Прочитав эту книгу, вы овладеете всеми премудростями писательского мастерства, предельно понятно изложенными самым
 Скачать 8 Mb.
|
|
ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ Однако речь тут идет о двух разных вещах. Первая — это мастерство, вторая — отношение к делу. В первом случае все определяется тем, владеете ли вы приемами конкретного ремесла. Во втором — тем, как вы пользуетесь этими приемами, чтобы выразить свою неповторимую индивидуальность. Если мы толкуем о мастерстве, то терять читателей из-за недостат ка профессионализма непростительно. Когда они засыпают посреди вашей статьи, потому что вы небрежно отнеслись к какой-нибудь технической детали, вина ложится на вас. Но в отношении более ши роких вопросов — нравитесь ли читателю вы сами, или то, что вы го ворите, или как вы это говорите, согласен ли он с вами, близко ли ему ваше чувство юмора и ваша жизненная позиция, — вы можете не тре вожиться о нем ни секунды. Вы такой, какой вы есть, он такой, какой он есть, и вы с ним либо поладите, либо нет. Не удивлюсь, если это все еще кажется вам парадоксом. Разве мож но пристально следить за тем, чтобы не потерять читателя, и при этом проявлять полное равнодушие к его мнению? Уверяю вас, что одно не зависит от другого. Во-первых, упорно трудитесь над тем, чтобы овладеть своими ин струментами. Упрощайте, убирайте лишнее и боритесь за ясность. Относитесь к этому как к механической работе, и она скоро принесет свои плоды. Эти действия никогда не станут настолько же механиче скими, как бритье или чистка зубов; вы не перестанете изобретать разные способы использования ваших инструментов. Но, по крайней мере, ваше письмо будет опираться на твердые принципы, и шансы потерять читателя заметно снизятся. О другом лучше думать как о творческом акте — выражении того, кто вы есть. Успокойтесь и скажите то, что хотите сказать. А посколь ку ваш стиль — это и есть вы сами, вам нужно лишь быть верным себе, и вскоре он начнет освобождаться от мусора и тумана, с каждым днем становясь все более отчетливым. Возможно, ему понадобятся целые годы, чтобы наконец по-настоящему оформиться в ваш стиль, ваш голос. Но ведь найти себя как личность тоже непросто — и так же не просто найти себя как писателя, причем даже после того, как это про изойдет, ваш стиль не перестанет меняться с возрастом. Но в каком бы возрасте вы ни были, будьте самим собой, когда пишете. Многие пожилые люди до сих пор пишут с тем же пылом, каким отличались в двадцать и в тридцать лет; очевидно, что они до 5. АУДИТОРИЯ 39 сих пор молоды душой. Другие, их ровесники, повторяются и пере скакивают с одной мысли на другую — их стиль ясно дает нам понять, что они превратились в болтливых зануд. Многие студенты универси тета пишут так, словно окончили его тридцать лет назад и уже успели разочароваться во всем на свете. Никогда не говорите на письме того, что не могли бы непринужденно произнести в беседе. Если вы не из тех, кто употребляет слова «разумеется» и «более того» или называет людей «индивидуумами» («Он крайне любопытный индивидуум»), по жалуйста, не пишите этого. Давайте обратимся к нескольким писателям, чтобы почувствовать удовольствие, с которым они переносили на бумагу свои причуды и увлечения, не заботясь о том, разделяют ли их читатели. Первый отрывок взят из эссе «О курице (с благодарностью)» (The Hen (An Appreciation)), написанного Элвином Уайтом в 1944 г., в разгар Второй мировой: Цыплята не всегда пользуются уважением и почетом среди лю дей, выросших в городе, хотя яйцо, по моим наблюдениям, сохра няет у них стойкую популярность. Сейчас курица находится в зе ните славы. Война обожествила ее, сделав героиней тыла, — ей от дают должное за столами переговоров, ее превозносят в каждом железнодорожном вагоне, ее женственная грация и своеобразные привычки стали излюбленной темой в разговорах множества вос хищенных фермеров, для которых она еще вчера была лишена всякого интереса и обаяния. Моя собственная привязанность к курице ведет начало с 1907 г., и я оставался верным ей как в хорошие времена, так и в плохие. Порой наши взаимоотношения поддерживались лишь ценой серьез ных усилий. Поначалу, живя мальчишкой в строго зонированном пригороде, я должен был считаться с соседями и полицией; моих кур приходилось охранять не менее бдительно, чем подпольную газету. Потом, уже как деревенский житель, я должен был считать ся со своими старыми