ответы на 67 вопросов по истории. 67 вопросов по истории России. Рассказ, повествование о том, что удалось узнать, исследование

• Название: Рассказ, повествование о том, что удалось узнать, исследование
• Анкор: ответы на 67 вопросов по истории
• Дата: 29.03.2022
• Размер: 1.17 Mb.
• Имя файла: 67 вопросов по истории России.doc
• Тип: Рассказ; #426773
• страница: 4 из 20

12. Исторический закон как объективно существующие постоянные связи между историческими явлениями и исторический закон как представление о таких связях в сознании историка.

Неисчерпаемость исторического материала не означает его непознаваемости. Абстрагирование и обобщение эмпирики связано с поиском закономерностей. Пробираясь в своем поиске через чащу индивидуальных фактов, историк ставит вопрос о их смысле.

Представление о том, что ход истории подвластен определенным закономерностям, - такое же древнее, как и допущение об абсолютном произволе в ней фортуны. Уже в седой древности возникло понимание того, что исторические факты и события требуют объяснения. Зародыши закономерности исторического процесса можно обнаружить у Фукидида. Полибий обратил внимание на присутствие в истории повторений, которые он не считал случайными. В древних миропредставлениях разных народов сформулирован своеобразный «железный закон» истории, в силу которого все происходит в положенное время: рождение и разрушение, приобретение и утрата, встреча и расставание, война и заключение мира. Библейский образ разбрасывания и собирания камней – разновидность этого общечеловеческого представления.

Античные стоики, выдвинувшие тезис о закономерном происхождении событий, понимали эту закономерность фаталистически. Средневековые хилиасты развивали теологическое представление о законах истории. Кампанелла продолжил линию стоиков, а Макиавелли, отказавшись от мистического толкования законов истории, провозгласил закономерную смену форм государственного управления, основанного на насилии и интересе.

Марксистское понимание законов истории было изрядно догматизировано и упрощено многочисленными толкователями. Между тем сам Маркс был далек от однозначности в этом сложном вопросе. «Творить мировую историю, - писал он, - было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только под условием непогрешимо благоприятных шансов. С другой стороны, история имела бы очень мистический характер, если бы случайности не играли никакой роли. Эти случайности входят, конечно, сами составной частью в общий ход развития, уравновешиваясь другими случайностями. Но ускорение и замедление в сильной степени зависят от этих “случайностей”, среди которых фигурирует и такой “случай”, как характер людей, стоящих вначале во главе движения».

По мнению Энгельса, в истории общества «повторение явлений составляет исключение, а не правило; и если где и происходят такие повторения, то это никогда не бывает при совершенно одинаковых обстоятельствах». Позитивистами открытие законов рассматривалось как задача, посильная лишь для социологии. Поскольку вопрос о законах истории сводился к теоретической абстракции, их открытие мыслилось как задача «теории», находящейся где-то над историографией, но не вытекающей из нее. Историческая наука в позитивистском понимании оставалась «наукой факта», собирательницей и хранительницей всего, что было примечательно в прошлом. Иначе говоря, истории отводилась роль вспомогательной науки при социологии.

Швейцарский историк и философ культуры Якоб Бурхардт, с сомнением относившийся к идее исторического прогресса, полагал повторяемость отдельных типологических фаз наиболее характерной особенностью исторического процесса. Немецкий историк Г. Зиммель, признавая в качестве объекта истории не изолированного индивидуума, а личность, помещенную в систему исторически обусловленных взаимоотношений, исследовал понятия исторической связи и закономерности и предложил свое понимание исторического закона.

Российский представитель критической школы И.И. Кареев был против употребления термина «исторические законы», считал их «химерой вроде философского камня», но признавал, что в истории действуют социологические и психологические законы. В книге «Историология: теория исторического процесса» Кареев посвятил две главы законам общественного развития и их проявлению в истории, поскольку, отрицая существование каких-то специальных исторических законов, он не отрицал законосообразности, действующей как в природе, так и в обществе.

