КККК. Леви-Владимир.-Наемный-бог-royallib.ru. Серьезная, без шуток не обойтись
 Скачать 1.29 Mb.
|
|
Кой ляд засунул мою служебную характеристику с отмарафоненными подписями за туалетный бачок? Из-за этого усвистнула ставка в Институте психологии, судьба пошла по- другому руслу. (А может, оно и к лучшему?..) Однажды перед самым отъездом — такси под окном — сгинул загранпаспорт, с досады запустил в дверь ботинком — из него рикошетом выпорхнул без вести пропавший… Всерьез подозревал, что в доме орудуют барабашки. Наконец стукнуло: энтропия. Тварь гораздо более одухотворенная, чем принято думать ("одухотворенная" следует читать, конечно, с обратным знаком). Преследуемая, загоняемая в углы, энтропия ведет войну за существование, войну воистину не на жизнь, а на смерть. И конечно, пользуется наималейшей возможностью… Достаточно иной раз неловкого движения или отвода внимания, допустим, к дребезжащему телефону, легкого содрогания потолка от шагов соседей или незаметного сквознячка — ведь и такие микровозмущения способны подчас обвалить Иерихонскую стену или разрушить Рим… Ну и самое главное: энтропия всегда находит укрывище в изначальной точке своего обитания — не где-нибудь, а в тебе самом. Здесь ее вечный, неразрушимый бастион с подземным ходом в глубину запредельную. Отсюда, отсюда… Вот и сейчас: никак не могу отыскать в памяти историю одного своего… Не знаю… Если пациента, то главного… На его месте в соответствующем мозговом окошке оказывается какая-то допотопная расчетная книжка да две обмусоленные зубочистки. Ага, слышится… Файл "Чемпионы и рекордсмены", второй стел, стрим восьмой, номер двадцать четыре… Пo ту сторону Чистых Прудов На бульваре, в куче песка, белобрысый широкоголовый мальчик играет в солдатиков. Много-много солдатиков, целый дивизион. — Тум-бара, пу-пум-бара!.. Ать-два! Огонь — пли!.. Пиф-ф-ф!.. Па-бааамс! Я подхожу. Я в таком же возрасте. Завязываю знакомство: — А у меня спички есть. — Нельзя. Бабушка. Тум-бурум-пум-пум-бвв-пх!.. — А у меня нет бабушки. — Па-ба-а-ам! Дз-з-хп… И-у-и-у-у-др!.. Ты убит. Падаю, как полагается, но я только ранен. Заползаю в окоп, отстреливаюсь: — Ты-ты-ты-ты-ты!.. — Ты убит. Кому сказано? — Никому. Убитому не говорят. Я только ранен. У меня зуб скоро выпадет. — Покажи. — Не покажу. — Врешь. Не выпадет. Нажимаю языком — трык! — готово: новенький молочненький клык. На ладони. Протягиваю. — Хе-хо. Дай. — Не дам. — За солдата. — Не дам. — За лейтенанта. — А кто лейтенант? — Вот этот. Что-то было нечистое в продаже зуба за лейтенанта, я это почувствовал. Поиграл, но домой покупку не взял. У меня никогда не было своих солдатиков, ни одного. А зачем Жорке понадобился мой клык?.. Пару раз в наших последующих драчках он меня укусил, не им же?.. Жорик Оргаев жил в переулке, похожем на мой, по другую сторону Чистых Прудов. Мы оказались в одном классе, который потом разделили, потом снова соединили, опять разделили… Такая вот пересекающаяся параллельность и дальше сводила и разводила нас. Шесть колов Первые два года в школу его водила бабушка, Полина Геннадиевна, завуч соседней женской школы, плечистая дама с плакатными чертами лица и такими же интонациями. Ходила всегда в темно-синем, всей статью своей и походкой выражала организующее начало. Побаивались ее все, кроме Жорки, изучившего ее как часовой механизм. Он и называл бабушку "мой будильник". "Пойду заведу будильник" означало "пойду есть", "пойду спать", "пойду делать уроки". Суть этих отношений осталась для меня не вполне ясной, но хорошо помню, что при обращениях к Жорке Полина Геннадиевна почему-то часто краснела, как девочка. …Обедаем с мамой. Два звонка, это к нам, бегу открывать — и тут же назад, скорее — куда?.. Под стол, больше некуда. Административное возмездие: Жорка, только что мной отлупцованный, явился в сопровождении бабушки для сообщения пренеприятнейшего известия. — А Тоша сегодня получил кол. — Шесть колов!!!!!! — ору я из-под стола с шестью знаками остервенения. — Нет. Только один. — Жорка вопросительно смотрит на бабушку, та — на мою маму, с требованием реакции: — Ваш Тоша дерется. Подает нехороший пример. На маму действует: — Тоша! Вылезай сейчас же. Я кому говорю. — Я не Тоша! — А кто? — Жорка заинтригован. — Не Тоша. — А кто? Кто? — Тоша! Вылезай сейчас же! (Попытка вытащить.) — Ни за что!!! — А он… меня один раз побил, а я его два. Он один кол получил, — катит бочки Жорка. — Ни разу он меня не побил! Я получил шесть колов! Я не Тоша! Не Тоша!! Я простил его только перед самым сном. У него нет деревянного пистолета. У него нет… не То… Пустил козла в огород Диплом доктора оккультных наук можно получить в детском саду. Если ты хоть чуточку наблюдателен, то заметишь, что при игре в гляделки затуманивается голова, расплываются мысли, перестаешь слышать, словно уплываешь куда-то… Не знаешь и вряд ли узнаешь, что это первая фаза гипнотического состояния. Но ты можешь это запомнить и применить — например, смотреть в точку, чтобы уснуть или чтобы перестал болеть зуб. Ты можешь заставить человека оглянуться, даже если кругом толпа, — ты ведь сам иногда почему-то оглядываешься, когда на тебя смотрят… Ты понятия не имеешь, что означал для твоих дальних предков прямой немигающий взгляд в глаза (он и для обезьян много значит и для собак) — но замечаешь, что такой взгляд действует. Как-то не по себе, когда на тебя смотрят так слишком долго. А когда смотришь сам? — Каково?.. А если еще и гримасу скорчить?.. Здоровый мальчишка всегда естествоиспытатель: обязательно нужно полюбопытничать, все попробовать так, сяк, эдак, пощекотать природу, подергать за косичку судьбу… Но Судьба — создание не безответное. Однажды нашел я в куче мусора на задворках старенькую изгаженную книжонку "Внушение и гипнотизм", без начала и без конца. Пассы, пробы внушаемости… Повелительность, сосредоточенность… Интересно… Теперь знаю, как начинать поединки с превосходящим противником. Проверил на практике в школе и во дворе. От случая к случаю показывал штучки-дрючки. А потом надоело. Влечения к власти у меня никогда не было, мне нужна была только разделенная радость. Книжечку изрисовал карикатурами ("Гипноз, гипноз… хвать за нос!"…) и со смехом и розыгрышем подарил на день рождения Жорке Оргаеву. Я догадывался, что это ему понравится, но не мог догадаться, с какими последствиями. А ведь кое-что можно было предвидеть… В миг, когда книжечка эта оказалась у него в руках, он побледнел, потом покраснел, потом опять побледнел… И быстро, ловко спрятал ее куда-то. Легенда о Жориковых родителях Отец — крупный разведчик, засекреченный до неузнаваемости; мать — артистка балета, всегда на гастролях; один дедушка был главным партизаном Северного Кавказа, а потом дрессировщиком, погиб в пасти разъяренного тигра; другой дедушка живет в Антарктиде, изредка пишет письма. Лишь бабушку засекретить было нельзя. На самом деле отец Жорика был инженером, мать стоматологом. Подались подзаработать на Север. Отец пошел в гору, споткнулся и накануне суда повесился. Мать уехала с каким-то начальником поюжнее. О дедушках ничего не известно. Один летний сезон Жорик провел с матерью; после этого появился тик со вздергиванием головы, которое он потом научился эффективно использовать. Во втором классе перестал ябедничать, но еще частенько бывал битым, имел прозвище «говядина», почему — не помню. С четвертого класса статус внезапно сменился на противоположный: изгой превратился в лидера, способного по мановению ока собрать боевую дружину и вломить кому следует чужими руками. Сам никогда не дрался. Талант практического психолога проявляется очень рано, раньше всех остальных, ибо пробуждается самыми что ни на есть жизненными потребностями и упражняется непрестанно. Жорка всегда превосходно просчитывал и обсчитывал окружающих двуногих (его термин); но вычисления эти захватывали не все уровни. И бывали проколы. Клятва Ужасной Мести — Готовы ли вы в знак преданности Главарю подписать Клятву Ужасной Мести собственной кровью?.. Джон Кровавый Меч и Билл Черная Кошка ответили утвердительно дважды: готовы! — готовы!.. Ричард Бешеный