма, однако вегетативная нервная система, взаимодей­ствуя с соматической, осуществляет свое влияние на поведение через посред­ство центральной нервной системы. Таким образом, можно сказать, что психика является функцией центральной нервной системы, функцией мозга.

Однако взаимоотношения психики и мозга, психики и нервной системы со­ставляют лишь одну сторону во взаимоотношениях психики и ее материальных основ. Говоря о том, что психика является продуктом мозга, а мозг — органом психики, нельзя не учесть и того, что психика является отражением действи­тельности, бытия; а высшая форма психики — сознание человека является осознанием его общественного бытия. Отношения психики и мозга выражают лишь отношения психики к ее органическому субстрату. Другую сторону от­ношения психики к ее материальным основам составляет отношение психики к объекту, который она отражает. Как отражение и затем осознание, психика вы­ходит за пределы организма и его свойств; она выражает отношение к окружа­ющему, к объективной деятельности, к бытию. У человека это прежде всего от­ношение к общественному бытию. Выражающееся идеально в сознании, оно выражается и во внешнем поведении, во внешней деятельности.

Сознание человека определяется его бытием, а бытие человека — это не только мозг, организм и его природные особенности, но и деятельность, благо­даря которой человек в ходе исторического развития видоизменяет природные основы своего существования.

Отношения психики к ее материальному субстрату и к объекту не вне- и не рядоположны. Это две неразрывные стороны единой по существу связи психи­ки с ее материальными основами. Мы расчленяем их, чтобы раскрыть внутрен­нюю взаимосвязь нервной системы, мозга (материального субстрата) как меха­низма поведения, с самим поведением, или деятельностью, которая при этом осуществляется.* Вместе с тем должно быть уточнено и теоретически освещено отношение психики и мозга.
* Позднее Рубинштейн уточнит это определение и скажет, что нервная система, мозг являются механизмами психики, а последняя — регулятором поведения, а само поведение и деятельность осуществляются человеком (см. Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959. С. 19, 25 и др.). (Примеч. сост.)
Эти коренные вопросы могут быть разрешены лишь в генетическом плане. Вопрос о взаимоотношении психики и ее материальных основ для разных сту­пеней развития, в частности для биологического и исторического развития, ре­шается по-разному. Ключ к его разрешению лежит в правильном понимании развития психики. Первой предпосылкой такого правильного понимания явля­ется положение о единстве строения и функции во всяком органическом раз­витии.

Единство строения и функции носит сложный характер, включая многооб­разные взаимосвязи между ними, различные на разных ступенях развития. <...> С переходом к высшим ступеням развития и повышением пластичности органа возрастает относительная независимость функции от строения и возможность функционального изменения деятельности без изменения строения. Это поло­жение приобретает особенное значение для понимания соотношения мозга и психики у человека.

Но зависимость между строением органа и его функциями не односторонняя; не только функция зависит от строения, но и строение от функции. Особенно велико формообразующее значение функции для молодых органов, у которых формообразование происходит на самых ранних стадиях развития, между тем как для более дифференцированных форм образуется более значительный дофункциональный период, в течение которого структура закладывается еще до того, как она начинает выполнять свою специфическую функцию, и формирую­щее значение функции сдвигается на более поздние стадии. Но как бы то ни было, не подлежит сомнению, что организм вообще и в особенности наиболее активные его органы (к числу которых в первую очередь, конечно, относится мозг) в процессе своего функционирования подвергаются более или менее зна­чительной перестройке, отделке, шлифовке, так что зрелые их формы в онтогене­тическом развитии формируются под воздействием функций органа, производи­мой им работы. Таким образом, в окончательной своей форме орган является продуктом не самого по себе функционального созревания, а функционального развития: он функционирует, развиваясь, и развивается, функционируя.

