Русский фольклор. Русский фольклор. Русские народные песенки, потешки. Ладушки, ладушки!
 Скачать 412.22 Kb.
|
|
«Заяц-хвастун», обр. О. Капицы; Жил-был заяц в лесу. Летом жилось ему хорошо, а зимой голодно. Вот забрался он раз к одному крестьянину на гумно снопы воровать, видит: там уже много зайцев собралось. Он и начал им хвастать: — У меня не усы, а усищи, не лапы, а лапищи, не зубы, а зубищи, я никого не боюсь! Пошел зайчик опять в лес, а другие зайцы рассказали тетке вороне, как заяц хвастался. Полетела ворона хвастунишку разыскивать. Нашла его под кустом и говорит: — А ну, скажи, как ты хвастался? — А у меня не усы, а усищи, не лапы, а лапищи, не зубы, а зубищи. Потрепала его ворона за ушки и говорит: — Смотри, больше не хвастай! Испугался заяц и обещал больше не хвастать. Вот сидела раз ворона на заборе, вдруг собаки набросились на нее и стали трепать. Увидел заяц, как собаки ворону треплют, и думает: надо бы вороне помочь. А собаки увидели зайца, бросили ворону да побежали за зайцем. Заяц быстро бежал — собаки гнались за ним, гнались, совсем выбились из сил и отстали от него. Сидит ворона опять на заборе, а заяц отдышался и прибежал к ней. — Ну, — говорит ему ворона, — ты молодец: не хвастун, а храбрец! «Царевна-лягушка», обр. М. Булатова; В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и было у него три сына. Младшего звали Иван-царевич. Позвал однажды царь сыновей и говорит им: — Дети мои милые, вы теперь все на возрасте, пора вам и о невестах подумать! — За кого же нам, батюшка, посвататься? — А вы возьмите по стреле, натяните свои тугие луки и пустите стрелы в разные стороны. Где стрела упадет — там и сватайтесь. Вышли братья на широкий отцовский двор, натянули свои тугие луки и выстрелили. Пустил стрелу старший брат. Упала стрела на боярский двор, и подняла ее боярская дочь. Пустил стрелу средний брат — полетела стрела к богатому купцу во двор. Подняла ее купеческая дочь. Пустил стрелу Иван-царевич — полетела его стрела прямо в топкое болото, и подняла ее лягушка-квакушка... Старшие братья как пошли искать свои стрелы, сразу их нашли: один — в боярском тереме, другой — на купеческом дворе. А Иван-царевич долго не мог найти свою стрелу. Два дня ходил он по лесам и по горам, а на третий день зашел в топкое болото. Смотрит — сидит там лягушка-квакушка, его стрелу держит. Иван-царевич хотел было бежать и отступиться от своей находки, а лягушка и говорит: — Ква-ква, Иван-царевич! Поди ко мне, бери свою стрелу, а меня возьми замуж. Опечалился Иван-царевич и отвечает: — Как же я тебя замуж возьму? Меня люди засмеют! — Возьми, Иван-царевич, жалеть не будешь! Подумал-подумал Иван-царевич, взял лягушку-квакушку, завернул ее в платочек и принес в свое царство-государство. Пришли старшие братья к отцу, рассказывают, куда чья стрела попала. Рассказал и Иван-царевич. Стали братья над ним смеяться, а отец говорит: — Бери квакушку, ничего не поделаешь! Вот сыграли три свадьбы, поженились царевичи: старший царевич — на боярышне, средний — на купеческой дочери, а Иван-царевич — на лягушке-квакушке. На другой день после свадьбы призвал царь своих сыновей и говорит: — Ну, сынки мои дорогие, теперь вы все трое женаты. Хочется мне узнать, умеют ли ваши жены хлебы печь. Пусть они к утру испекут мне по караваю хлеба. Поклонились царевичи отцу и пошли. Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил. — Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — что ты так опечалился? Или услышал от своего отца слово неласковое? — Как мне не печалиться! — отвечает Иван-царевич. — Приказал мой батюшка, чтобы ты сама испекла к утру каравай хлеба... — Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее! Уложила квакушка царевича спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу и обернулась красной девицей Василисой Премудрой — такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Взяла она частые решета, мелкие сита, просеяла муку пшеничную, замесила тесто белое, испекла каравай — рыхлый да мягкий, изукрасила каравай разными узорами мудреными: по бокам — города с дворцами, садами да башнями, сверху — птицы летучие, снизу — звери рыскучие... Утром будит квакушка Ивана-царевича: — Пора, Иван-царевич, вставай, каравай неси! Положила каравай на золотое блюдо, проводила Ивана-царевича к отцу. Пришли и старшие братья, принесли свои караваи, только у них и посмотреть не на что: у боярской дочки хлеб подгорел, у купеческой — сырой да кособокий получился. Царь сначала принял каравай у старшего царевича, взглянул на него и приказал отнести псам дворовым. Принял у среднего, взглянул и сказал: — Такой каравай только от большой нужды есть будешь! Дошла очередь и до Ивана-царевича. Принял царь от него каравай и сказал: — Вот этот хлеб только в большие праздники есть! И тут же дал сыновьям новый приказ: — Хочется мне знать, как умеют ваши жены рукодельничать. Возьмите шелку, золота и серебра, и пусть они своими руками за ночь выткут мне по ковру! Вернулись старшие царевичи к своим женам, передали им царский приказ. Стали жены кликать мамушек, нянюшек и красных девушек — чтобы пособили им ткать ковры. Тотчас мамушки, нянюшки да красные девушки собрались и принялись ковры ткать да вышивать — кто серебром, кто золотом, кто шелком. А Иван-царевич воротился домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил. — Ква-ква, Иван-царевич, — говорит лягушка-квакушка, — почему так печалишься? Или услышал от отца своего слово недоброе? — Как мне не кручиниться! — отвечает Иван-царевич. — Батюшка приказал за одну ночь соткать ему ковер узорчатый! — Не тужи, Иван-царевич! Ложись-ка лучше спать-почивать: утро вечера мудренее! Уложила его квакушка спать, а сама сбросила с себя лягушечью кожу, обернулась красной девицей Василисой Премудрой и стала ковер ткать. Где кольнет иглой раз — цветок зацветет, где кольнет другой раз — хитрые узоры идут, где кольнет третий — птицы летят... Солнышко еще не взошло, а ковер уж готов. Вот пришли все три брата к царю, принесли каждый свой ковер. Царь прежде взял ковер у старшего царевича, посмотрел и молвил: — Этим ковром только от дождя лошадей покрывать! Принял от среднего, посмотрел и сказал: — Только у ворот его стелить! Принял от Ивана-царевича, взглянул и сказал: — А вот этот ковер в моей горнице по большим праздникам расстилать! И тут же отдал царь новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на пир со своими женами: хочет царь посмотреть, которая из них лучше пляшет. Отправились царевичи к своим женам. Идет Иван-царевич, печалится, сам думает: Как поведу я мою квакушку на царский пир?.. Пришел он домой невеселый. Спрашивает его квакушка: — Что опять, Иван-царевич, невесел, ниже плеч буйну голову повесил? О чем запечалился? — Как мне не печалиться! — говорит Иван-царевич. — Батюшка приказал, чтобы я тебя завтра к нему на пир привез... — Не горюй, Иван-царевич! Ложись-ка да спи: утро вечера мудренее! На другой день, как пришло время ехать на пир, квакушка и говорит царевичу: — Ну, Иван-царевич, отправляйся один на царский пир, а я вслед за тобой буду. Как услышишь стук да гром — не пугайся, скажи: Это, видно, моя лягушонка в коробчонке едет! Пошел Иван-царевич к царю на пир один. А старшие братья явились во дворец со своими женами, разодетыми, разубранными. Стоят да над Иваном-царевичем посмеиваются: — Что же ты, брат, без жены пришел? Хоть бы в платочке ее принес, дал бы нам всем послушать, как она квакает! Вдруг поднялся стук да гром — весь дворец затрясся-зашатался. Все гости переполошились, повскакали со своих мест. А Иван-царевич говорит: — Не бойтесь, гости дорогие! Это, видно, моя лягушонка в своей коробчонке едет! Подбежали все к окнам и видят: бегут скороходы, скачут гонцы, а вслед за ними едет золоченая карета, тройкой гнедых коней запряжена. Подъехала карета к крыльцу, и вышла из нее Василиса Премудрая — сама как солнце ясное светится. Все на нее дивятся, любуются, от удивления слова вымолвить не могут. Взяла Василиса Премудрая Ивана-царевича за руки и повела за столы дубовые, за скатерти узорчатые... Стали гости есть, пить, веселиться. Василиса Премудрая из кубка пьет — не допивает, остатки себе за левый рукав выливает. Лебедя жареного ест — косточки за правый рукав бросает. Жены старших царевичей увидели это — и туда же: чего не допьют — в рукав льют, чего не доедят — в другой кладут. А к чему, зачем — того и сами не знают. Как