Курс. ОПД.Р.1 Практикум по орфографии и пунктуации. Практикум по орфографии и пунктуации 031000. 62 филология Форма подготовки Очная
 Скачать 3.66 Mb.
|
|
Раздел 1 1. Отдав повода мужику и обивая хлыстом пыль с ботфортов, я побежал в дом. Окна и двери в комнатах были открыты настежь, но. несмотря на это, в воздухе стоял тяжелый, странный запах. В зале, на одном из диванов, обитых светло-голубой шелковой матерней, лежали две помятые подушки, а перед диваном, на круглом столике, я увидел стакан с несколькими каплями жидкости, не успевшей высохнуть и распространявшей запах крепкого рижского бальзама. Все это говорило за то, что дом обитаем, но я, обойдя все одиннадцать комнат, не встретил "ни одной живой души. Из так называемой «мозаиковой» гостиной вела в сад большая стеклянная дверь; я с шумом отворил ее и по мраморной террасе спустился в сад. Тут, пройдя несколько шагов по аллее, я встретил девяностолетнюю старуху Настастью, бывшую когда-то нянькой у графа. Старуха, несмотря на свой преклонный возраст, отлично слышит и видит, но находит нелишним клеветать на свои органы чувств. Пройдя еще несколько шагов, я услышал невдалеке голоса, а немного погодя увидел и людей. В том месте, где аллея расширялась в площадку, окруженную чугунными скамьями, под тенью высоких неотцветших белых акаций стоял стол, на котором блестел самовар. Я тихо подошел по траве к площадке и, скрывшись за сиреневый куст, стал искать глазами графа. Мой друг, сидел за столом на складном решетчатом стуле и пил чай. На нем был пестрый халат, в котором я видел его два года тому назад, и соломенная шляпа. Лицо было озабоченно, сосредоточенно, сжато в складки, так что человек, незнакомый с ним, мог быподумать, что его мучит в данную минуту солидная мысль, забота. (По А.П. Чехову). 2. Диво дивное необыкновенного сентября! Под сенью густой листвы любо мечтателям-грибникам, неторопливыми шагами измеряющим золотые промежутки солнечных полянок в белых колоннах ясных берез, внимать тишине. Лучистый блик оселком накидывается на поздние лиловые колокольчики, на красные, как маки, подосиновики. В упор слепит, будто повязку на глаза надевает, сентябрьское солнце, рябит в глазах от цветного лоскута опавшей листвы. Тысячи грибников выезжают в сентябре в гостеприимные леса, где не потолок квартиры над головой, а высокая лазурь и крики журавлей, не теснят стены, а открывается широкий кругозор лесной дали, простор полей, очаровательный берег любимой реки, где бушует золотая вьюга листопада. Больше, чем сама весна, красна бодрым вдохновением именно золотая осень, восхищавшая всегда русских поэтов, художников, композиторов. Несказанна прелесть тишины тенистого леса, глаз тешит румяная мозаика расцвеченной травы и вянущей листвы, нежит лучистая ласка кроткого солнца. Последней теплынью лета дышит светлый простор хрустальной синевы неба. Ухо грибника улавливает на лету подробности стрекотни кузнечиков, не нарушающей желанной тишины, подчеркнутой томным шелестом густой, бросающей длинные узоры светотеней листвы. Лесной тропой приятно углубиться в приветную сень березовой рощи, завороженной солнцем. Исходит человек с поклонами земле много километров по росистому лесу — и вот лесом благоухает полная корзина грибов, дышит утренними туманами, пряной свежестью росистой, травы. Никаким духам не сравниться с лесным ароматом боровиков, рыжиков, груздей. Грибная похлебка и запеканка, кулебяка с грибами, грибной шашлык на палочке, подливка, грибная икра. соленые и маринованные рыжики и грузди, моченные в молоке и жаренные в сметане сушеные грибы — издавна любимые и питательные кушанья на Руси, подаренные лесом. (По Д. Зуеву ). 3. Пригревало солнце — и берег начинал менять свою кожу: ил покрывался трещинами, лопался на куски, усыхал, и под ним открывался чистый белый песочек. Из песка вылезали молодые листья лопуха, сверху — зеленые, блестящие, с исподу — серые, бумазейные. Это не мать-и-мачеха, известная в Подмосковье; лопухи моего детства я видел здесь только под Каширою, на приокских песках, и с каким душевным трепетом вдыхал я их горький, единственный в мире запах. У самой воды торопилась раскинуть во все стороны свои красные нити и поскорее закрыть песок ковром из вырезных листочков и желтых цветков гусиная травка. Растущие вдоль реки старые, дуплистые ветлы зацветали, покрываясь крохотными желтыми. пушистыми барашками, и эти желтые ароматные