Гроб смерил нас проницательным взглядом. Объяснил, что к чему. Берется булавка. Протыкается палец. Из пальца течет кровь. Кровью подписывается бумага. После чего сжигается, а зола закапывается на Трижды Проклятом Месте. Так, сказал он, действуют все уважающие себя пираты и разбойники, с которыми он, Ричард Бешеный Гроб, лично знаком. Так работают Робин Гуд и Счастливчик Эйвери. В назначенный день и час мы явились на Место. Он ждал нас, грозно наклонив голову. Двумя пальцами, растопырив остальные, Джон Кровавый Меч, он же Яська, нес орудие для добычи крови — булавку. — Где клятва… этой… ужасной?.. — Вот. Бешеный Гроб вынул из кармана измятую бумажку, картинно ею взмахнул. СТРАШНОЕ там было написано, но Главарь почему-то заторопился и вникнуть в УЖАСНЫЙ текст нам не дал; мы были в трансе… — Я уже подписал, вы видите, вот моя подпись. Теперь ваша очередь, собутыльники. Джон хотел что-то еще спросить. — А может… — Хе-хо! Разговорчики! Кровь хлынула сразу, залила весь мизинец. — Молодец, Джонни. Пиши тут… Внизу. Под моей. Ого! Даже на мягкий знак хватило. — Теперь ты, картежник, каторжная душа. — Одобрительно скалясь, Жорка хлопнул Яську по заднице и повернулся ко мне. — Ну, каторжник, что замялся? Трусишь? Вот на кого равняйся. Нам такие нужны, отпетые. Яська-Джон преданно шмыгает, протягивает окровавленную булавку. Но Тоша- Билли мнется, бледнеет… Колоть не страшно, но отчего-то кружится голова… — Дай я твоей, Яськ, у тебя еще много. — Хе-хе-хо и бутылка рома! — хрипит Бешеный Гроб. — Клятву Мести чужой кровью?! Щенок! Трус! — Это я-то трус?.. Зажмурившись, надавил острием на мизинец. Капля крови выползла нехотя, густая-густая. — У-у, вшивый каторжник… Крови ему жалко… Ладно, сойдет. Давай спички. Я полез в карман. Тьфу, черт. Нету спичек, забыл. — Сто тысяч чертей! Поищи получше, головорез! — Щас домой сбегаю, погоди… Яськ, у тебя нету? — Зачем? — Яська вдруг как бы очнулся, стряхнул транс. — Не хочу сжигать свою кровь. — И я не хочу, — обрадовался я. — Закопаем, клятву вот тут прямо, и все… — Тридцать тысяч привидений, будь по-вашему, висельники. Именем дьявола! — Именем дьявола! — Именем дьявола!.. — Зарыть у этого камня. Живей, душегубы!.. Вечером палец мой начал вспухать, дергаться. Всю ночь провертелся. "Именем дьявола… Интересно, у Яськи тоже нарыв?.. А у Жорки?.. А что было написано в клятве?.. Даже не прочитали…" К утру палец вздулся, мама заметила, сделала повязку с кусочком столетника. Школу можно по этому случаю прогулять. На пустырике уже ошивался Яська. — Сто тысяч жареных дьяволов! — И соленая ведьма! Покажи, у тебя нарвало? — Не-ет. — А у меня во-о-о. — Уй-яа. Ну теперь умрешь, хахаха… — Давай клятву раскопаем и сожжем, спички есть. — Как там в "Острове сокровищ", помнишь?.."…С ругательствами негодяи отшвырнули прочь посинелый скелет помощника капитана. С глухим стуком в покрасневшую от крови каменистую почву вонзились заступы…" Бумажка оказалась сухой. Клятва ужасной мести. Клянусь каждого кто попадется на глаза жуткого убийцы одним взглядом превратить в пустое мокрое место Ричард Бешеный Треб и К° — Ничего, а. — Нормально. Пустое мокрое место — у-у!! — Жорка-то расписался красивше всех. Какая загогулина, а?.. И не расплылось. — У него кровь светлая. — А у кого малокровие, синяя. — Синяя у марсиан. — Иди врать. — А у японцев зеленая. — А у муравьев вообще крови нет, спирт у них. — Давай в футболешник?.. Подошла еще парочка прогульщиков с соседнего двора. Гоняли консервную банку, я и не заметил, как сунул ужасную клятву в карман. Вечером, при стирке штанов, документ был обнаружен мамой, пришлось объясниться. Мама смотрит на текст, вглядывается в наши подписи и вдруг говорит: — А главарь-то ваш краской расписался. — Акварельной. Акварельная у него кровь. — Акварельная кровь?!