городскими друзьями, большинство из кото рых видело в курице комический, чисто водевильный персонаж... Их презрение только усиливало мою любовь к курице. Я хранил ей преданность, как жених — невесте, в открытую осмеянной его семьей. Теперь настал мой черед улыбаться, и я с улыбкой слушаю пылкие излияния горожан, которые вдруг признали за курицей социальный статус и, покряхтывая от наслаждения, с глубоким знанием дела рассуждают о преимуществ ах красных наседок по 40 ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ роды нью-гемпшир перед кружевными виандотками. Их возгласы полны такого искреннего изумления и восторга, будто первая ку рица появилась на свет не в индийских джунглях далекого прошло го, а где-то под Нью-Йорком и только вчера. Для того, кто держит кур, птицеводство всегда остается чудесным и бесконечно увлекательным занятием. Каждую весну я беру в ру ки фермерский журнал и снова забываю обо всем вокруг, погружа ясь в старые как мир инструкции о том, как подготовить брудер... Передо мной человек, пишущий о предмете,- который меня абсо лютно не интересует. Однако я читаю его сочинение с огромным удовольствием. Мне нравится изящная простота его стиля. Нравится его ритм, неожиданные, но освежающие слова («обожествила», «по кряхтывая»), птицеводческие термины вроде «кружевных виандоток» и «брудера». Но больше всего мне нравится то, что автор без всякого смущения рассказывает о своем хобби, которое появилось у него аж в 1907 г. Его эссе полно теплоты и человечности, и уже через три абза ца я довольно много узнаю о том, из какого теста вылеплен этот лю битель кур. А теперь вспомним писателя, которого можно считать почти пол ной противоположностью Уайту во всем, что касается стиля, ибо он ценит красочное слово за его красочность и отнюдь не обожествляет простое предложение. И все же их роднит привычка иметь твердые взгляды и говорить то, что они думают. Это Генри Менкен, рассказы вающий о печально знаменитом «Обезьяньем процессе» — затеянном летом 1925 г. суде над Джоном Скоупсом, молодым школьным учите лем из Теннесси, который рискнул познакомить своих учеников с те орией эволюции: Когда в Дейтоне, в штате Теннесси, устроили судилище над ате истом Скоупсом, там стояла ужасная жара, но я охотно отправился туда, поскольку мне хотелось посмотреть на тех, кто и сегодня видит в Евангелии руководство к действию. В крупных городах Республи ки, несмотря на постоянные усилия праведников, христианство уже мало кого вдохновляет. Даже директора воскресных школ, украдкой слушая джаз по радио, слегка подрыгивают своими огнеупорными ногами, а их ученики, достигшие пубертатного возраста, больше не реагируют на выброс гормонов просьбой отправить их миссио нерами в Африку, предпочитая этому поцелуи и объятия. Но и в Дей 5. АУДИТОРИЯ 41 тоне, где простой народ жаждал устроить Скоупсу экзекуцию, я сра зу же почуял явный душок имморализма. Все девять церквей город ка в воскресенье стояли полупустые, а их дворы густо заросли сорняками. Лишь двое или трое из местных пастырей продолжали кормиться своим призрачным ремеслом; остальные были вынуж дены принять сан почтальона или пойти трудиться на близлежащие клубничные поля, а один, как я слышал, теперь подрабатывает брадобреем... Ровно через двенадцать минут после прибытия я был взят на буксир неким добрым христианином и угощен любимым напитком в предгорьях Аппалачей — кукурузным виски пополам с кока-колой. Эта смесь показалась мне отвратительным пойлом, но я обнаружил, что местные иллюминаты употребляют ее со сма ком, закатывая глаза и поглаживая пузо. Все они были горой за Книгу Бытия, но столь цветущие лица просто не могли принадле жать заядлым трезвенникам, а когда по главной улице легкой по ходкой прошествовала обаятельная девица, их руки метнулись к месту, где полагается быть узлу галстука, — в этом жесте была амурная стремительность кинозвезд... Это образец типично менкеновского неудержимого напора и ха рактерной для него непочтительности. Откройте сочинения этого автора почти на любой странице, и вы наверняка увидите там что- нибудь оскорбительное для его показушно-благочестивых соотече ственников. Святость, которой американцы окружали своих героев, американские церкви и душеспасительные затеи вроде введения су хого закона — все это было для Менкена никогда не пересыхающим родником лицемерия. Пожалуй, самыми тяжелыми из своих снарядов он угощал политиков и президентов — его портрет «архангела Вудро1» до сих пор едва не прожигает страницы насквозь, — а что касается добропорядочных христиан и священнослужителей, то он неизменно изображал их жуликами или простофилями. Может показаться чудом, что такие кощунства сходили Менкену с рук в 1920-х гг., когда прославление героев было американской рели гией, а Библейский пояс2, протянувшийся от побережья до побережья, без устали источал праведный гнев. И не просто сходили — он был самым уважаемым и авторитетным журналистом своего поколения. 