Курс. Террор дискуссии и практика

• Название: Террор дискуссии и практика
• Дата: 15.05.2022
• Размер: 1.16 Mb.
• Имя файла: ƒ« ¢ 3 ’¥àà®à.doc
• Тип: Глава; #530664
• страница: 12 из 17

оттиском - в случае, если оно не вызывает у вас принципиального протеста. Если вызовет, необходимо будет предварительно списаться. Быть может, вас удивит занятая нами в нем позиция: мы считали себя вправе встать на нее, т.к. здесь всецело основываемся на той позиции, которую занял на суде Петров - это лишь буквальное повторение его слов. Его позиция на суде совершенно покрыла все те неточности и ошибки, которые в этом деле нами были сделаны"⁶⁰³.

Обратим внимание на оговорку ЦК в сопроводительной записке по поводу отсутствия "принципиального протеста". Она совершенно не случайна, т.к. 29 декабря 1909 г. члены Следственной Комиссии при ЦК ПСР И.И.Ракитникова, Н.С.Тютчев и В.Н.Рихтер написали в ЦК заявление о сложении своих полномочий. Они мотивировали это свое решение четырьмя доводами. Во-первых, представители комиссии не были приглашены на совет, где представители "учреждений ЦК" рассматривали дело Петрова. Во-вторых, "...заявление ЗД от 1/XII 09 г. совершенно не соответствует действительному поведению ее" (заявление не обнаружено - К.М.). В-третьих, важнейшие документы по делу Петрова переданы В.Л.Бурцеву, а комиссии не сообщили даже об их существовании. В-четвертых, официальное заявление о Б.В.Бартольде не передано комиссии. Вывод заявления был краток и логичен: "...при таких ненормальных условиях немыслимо продолжать работу..."⁶⁰⁴.

ЦК ПСР, получив подобный ультиматум, замял конфликт, и представил Следственной комиссии мемуары Петрова, конспект его автобиографии и его переписку с Герасимовым, Долговым и Доброскоком⁶⁰⁵. Рассмотрев эти документы, члены Следственной комиссии сообщили свои выводы ЦК ПСР: письма Петрова, написанные под диктовку членов партии, содержат в ряде случае достоверную информацию, кроме того полны ругательных фраз и оборотов в адрес видных деятелей партии. По мнению членов комиссии, ряд сведений "в некоторых своих частях мог быть вреден как отдельным представителям партии, так и партии в целом". Отмечая, что некоторые сведения, например, о Савинкове, "несомненно, соответствовали действительному положению вещей".

Следственная комиссия заявляла, что не представляет себе, чтобы была выгодна партии осведомленность охранки о положении дел в ней. Ответственность за письма Петрова, написанные под диктовку, ложится на тех, под чьим руководством он действовал. В заключение комиссия заявляла, что "...не считает возможным в переживаемое партией крайне тяжелое и смутное время ...поднять вопрос о формальном следствии над этим делом. Но тем не менее она считает своим долгом выразить как свое горестное изумление по поводу возможности таких фактов, так и свое глубоко отрицательное отношение к приемам подобного рода, дискредитирующим не только тех, кто к ним прибегает, но и всю партию⁶⁰⁶.

Мотивы принятия подобного двойственного решения видны как из выше цитированного письма И.И.Ракитниковой В.М.Чернову о "роде круговой поруки", толкавшей на "затушевывание" ошибки товарищей, так и из письма все той же Ракитниковой И.И.Фондаминскому, где она заявляла, что не обвиняя и не осуждая тех или иных лиц за данное решение, ужасается тем фактам, "...что в силу чуть ли не единоличного решения вся партия ставится в такое положение, при котором она должна поступаться своими основными принципами"⁶⁰⁷.

Б.В.Савинков был категорически не согласен с подобными оценками своих (совместно с И.И.Фондаминским и С.Н.Слетовым) действий. Свои взгляды он изложил в объяснительной записке руководству партии, написанной им в декабре 1909-январе 1910 г., в которой он аргументировал свои действия следующим образом. С.Н.Слетов, сообщая ему о вступлении А.А.Петрова в связь с охранкой, утверждал, что он "...верит, что Петров, действительно, руководился в своих сношениях с полицией неверно понятыми интересами Партии и не преследовал никакой иной цели, и что он, Петров, действительно, не выдал Охранному Отделению никаких, ни больших, ни малых партийных предприятий и никого из товарищей полиции не указал". Кроме того Петров вполне понял "...моральную преступность и политическую безнадежность своей попытки и просит теперь у Партии одного - разрешить ему убийство ген. Герасимова"⁶⁰⁸.