Значение таких функциональных изменений структуры в онтогенетическом развитии совершенно очевидно. Но зависимость строения от функции не огра­ничивается ими. И в филогенетическом развитии строения организмов функция играет существенную и даже ведущую роль. В пользу этого положения говорит приспособительный характер эволюции, приводящий к развитию признаков, со­ответствующих среде и образу жизни. <...>

Здесь можно оставить совершенно открытым относящийся к компетенции биологов и весьма дискуссионный вопрос о том, как осуществляется эта веду­щая роль среды и образа жизни в развитии строения и функций и функциональ­но обусловленных изменений строения в филогенетическом развитии. <...>

В советской биологической литературе Т. Д. Лысенко считает, что опытами по вегетативной гибридизации «вопрос о возможности наследования так называемых "благоприобретенных" признаков для советской агробиологии оконча­тельно решен в благоприятном смысле».

Русская генетическая школа Северцова—Шмальгаузена, продолжая линию Ч. Дарвина и отмежевываясь от неодарвинизма, также подчеркивает формооб-разующую роль функции, осуществляющуюся через естественный отбор.

«Если мы возьмем организм птицы, — пишет А. Н. Северцов, — то увидим, что все ее органы и функции приспособлены к воздушному образу жизни: удивительно сложное и целе­сообразное строение перьев защищает птицу от холода при быстрых переменах температуры, которым она подвергается при полете; маховые перья крыла расположены так, что крыло непроницаемо для воздуха при ударе вниз и что перья располагаются в вертикальной плоско­сти при подымании крыла, так что воздух свободно проходит между ними при взмахе вверх; хвост является рулем глубины; замечательны устройства птичьих лап, являющихся органами хватания и передвижения на суше, и анатомические особенности мускулов и сухожилий ноги, позволяющие птице спать на ветке дерева (благодаря этому устройству, чем крепче спит пти­ца, тем плотнее она схватывает ветку)... Мы имеем здесь ряд чрезвычайно характерных осо­бенностей, которые совершенно ясно свидетельствуют о том, что организм птицы является в высокой степени приспособленным к воздушному образу жизни, т. е. к специальным условиям ее существования. Но, разбирая строение птиц далее и углубляя начатый анализ, можно убе­диться, что каждая птица приспособлена также к особенностям именно своего образа жизни, т. е. что водяная птица помимо перечисленных приспособлений имеет ряд других, благодаря которым она может плавать, нырять и питаться водяными животными или растениями, что лесные птицы, лазающие по деревьям, как дятел или поползень, приспособлены именно к этому образу жизни, а не к другому, и т. д.».*
* Эволюция и психика. М., 1923 С. 8.
* * *

В этом отношении существенный интерес, как нам кажется, представляет направление ра­бот И. И. Шмальгаузена, который, исходя из единства или параллелизма мутационных и модификационных изменений, стремится показать, как отбор в отношении активных органов совершается на фоне или основе функциональных модификаций, вследствие чего направление естественного отбора и совершающейся посредством него эволюции определяется адаптив­ными функциональными модификациями.*
* В своем анализе биологических основ психического развития С. Л. Рубинштейн, продолжая лучшие традиции научной школы А. Н. Северцова и его последователя И. И. Шмальгаузена, раз­рабатывает принципиально важную идею о формообразующей роли функций, осуществляющейся через естественный отбор. Вместе с тем легко понять, что в условиях 40-х гг. С. Л. Рубинштейн не мог не упомянуть и ламаркистскую точку зрения Т. Д. Лысенко. Делает он это предельно кратко, сразу же переходя к дальнейшему и явно сочувственному рассмотрению работ А. Н. Северцова и И. И. Шмальгаузена.

Для того чтобы правильно оценить комментируемые здесь страницы «Основ общей психологии», необходимо учитывать, как они были поняты и за что критиковались в конце 40-х гг. А. Н. Леонтьев писал, что автор «излагает как равноправные обе диаметрально противоположные друг другу теории: теорию морганистскую и теорию, развиваемую Т. Д. Лысенко» (Леонтьев А. Н. Важней­шие задачи советской психологии в свете итогов сессии Всесоюзной академии сельскохозяйствен­ных наук // Советская педагогика. 1949. № 1. С. 76—85). П. И. Плотников резко осудил С. Л. Ру­бинштейна за то, что он «поднимает на щит и восхваляет» И. И. Шмальгаузена (см. рецензию П. И. Плотникова на «Основы общей психологии» в: Советская педагогика. 1949. № 4. С. 11— 19). (Примеч. сост.)
Таким образом, можно сказать, что прямо или косвенно образ жизни играет определяющую роль в развитии и строения, и функции в их единстве, причем влияние жизни на строение опосредовано функцией. Лишь признание этого положения создает биологические естественнонаучные предпосылки для единого целостного учения о развитии, в которое учение об антропогенезе органи­чески входит определяющим звеном.