1 Имеется в виду Вудро Вильсон, президент США в 1913-1921 гг. 2 Библейский пояс - регион на Юге и Среднем Западе США, где сильны позиции проте стантского фундаментализма. 42 ЧАСТЬ I. ПРИНЦИПЫ Влияние, оказанное им на последующих сочинителей нон-фикшн, трудно переоценить, и даже теперь его злободневные очерки выглядят такими свежими, точно написаны вчера. Секрет его популярности — помимо пиротехнических эффектов, которых он добивался от английского языка, — лежит в том, что он писал для себя и нимало не заботился о том, что подумает читатель. Вовсе не обязательно было разделять его предрассудки, чтобы вос хищаться той веселой беспечностью, с какой он их высказывал. Мен- кен никогда не робел и не юлил, никогда не подлизывался к читателю и не старался ему потрафить. Для этого писателю нужно мужество — но именно такое мужество и порождает уважаемых и авторитетных журналистов. Возвращаясь поближе к нашему времени, кинем взгляд на отрывок из книги Джеймса Херндона «Как выжить у себя на родине» (How to Survive in Your Native Land), где он рассказывает, как учительствовал в одной калифорнийской школе. Из всех откровенных книг об обра зовании, которых в Америке написано довольно много, херндонов- ская — для меня — наиболее удачно передает атмосферу школьного класса. Его стиль не назовешь обычным, но голос звучит правдиво. Вот первые абзацы этой книги: Мне ничто не мешает начать с Пирстона. С точки зрения внеш ности Пирстон был рыжий, румяный, средних размеров восьми классник, однако главной его чертой было упрямство. Мне не по требовалось много времени, чтобы понять: если Пирстон не хочет чего-то делать, он этого не делает; если Пирстон хочет что-то делать, он это делает. Никакой особенной проблемы в этом не было. В основном Пир стон хотел малевать в тетради уродливых чудищ, испещрять кара кулями бланки для мимеографа и потом копировать их, иногда сочинять страшные истории — за это однокашники прозвали его Упырем, — а когда ему не хотелось ничего из вышеперечисленного, то хотелось бродить по коридорам и при случае (так говорили) ин спектировать туалеты для девочек У нас бывали легкие стычки. Однажды я велел всем сесть и вы слушать то, что я скажу, — кое-что насчет их поведения в коридорах. /Я разрешал им свободно входить и выходить, однако от них требо валось (и я собирался это подчеркнуть) не устраивать вне класса тарарам, чтобы другие учителя на них не жаловались. Итак, важно 5. АУДИТОРИЯ 43 было всех усадить — я внятно объяснил, что не начну разговора, пока они не сядут. Пирстон остался стоять. Я повторил приказ. Ни какой реакции. Я заметил, что обращаюсь к нему. Он дал мне понять, что слышал меня. Тогда я осведомился, почему он, черт возьми, не садится. Он ответил, что не хочет. Я сказал, что это я хочу, чтобы он сел. Он ответил, что для него это ничего не значит. Я сказал, чтобы он сел сию же минуту. Он спросил, зачем? Я сказал, затем что я так велел. Он ответил, что не сядет. Я сказал: послушай, я хочу, чтобы ты сел и выслушал то, что я собираюсь сказать. Он ответил, что и так меня слышит. Слушать он готов, но садиться не будет. Что ж, так порой происходит в школах. У вас, учителя, возника ет какая-то навязчивая идея — я был потерпевшей стороной, дари телем неслыханных свобод, а они, как обычно, этим пользовались. Не шибко приятно, когда заходишь в учительскую глотнуть кофе и слышишь там: мол, такой-то и такой-то из вашего класса шлялся по коридорам во время урока и строил рожи и показывал язык детям из моего класса, как раз когда я рассказывал им самые важ ные вещи о Древнем Египте, — и ты придумываешь тенденциозную речь, и почти все готовы тебя выслушать, предварительно рассев шись по своим местам, но находится один умник, который отказы вается подчиниться, когда нужно... И как мы попадаем в такие си туации? — вот о чем нам следовало бы себя спросить. Всякий писатель, употребляющий «шибко» и «тенденциозный» в од ной фразе и передающий прямую речь без кавычек, отлично понима ет, что он делает. Этот нарочито безыскусный стиль, в котором так много настоящего искусства, идеально подходит для целей Херндона. Он лишен претенциозности, весьма часто отравляющей сочинения людей, занятых благородной работой, и оставляет широкий простор для юмора и здравого смысла. Херндон говорит как хороший учитель, да и вообще он мне симпатичен. Но в конечном счете он пишет для себя — для аудитории из одного человека. «Для кого я пишу?» Вопрос, заданный в первом абзаце этой главы, пришелся не по вкусу некоторым читателям. Они предпочли бы, что бы я сказал: «Ради кого я пишу?» Но я не могу заставить себя это про изнести. Это просто буду не я. 6 Слова Существует особый язык, который называют журналистским жарго ном, и он убивает свежесть стиля у любого автора. Это расхожая мо нета газет и журналов вроде People — смесь дешевых словечек, при думанных и шаблонных, которые стали до того вездесущими, что проникают почти в любой текст. Вы должны бороться с этой заразой, иначе вас будет не отличить от обычного литературного поденщика. Вы никогда не состоитесь как писатель, если не привыкнете уважать слова и не разовьете в себе почти болезненное внимание к оттенкам их значений. Наш язык богат на сильные и выразительные слова. Не жа лейте времени на то, чтобы покопаться в нем и отыскать нужные. Что такое журналистский жаргон? Это лоскутное одеяло, сотканное из сиюминутных слов - например, прилагательных, которые исполь зуются как существительные («великие», «бессмертные»). Это мир, где лидеры всегда «облечены властью», а их помощники всегда зовутся «гвардией», где будущие события всегда «грядут», а кто-то постоянно «бомбардирует» кого-то сообщениями. Вот уже много лет никто в Аме рике не отправлял телеграмму или меморандум. Облеченная властью дипломатка Кондолиза Райс в ожидании грядущих событий садится за стол и начинает бомбардировать свою гвардию инструкциями. Интересно, что бомбардируют в подобных случаях всегда яростно и из положения сидя. Какое оружие при этом пускают в ход, мне так и не удалось выяснить. б. СЛОВА 45 Вот заметка из популярного журнала, которую невозможно читать без смертельной скуки: В минувшем феврале полицейский в штатском Фрэнк Серпико постучался в дверь к предполагаемому торговцу героином в Брукли не. Когда за дверью послышался шум, Серпико вышиб ее плечом, но тут же нарвался на пулю из револьвера двадцать второго калибра, которая угодила ему прямо в лицо. Каким-то чудом он выжил, од нако в голове у него и по сию пору остаются жужжащие фрагменты, вызывающие головокружение и необратимую глухоту в левом ухе. Почти столь же болезненно подозрение, что его легко могли зама нить в эту ловушку другие полицейские. Дело в том, что тридцати пятилетний Серпико вот уже четыре года в одиночку сражался против обыденной и повальной коррупции, заразившей, по его словам, все полицейское управление Нью-Йорка. Даже теперь рас тревоженное им осиное гнездо никак не может успокоиться. Хотя последствия грядущего отчета специальной комиссии еще ожида ются, у Серпико почти не осталось надежды, что... Последствия грядущего отчета еще ожидаются, поскольку он гря дущий, а диагноз «необратимая глухота» кажется несколько прежде временным. А что заставляет жужжать эти «жужжащие фрагменты»? Если в голове у Серпико до сих пор что-то жужжит, вряд ли это остат ки пули. Но беда здесь не только в логических несуразицах; в первую очередь на читателя нагоняет тоску упорное нежелание автора по дыскивать нестандартные замены самым затертым штампам. «Вышиб дверь плечом», «нарвался на пулю», «сражался в одиночку», «поваль ная коррупция», «растревоженное осиное гнездо» — эти унылые со четания складываются в самую что ни на есть банальную писанину. Мы сразу понимаем, чего тут можно ожидать. Впереди не будет ни каких сюрпризов — ни редкого слова, ни свежего взгляда. Это обычная журналистская халтура. Мы распознаем ее мгновенно - и бросаем читать. Не давайте повода повесить на себя ярлык халтурщика. Единствен ный способ избежать этого — тщательно подбирать слова. Если вы написали, что изменения в правительстве произошли благодаря чьей- то тяжелой болезни или что компании слились благодаря экономиче скому кризису, спросите себя, стоит ли благодарить за такие события. Подмечайте, как выбирают слова другие авторы, и будьте придирчивы, |