барашки были первым лакомством, которое приносила нам весна: они были сладкими на вкус, и их можно было сосать. Потом цвет опадал в виде маленьких коричневых червячков, и ветлы одевались листом: одни становились зелеными, другие — серебристо-сизыми. Берег буйно зарастал густыми джунглями высокой безымянной травы с хрупким стеблем, капустного цвета листьями и редечным запахом, прелестными кустиками «божьего дерева» с кружевными, как у укропа, листьями и полынным духом и ползучим вьюнком с бледно-розовыми колокольчиками, пахнущими ванилью. (По Н. Кузьмину) 4. Одержимо, самозабвенно, опасно, рискуя поломкой машин, мчался на норд-ост небольшой миноносец, гонимый адмиральским приказом. Узкое и длинное его тело содрогалось мелкой напряженной дрожью, свидетельствующей, что котлы, машины и гребные винты дают много больше того, что им положено. Вода уходила за корму взмыленной клокочущей струей, бурля и вспениваясь, надолго нарушая серебряно-голубоватый покой заштилевшего залива. Рожденный бешеным ходом ветер распластывал флаг, свистел в ушах и расстилал над водой черно-желтый хвост дыма, валившего из всех четырех труб плотными, грузными клубами. Вцепившись в поручни и отворачивая лицо от этого сумасшедшего ветра, Юрий стоял на кормовом мостике в растерянном одиночестве. Все вокруг него — парусиновый отвес, сигнальные фалы, решетчатый настил, подвешенные к поручням спасательные буйки - все дрожало, тряслось, отзываясь на вибрацию корпуса. Но это согласованное между различными корабельными частями трепетание, которое всем, кроме него, было хорошо знакомо и в котором все, кроме него, легко отличали верный и нужный звук от неверного и опасного, эта бурная и возбуждающая симфония форсированного хода корабля, ни разу им не слышанная, не занимала и не радовала Юрия. Никогда еще с таким тоскливым отчаянием не чувствовал он своей ужасающей беспомощности, неприкаянности, никчемности. Мало того, что тут, на кормовом мостике миноносца, добивающегося предельной скорости хода, он стоит никому не нужным пассажиром, лишним человеком, - но и миноносец-то этот спешит не на вест, где мерещился Юрию подвиг, а на ост, не навстречу германскому флоту, а в Петербург, в нудные будни. Миноносец «Стройный» и точно шел в Петербург, напрягая все пять тысяч семьсот своих лошадиных сил для скорейшей доставки министру небольшого голубоватого конверта, посылаемого командующим Балтийским флотом с назначенным для того офицером. Письмо это, несомненно, содержало в себе какие-то важнейшие сведения или соображения: было приказано выжать измашины все, чтобы доставить его министру к семи часам вечера, никак не позже. (По Л. Соболеву) 5. Легко задним числом говорить о становлении большого таланта: мы распределяем человеческую жизнь на некие «ступени», «этапы», «периоды формирования» и запросто находим в каждом из этих этапов то главное, что изнутри повелевало человеком, направляло его по жизни, руководило им. Но ведь человек-то этот, пока он живет на свете, наверное, не всегда знает, что шагает по каким-то «ступеням», не чувствует в себе резких перемен и не замечает никаких «периодов» — он живет своей обычной жизнью, подверженной всем случайностям. И ведь может статься, что талант совсем не выявится: человек загубит свои способности, пренебрежет ими, не окажись рядом родственная, умная и чуткая душа. Вот тут-то на помощь таланту приходит время, общественная атмосфера, человеческое окружение. Наша эпоха ведет неустанную разведку талантов, и редко бывает, что одаренные люди остаются незамеченными. А когда начинала Пашенная, жизнь шла по иным законам; можно было подумать, — так в юности и думала Вера Николаевна, — что ей просто повезло. В самом деле, почему Александр Павлович угадал, как почуял родственную себе душу в растерянной шестнадцатилетней абитуриентке, несмело остановившейся перед приемной комиссией? Итак, с чегоже начиналась Пашенная? Откуда к ней, юной девушке, почти еще девочке, вдруг пришли мысли о сцене, вытеснившие прочное, давнее, не раз обдуманное решение стать врачом, будто никогда такого решения и не было? Веселая, пышущая здоровьем гимназистка почти ничего не знала о труде актера, как не знают этого и сегодня сотни девушек, хорошеньких и молоденьких, которые, потеряв душевный покой, начинают метаться по театральным турам. Тяга к искусству, к театру возникает у них чаще всего, когда они вдруг узнают о головокружительной