Прочитав эту книгу, вы овладеете всеми премудростями писательского мастерства, предельно понятно изложенными самым
 Скачать 8 Mb.
|
|
ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ своих заводов, это называлось «плановым регулированием объемов производства». Компании, стоящие на грани банкротства, имеют «от рицательный баланс наличности». Мусор — это и язык Пентагона, называющего военное вторжение «предупредительным ударом оборонительного характера» и оправды вающего свой гигантский бюджет необходимостью «контрсилового сдерживания». Как указал Джордж Оруэлл в «Политике и английском языке» — эссе, написанном в 1946 г., но часто цитировавшемся в пору войн с Камбоджей, Вьетнамом и Ираком, — «политическая речь и пись мо в большой своей части — оправдание того, чему нет оправдания... Поэтому политический язык должен состоять по большей части из эвфемизмов, тавтологий и всяческих расплывчатостей и туманностей»1. Оруэлловское предупреждение о том, что мусор — это не просто до садная помеха, а смертельное оружие, доказало свою справедливость в недавние десятилетия американского военного авантюризма. Имен но в годы президентства Джорджа Буша-младшего «гражданские по тери» в Ираке стали «сопряженным ущербом». Искусство словесного камуфляжа достигло новых высот при пре зиденте Рейгане, когда пост госсекретаря занимал генерал Александр Хейг. До Хейга никто не догадался заменить привычное «теперь» сног сшибательным оборотом «на данном рубеже матуризации». Он заявил американскому народу, что с терроризмом следует бороться посред ством «целенаправленных санкционарных укусов» и что ядерные ракеты промежуточной дальности находятся «в самом вихре злобо дневности». Широкие массы он попросил ни о чем не беспокоиться и переложить все заботы на него, хотя буквально выразил это в такой форме: «Мы должны снизить шумовой уровень публичной фиксации на этих вопросах. Не думаю, что в данной фактической сфере можно достичь значительного роста квалифицированной осведомленности». Я мог бы и дальше приводить цитаты из различных областей: пред ставители каждой профессии накапливают свой запас жаргонных шашек, чтобы пускать дилетантам дым в глаза. Но такое перечисле ние было бы скучным. Мне хотелось лишь показать на нескольких примерах, что мусор — это действительно враг. Итак, остерегайтесь употреблять длинные слова, которые ничем не лучше коротких: «со действие» (помощь), «многочисленные» (многие), «воспрепятствовать» 1 Пер. В. Голышева. 3. МУСОР 29 (помешать), «индивидуум» (человек), «незначительный» (слабый), «изначальный» (первый), «присовокупить» (добавить), «чрезвычайно» (очень), «эксперимент» (опыт), «получивший наименование» (назван ный) и сотни других. Остерегайтесь скользких модных словечек — всех этих парадигм и приоритетов, гламуризаций и потенциализаций. Все это сорняки, которые задушат ваш текст. Не ведите с людьми диа лога, если с ними можно просто поговорить. И не надо ни с кем «кон тактировать». Столь же опасны и сочетания слов, при помощи которых мы объ ясняем, как намерены продолжать свои объяснения: «я мог бы доба вить», «необходимо указать», «интересно отметить»... Если вы могли бы добавить, добавьте. Если указать необходимо, укажите. Отметьте, но так, чтобы это и вправду было интересно: всех нас порой приво дит в замешательство то, что следует за словами «а это наверняка вас заинтересует». Не приукрашивайте то, что в этом не нуждается: «за возможным исключением» (кроме), «благодаря тому обстоятель ству, что» (так как), «у него абсолютно отсутствовала возможность» (он не мог), «по истечении недолгого времени» (вскоре), «питая на мерения» (чтобы)... Как распознать мусор, едва он попадется вам на глаза? Вот прием, который сочли полезным мои студенты из Йельского университета. Я заключал в скобки все кусочки текста, не выполняющие полезной работы. Часто в эти скобки попадало только одно слово — к примеру, наречие с тем же смыслом, что и глагол («радостно улыбнулся»), или прилагательное, сообщающее известный факт («высокий небоскреб»). Часто мои скобки брали в