Дело, по словам Савинкова, требовало быстрого решения и полной тайны. Запрос к ЦК за разрешением потребовал бы много времени, т.к. его члены находились в России. Советоваться со "старыми членами партии", жившими за границей, было небезопасно, т.к. "строгая тайна несовместима с эмигрантскими нравами". Поэтому представитель партии за границей И.И.Фондаминский решился на крайнюю меру - узнать только мнение С.Н.Слетова и Б.В.Савинкова, "представителей независимой в техническом отношении Боевой Организации, уже получившей санкцию Партии на террористические дела, не только центральные, но и частные". Кроме того, по убеждению Савинкова, т.к. Петров предназначался для внедрения в БО, это давало им дополнительное право "...взять на свою ответственность дело Петрова".

Вот как Б.В.Савинков объяснял, почему они нарушили постановления IV Совета партии, по которому А.А.Петрова следовало немедленно исключить из партии и объявить провокатором: "Перед нами был человек большого революционного прошлого, за правдивость показаний которого ручались Фундаминский и Слетов, человек, несомненно, по-своему преданный Партии и также несомненно не руководившийся в своих сношениях с полицией никакими личными целями". Хотя он и совершил тяжкое партийное преступление, ни при каких обстоятельствах не оправдываемое, решение об объявлении его провокатором имело бы "вопиющие недостатки": Петров надеялся, что убийством Герасимова и собственной смертью он восстановит свою опозоренную честь и заслужит прощение партии, загладив таким образом свой тяжкий грех перед ней. Объявление его провокатором лишило бы Петрова таковой возможности.

Б.В.Савинков отмечал, что они пошли на нарушение "буквы закона", признавая за А.А.Петровым право искупить свое преступление. Он констатировал: "Главный виновник, Герасимов, должен быть убит, и мы, признавая политическое значение этого убийства, не только разрешаем его Петрову, он и оказываем ему нужную помощь, ибо без этой помощи самое разрешение было бы пустым звуком"⁶⁰⁹.

Объяснения Б.В.Савинкова насквозь пропитаны патетикой, призванной скрыть многочисленные неувязки и передержки, связанные с защитой своего решения. Отметим лишь некоторые из них. Формально любое постановление Совета партии могло быть отменено или съездом партии или очередным Советом. До этого ни один из членов партии, ни один коллегиальный орган, включая ЦК, не имел права игнорировать их. На практике, впрочем, случалось, когда ЦК преступал круг своих полномочий, вынуждаемый теми или иными обстоятельствами (иногда вполне объективными) и действовал, придерживаясь "не буквы, а духа" устава. Так было, например, при принятии ЦК в 1907-1908 гг. некоторых организационных решений, выходящих за рамки устава. Но в этом случае ЦК отчитывался за эти решения на I Общепартийной конференции и IV Совете партии. Любые попытки "самовольства" со стороны ЦК (явные или тайные) грозили обернуться для него скандалом в случае их обнаружения. Подобным скандалом, например, обернулась для руководства партии практика сокрытия сигналов о провокаторстве Е.Ф.Азефа. После "дела Азефа", основную вину за которое многие в партии возлагали на руководство партии, а точнее на келейный и кулуарный характер его работы, нарушение общепартийных постановлений, да еще связанных с таким щепетильным вопросом, как провокация, было бы для нового ЦК актом самоубийства.

Без всякого сомнения, Б.В.Савинков, И.И.Фондаминский и С.Н.Слетов прекрасно отдавали себе в этом отчет и именно поэтому не стали посвящать в "дело Петрова" ни ЦК, ни ЗД ЦК ПСР. С большой долей уверенности можно утверждать, что большинство членов ЦК и ЗД ЦК ПСР не пошло бы на подобную авантюру. Представляется, что А.А.Петрова или бы объявили провокатором или, учитывая его большие заслуги и "искреннее раскаяние", предложили бы навсегда прекратить революционную деятельность и покинуть Европу. В крайнем случае ему, исключив его из партии, предложили бы техническую помощь как частному лицу, совершающему акт на свой страх и риск.