В.О. Ключевский считал, что случайное явление есть нечто немыслимое, что термином «случайность» мы только прикрываем собственное незнание причин, вызвавших случайное явление. Любое явление имеет какую-то причину. Ключевский полагал, что исторические законы – это законы взаимодействия исторических сил. Рассматривая разные виды исторических объяснений и обобщений, он сравнивал историческую схему и исторический закон. Если при обобщении обнаружена только последовательность или связь хронологических смен явлений, значит получена историческая схема. Если историку удалось установить причину, по которой эта смена совершается, значит он обнаружил исторический закон. Схема позволяет ответить на вопрос, в каком порядке сменяются явления, а закон объясняет, почему они сменяются в таком порядке[220]. Ученик Ключевского П.Н. Милюков считал, что закономерности исторических явлений нужно принимать независимо от того, может ли историческая наука открыть их.

Профессор Пенсильванского университета Э. Чэйни в трудах по английской истории XVI века вывел несколько исторических законов, полагая, что они применимы ко всему процессу развития всех стран и народов. Это закон преемственности, закон непрочности («все преходяще»), закон взаимозависимости личностей, классов, наций, закон роста демократизма, закон необходимости свободного согласия и закон морального прогресса.

В современном научном познании возрастает роль категории вероятности. Без нее уже невозможно постигать мир и выстраивать научные теории.

Многие исследователи считали правомерной постановку вопроса о разделении законов истории на уровни по степени абстрагирования. Некоторых смущало выражение «конкретно-исторические законы», ибо законы – всегда абстракция. Оппоненты Кертмана обращали внимание на то, что, ограничение предмета исторической науки только одним уровнем теории – уровнем «особенного» не позволяет исходя из концепции особых исторических законов преодолеть негативные последствия устойчивого представления о том, что дело историка добывать факты, а не формулировать законы, ибо этим должен заниматься социолог.

Споры по поводу вероятностного характера исторических законов приобрели в 70 – 80-е годы XX века весьма интенсивный характер в советской исторической науке. Выступая на заседании Президиума АН СССР, академик И.Д. Ковальченко сказал, что не отрицает такого подхода к пониманию исторических закономерностей, но возражает против того, чтобы закономерность и ее осуществление рассматривались только как вероятностные. По его мнению, историческая необходимость может реализовываться как вероятностный процесс, как неизбежность и как случайность.

Многолетние поиски исторических законов открывали дорогу вульгарно-натуралистическим представлениям об историческом процессе, не оставлявшим места для понятия исторической альтернативности. Канонизированной в «Кратком курсе истории ВКПб» жесткой детерминистской схемой общественного развития предусматривались его однолинейность, тождественность таких понятий, как «историческая закономерность», «историческая необходимость» и «историческая неизбежность». Однако историческая необходимость сама является историчной. Демифологизировать понятие исторической необходимости позволяет использование категории альтернативности. С ее помощью можно раскрыть механизм действия исторической необходимости в конкретной социальной действительности.

Представим себе некое «поле вероятности». Например, вероятность того, что некое общество XX века будет систематически игнорировать закон стоимости, теоретически была невелика. Однако Советский Союз довольно долго следовал по этому пути, реализуя один из наименее вероятных вариантов развития, что требовало огромных политических усилий.

Некоторые историки настаивают на том, что альтернативен не сам исторический процесс, а процесс его познания. Однако и в этом смысле историк обречен на сослагательность, на осмысление реализовавшейся исторической действительности как островка в океане неосуществившихся возможностей. Вопрос «что было бы, если бы…?» вполне правомерен, так как в истории было много возможных вариантов развития. Много, но не бесконечно много. Когда-то Гегель утверждал, что все, не противоречащее самому себе, может произойти, следовательно, римский папа формально может стать турецким султаном, и наоборот. В природе тоже могут произойти события бесконечно маловероятные. Физикам известно так называемое «чудо Джинса», когда может замерзнуть вода в раскаленной печи. Подсчитано, что вероятность выигрыша шахматной партии у чемпиона мира игроком, незнакомым даже с правилами игры, равна 1:10¹²². Согласно «теории вероятности» даже шимпанзе имеет какой-то шанс отстукать на клавиатуре компьютера всю британскую энциклопедию. Возможности, подобные названным, почти равны невозможности.