……. — Акварельная. Крап-лак называется…АКВАРЕЛЬНАЯ КРОВЬ!.. Ах, вот оно что. Ну, что делать будем?.. Вот это главарь… Побежать к Яське. Показать, как нас ОБВЕЛИ ВОКРУГ ПАЛЬЦА! Потом… Потом СТРАШНАЯ МЕСТЬ!! Заставить его… Что заставить?.. Проколоть палец! Той же самой булавкой, той самой! — и-и… И — написать! — Своей НА-СТО-Я-ЩЕЙ кровью! — написать вот что: Клятва ужасной мести. Во сне мы с мамой рыли пещеру, бесконечно длинную, долбили светящийся красный камень, чтобы добыть огонь страшного счастья. Вдруг мама, проваливаясь, говорит: "Я за спичками", — и исчезает, понимаю, что навсегда, и чтобы догнать ее, ПЕРЕСТАЮ БЫТЬ, а это можно успеть только за вечность, которая бесконечно короче мига, коснуться только… …Право чистой страницы, право детское, первое и последнее… Наутро сознание мое было омыто солнцем, новый день не желал сводить счеты. Ни я, ни Яська ни звуком более не обмолвились об этой дурацкой клятве. А Жорка притих, помалкивал — может быть, что-то чувствовал… Страница перевернулась; но что-то все-таки не попустило этой бумажке исчезнуть… Двадцать четыре смертельных точки Как бы я ни старался живописать Оргаева — ни самые многозвучные краски, ни тончайшая светотень не победят чертежа. Я даже не верю, что он есть: все время, пока мы общались, не уходило затаенное подозрение, что его нет. А ведь в памяти целый фильм — от той первой встречи в песочнице… Мешковатый мальчик, каких много. Зодиаковый скорпион, на четыре дня старше меня. Бесцветный прыщеватый подросток, сохраняющий мешковатость, но уже какую- то многоугольную. Со спины: оквадраченная голова на короткой шее, наплюснутые вперед уши. Профиль: круглая, почти дугообразная выпуклость лба, не слишком высокого, на котором потом обозначились зализы; оседающий книзу затылок и подскакивающий вверх подбородок с мясистым выпрыгом нижней губы, отчего нос кажется слегка вдавленным. Долго страдал хроническим насморком, сильно сопел, особенно когда рисовал: вспучивал ноздри, отодвигал вбок губу… Это тоже вошло в гипнотическую гримасу, вместе с длинным выгибом правой брови и… Вот и особенность глаз: поставлены довольно широко, с едва заметной косиной, с оттопыром нижних век, как бы перевернутые. Когда такие глаза медленно, словно жерла пушек, наводятся на точку за вашим затылком; когда веки оттягиваются напряжением щечных брыл (напрягается шейно-лицевой мускул), — когда начинается усиливающаяся вибрация всей физиономии одновременно с движением вверх и вниз… Вот оно, знаменитое оргаевское гипнотическое «облучение»: впечатление, будто находишься под напором пульсирующей энергии; всасываешься в эту судорогу, начинает больно рябить в глазах… Этот иллюзионный трюк он отрабатывал еще в школе, но для эффекта не хватало репутации, большинство испытуемых заходилось хохотом. Физически был средней силы, подвижен, но неважно координирован; по этой причине не любил футбола — через раз мазал мимо мяча. В мальчишеской возне то и дело репетировал какие-то сногсшибательные приемчики, куда-то нажимал, что-то выкручивал; уверял, что знает двадцать четыре смертельных точки… В восьмом классе из личинки моей подростковой застенчивости вылупился хмельной мотылек. На небосклоне школьной популярности засияла звезда ТОНИЗАР — портретист, стихоплет, танцор, фокусник, мим, а главное, пианист, напрокат-нарасхват. Сочинил немыслимое количество пошлых песенок. Шалый, упоенный собой, я носился из компании в компанию, морочил девчонок, влюблялся, пропадал ночами, приводил в отчаянье маму… А Жорик пошел совершенно иной дорогой. Нет, не сказал бы, что он померк. Таинственная сильная личность, мафиозный отличник. Вытянулся, взматерел. Занимался гипнозом по той самой книжечке, о которой я и думать забыл, практиковался без устали. До времени — никаких зрелищ, работа строго индивидуальная. Держал в рабстве человек пять зомбированных ребятишек из нашей школы, а в качестве телохранителей парочку окрестных мордоворотов. Одного, прыщавого громилу с мутными глазами по прозвищу Женька-псих, водил за собой как цепного пса и команды давал как собаке. "Ко мне, Жан!.. Стоять!.. Сидеть!.. Взять!.. Голос!.." Жесткий императив с внушением животного страха плюс обещание за примерное поведение предоставить бабу. "Я могу убить одним взглядом. Подтверди, Жан. Голос!" — "Угу-у-у…" Ходячая