Руководство по взаимной любви 82 Annotation Моя собака любит джаз
 Скачать 1.01 Mb.
|
Наш мокрый иван  Я вернулся из школы, смотрю: мама сидит грустная около наряженной елки. И говорит: — Все, Андрюха. Мы теперь одни. Папа меня разлюбил. Он сегодня утром в девять сорок пять полюбил другую женщину. — Как так? — Я своим ушам не поверил. — Какую другую женщину?!! — Нашего зубного врача Каракозову, — печально сказала мама. — Когда ему Каракозова зуб вырывала, наш папа Миша почувствовал, что это женщина его мечты. Вот так раз! Завтра Новый год, день подарков, превращений и чудес, а мой папа отчубучил. Я боялся взглянуть на мокрого ивана. Это наш цветок — комнатное растение. Он без папы не может ни дня. Как папа исчезает из его поля зрения — в отпуск или в командировку — наш мокрый иван… сбрасывает листья. Стоит с голым прозрачным стволом, пока папа не вернется, — хоть поливай его, хоть удобряй! Не мокрый иван, а голый вася. Иван был мрачнее тучи. — Уложил в новый чемодан новые вещи, — рассказывала мама, — и говорит: «Не грусти, я с тобой! Одни и те же облака проплывают над нами. Я буду глядеть в окно и думать: «Это же самое облако плывет сейчас над моей Люсей!» Насчет облаков папа угодил в точку, ведь зубодерша Каракозова жила в соседнем доме, напротив поликлиники. И я, конечно, сразу отправился к нему.  Как можно разлюбить? Кого? Маму??? Бабушку?! Дедушку Сашу?!! Да это все равно что я скажу своему псу (у меня такса Кит): «Я разлюбил тебя и полюбил другого — бультерьера!» Кит уж на что умник — даже не поймет, о чем я говорю! Я позвонил. Открыл мой папа Миша. — Андрюха! — он обнял меня. — Сынок! Не позабыл отца-то?! И я тоже его обнял. Я был рад, что его чувства ко мне не ослабели! Тут вышла Каракозова в наушниках. Такие синие лохматые наушники. Она в них уши греет. В квартире у нее невероятный холод. Сидят здесь с папой, как полярники. Папа весь сине-зеленый. — Мои отпрыск, — с гордостью сказал о ней, — Андрюха! А Каракозова: — Молоток парень! Папа: — Может, будем обедать? А Каракозова: — Надо мыть руки перед едой! Пока мы с папой мыли руки, он мне и говорит: — Врач Каракозова Надя — веселый, культурный человек. У нее широкий круг интересов. Она шашистка, играет в пинг-понг. Была в шестнадцати туристических походах, пять из них — лодочные! — Вот здорово! — говорю. Я сразу вспомнил, как мама однажды сказала: «Андрюха вырастет и от нас уйдет». А папа ответил: «Давайте договоримся: если кто-нибудь из нас от нас уйдет, пусть возьмет нас с собой». Тут Каракозова внесла запеченную курицу в позе египетского писца: выпуклый белый живот, полная спина и крылышки сложил на груди. Она не пожмотничала — положила нам с папой каждому крыло, ногу и соленый огурец. — Огурцы, — важно сказал папа, — Надя солит сама в соке красной смородины! — Немаловажен укроп, — говорит Каракозова. — Только укроп нужно брать в стадии цветения. Видно было, что она по уши втрескалась в нашего папу. И правильно сделала! В кого ж тут влюбляться из пациентов, кроме него? Вон он какой у нас, как наворачивает курицу! В жизни бы никто не подумал, что этому человеку сегодня вырвали зуб! — Надя — прекрасный специалист, — с нежностью сказал папа. — А я вообще люблю вырывать зубы. — Каракозова улыбнулась. — Вайнштейн не любит. Так я и вырываю за себя и за него. Папа переглянулся со мной: дескать, видишь, какая славная! Я сделал ему ответный знак. Папа был в ударе. Усы торчат. Взор горит. И много ошарашивающего рассказывал он о себе. Рассказ у него шел в три ручья. Первый — за что папа ни возьмется, выходит у него гораздо лучше всех. Премии и первые места на папу валятся — не отобьешься! И у него есть все данные считать себя человеком особенным, а не каким-нибудь замухрышкой. Второй — что в семье, где он раньше жил (это в нашей с мамой!), его считают ангелом. — Скажи, Андрюха, я добрый? — говорил папа. — Я неприхотливый в еде! Я однолюб! И два моих принципа в жизни — не унывать и не падать духом! Третий ручей был о том, какую папа Миша играет огромную роль в деле пылесошения и заклейки окон. И чтоб не быть голословным, он вмиг заклеил Каракозовой щели в окнах, откуда вовсю дули ветры с Ледовитого океана. А также, хотя Каракозова сопротивлялась, пропылесосил ей диван-кровать. — Может, у вас есть клопы? Или тараканы? — спросил я у Каракозовой. — Папа всех здорово морит. — Миша — это человек с большой буквы! — ответила она с нескрываемой радостью. Я стал собираться. Папа вышел в переднюю меня проводить. Он спросил, завязав мне на шапке-ушанке шнурки: — А как вы без меня, сынок? Кит в живых? Вы смотрите, чтоб вас не ограбили. Сейчас очень повысился процент грабежей. Сам должен понимать, какой сторож Кит! Кит умирает от любви к незнакомым людям. Если к нам вдруг заявятся грабители, он их встретит с такой дикой радостью, что этих бандитов до гробовой доски будет мучать совесть. — А как мокрый иван? — спросил папа. — Не знаю, — говорю. — Пока листья на месте. Но вид пришибленный. Что-то оборвалось у папы в груди, когда он вспомнил про ивана. — Я просто чудовище, — сказал он. — Надя! Дома мокрый иван! Вот его фотография. Здесь он маленький. Мы взяли его совсем отростком… За столетник-то я спокоен — он в жизни не пропадет. А иван без меня отбросит листья. Надя! — папа уже надевал пальто. — Пойми меня и прости!.. — Я понимаю тебя, — сказала Каракозова. — Я понимаю тебя, Миша. Ты не из тех, кто бросает свои комнатные растения. — Я с тобой! — вскричал папа. — Одни облака проплывают над нами. Я буду смотреть и думать: это же самое облако проплывает сейчас над моей Надей. — Да вы приходите к нам праздновать Новый год! — сказал я. — Спасибо, — ответила Каракозова. — Но моя Люся, — предупредил папа, — не может печь пироги. Она может только яйцо варить. — Ничего, я приду со своими пирогами, — тихо сказала Каракозова. И мы отправились домой с папой и с чемоданом. А мама и Кит, и мокрый иван, и даже столетник чуть листья не отбросили от радости, когда увидели нас в окно. |