Ссылки Савинкова на нехватку времени, чтобы связаться с ЦК, не выдерживают никакой критики. Во-первых, они просто не могли решать подобный вопрос самостоятельно. Они были обязаны или объявить Петрова провокатором или, в крайнем случае, временно сохраняя тайну, поставить в известность ЦК. Во-вторых, судя по интенсивной переписке И.И.Фондаминского с В.М.Зензиновым, существовал надежный канал связи с ЦК. Понадобилось бы всего лишь три-четыре недели для решения этого вопроса. Таким запасом времени А.А.Петров и Б.В.Савинков, И.И.Фондаминский и С.Н.Слетов явно располагали.

Аргумент Б.В.Савинкова о невозможности посоветоваться "со старыми членами партии" из-за появления слухов убедителен лишь на первый взгляд. Вынесение этого вопроса на заседание ЗД ЦК ПСР перекладывало бы ответственность как за принятие решения, так и за сохранение тайны на плечи членов ЗД. Действительно, и "дело Азефа", и "дело Лапиной" показали - то, что говорилось в узком кругу, становилось порой известно всей эмиграции. Но подобные вещи должны регулироваться ужесточением дисциплины и внутрипартийными расследованиями, а не утаиванием информации одной частью руководства партии от другой. Ни с формальной, ни с этической точки зрения подобный поступок Б.В.Савинкова, И.И.Фондаминского и С.Н.Слетова критики не выдерживал. И в этом смысле И.И.Ракитникова (как и многие другие), возмущавшаяся этим поступком, была абсолютно права.

Не выдерживают критики и все остальные аргументы Б.В.Савинкова, как, впрочем, и железная уверенность (если она вообще была) Савинкова, И.И.Фондаминского, С.Н.Слетова о том, что А.А.Петров никаких выдач охранке не сделал, никаких личных интересов не преследовал и т.д. Объяснения Савинкова не убедили, да и не могли убедить руководство партии. Тем не менее оно сделало все возможное, чтобы замять этот скандал.

В январе 1910 г. вышел очередной номер "Знамени труда", где были помещены сразу две статьи, посвященные этому делу. Одна из них - "Дело Петрова" - была написана Н.И.Ракитниковым и затрагивала вопрос о том, как следует оценивать его. Другая была без подписи и рассказывала в подробностях о всех перипетиях "дела Петрова", разумеется, в рамках "революционной версии". Н.И.Ракитников мастерски справился с поставленной задачей. Он умело играл на слабых струнах и особенностях менталитета партийных работников, акцентируя внимание и на коварной подлости охранки, идущей на все, лишь бы заполучить "нового Азефа"; и на том, что несмотря на то, что это был "не акт политического террора, а акт крайне сложный, запутанный, осложненный личными мотивами...", он все-таки нанес правительству "...удар и удар меткий и чувствительный"⁶¹⁰.

Другая статья - "К убийству полковника Карпова" - подробно и патетически рассказывала о революционной биографии А.А.Петрова и обстоятельствах его дела. Базировалась она на фактах, сообщенных Петровым и большей частью лживых. А.А.Петров представлялся искренним, честным революционером, принявшим "роковое" решение о связи с охранкой, а его начальники - прожженными "ловцами человеков". Заканчивалась статья словами А.А.Петрова, заклинавшего товарищей ни под каким видом не связываться с охранкой, не позволять "...в своей жизни ничего похожего на то", что позволил себе он "в своем ослеплении"⁶¹¹.

Руководство партии было серьезно озабочено тем, чтобы как можно шире распространить в партийной среде подобную трактовку "дела Петрова". Для этого последняя статья многократно издавалась отдельными оттисками. Кроме того, она была перепечатана и некоторыми газетами местных эсеровских организаций. Отчасти поставленную задачу удалось решить, если судить по отзывам о деле Петрова некоторых местных эсеровских газет⁶¹². Но такие оценки дела Петрова, слепо повторявшие версию руководства партии, соседствовали с оценками, подобной той, которую, как уже отмечалось, высказал руководящий коллектив петербургской организации ПСР.