плен какой-нибудь спецификатор, ослабля ющий любую фразу («слегка», «вроде»), или такие обороты, как «в из вестном смысле», вовсе ничего не означающие. Иногда скобки охваты вали целое предложение — это бывало, если оно по сути повторяло то, что уже было сказано в предыдущем, либо сообщало читателю бес полезный или самоочевидный факт. Большинство черновиков можно сократить на 50 процентов без всякой потери информации и авторско го голоса. Я отмечал лишние слова студентов скобками, а не вычеркивал, чтобы избежать грубого вторжения в их священную прозу. Мне хоте лось, чтобы они сами могли проанализировать текст, из которого еще ничего не выброшено. Я как бы говорил: «Возможно, я неправ, но мне кажется, что это можно выкинуть без ущерба для смысла. Но решать 30 ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ вам. Прочтите эту фразу без взятых в скобки кусочков и проверьте, работает ли она так, как надо». В начале семестра я возвращал учени кам листы, испещренные скобками. Порой в них попадали целые аб зацы. Но вскоре студенты привыкали сами мысленно брать в скобки мусор, проникший в их сочинения, и к концу семестра моя правка сокращалась до минимума. Сегодня многие из этих студентов стали профессиональными писателями, и они говорят мне: «Я все еще вижу ваши скобочки — они преследуют меня всю жизнь». Вы тоже можете развить в себе такую остроту зрения. Ищите мусор в том, что вы написали, и безжалостно удаляйте его. Будьте благодар ны за все, что вам удалось выбросить. Перепроверяйте каждое пред ложение, попавшее на бумагу. Есть ли у каждого слова своя незаме нимая роль? Нельзя ли выразить ту же мысль более экономно? Не вы глядит ли ваша фраза чересчур напыщенной, претенциозной или витиеватой? Не пожалели ли вы что-нибудь ненужное только потому, что оно кажется вам красивым? Упрощайте же, упрощайте. 4 Стиль На этом можно покончить с ранними предупреждениями о разбухших монстрах, поджидающих в засаде каждого писателя, который пыта ется сочинить ясное английское предложение. «Однако, — скажете вы, — если я устраню все, что вы считаете му сором, и обдеру каждую фразу как липку, останется ли в ней что- нибудь от моей неповторимой индивидуальности?» Законный вопрос: безоглядная погоня за простотой и впрямь может привести к сухой констатации фактов вроде «Дик любит Джейн» или «По улице бежит собака». Для ответа я сначала воспользуюсь аналогией с плотницким делом, а затем перейду к обсуждению более широкой проблемы — кто такой писатель и как ему сохранить самобытность. Очень немногие осознают, насколько плохо они пишут. Никто не по казал им, сколько лишнего и мутного просочилось в их стиль и как это мешает читателю понять их мысли. Если вы дадите мне статью на восьми страницах, а я попрошу вас сократить ее до четырех, вы ужаснетесь и воскликнете, что это невозможно. Потом вы пойдете домой и сделаете это, и она станет гораздо лучше. А потом наступит черед самого трудного: сократить ее до трех. Вся штука в том, что написанное надо сначала вычистить, а уж потом разукрашивать. Вы должны знать, каковы главные инструмен ты и для чего они предназначены. Развивая эту аналогию, скажу, что 32 ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ в первую очередь необходимо научиться аккуратно пилить доски и загонять гвозди. Позже вы сможете снять фаски на ребрах или до бавить изящные резные детали на свой вкус. Но ни в коем случае нельзя забывать, что вы заняты ремеслом, в основу которого положе ны определенные принципы. Если гвозди плохи, дом рухнет. Если глаголы слабы, а синтаксис шаток, то предложения развалятся. Не стану возражать против того, что некоторые авторы нон-фикшн — Том Вулф, Норман Мейлер и другие — построили весьма впечатляющие дворцы. Но эти писатели годами оттачивали свое мастерство, и, когда они наконец принялись сооружать свои замысловатые башенки и ви сячие сады — к изумлению всех тех, кому и не снились подобные украшения, — они уже знали, что делают. Никто не становится Томом Вулфом за одну ночь, даже сам Том Вулф. Итак, сначала научитесь забивать