В этом учении в качестве основного принципа выступает положение об определяющей роли образа жизни в развитии психики; в качестве основного механизма — единство и взаимосвязь строения и функции: не только строе­ние определяет функцию, но и функция — строение; в качестве основного тезиса — то положение, что в ходе развития и строение мозга, и его психофи­зические функции в подлинном единстве выступают и как предпосылка, и как результат изменяющегося в ходе развития образа жизни. Все психические образования и свойства не только проявляются, но и формируются в нем — под контролем биологических форм существования у животных, исторических форм общественной жизни у человека.

В ходе развития строение мозга обусловливает возможные для данного ин­дивида формы поведения, его образа жизни (особенно отчетливо эта зависи­мость — образа жизни от строения мозга — выступает при статическом рас­смотрении их взаимоотношений на одной данной ступени); но в свою очередь образ жизни обусловливает строение мозга и его функций (особенно отчетливо эта зависимость — строения мозга от образа жизни — выступает при генети­ческом рассмотрении вопроса о происхождении той или иной ступени развития как мозга, так и организма в целом).

Ведущим, определяющим является при этом развитие образа жизни, в про­цессе перестройки и изменения которого происходит развитие организмов и их органов — мозга в том числе — заодно с функциями. Общие биологические закономерности развития контролируют, в конечном счете, развитие как морфо­логических, так и функциональных его компонентов. При этом развитие строения регулируется через посредство функции. Таким образом, в конечном счете, образ жизни регулирует и строение мозга, и его психофизические функции в подлинном единстве.

Вместо одностороннего примата морфологии (или физиологии) над психо­логией мы утверждаем примат генетической биологии над генетической морфо­логией нервной системы. <...> Развитие строения нервной системы не может быть вскрыто вне связи с опосредующим его развитием функций и вне зависи­мости от образа жизни и эволюции форм поведения. Поэтому вне связи с гене­тической физиологией и генетическим изучением поведения, включающим и пси­хологию, генетическая морфология должна неизбежно превратиться в морфо­логию сравнительную: она вынуждена ограничиваться установлением срезов на различных ступенях развития и их сравнением — вместо того чтобы вскрыть закономерности развития. На этой основе и генетическая физиология нередко подменяется сравнительной физиологией, которая лишь дополняет сравнитель­ную морфологию соотнесением функций на различных морфологических сре­зах: эволюция строения и функций в их единстве и взаимозависимости подменя­ется суммой рядоположных статических срезов. Реализация генетического принципа в биологии невозможна без включения данных генетической психоло­гии. Недаром так именно строил свое учение Ч. Дарвин. Недаром также А. Н. Северцов, строивший подлинно генетическую морфологию, подойдя к об­щей проблеме эволюции, выдвинул как одну из центральных для общего эволю­ционного учения проблему: «эволюция и психика».

Мозг животного не может развиваться иначе, как под контролем биологиче­ских условий существования и естественного отбора. В историческом развитии человека соответственно речь будет идти о примате в генетическом плане обще­ственно-трудовой деятельности: рука человека и мозг его являются не только предпосылками, но также продуктами труда. Само строение мозга и его разви­тие не может быть понято вне той деятельности, которая им как механизмом осуществляется; тем более не может быть понято независимо от этой деятельно­сти сознание, мысль, органом которой мозг является. Определяющими для пси­хики животного являются природные основы его существования и его жизнеде­ятельности, его поведение; определяющими для психики, для сознания человека являются способы общественной деятельности: общественное бытие людей опре­деляет их сознание.