Но особенно активное участие в обсуждении дела Петрова приняла эсеровская эмиграция. Так, Областной комитет Заграничной Организации групп содействия ПСР опубликовал 3 января 1910 г. резолюцию, в которой заявлялось: "тот путь, на который вступили партийные представители (в деле Петрова - К.М.), является недопустимым и умаляет моральный престиж партии"⁶¹³. Важно и то обстоятельство, что из пяти членов Областного комитета четверо поддержали резолюцию, а один воздержался⁶¹⁴.

После этой резолюции к вопросу о правильности действий А.А.Петрова и "представителей партии", заключивших с ним договор, присоединилось еще два вопроса. Первый - это фактическое осуждение Областным Комитетом действий руководства партии, взявшей под свою защиту (с некоторыми оговорками) "представителей партии". Резолюция ОК била по "представителям", а ударила по ЦК и ЗД ЦК ПСР. И это было ясно всем посвященным. ОК по сути дела пошел на конфликт с ЦК и ЗД ЦК, причем сделал это открыто и гласно, в отличие, скажем, от Следственной комиссии при ЦК ПСР, которая, припугнув руководство партии отставкой, а затем выразив свое "горестное изумление" подобными действиями, не стала выносить сор из избы. Второй вопрос, который немедленно был поднят в ответ на бунт членов ЦК, - это обсуждение того, имели ли они право выносить подобную резолюцию от своего имени, не согласовав ее текста с группами, входящими в Заграничную Организацию.

Все это придало "делу Петрова" "второе дыхание". Так, оно обсуждалось на девяти заседаниях Парижской группы содействия ПСР с середины января по середину марта 1910 г. и вылилось в резолюцию "большинства" и "особое мнение 25-ти" членов этой группы. Резолюция "большинства" осудила как поступок А.А.Петрова, вступившего в связь с охранкой, так и представителей партии, заключивших с ним договор, а не исключивших его немедленно из партии. В резолюции "меньшинства" осуждался поступок Петрова, но частично оправдывалась позиция "представителей", давшая возможность искупить ему свою ошибку.

Нансийская группа с.-р. приняла резолюцию, где заявляла: "Считая недопустимым ни под каким предлогом поступление членов партии в ряды охранников, Нансийская группа с.-р. полагает, что ЦК поступил ошибочно, санкционируя связь Петрова с охранкой в то время, как партия деморализована последствиями провокации". Вместе с тем Парижская, Мюнхенская и Нансийская группы осудили с разной степенью резкости резолюцию ОЗК по делу Петрова, принятую без согласования с группами Заграничной Организации⁶¹⁵.

Подводя итоги, отметим следующее. Анализируя "дело Петрова", реакцию на него в обществе и в партии, убеждаешься в многогранности этого дела. Представляется, что ни в коем случае нельзя сводить все выводы из этого дела только в одну плоскость, вставать на точку зрения одной из сторон. Так, например, трудно согласиться с выводами исследователя БО ПСР Р.А.Городницкого, считающего, "...что у руководителей БО, действительно, не было причин отказать Петрову в его просьбе" и что он "...безусловно, не давал никаких предательских - в отношении эсеров - показаний, упорно старался проводить выбранную им самим линию, направленную на создание атмосферы интриганства и деморализации внутри Департамента полиции"⁶¹⁶. На основании этого он констатирует, что "реакция в партии эсеров на дело Петрова была весьма показательна как образец полной потери чуткости и восприимчивости к любым начинаниям, не получившим санкции из самых верхов ПСР". По его мнению, члены Следственной комиссии "...буквально умудрились сделать крайне невыгодные для Петрова и представителей партии, пошедших ему навстречу, выводы", а затем "...логика членов этой комиссии была просто иезуитской..."⁶¹⁷.