гвозди, и, если вещь, которую вы соорудили, прочна и удобна, вам уже будет приятно ею полюбоваться. Однако вам непременно захочется обрести свой стиль — приукра сить простые слова, чтобы читатели признали вашу оригинальность. Вы будете подыскивать кричащие эпитеты и броские сравнения, точ но стиль — это разноцветная помада для литературного макияжа, которая продается в специальной лавке. Но таких лавок не существу ет; стиль органически присущ тому, кто пишет, и составляет его не отъемлемую черту, как волосы или (если он лыс) их отсутствие. На кладывать стиль поверх текста — все равно что носить парик. На пер вый взгляд человек в парике кажется юным и даже симпатичным. Но на второй — а в таких случаях без второго взгляда не обходится ни когда — он выглядит слегка неестественно. И беда здесь не в том, что вид у него неаккуратный, — вовсе нет, и мы можем только восхищать ся мастерством изготовителя париков. Беда в том, что он не похож на самого себя. Так же обстоит дело и с писателями, которые намеренно украшают свою прозу. Они теряют то, что делает их уникальными. Если вы на чинаете форсить, читатель сразу это замечает. Но ему хочется, чтобы с ним говорили искренне. Отсюда фундаментальное правило: будьте самим собой. Однако нет на свете правила, которому труднее следовать. Оно предъявляет к писателю два требования, противоречащие его метабо лизму. Он должен успокоиться и одновременно сохранять уверенность в себе. 4. СТИЛЬ 33 Предлагать автору успокоиться — примерно то же самое, что пред лагать успокоиться человеку, которого проверяют на предмет возмож ной грыжи, а что до уверенности — взгляните, как напряженно он сидит и как хмуро смотрит на экран, ожидающий его слов. Обратите внимание на то, как часто он встает, чтобы пожевать или глотнуть чего-нибудь. Писатель готов делать что угодно, только бы не писать. Я работал в газетных редакциях и могу засвидетельствовать, что ко личество походов к кулеру в расчете на один репортеро-час значитель но выше того, которое обеспечивает организм жидкостью в потребном ему объеме. Как же избавить бедного писателя от страданий? К сожалению, для этого еще никто не изобрел хорошего лекарства. Могу лишь предло жить вам утешительную мысль: вы не одиноки. Бывают дни получше и похуже. Порой выпадают настолько плохие, что хочется дать себе зарок никогда больше не писать. У всех нас было много таких дней, и много их еще ждет впереди. И все же было бы неплохо свести количество плохих дней к мини муму, что возвращает меня к проблеме, связанной с необходимостью успокоиться. Представьте себе, что вы писатель и садитесь за работу. Вы думаете, что ваша статья должна быть такой-то величины — меньше несолид но. Думаете, как благородно она будет выглядеть в напечатанном виде. Думаете обо всех, кто ее прочтет. Думаете, что она должна быть веской и авторитетной. Думаете, что ее стиль должен ослеплять своим блеском. Неудивительно, что вы волнуетесь: вас так занимают мысли о вашей колоссальной ответственности, что вы не можете даже взять ся за дело. Однако вы клянетесь себе быть достойным поставленной задачи и, глубоко вздохнув, принимаетесь изобретать пышные фразы, которые не пришли бы вам на ум, если бы вы не так отчаянно стре мились произвести впечатление. Первый абзац ужасен — он полон банальностей, словно отштампо ванных машиной. Живой человек не мог написать такое. Абзац номер два немногим лучше. Но в третьем уже брезжит что-то естественное, а к четвертому вы наконец начинаете говорить своим обычным голо сом. Это значит, что вы успокоились. Поразительно, как часто редак тору приходится выбрасывать первые три-четыре абзаца статьи или даже целые страницы — вплоть до того места, где автор начинает го ворить нормальным языком. Эти первые абзацы не только безличны 34 ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ и вычурны, они еще и ничего не сообщают — это результат сознатель ной попытки написать захватывающий пролог. Лично я как редактор всегда ищу фразу вроде «Я никогда не забуду того дня, в который...». «Ага! — думаю я. — Наконец-то