Сослагательное наклонение становится неким тестом для определения глубины объяснений, предлагаемых историком. Чем выше уровень сложности и организации системы, тем менее она вероятна. Так, в осевое время только пять архаических обществ создали цивилизации, историческая динамика нового времени проявилась только в европейском обществе. Свобода выбора существовала в истории далеко не всегда, история не всегда была «развилкой дорог»: поле альтернатив нередко оставалось сужено в силу самых разных обстоятельств, отмечались длительные периоды безальтернативного развития.

Идея о том, что у истории нужно и можно учиться, ориентирует на альтернативность подходов к ней. Ведь если бы история носила фаталистический, прямолинейный характер, то и учиться у нее было бы нечему. Многообразие культур и способов деятельности предполагает разнообразие выходов в новые исторические реальности. Видение исторических альтернатив позволяет учитывать опыт истории. Поскольку «побежденные альтернативы» и «отвергнутые возможности» не исчезают бесследно, а сохраняются в исторической памяти, они имеют право быть изученными.

Усиление интереса к альтернативам привело к существенному размыванию этого понятия. Под альтернативой понимают и развилку на пути исторического процесса, и способность мышления к оценке действительных и воображаемых вариантов, и потенциальную возможность выбора, и некую силу, противостоявшую победившей тенденции. История людей – это уникальный и одновременно естественный феномен: «кривая прошлого откладывается по отношению к оси необходимого и оси вероятного. И мировая история есть точка схождения этих разнонаправленных координат». Случайное и закономерное перестают быть несовместимыми и предстают как возможные состояния одного и того же объекта. Проблема альтернативности оборачивается проблемой роли субъективного фактора в истории, проблемой свободы исторического выбора. Она нередко сводится к вопросу о том, кто делает этот выбор. Понять логику выбора значит осознать смысл прошедших событий.

Существует проблема соотношения альтернативности и многовариантности. В каких случаях можно говорить о «веере возможностей»? Можно ли употреблять понятия моноальтернативности и полиальтернативности? В какой степени социальные противоречия составляют источник альтернативности? Что глубже – противоречия интересов или конфликты идей? Вопросов пока больше, чем ответов. Ясно одно, что при альтернативном подходе анализ любого результата какой-либо исторической коллизии является более точным, более обоснованным, так как он связан с выяснением обстоятельств реализации именно данной альтернативы. Если же исследователь полагает, что полученный результат – единственно возможный, то такое историческое объяснение далеко от соблюдения принципа историзма.
13. Роль личности в истории.

Человек, относительно свободный от внешней необходимости, подчиняет свои действия влиянию собственной мотивации. Свобода от реакций на «мир» и от оппортунистических приспособлений к «миру» есть великое завоевание духа, подчеркивалН.А. Бердяев. Она является неотъемлемым условием исторического творчества. Гражданское общество, вытесняющее тоталитарнуювластьгосударстванад личностью, обусловливает рост субъектности общества, расширяет возможности влияния личности на исторический процесс.

Существуют ли объективные критерии, позволяющие определить роль личности в истории? Традиционно в поле зрения историков оставались либо значительные исторические события, либо «герои», выдающиеся личности — участники таких событий. Что же касается обычных людей, вовлеченных в исторический процесс, то они рассматривались лишь как некая «масса» индивидов, совокупные действия которых рождали исторические факты. Можно, однако, утверждать, что каждый человек оказывает свое влияние на общественную жизнь и ответствен за нее. Истоки этого влияния коренятся в личностных особенностях, проявляющихся в социальных действиях.

Под социальным действием понимается не всякое действие, а лишь то, которому присущи осознанность целей и условий их реализации, взаимосвязь с действиями других людей, учет их интересов и потребностей, самооценка своих действий и ориентация на оценки своего поведения окружающими. Поэтому социальное действие неотделимо от взаимосвязи людей в обществе, является его важнейшей формой. Человечество — одно дыхание, одно живое теплое существо, писал А. Платонов. Больно одному — больно всем. Умирает один — умирают все. Каждый человек действует сообразно своему индивидуальному набору ценностных ориентаций. Один стремится властвовать, другой — подчиняться деспоту, один стремится к успеху и престижу, другой вынашивает аскетическиеидеалы, отмечает современный американский философ Э. Фромм. Он называет два основных способа человеческого существования: обладание ибытиеи подчеркивает разрушительные последствия принципа обладания в жизни личности и общества. Существенное значение имеет и то, в какой мере действия личности отвечают потребностям общества, как они соотносятся с интересами других людей.