Из такого понимания материальных основ психики, включающих органиче­ские ее основы в качестве одного из соподчиненных компонентов, вытекают су­щественные выводы для понимания характера той связи, которая существует между психикой и мозгом. Мозг «продуцирует» психику, сознание, мысль не так, как печень продуцирует желчь, потому что и самая психика, сознание, мысль существенно отличается от желчи и прочих физических продуктов органиче­ской жизни. Ее основное свойство — отражение, выражая отношение к действи­тельности, к бытию в целом, она выходит за пределы внутриорганических отно­шений. <...>

Деятельность же или поведение организма, обладающего психикой, включает психические компоненты. Изменение психических компонентов деятельности, изменяя взаимоотношения со средой, изменяет условия деятельности, а обуслов­ленное этим изменение деятельности влечет за собой в ходе развития изменение и механизмов этой деятельности, в частности мозга. Зависимость изменений в строении мозга обезьян и человека от реальных условий их жизни и деятельно­сти была опосредована изменениями в рецепции, новой значимостью, которую приобрели новые виды ощущений. <...> Нельзя рассматривать свойства мозга как некую самодовлеющую первопричину свойств психики, тем самым в извест­ном смысле противопоставляя их друг другу. Мозг и психика, строение мозга и его психофизические функции развиваются в подлинном единстве. Таким обра­зом, взаимоотношения между психикой и мозгом оказываются неизмеримо тонь­ше, сложнее и теснее — в смысле их взаимосвязи и взаимообусловленности, — чем это представляется, когда, исходя из строения мозга, рассматривают его фун­кции вообще и психические в частности лишь как производные от строения, не учитывая зависимости строения от функции и как строения, так и функции в их единстве — от образа жизни.

Представление об односторонней зависимости функции от строения органа, который складывается будто бы независимо от его функционирования, делает с самого начала необъяснимой всякую связь между ними. Она устанавливается лишь в процессе развития, в котором строение и функция находятся в непре­рывном внутреннем взаимодействии. Развитие органа происходит не так, что одно его строение, порождающее одни функции, переходит в другое, порождаю­щее соответственно другие функции; самый переход от одного строения органа к другому в свою очередь и опосредован, и обусловлен теми функциями, которые он выполняет; развитие как его структуры, так и функции регулируется образом жизни организма.

Подлинное единство психического и физического, психики и мозга осуществ­ляется лишь в процессе их развития — в силу взаимосвязи и взаимозависимо­сти структуры и функции. И поэтому лишь в генетическом плане, лишь изучая и мозг и психику не статически, а диалектически, не в безжизненном покое, а в движении и развитии, можно в их взаимосвязях раскрыть и выявить подлинное единство психического и физического. Статическая трактовка взаимоотноше­ния психики и мозга неизбежно приводит к механистическому их разрыву — к психофизическому параллелизму или эпифеноменализму, к чисто внешнему со­отнесению психических функций и мозга. Подлинный монизм в решении психофи­зической проблемы осуществим лишь на диалектической основе.

Эти положения раскрывают конкретное содержание нашего решения пси­хофизической проблемы в духе единства, которое осуществляется и раскрыва­ется в процессе развития.

Эти положения говорят вместе с тем о том, что недостаточно проследить основные ступени в развитии нервной системы и соотнести с ними им соответ­ствующие ступени психики, как если бы нервная система развивалась сама по себе и каждая форма ее определяла бы от себя ту форму психики, которую она продуцирует. При такой постановке связь между психическим и физическим неизбежно превращается в чисто внешнее соответствие, в параллелизм, неизве­стно кем и как установленный. Для того чтобы раскрыть эту связь и понять ее во внутренних закономерностях, нужно перейти от изучения психофизических корреляций к изучению истории закономерного развития организмов, которое приводило ко все более высоким совершенным формам отражения, рецепции, познания и поведения, движения, действия.