славе, пришедшей к той пли иной их ровеснице, ранее никому не известной, а сейчас в качестве очередной звезды отправляющейся на международный фестиваль. И все же Вера Николаевна предполагала, что ее собственное намерение посвятить себя театру, перечеркнувшее столь внезапно все первоначальные планы и семьи, и самой Пашенной, вовсе не с неба свалилось: бессознательно воспринятое ею воздействие отца (он был крупным русским актером), его влияние, незаметно оказываемое па девочку, определили, вероятно, окончательный выбор ее жизненного пути. Во всяком случае, так она сама думала, хотя в юности, конечно, не сознавала этого. (Из газет) 6. Человека на его жизненном пути можно сравнивать со странником, идущем по пересеченной местности. На его пути немало дорог: много раз приходится подниматься на холмы, много раз — перебираться через глубокие овраги; приходится переходить вброд быстрые и холодные ручьи, плыть по зеркальной поверхности лесистых озер и рек. Когда за твоей спиной более чем тридцатилетний опыт врачебной работы, с радостями и неудачами, есть о чем рассказать. Автор не собирается описывать всю свою врачебную жизнь - он хочет рассказать только о начальном этапе его работы в далеких степях Казахстана в годы восстановительного периода, в годы укрепления Советской власти. Пожалуй, главная причина появления этой книги - желание автора поговорить с сегодняшней молодежью, с юношами и девушками, выходящими в самостоятельную жизнь. В наших советских условиях только от самих молодых людей зависит, как сложится у каждого жизнь — будет ли она значительной, богатой делами, встречами с людьми большого сердца, высокого ума, красивых деяний. Или она пройдет серой, скучной чередой дней, отданных мелким, в сущности никому не нужным заботам и радостям. Этой книгой мне хотелось сказать сегодняшней молодежи: чтобы жизнь не обманула больших ожиданий вашей юности, не бойтесь покидать обжитое тепло родительского дома, идти в самую гущу жизни, к новым, еще незнакомым людям, туда, где вас ждут и где вы нужны. Не бойтесь уезжать из шумных, пестрых городов в тихие периферийные селения: в любом из них идет интересная жизнь, происходят важные события, мужают, крепнут настоящие советские люди. В таком вот тихом городке начал свою самостоятельную, работу автор. И сейчас, через тридцать с лишним лет, он с благодарностью вспоминает этот городок, и участковую больницу, и людей, с которыми ему тогда довелось встретиться. Степной уездный Калмыков был для автора вторым университетом, дающим знание жизни и людей и крепкую закалку. (По А. Янтареву) 7. Этот небольшой клочок земли за рекой поначалу держал один-единственный батальон, прикрываемый нашим артиллерийским огнем. Горстка обстрелянных, опытных солдат так крепко вцепилась в землю, так глубоко пустила в нее корни, что противник, хотя и сознавал всю опасность положения, так и не смог сбросить их обратно. Мы переправились через реку под покровом густого тумана на понтоне, доставившем пополнение и боеприпасы. На плацдарме было тихо, только в звездной синеве беспрестанно мерцали осветительные ракеты, да изредка гудели высоко в небе моторы самолетов: наши шли на бомбежку Берлина. Майор, руководивший обороной «пятачка», маленький, загорелый, совершенно осипший человек, с худым, нервным, но чисто выбритым лицом (по выговору мы сразу угадали, что он коренной уралец), непрерывно курил, всякий раз прижигая новую папиросу от уже докуренной. Мы видели, как этот маленький человек, который вот уже пять суток нес непосильную тяжесть, руководя горсткой советских солдат за рекой, и которому полагалось бы в эти редкие минуты затишья свалиться и уснуть каменным сном, тихо прошел мимо нас в глубь блиндажа, засветил карбидную лампочку, вытащил из подсумка какую-то книжку с рваным переплетом, закапанным стеарином, и стал читать, как будто сидел он за освещенным столиком в тихом библиотечном зале, а не лежал на соломе на крошечном куске земли, окруженном врагами. По мере того как он читал, напряженное нервное лицо как бы отходило, преждевременные морщины разглаживались и лицо становилось спокойным и точно бы молодело. Позже, читая знаменитую «Малахитовую шкатулку» Бажова, я понял, почему, уносясь мыслями на свой далекий Урал, читал ее ночью офицер, и еще почувствовал, что передо мной, какое-то необычное произведение искусства, свежее, сильное, неотразимо обаятельное. (Из газет) 