сила воли. Притом непонятным образом выходило, что Жорик, со всеми его грозными и полезными качествами, никому не нужен. Его общества не избегали, но как-то потихоньку отваливали. Требовалось еще что-то, чем он не обладал. Нюанс. Первая истерика В десятом классе нас ненадолго сблизило общее увлечение живописью. За этюдником с него что-то слетало. (Один раз мне даже почудилось, будто серая тень выскользнула из-за спины и нырнула в стенку…) С дрожащим взглядом, с дремотной улыбкой работал кистью… Краснел, бледнел, переставал слышать… Настоящий творческий транс. Если бы я не видел его и таким, все было бы проще… О живописи он знал все, что было доступно в те сумеречные времена. Открыл мне постимпрессионистов и абстракционистов первого поколения. Я рисовал его, а он меня во всевозможных манерах; к семнадцатилетию подарил мне масляный тетраптих «Антоний» — феерию цветовых пятен. Я не мог в них себя опознать, но пришел в музыкальный восторг, восхищаюсь и по сей день. Не сомневаюсь, в нем бушевал художник с несравненным своеобразием чувства цвета. Он бы и сам в этом не сомневался, если бы не одна досадная недостача. Линия не давалась. Полнейшая беспомощность, топорность рисунка. Зрительно-двигательная память была никуда… "Как это ты можешь, Антоний, как? Ну объясни! Как ты это можешь?!" Что я мог объяснить?.. Брал бумагу и карандаш, закрывал глаза и опускал руку. Готово: портрет, движение… Цветы, звери… Ну как объяснить?.. "Зачем тебе, ты цветовик, я рисовальщик". — "Нет, мы должны развиваться вместе. Искусство жестоко: все или ничего. Ты научишь меня. А я тебя дотяну до Фалька и до мусатовского нюанса…" Однажды у него дома, в отсутствие бабушки, я таким вот слепым способом смеха ради нарисовал пять танцующих обнаженных женских фигурок и возле каждой — Жоркины физиономии, с выражением лиса в винограднике. Открываю глаза. Жорки нет. — Жорк… Ты где? Молчание. Скрип за зеркальным шкафом. — Жорк! Ты где, а?.. — ОГЛЯНИСЬ…………..Фьють! Хлебный нож, просвистев мимо моего уха, ударился в стенку и упал мне под ноги. — ПОДНИМИ НОЖ. — Ты что, Жорк?.. — ПОДНИМИ НОЖ. ВСТАНЬ НА МОЕ МЕСТО. КИДАЙ В МЕНЯ. — Жорк, ты что?!. — Нам вдвоем не жить на этом свете. Кто-то должен уйти… Кто-то должен уйти… Уходи, слышишь, уходи быстро… СТОЙ. — Стою. Ну. — ВОЗЬМИ НОЖ И УБЕЙ МЕНЯ. — Кончай шуточки, Жорк, мне не нравится. Ты что, из-за этой моей мазни опсихел? Щас порву. — Нет. Нет…Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хо-о-о-о-о-о!!!… Это была его первая открытая истерика. О других я не догадывался. Волосы цвета хозяйственного мыла (сам Жорик обозначал — "нечищеного серебра"). Якорная дуга подбородка — отметина прирожденного организатора. А чтобы узреть глаза, нужно спуститься по крутизне лба в промоину между мощными надбровными дугами: здесь эпицентр магнетизма, воронка… нет… осторожно, в зрачки не надо… Радужка цвета январской предутренней мглы, с невычислимым процентом сиреневого. В девятом классе он был еще девственником. Мы учились в эпоху раздельного обучения и по этой причине все были сексуально озабоченными, почти у всех выпирало. Я говорю «почти», потому что Жорик, например, к этой категории не относился, его что-то тормозило. С девчонками напрягался, куда-то девались и красноречие, и самоуверенность. Прорвало потом: "Знаешь, блондиночки лучше всего трахаются под гипнозом". — "Брюнетки тоже?" — "Они и так в трансе". Говорил на эти темы редко, но метко. Жадно расспрашивал о моем опыте. Заявил как-то: "Когда я начну трахаться, я твоих глупостей повторять не буду. Пошла на… любовь, они у меня все как овечки будут. Мужскую силу будут чувствовать, сучки. Мужская сила — это гипноз. Это власть". Главное — развивать способности Он собирался во всеуслышанье стать дипломатом или кинорежиссером, ни в коем случае не художником, а о медицине и звука не было. Я, впрочем, тоже принял решение стать врачом только в последний момент… Встречаемся на Аллее Жизни, знаменитой дороге меж клиниками мединститута — от роддома до морга. — Э! Здоров, Жорк! |