Развитие психики и поведения


Для того чтобы правильно понять процесс психического развития, необходимо теперь раскрыть его основное содержание. Можно сначала в самой общей фор­ме сказать, что сущность психического развития заключается в развитии все новых форм действенного и познавательного отражения действительности; пе­реход к высшей ступени всегда выражается в расширяющейся возможности по­знавательного и действенного проникновения в действительность. Это проник­новение во внешнее объективное бытие неразрывно связано как с оборотной своей стороной с развитием внутреннего психического плана деятельности. В этом проявляется первая существенная общая тенденция психического разви­тия.

Всякий организм, будучи некоторым целым, выделяется из окружающего, и всякий вместе с тем связан с окружением. Каждая психическая функция и каждый акт поведения всегда являются внутренне противоречивым единством выделения индивида из среды и связи его с ней. В ходе психического развития индивид все более выделяет себя из действительности и все больше связывает­ся с ней, — связывается, выделяясь. Переходя ко все более высоким формам отражения — от сенсорной дифференцировки энергии какого-нибудь внешнего раздражителя к восприятию предмета или ситуации и от него к мышлению, познающему бытие в его связях и взаимоотношениях, индивид все более выде­ляется из ближайшего окружения и глубже связывается со все более широкой сферой действительности.

В ходе развития психики, по мере перехода к высшим ее ступеням, прогресси­рует не выделение субъекта из окружающего за счет его связи с ним и не связь за счет выделения, а и связь, и выделение. Ступеньки психического развития — это ступеньки и выделения, и связи, всегда представленных в каждом акте инди­вида во внутренне противоречивом единстве.

Концепции психического развития, которая видит его сущность во все более глубоком отражении и изменении действительности, противостоит теория, усматривающая сущность психического развития в использовании символов, знаков, в том, что на высших ступенях развития вводятся знаки и оперирование предметами, вещами заменяется операциями над их заместителями. Человек пользуется знаками, животное не пользуется ими — в этом, с точки зрения этой теории, основное различие между ними (Э. Кассирер, А. И. Делакруа и др.).*
* Данное положение весьма существенно тем, что здесь С. Л. Рубинштейн указывает на философ­ский первоисточник трактовки психики как оперирования знаками и символами — ее принад­лежность Э. Кассиреру. Концепция субъекта, разработанная С. Л. Рубинштейном в марбургской диссертации, позволила ему позднее сделать существенные коррективы в знаково-символической трактовке психики: 1) ограничив ее значение ролью речи; 2) указав, что существенно не только происходящее с помощью знаков выделение субъекта из действительности, но и устанавливаемая субъектом его связь с ней; 3) отметив, что по мере проникновения субъекта в действительность расширяется внутренний план его психики. Эти коррективы позволяют сопоставить общефилософ­ские взгляды С. Л. Рубинштейна на роль знаков в соотнесении субъекта с действительностью, диа­лектику внешнего и внутреннего со знаково-символической концепцией Л. С. Выготского в пси­хологии. (Примеч. сост.)
Отправной точкой для этой теории служит то бесспорно верное положение, что в разви­тии психики человека весьма большую роль играет речь. Однако эта теория не способна дать сколько-нибудь полного научного объяснения развитию. Она не учитывает того, что, выводя психическое развитие из речи, необходимо объяснить развитие самой речи. Речь не развивается «сама из себя»; она возникает и развивается на определенной основе — на основе труда и в единстве с мышлением.

Эта теория не учитывает и еще одного важного момента. Усматривая сущность психиче­ского развития в том, что между субъектом и действительностью вклиниваются знаки, условные заместители вещей, она односторонне сводит развитие лишь к выделению субъекта из дей­ствительности. Она идеалистически игнорирует тот очевидный факт, что выделение субъекта из действительности является лишь одной — оборотной — стороной процесса; что другая, позитивная и наисущественнейшая сторона этого процесса заключается во все расширяющей­ся и углубляющейся связи субъекта с действительностью. Таким образом, основным и опре­деляющим является не столько то, что субъект переходит от явления к знаку, его обозначающему, сколько то, что он может перейти от явления к его сущности; не столько то, что от оперирова­ния вещами он может перейти к оперированию замещающими их знаками, сколько то, что, спланировав во внутреннем плане свои действия, он может переделывать вещи, изменять дей­ствительность. Сущность психического развития заключается во все новых возможностях познавательного и действенного проникновения в действительность. Это проникновение нераз­рывно связано с углублением в субъекте внутреннего плана, плана внутренней жизни личности.