Влияние личности на исторический процесс пропорционально социальной значимости его личностной роли. Безусловно неравноценными при прочих равных условиях являются влияние лидера общественно-политического движения или крупного государственного деятеля, с одной стороны, и рядового функционера — с другой. Но нельзя не  учитывать и то, как поведет себя человек в конкретной исторической ситуации, какой он сделает выбор, какие способности станет развивать. Все это зависит от  его свободного выбора. А этот выбор определит и его влияние на его ближайшее окружение и в конечном счете на общество в целом. Разница в функциях, роде деятельности определит силу этого воздействия, а моральные качества — его позитивную или негативную направленность.

Имеют значение и волевые качества и способности личности. Раздвоенность и нерешительность, страх и мстительность, чувство своей несчастности или неполноценности, обида и  дурное настроение — все эти волевые качества роковым образом сказываются на  социальных действиях личности, ее роли в историческом процессе.

Аналогичным образом сказываются и способности личности. Бердяев писал: «Человек создан Творцом гениальным (не непременно гением) и гениальность должен раскрыть в себе творческой активностью, победить все лично-эгоистическое и лично-самолюбивое, всякий страх собственной гибели и всякую оглядку на других». Массовое сознание зачастую наделяет выдающихся политических или военных деятелей чрезвычайными качествами — интеллектом, волей, способностями,знаниями, талантом и даже гениальностью. И это не случайно. Роль коррелируется с  личностными качествами, но далеко не всегда. Бывает так, что на поверхность исторических событий всплывает посредственный и смешной персонаж, которому, по выражению Маркса, предстоитиграть роль героя. Несоответствие между притязаниями личности и ее возможностями чаще всего выражается в авторитарном поведении, в стремлении подчинить себе всех и вся, используя для этого любые средства. ЕщеСпинозаписал о насильственном правлении, которое посягает на умы и пытается предписывать, что каждый должен принимать за истину и отвергать как ложь. Отличительные особенностиразума, воли, переживаний индивида проявляются в зависимости от ценностных ориентаций личности. Именноценностикак представления об идеале, желаемом, нормативно одобряемом, опосредуют свободный выбор человека.

Роль личности в истории может быть и незначительной, и огромной. Г.В. Плехановписал: «Великий человек... — герой. Не в том смысле, что он будто бы может остановить или изменить естественный ход вещей, а в том, что его деятельность является сознательным и свободным выражением этого необходимого ибессознательногохода. В этом — все его значение, в этом — вся его сила. Но это — колоссальное значение, страшная сила».

Обществои его институты создают относительно равные условиясвободыв соответствии с принадлежностью людей к различным социальным группам. Чем демократичнее общество, тем больше равенства в предоставлении людям их  гражданских прав и свобод. Эрих Фромм отмечает, что человеческое бытие принципиально свободно, ничем не сковано. Это, однако, не означает, что все люди одинаково свободны.Существует не только внешняя, но и внутренняя детерминация свободы. Люди не только стремятся к свободе, но и бегут от нее. Главными формами бегства от свободы Фромм называл подчинение вождю в  тоталитарных режимах и конформизм (подражательное поведение) — в демократиях.

Но в человеке скрыты как истоки созидания, так и истоки разрушительства, деструктивности, ненависти и авторитарности. Свое бессилие перед жизнью он может выражать в  разрушительных, деструктивных действиях. Поэтому существует опасность превращения свободы в фактор нестабильности и дезорганизации общества. Создание системы гражданско-правовой регуляции отношений личности и общества направлено на установление разумного баланса между свободой личности и интересами общества. Кантопределял право как «совокупность условий, при которых произвол одного совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы».

Любая самоорганизующаяся социальная система обладает соответствующей ей системой частных свобод. Это — предпосылка цивилизованных основ жизни личности и одна из  ценностей человеческой жизни.

В заключение подчеркнем: историческая необходимость невозможна вне социальных действий конкретных личностей, каждого человека. Значимость наших усилий, роль и  ответственность каждого из нас за судьбы общества и культуры возрастает по мере расширения возможностей свободного выбора и самореализацииличности.