личность!» Ясно, что наиболее естественными писатели бывают тогда, когда пишут от первого лица. Литература — это интимное общение двоих людей, происходящее на бумаге, и она хороша в той мере, в какой со храняет свою человечность. Поэтому я призываю сочинителей писать от первого лица — говорить «я», «мне», «мы» и «нас». Они же затевают спор. «Кто я такой, чтобы навязывать другим мои мысли? — спрашивают они. — Или мои чувства?» «А кто вы такой, чтобы бояться высказывать свои мысли? — от вечаю я. — Ведь вы уникальны. Больше никто не думает и не чувству ет в точности так, как вы». «Но кому какая разница, что я думаю? — говорят они. — Получится, что я навязываюсь». «Будет разница, если вы расскажете что-нибудь интересное, — от вечаю я, — и при этом естественным языком». Тем не менее, убедить писателей говорить «я» бывает довольно трудно. Они считают, что должны заслужить право выставлять напо каз свои мысли и эмоции. Или что это эгоистично. Или что это унизи тельно — опасение, весьма распространенное среди ученых. Вот по чему они так любят вводить в свои сочинения третье лицо («Не всякий исследователь согласится со взглядами доктора Молтби на человече скую природу») или обходиться вовсе без подлежащего («Следует на деяться, что монография профессора Фелта получит более широкую известность, ибо она определенно этого заслуживает»). Я не хочу встречаться со «всяким исследователем» — он мне скучен. Я хочу, что бы профессор, увлеченный своей темой, рассказал мне, почему она интересует его. Я понимаю, что существует множество жанров, где употребление «я» не приветствуется. Газетам не нужно «я» в новостных отчетах, мно гие журналы не хотят видеть это местоимение в своих статьях, коммер ческие фирмы и муниципальные организации не пользуются им в со общениях, которыми без устали забрасывают простых американцев, университетам не нравится «я» в курсовых и диссертациях, а учителя литературы предпочитают ему условное «мы» («В мелвилловском белом 4. СТИЛЬ 35 ките мы видим красноречивый символ...»). Многие из этих запретов вполне обоснованны: к примеру, новости в газетах должны излагаться объективно. Мне кажется оправданной и позиция преподавателей, не желающих давать студентам легкую возможность прикрываться своим мнением («Я считаю, что Гамлет вел себя глупо»), прежде чем они научатся оценивать произведение исходя из его достоинств и на основании внешних источников. «Я» частенько помогает автору по такать своим слабостям и служит для него удобной лазейкой. И все-таки наше общество состоит в основном из людей, которые боятся откровенничать. Организации, заинтересованные в нашей под держке, шлют нам брошюры и проспекты, написанные примерно оди наково, хотя вряд ли стоит сомневаться в том, что все они — больницы, школы, библиотеки, музеи, зоопарки — были созданы и до сих пор управляются людьми с разными мечтами и надеждами. Где же эти люди? Трудно обнаружить их за пассивными, безличными оборотами вроде «были приняты меры» и «удалось расставить приоритеты». Даже когда на «я» наложен запрет, можно передать ощущение того, что оно где-то совсем рядом. Политический колумнист Джеймс Рестон не использовал «я» в своих заметках, однако у меня сложилось до вольно ясное представление о том, что он за человек, и я мог бы сказать то же самое о многих других эссеистах и журналистах. Хоро шие писатели всегда чувствуются прямо за текстом. Если вам не по зволено употреблять «я», то по крайней мере думайте «я», когда со чиняете, или напишите черновик от первого лица, а потом уберите из него «я» — тогда ваш текст, хоть и безличный, все равно будет теплее. Стиль есть отражение души, и писательство имеет глубокие психо логические корни. Причины того, почему мы самовыражаемся имен но таким образом или не можем самовыразиться из-за так называ емого «писательского ступора», отчасти кроются в нашем подсозна нии. На свете столько же разновидностей писательского ступора, сколько самих писателей, и у меня нет намерения их сортировать. Это не очень большая книга, а мое имя не Зигмунд Фрейд. Но я