С этой первой связана вторая существенная тенденция психического разви­тия. Сначала рецепция, отражение чувственного раздражителя в образе, позна­ние является лишь стороной, начальным моментом нерасчлененного акта пове­дения. В таком нерасчлененном единстве они представлены в элементарных сенсомоторных реакциях. Лишь затем, по мере перехода от сенсомоторных ре­акций как двигательных ответов на чувственный раздражитель к предметному восприятию, с одной стороны, и предметному действию — с другой, рецепторные, вообще познавательные моменты выделяются и превращаются в относи­тельно самостоятельную деятельность. Возрастающая дифференциация сенсорных и моторных функций составляет вторую существенную тенденцию психи­ческого развития. Их дифференциация означает, однако, не разрыв соединяю­щих их связей, а переход ко все более сложным связям и взаимозависимостям между ними.

Во все более сложном взаимодействии образа рецепции и образа действия примат, ведущая роль остается за деятельностью, которая включает рецепцию как условие или компонент. Правильность этого положения отчетливо выступа­ет уже в относительно элементарных сенсомоторных реакциях. Установление условно-рефлекторных связей данных рецепции и эффекторной части жизненно значимых для животного реакций приводит не только к тому, что поведение делается все более приспособленным и совершенным; оно вместе с тем приво­дит и ко все более тонкой дифференцировке и совершенному анализу воспри­нимаемых свойств среды. Тонкость чувственных дифференцировок вырабаты­вается на основе условно-рефлекторного механизма под прямым воздействием того эффекторного результата, к которому они приводят. Каждый организм реагирует не на все вообще раздражения, которым он может быть подвергнут, и даже не на все те, которые его рецепторные механизмы в состоянии, вообще говоря, дифференцировать, — не на все физиологически возможные, а на био­логически для него значимые.* Таким образом, связь с жизненно значимой деятельностью животного регулирует его рецепцию.

* В этом положении — в еще не развитом виде — содержатся истоки той концепции детерминиз­ма, которую С. Л. Рубинштейн разработал в 50-е гг. и представил в книге «Бытие и сознание». Этим положением не только отрицается бихевиористская схема, согласно которой организм якобы реагирует на все внешние воздействия, не только указывается на его избирательность, но и опреде­ляется принцип этой избирательности — значимость, которая не совпадает с биологической и фи­зиологической возможностью организма воспринять и дифференцировать внешние воздейст­вия. (Примеч. сост.)
Не менее отчетливо эта зависимость образа рецепции от образа действия вы­ступает и на уровне восприятия. Восприятие — это чувственное отображение предмета или явления объективной действительности. Как отображение пред­мета, восприятие предполагает высокое развитие не только сенсорного, но и мо­торного аппарата, развитие тонической деятельности, обусловливающей воз­можность сохранять необходимое для наблюдателя состояние активного покоя и таким образом выделяться из потока происходящих в среде изменений, вос­принимая в ней более или менее устойчивые предметы как источники от них ис­ходящих воздействий и объекты на них направляемых действий.*
* Эта мысль нашла яркое выражение у акад. А. А. Ухтомского (см. его статьи в: Физиологиче­ский журнал СССР. 1938. Т. XXIV. Вып. 1-2).
Если остановиться специально на восприятиях человека в их историческом развитии, то здесь опять-таки в специфических формах выступает зависимость образа рецепции от образа действия в виде зависимости специфически челове­ческого восприятия и его развития от развития общественной практики: преоб­разуя природу, порождая предметное бытие очеловеченной природы, общест­венная практика отчасти порождает, отчасти развивает новые формы специфически человеческого восприятия. Создавая в искусстве красоту форм, порождая речь и музыку, она вместе с бытием их предмета порождает и человеческие способности их восприятия. Специфически человеческие формы восприятия являются не только предпосылкой специфически человеческой деятельности, они также и ее продукт. Мало того, весь процесс осознания природы совершается, как о том свидетельствует палеонтология речи и мышления, по мере того, как соответству­ющие предметы и явления вовлекаются в процесс производственной деятельно­сти людей и приобретают, в силу этой связи с их общественной деятельностью, общественную значимость.

