Руководство по взаимной любви 82 Annotation Моя собака любит джаз
 Скачать 1.01 Mb.
|
Сейчас он придет, и будет весело Папа все не шел, а я сидел дома и время от времени ставил чайник. «Сейчас, — думаю, — он засвистит, и папа явится по свистку». Час проходит. Еще полчаса. Часы: «пи! пи!» Хоть бы позвонил: «Я там-то и там-то, буду тогда-то…» Пап ведь опасности подстерегают на каждом шагу. Мой, например, совершенно беззащитный. И очень доверчивый. Любой негодяй может обмануть его, напугать или заманить на безделушку. Тем более, говорят, в газетах писали, что в июне будет конец света. И я волнуюсь, когда папы нет дома. СЕЙЧАС ОН ПРИДЕТ, И БУДЕТ ВЕСЕЛО. Чтобы не скучать, я включил нашу старенькую «Спидолу». Весь мир облазил и ничего не нашел. Наверху у нас кто-то что-то пилит. Трудно представить, что этажом выше пилят бревно. Это может быть только злодейство. А перед окном бетонируют поле. Исчезла трава, ручей, лес под бескрайней бетонной площадкой. В один прекрасный день сюда прилетит летающая тарелка. Здесь будет встреча, цветы, оркестр. Потом она улетит, и останется поле бетонное — навсегда. Я смотрел и смотрел на небо в окно: нет ли инопланетян? И какая-нибудь точка — я: «О!..О!» Хотя эта точечка — на стекле. А сверху старушка: — Киса! Кис! — кричит бездомному коту. На тебе сосиску! Сосиска — буме! Лопнула, расплющилась, кот понюхал и пошел. Я представил; какая-то одинокая старушка сварила себе сосисочку, но увидела одинокого кота и метнула ее ему с этажа десятого-одиннадцатого!.. А этот бродяга ноль внимания. Тогда я крикнул: — Кис! Кис! Что обижаешь старушку? Ешь сосиску! И выпал из окна. Пока я летел, я слышал барабанный бой. Кто-то заводит под нами такую пластинку каждый вечер. Я раньше представлял, как ОН марширует под эту музыку и делает резкие движения типа каратэ. Но, пролетая мимо, я увидел, что ОН сидит в кресле с закрытыми глазами и слушает. Этажом ниже — Войцехов. ГРУДЬ, НОС, УСЫ!.. Он одессит, пышущий здоровьем. Им там, в Одессе, чтобы выжить, сила нужна. Войцехов — коллекционер. Он коллекционирует бутылки. Я столько бутылок, сколько у Войцехова, не видел никогда. А вон художник Лейдерман. В руках он держит палку в розах. На ней — фанера, на фанере большими буквами написано: «ОБИЖАЮТ!» Как хорошо жить на свете, когда знаешь, что жизнь бесконечна! Я упал и лежал, как подстреленная птица, пока сосед Сорокин не схватил меня своими тонкими веснушчатыми руками и не побежал в травмопункт. Домой меня принесли два санитара. Они положили меня и ушли. А я почувствовал, что пахнет гарью. Оказывается, я чайник снял, а плиту не выключил! Она раскалилась докрасна и горела в темноте, как планета Марс. Вокруг полыхали деревянные ложки, дощечки, тюль, клеенка… Смотрю: я сам весь в огне!.. Но, к счастью, прорвало трубу, и начался потоп. Вмиг прискакал Войцехов с черпаком. За ним его жена Манюня. Это такое одесское имя. — У нас с Манюней тапочки, — кричит Войцехов, — поплыли по квартире, как шаланды! Художник Лейдерман — возвышенная натура, всегда витает в облаках — мечтательно сказал: — Андрюха! Гони мне деньги за ремонт! Сорокин тонкими руками схватил трубу, прижался к ней всем телом, прикрыв нас от ужаснейшей струи. Единственный, кто к нам не поднялся, — сосед снизу. Наверное, ему ВСЕ ВСЕ РАВНО, ЛИШЬ БЫ НЕ СМОЛКАЛ БАРАБАН! Пришел водопроводчик — глаза цвета морской волны. Войцехов с Манюней, Сорокин и Лейдерман успокоились и разошлись по домам. Но водопроводчик не стал чинить — обиделся, что у меня, кроме потопа, пожар. — Уж если ты водопроводчиком рожден, так будь водопроводчик!.. — Он хлопнул дверью и ушел.  