встали гости из-за стола, заиграла музыка, начались пляски. Пошла Василиса Премудрая плясать с Иваном-царевичем. Махнула левым рукавом — стало озеро, махнула правым — поплыли по озеру белые лебеди. Царь и все гости диву дались. А как перестала она плясать, все исчезло: и озеро и лебеди. Пошли плясать жены старших царевичей. Как махнули своими левыми рукавами — всех гостей забрызгали; как махнули правыми — костями-огрызками осыпали, самому царю костью чуть глаз не выбили. Рассердился царь и приказал их выгнать вон из горницы. Когда пир был на исходе, Иван-царевич улучил минутку и побежал домой. Разыскал лягушечью кожу и спалил ее на огне. Приехала Василиса Премудрая домой, хватилась — нет лягушечьей кожи! Бросилась она искать ее. Искала, искала — не нашла и говорит Ивану-царевичу: — Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве, у Кощея Бессмертного. Как три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь — только тогда и разыщешь меня... Сказала, обернулась белой лебедью и улетела в окно. Загоревал Иван-царевич. Снарядился, взял лук да стрелы, надел железные сапоги, положил в заплечный мешок три железных хлеба и пошел искать жену свою, Василису Премудрую. Долго ли шел, коротко ли, близко ли, далеко ли — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, — две пары железных сапог износил, два железных хлеба изгрыз, за третий принялся. И повстречался ему тогда старый старик. — Здравствуй, дедушка! — говорит Иван-царевич. — Здравствуй, добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь? Рассказал Иван-царевич старику свое горе. — Эх, Иван-царевич, — говорит старик, — зачем же ты лягушечью кожу спалил? Не ты ее надел, не тебе ее и снимать было! Василиса Премудрая хитрей-мудрей отца своего, Кощея Бессмертного, уродилась, он за то разгневался на нее и приказал ей три года квакушею быть. Ну, да делать нечего, словами беды не поправишь. Вот тебе клубочек: куда он покатится, туда и ты иди. Иван-царевич поблагодарил старика и пошел за клубочком. Катится клубочек по высоким горам, катится по темным лесам, катится по зеленым лугам, катится по топким болотам, катится по глухим местам, а Иван-царевич все идет да идет за ним — не остановится на отдых ни на часок. Шел-шел, третью пару железных сапог истер, третий железный хлеб изгрыз и пришел в дремучий бор. Попадается ему навстречу медведь. Дай убью медведя! — думает Иван-царевич. — Ведь у меня никакой еды больше нет. Прицелился он, а медведь вдруг и говорит ему человеческим голосом: — Не убивай меня, Иван-царевич! Когда-нибудь я пригожусь тебе. Не тронул Иван-царевич медведя, пожалел, пошел дальше. Идет он чистым полем, глядь — а над ним летит большой селезень. Иван-царевич натянул лук, хотел было пустить в селезня острую стрелу, а селезень и говорит ему по-человечески: — Не убивай меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь. Пожалел Иван-царевич селезня — не тронул его, пошел дальше голодный. Вдруг бежит навстречу ему косой заяц. Убью этого зайца! — думает царевич. — Очень уж есть хочется... Натянул свой тугой лук, стал целиться, а заяц говорит ему человеческим голосом: — Не губи меня, Иван-царевич! Будет время — я тебе пригожусь. И его пожалел царевич, пошел дальше. Вышел он к синему морю и видит: на берегу, на желтом песке, лежит щука-рыба. Говорит Иван-царевич: — Ну, сейчас эту щуку съем! Мочи моей больше нет — так есть хочется! — Ах, Иван-царевич, — молвила щука, — сжалься надо мной, не ешь меня, брось лучше в синее море! Сжалился Иван-царевич над щукой, бросил ее в море, а сам пошел берегом за своим клубочком. Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек в лес, к избушке. Стоит та избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивается. Говорит Иван-царевич: — Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Избушка по его слову повернулась к лесу задом, а к нему передом. Вошел Иван-царевич в избушку и видит: лежит на печи баба-яга — костяная нога. Увидела она царевича и говорит: — Зачем ко мне пожаловал, добрый молодец? Волей или неволей? — Ах, баба-яга — костяная нога, ты бы меня накормила прежде, напоила да в бане выпарила, тогда бы и выспрашивала! — И то правда! — отвечает баба-яга. Накормила она Ивана-царевича, напоила, в бане выпарила, а царевич рассказал ей, что он ищет жену свою, Василису Премудрую. — Знаю, знаю! — говорит баба-яга. — Она теперь у злодея Кощея Бессмертного. Трудно будет ее достать, нелегко с Кощеем сладить: его ни стрелой, ни пулей не убьешь. Потому он никого и не боится. — Да есть ли где его смерть? — Его смерть — на конце иглы, та игла — в яйце, то яйцо — в утке, та утка — в зайце, тот заяц — в кованом ларце, а тот ларец — на вершине старого дуба. А дуб тот в дремучем лесу растет. Рассказала баба-яга Ивану-царевичу, как к тому дубу пробраться. Поблагодарил ее царевич и пошел. Долго он по дремучим лесам пробирался, в топях болотных вяз и пришел наконец к Кощееву дубу. Стоит тот дуб, вершиной в облака упирается, корни на сто верст в земле раскинул, ветками красное солнце закрыл. А на самой его вершине — кованый ларец. Смотрит Иван-царевич на дуб и не знает, что ему делать, как ларец достать. Эх, — думает, — где-то медведь? Он бы мне помог! Только подумал, а медведь тут как тут: прибежал и выворотил дуб с корнями. Ларец упал с вершины и разбился на мелкие кусочки. Выскочил из ларца заяц и пустился наутек. Где-то мой заяц? — думает царевич. — Он этого зайца непременно догнал бы... Не успел подумать, а заяц тут как тут: догнал другого зайца, ухватил и разорвал пополам. Вылетела из того зайца утка и поднялась высоко-высоко в небо. Где-то мой селезень?— думает царевич. А уж селезень за уткой летит — прямо в голову клюет. Выронила утка яйцо, и упало то яйцо в синее море... Загоревал Иван-царевич, стоит на берегу и говорит: — Где-то моя щука? Она достала бы мне яйцо со дна морского! Вдруг подплывает к берегу щука-рыба и держит в зубах яйцо. — Получай, Иван-царевич! Обрадовался царевич, разбил яйцо, достал иглу и отломил у нее кончик. И только отломил — умер Кощей Бессмертный, прахом рассыпался. Пошел Иван-царевич в Кощеевы палаты. Вышла тут к нему Василиса Премудрая и говорит: — Ну, Иван-царевич, сумел ты меня найти, теперь я весь век твоя буду! Выбрал Иван-царевич лучшего скакуна из Кощеевой конюшни, сел на него с Василисой Премудрой и воротился в свое царство-государство.И стали они жить дружно, в любви и согласии. «Рифмы», авторизированный пересказ Б. Шергина Шиш по своим делам в город пошел. Дело было летом, жарко. Впереди едет дядька на лошади. Шиш устал, ему хочется на лошадке подъехать. Он и кричит этому дядьке: — Здравствуйте, Какой-то-Какойтович! Дядька не расслышал, как его назвали, только понял, что по имени и отечеству. Он и кричит Шишу: — Здравствуйте, молодой человек! А шиш опять: — Как супруга ваша поживает, как деточки? Дядька говорит: — Благодарим вас, хорошо живут. А если вы знакомый, так присаживайтесь на телегу, подвезу вас. Шишу то и надо, сел рядом с дядькой. А Шиш молча сидеть не может. Он только тогда молчит, когда спит. Он говорит: — Дяденька, давайте играть в рифмы. — Это что такое — рифмы? — А давайте так говорить, чтоб складно было. — Давай. — Вот, дяденька, как твоего папашу звали? — Моего папашу звали Кузьма. Шиш говорит: — Я твоего Кузьму За бороду возьму! Дядька говорит: — Это зачем же ты моего папашу за бороду брать будешь? Шиш говорит: — Это, дяденька, для рифмы. Ты скажи, как твоего дедушку звали. — Моего дедушку звали Иван. Шиш говорит: — Твой дедушка Иван Посадил кошку в карман. Кошка плачет и рыдает, Твово дедушку ругает. Дядька разгорячился: — Это зачем мой дедушка будет кошку в карман сажать? Ты зачем такие пустяки прибираешь? — Это, дяденька, для рифмы. — Я вот тебе скажу рифму; тебя как зовут? — Меня зовут... Федя. Дядька говорит: — Если ты Федя, То поймай в лесу медведя. На медведе поезжай, А с моей лошади слезай! — Дяденька, я пошутил. Меня зовут не Федя, а Степан. Дядька говорит: — Если ты Степан, Садись на ероплан. На ероплане и летай, А с моей лошади слезай! — Дяденька, это я пошутил. Меня зовут не Степан, а... Силантий. Дядька говорит: — Если ты Силантий, То с моей лошади слезантий! — Что ты, дяденька, такого и слова нет — «слезантий». — Хотя и нет, все равно слезай! Шишу и пришлось слезть с телеги. Так ему и надо. Если тебя добрый человек везет на лошадке, ты сиди молча, а не придумывай всяких пустяков. |