Кажется неверной и трактовка высказывания И.И.Ракитниковой И.И.Фондаминскому, что "любая инициатива, исходящая от БО, по мнению Ракитниковой, должна была быть осуждена априорно, ибо она исходила от БО, а не от ЦК ПСР"⁶¹⁸. По мнению Р.А.Городницкого, "отречение" руководства БО от дела Петрова было вызвано не какими-либо моральными соображениями о недопустимости привлечения в террор членов партии, вступивших в переговоры с полицией, а тем, что "...партию в лице ее других представителей не спросили о разрешении на дело Петрова, и что было движущим стимулом для вынесения по этому делу такого несправедливого решения, хотя бы в отношении тех членов ПСР, которые скрепили своими подписями договор с Петровым, где ему было гарантировано право объявить осуществленный им террористический акт как совершенный с ведома и одобрения ПСР"⁶¹⁹.

Если смотреть на "дело Петрова" в целом, то напрашиваются следующие выводы. Сама вербовка А.А.Петрова была со стороны ряда высших чиновников МВД и ДП противозаконной, нарушавшей существовавшие тогда законы и установления. Принципиальную позицию в этом вопросе занял только Директор ДП М.И.Трусевич, тогда как П.А.Столыпин, П.Г.Курлов и А.В.Герасимов предпочли обойти закон лишь бы получить перспективного сотрудника, обещавшего вырасти в "нового Азефа". Дальнейшие действия П.Г.Курлова, С.Г.Карпова и А.В.Герасимова (и не только их) представляются также весьма далекими как от закона, так и от морали. Судя по всему все они старались использовать Петрова как пешку в грязной игре междоусобной борьбы. Если попытаться сравнить поведение и методы обеих противостоящих сторон, то они "друг друга стоят". Разнится только масштаб: хитрости и беспринципность Б.В.Савинкова, С.Н.Слетова, В.Л.Бурцева кажутся невинными детскими шалостями, а они сами - начинающими дилетантами в сравнении с П.Г.Курловым, А.В.Герасимовым и другими.

О личности и мотивах поведения А.А.Петрова можно спорить сколько угодно, ведя схоластический спор о том, является ли он "двойным агентом", "раскаявшимся провокатором-революционером", "честным революционером" или, по определению В.Л.Бурцева, - "товарищем-провокатором". Подобные споры бесплодно ведутся уже не одно десятилетие по поводу Азефа. Представляется достаточным констатировать факт выдач А.А.Петровым охранке саратовских эсеров да составить общее представление о его личности и поведении, чтобы усомниться в основной посылке "революционной версии" - о чистоте помыслов, искреннем заблуждении и раскаянии Петрова. Именно на это и делался упор для оправдания действий Б.В.Савинкова, И.И.Фондаминского и С.Н.Слетова, допустивших тайные и сепаратные действия при заключении договора с А.А.Петровым. Отдавали ли они себе отчет в неправомерности и неблаговидности своих действий? Представляется, что да - отдавали. Они не могли не понимать, что нарушение общепартийного постановления недопустимо. Они не могли не понимать, что использовать провокатора, как бы он ни объяснял мотивы своего вступления в секретные сотрудники охранки, значило лить масло в тлеющий костер Азефского дела, от которого ни в обществе, ни в партии еще не прошел шок. Они не могли не понимать, что ЦК и ЗД ЦК не пойдут на подобное использование А.А.Петрова хотя бы из чувства самосохранения, и поэтому предпочли действовать втайне от них. Они не могли не понимать, что подобный сепаратизм, даже в случае успеха Петрова в деле убийства А.В.Герасимова, не вызовет сочувствия ни в руководстве, ни в самой партии, и потому собирались скрыть сам факт вступления А.А.Петрова в связь с охранкой. Патетика Б.В.Савинкова, оправдывавшего их действия в этом деле - это последнее оружие упрямца, загнанного в угол и спорящего против аксиом, общепринятых в революционной среде.

На наш взгляд, только упрямством, желанием настоять на своем, защитить священные для него "интересы БО" и можно объяснить противоестественность этой позиции для человека, трактующего в своих произведениях проблемы допустимого в терроре с позиций "морального максимализма". Еще раз подчеркнем, что в 1917 г. перед Чрезвычайной Следственной комиссией Б.В.Савинков вел себя абсолютно иначе, не только признавая партийную версию, но даже идя дальше нее, сводя все к технической помощи А.А.Петрову со стороны двух-трех отдельных лиц, без упоминания о готовности признать его акт партийным и осуществляемым под контролем и руководством БО ПСР.