обнаружил новую причину, по которой американцы избегают слова «я»: мы не хотим рисковать, выставляя себя напоказ. Еще в про шлом поколении наши лидеры прямо говорили нам о том, во что они верят и как предпочитают действовать. Сегодня они занимаются го ловоломной словесной акробатикой только ради того, чтобы это скрыть. Посмотрите, как они изворачиваются на телевизионных ин 36 ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ тервью, стараясь не дать никому никаких обещаний. Я помню, как президент Форд уверял группу обеспокоенных предпринимателей, что его финансовая политика будет эффективной. Он сказал: «Мы видим лишь одно: окутавшие нас облака месяц от месяца становятся свет лее». Я понял это так, что за облаками пока все равно ничего не раз личить. Выражение Форда было достаточно мутным для того, чтобы не нести никакого конкретного смысла и все же слегка успокоить избирателей. Следующие правительства оказались не лучше. Министр обороны Каспар Уайнбергер, оценивая польский кризис 1984 г., выразился так: «У нас есть основания для серьезного беспокойства, и ситуация оста ется серьезной. Чем дольше она остается серьезной, тем больше у нас оснований для серьезного беспокойства». Когда первого из президен тов Бушей спросили о его отношении к запрету на штурмовые вин товки, он ответил: «Есть разные группы, считающие, что можно запре тить определенные виды оружия. Я не сторонник таких позиций. Моя позиция — это глубокая озабоченность». Но для меня непревзойденным чемпионом остается Элиот Ричард сон, который в течение 1970-х гг. занимал четыре важных поста в аме риканском правительстве. Трудно выбрать из его кладезя двусмыслен ных заявлений самое выдающееся, но поразмыслите, к примеру, над этим: «И все-таки в конечном итоге наши административные меро приятия, на мой взгляд, имели некоторый успех». Из четырнадцати слов в этом предложении девять уклончивых. Я отдаю ему первое место среди всех неопределенных высказываний в современных пу бличных дискуссиях, хотя с ним вполне может соперничать заключе ние того же Ричардсона из беседы о том, как сделать работу на кон вейере менее скучной: «Итак, на финише я возвращаюсь к твердому убеждению, выраженному мною вначале, — а именно что эта тема еще слишком свежа для окончательных суждений». И это твердое убеждение? Лидеры, которые виляют и ныряют, как постаревшие боксеры, не внушают доверия, да и не заслуживают его. То же самое можно сказать и о писателях. Не прячьте себя, и ваша тема будет привлекать внимание. Верьте в свою индивидуальность и в свои взгляды. Писать — значит демонстрировать свое эго — смири тесь с этим, и пусть его энергия движет вашим пером. 5 Аудитория После того как вы разберетесь с проблемой сохранения своей инди видуальности, перед вами встанет другой вопрос: «Для кого я пишу?» Это фундаментальный вопрос, и на него есть фундаментальный ответ: вы пишете для себя. Не пытайтесь представить себе широкую читательскую аудиторию. Такой аудитории не существует — каждый читатель отличается от других. Не пытайтесь угадать, какого рода со чинение понравится издателю или что нынче прозвучит актуально в вашей стране. Издатели и читатели не знают, что им хочется про честь, пока они этого не прочтут. Кроме того, они всегда ждут чего- нибудь новенького. Если вам вдруг придет охота пошутить, не волнуйтесь, что до чи тателя «не дойдет» ваша шутка. Если она кажется забавной вам само му, смело вставляйте ее в текст (тем более что ее всегда можно оттуда выкинуть, а вот попасть туда она может только с вашей легкой руки). Вы всегда пишете в первую очередь для того, чтобы угодить себе само му, и если вы получаете удовольствие от своей работы, то его разделят с вами и читатели, для которых имеет смысл писать. А отставших тугодумов жалеть нечего — они того не стоят. Возможно, вы увидите здесь парадокс. Раньше я предупреждал вас, что читатель — существо нетерпеливое, вечно балансирующее на гра ни сна или потери внимания. Теперь же я говорю, что надо писать для себя и не беспокоиться, что читатель может потеряться по дороге. |