Теперь я уже не только горел, но и тонул, и тут мне прибавилось хлопот, потому что явились грабители и убийцы. Один грабитель и убийца сжимал в руке пальцевой эспандер, похожий на челюсть вымершего осла с желтыми зубами. И на руке у него было написано: КОЛЯ. Второй накачивал мышцы эспандером, похожим на кольцо, которое грызут беззубые младенцы. И на руке у него написано: ВАСЯ. «Эх ты! — я подумал про папу. — Не торопишься, потом будешь локти кусать». Я намекнул, чтобы ВАСЯ и КОЛЯ уходили, потому что неудобно было сказать об этом прямо. Но они не поняли намека. КОЛЯ вынул из кармана бутерброды, которые дала ем с собой бабушка, стал их есть и критиковать: мол, бабушка подхалтуривает: хлеб реже толсто, а сыр — тонко. У меня в холодильнике лежал плавлены сырок «Дружба». И я предложил его КОЛЕ. Но он отверг «Дружбу». — Когда я был мальчиком, — сказал КОЛЯ, — я часто просил мою бабушку купить мне мороженое. Она подходила к киоску и делала вид, что покупает! А САМА ВМЕСТО МОРОЖЕНОГО ПОДСОВЫВАЛА МНЕ ПЛАВЛЕНЫЙ СЫРОК!.. А я верил! — процедил он сквозь зубы. — Жевал и думал: «Ну и дрянь же это мороженое! Что его все так любят?!!» — Страшная история! Страшная! — воскликнул ВАСЯ. — Вот почему из тебя, Коля, вырос бандит! И он сам слопал «Дружбу», а серебряную бумажку закинул в ведро. — Один удачный бросок — и хорошее настроение на целый день! — радостно сказал ВАСЯ. Они мне понравились, ВАСЯ и КОЛЯ. Мне ВСЕ НРАВЯТСЯ, вот в чем моя беда. Эта дурацкая любовь ко всем когда-нибудь уморит меня, я знаю! Как бы мне хотелось быть настоящим мальчишкой! Иметь рогатку, гонять голубей, стрелять в стекла, как семья Волобуевых. Присоединиться к ним, ходить в пиджаках с подрезанными рукавами, просить: «Парень, мне надо домой, дай на метро!» А потом зайти за угол и смеяться над этим человеком! Ходить в овраг, жечь костры, сидеть на каких-то лавках, а потом орать под окнами!.. Я предложил грабителям чаю. ВАСЯ согласился, а КОЛЯ ни в какую. Он сказал, что от чая не отказывается, но СНАЧАЛА — ДЕЛО, и стал выносить вещи из квартиры. Он выносил, и выносил и все твердил: — Я лишнего не возьму, а только то, что надо до зарезу. Они по-дружески отнеслись ко мне, я знаю, но хищные чувства взяли верх, и они забрали все, даже мой кубок с надписью «виват», крышку чернильницы в виде головы негра и альбом с фотографиями папиной молодости. Они ограбили меня и убили. И уехали, чай не стали пить. — А чай? — все-таки спросил ВАСЯ. — Чай мы попьем дома, — строго ответил КОЛЯ. И тут мой папа пришел — такой веселый! — Андрюха, — говорит, — ничего, я чуть-чуть припозднился? Я ответил: — Нормально. И на душе у меня запели воробьи. — Ты молодец! — говорит папа. — Не насвинячил нигде ничего. Все на своих местах. Сам в полном порядке. Я вижу: за тебя уже можно не волноваться. — Конечно, — сказал я. — Чего зря волноваться? Мы подхваливали меня, оба мной гордились. И вдруг за окном загудела сирена. Во двор, обгоняя друг друга, мигая мигалками, въехали пожарные, милиция и «скорая помощь». Они как сумасшедшие выскочили из машин и бросились в наш подъезд. — Боже мой! — сказал папа. — К кому это? И пошел открывать, потому что нам в дверь позвонили.  |