8. Заливные луга простирались до самой Волги, и, когда река выходила из берегов, паводок захватывал неоглядную равнину, оставляя лишь круглые макушки островков с зелеными вихрами краснотала. По лугам, вдоль Волги, тянулась длинная цепь озер, связанных шустрой речонкой, бегущей из лесов заповедника. Связав все водоемы в единую цепь, она вливалась в большое озеро, которое весной соединялось с Волгой и открывало свои кладовые для изголодавшихся за зиму рыбьих стай. И там, где она впадала, в ее устье, образовался небольшой полуостров, зарастающий летом папоротником, смородиной и колючим шиповником. Сюда-то я и повел приезжих гостей. Мы вышли до восхода солнца, когда еще в низинах плавал туман и воздух был напоен ночной сыростью. Спустились в небольшую низину и, утопая в разливе белесого тумана, выбрались на крутую насыпь железнодорожного полотна. Трое моих спутников покорно и молча шагали за мной. Мы спустились с насыпи, вышли к деревянному мостику через торфяную топь и ступили на твердую колею луговой неезженой дороги. Потянул предутренний ветерок, и стали открываться голубые оконца озер. Густая роса при каждом шаге осыпалась наземь обильным дождем, но, когда сзади зароптали, то я остановился и объяснил, что без этого не обойтись и что промокнуть в утренней росе только на пользу. Поднималось солнце, и на ярком свету отчетливо проявилась линия берегов, пропала иллюзия дальних далей, все стало ближе и явственней. Над землей, в необоримой силе вечного огня, поднималось солнце, заливая все окрестности слепящими лучами, и дешевой подделкой под драгоценности засверкал в изумрудной оправе травы осколок бутылочного стекла. Маленький пятачок земли, забывший голубую сказку озера, сразу стал шумным полустанком. 9. Москва, Новосибирск, Ленинград, Киев, Волгоград — лишь небольшая часть огромного Советского Союза, и все же эти пятнадцать тысяч километров за одиннадцать дней позволили журналисту, который пользовался привилегией следовать в кортеже президента де Голля, запастись таким грузом впечатлений, что необходим талант репортера, помноженный на талант историка, чтобы только рассказать о них. Каждая из областей, где мы побывали, несет отпечаток прошлого и явственные черты грядущего. Все пятнадцать советских республик — это «континенты на континенте», раскрывшиеся в Европе и Азии. С трудом укладывалось в пашем сознании, что часы на Спасской башне бьют полдень, когда в Петропавловске-Камчатском восемь вечера, ичто все эти часы показывают время на советской земле. Мы совершили поездку не только по необозримым просторам нашей страны - перед нашим взглядом развертывалась ее многовековая история: прошлое было рядом с золотыми куполами и башнями Кремля, которые могут соперничать в красоте лишь с сокровищами Эрмитажа. Настоящее вставало перед нами на каждом шагу. Неподалеку от очаровывающего взор Петродворца, воздвигнутого Петром Великим, раскинулся стадион имени Кирова, расположившийся рядом с Финским заливом, ставшим в годы войны непроходимой преградой для захватчиков, стоявших под стенами города-мученика, города-героя. В Академическом городке, построенном близ Новосибирска, нашему взгляду открылись обоснованные наукой перспективы будущего. Киев преподнес нам другой сюрприз: цветущие акации, балконы, увитые зеленью, — словом за два часа самолет перенес нас из Ленинграда в жаркие объятия города, напоминающего южные города Франции и Италии. Здесь нам открылось первое звено дружеских отношений, издавна связывающих Францию и Россию: на стенах Софийского собора мы увидели изображение Анны, дочери Киевского князя Ярослава Мудрого, которая стала женой французского короля Генриха I, правившего во Франции в XI веке. Но особое значение приобрело посещение генералом де Голлем Волгограда; вновь оказавшись в местах, где завершившаяся в январе 1943 года Сталинградская битва произвела коренной перелом в войне и предопределила победу союзников, президент увидел перед собой современный город, клокочущий жизнью. По окончании визита в Кремле была подписана советско-французская декларация, торжественно признающая желание народов и правительств Франции и Советского Союза положить конец «холодной войне» и общими усилиями найти путь к примирению Востока и Запада. В преддверии XXI века, который уже сейчас предвещает сказочное развитие науки и техники, мир на земле — это единственная цель, достойная человека. (Из газет) |