Если, наконец, перейти к мышлению человека как способности в закономер­ностях развития познавать сущность явлений, то и тут оказывается, что человек познает природу, изменяя ее. Разум человека является не только предпосылкой практической предметной деятельности, которой человек преобразует мир; он также ее продукт. В единстве практической и теоретической деятельности при­мат принадлежит первой. Познавательная деятельность человека зарождается и развивается сначала как сторона, момент, аспект его практической деятельности. Лишь затем она выделяется из практической деятельности, в которую она перво­начально вплетена, в качестве особой теоретической деятельности. Даже и выде­лившись, теоретическая деятельность сохраняет, однако, связь с практической деятельностью, исходит из практики, подчиняется ее контролю, в свою очередь воздействуя на нее и руководя ею.

Доступные на той или иной ступени развития способы воздействия на дей­ствительность всегда весьма существенно определяют доступные на этой ступе­ни развития способы познания действительности, так же как, конечно, способы познания в свою очередь, развиваясь, обусловливают возможность новых, все более совершенных способов воздействия на действительность.

Конечно, существует и обратная зависимость поведения от рецепции, в част­ности деятельности эффекторов от рецепторов.

Зависимость действия, движения от рецепции отчетливо выступает в элемен­тарных сенсомоторных актах, в которых моторная реакция является эффекторным ответом на рецепцию. В процессе развития форм поведения развитию рецепции и рецепторных аппаратов, очевидно, принадлежит важная роль. Раз­витие рецепторов обнаруживает большую дифференциацию, чем развитие соб­ственно эффекторов, и многообразие форм поведения, их дифференциация идет, таким образом, в большей мере за счет развития рецепции, чем за счет развития двигательного аппарата. Доказательством этому служит уже то, что рефлекторное поведение различных животных разнится много больше, чем их эффекторные аппараты. Преобладание рецепторов над эффекторами находит себе морфологическое выражение в том гистологическом факте, что сенсорные элементы, афферентные нейроны количественно преобладают над эфферент­ными еще в спинном мозгу животных, и по мере восхождения к высшим эта­жам нервной системы это преобладание становится все более значительным. Именно это преобладание сенсорных элементов и возможность функциональ­ной связи одного и того же двигательного аппарата с различными афферент­ными нервами и обусловливает ту борьбу за овладение общим эфферентным путем, которую Ч. С. Шеррингтон отобразил в схеме «нейральной воронки».

Открытый И. П. Павловым механизм условного рефлекса вскрывает, как все новые и новые рецепторные моменты, в силу принципа временной связи, включа­ются в детерминирование эффекторной реакции. В результате все новые и но­вые данные рецепции приобретают определенную значимость для жизни орга­низма. Уже рефлекторное поведение животного выражает, таким образом, его восприятие среды.

Не менее явственно выступает зависимость образа действия от образа вос­приятия на дальнейших, более высоких, ступенях развития. Необходимым ус­ловием всякого осмысленного, разумного действия является учет объективных свойств той ситуации, в которой оно совершается, поэтому оно обязательно исхо­дит из восприятия этой ситуации и в той или иной мере определяется им. От того, как индивид воспринимает мир, будет в значительной мере зависеть, как он бу­дет действовать в нем.

В дальнейшем отражение, познание действительности выходит за пределы только перцептивного отображения действительности и переходит к ее отраже­нию в мысли, в понятии, раскрывающем ее существенные опосредования, связи, закономерности развития. И опять-таки действия человека, его поведение будет в значительной мере зависеть от того, как он осмысливает действительность, от того, в какой мере он постигает происходящее в закономерностях его развития.
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   103


написать администратору сайта