Представляется, что наиболее принципиальную позицию по этому делу заняли те, кто выступил с категорическим осуждением действий представителей партии. То, что эта позиция вызывалась не только моральным неприятием возможности использовать услуги человека, запятнавшего себя сотрудничеством с охранкой, но и другими мотивами, в том числе и мотивами внутрипартийной борьбы и необходимости соблюдения общепартийных установлений, не делает ее менее принципиальной. Менее принципиальной была позиция ЦК и ЗД ЦК ПСР, не желавших раздувать возможные внутрипартийные последствия этого дела и по существу "прикрывавших" "ошибки" Б.В.Савинкова, И.И.Фондаминского и С.Н.Слетова. Судя по всему, ЦК и ЗД ЦК ПСР еще мягче обошлись бы с ними и сильнее "затушевали" бы все это дело, если бы не "бунт" членов Следственной комиссии, Областного Комитета Заграничной организации, руководства петербургской организации и негативная реакция на это дело многих эсеров как в России, так и в эмиграции. Трудно судить, насколько эта позиция руководства партии на "сглаживание" и "затушевывание" всего этого дела являлась целесообразной и достигала поставленной цели. Фактически она была продолжением той же политики, которой руководство партии придерживалось и в отношении дела Азефа. Представляется, что несмотря на всю логичность и выигрышность в краткосрочной перспективе она оказалась недостаточно дальновидной. Не вскрывая всей правды, не наказывая виновных, замазывая суть дела патетической трескотней, руководство партии создавало ситуацию, когда недовольство к нему копилось, когда портилась атмосфера товарищеского доверия и искренности, когда разрушались те нити, те силовые линии, которые связывали всех этих весьма разных людей в некую более или менее устойчивую морально-психологическую и идейную общность.


3.5. ВНУТРИПАРТИЙНАЯ ДИСКУССИЯ О ТЕРРОРЕ И ЕГО МЕСТЕ В ТАКТИКЕ ПАРТИИ
В исследуемый период страсти и споры вокруг террора разгорелись необычайно, и причин этому было предостаточно. Первоначально (середина 1907 - конец 1908 гг.) ему продолжали провозглашать панегирики, прерываемые лишь отдельными (как правило, недовольными бездействием БО) голосами, но позже, особенно после разоблачения Азефа, дискуссии о терроре приняли нешуточный размах.

Оценивая в целом взгляды руководства ПСР на задачи и цели террора в 1907-1908 гг., необходимо отметить следующее. Террористическая деятельность центральных и местных специализированных боевых отрядов рассматривалась как составная часть "боевой тактики", в рамках которой отводилось свое место и военным восстаниям и партизанской борьбе крестьянства. Цель террористических ударов - дезорганизация всех уровней власти и поднятие боевого духа масс⁶²⁰. В рамках этой концепции задача террора сводилась к тому, чтобы облегчить вооруженное восстание народа, которое бы и уничтожило существующую власть. Даже убийство царя рассматривалось в качестве катализатора общественных процессов, как дополнительный импульс массовой борьбе с самодержавием⁶²¹.

Подобная позиция вполне укладывалась в рамки официальных эсеровских высказываний о терроре с того самого момента, как он стал практиковаться. Другое дело, что порой часть эсеров и прежде всего сами террористы смотрели на террор как на универсальное орудие борьбы, с помощью которого можно добиться завоевания политической свободы в России.

В августе 1908 г. состоялась I Общепартийная конференция ПСР, где помимо прочих затрагивались и вопросы террора. Докладывая от имени ЦК о его работе, В.М.Чернов таким образом рисовал место террора в тактике партии: "Задача ближайшего момента - накопление и концентрация революционных сил, чем не исключается и террористическая деятельность в том объеме, в каком она диктуется современным положением"⁶²².

Обсуждение и принятие резолюций ясно показали, что из всех представленных на конференции позиций, наиболее авторитетной оказалась позиция ЦК: об усилении террористической борьбы и о ее координации с массовым движением⁶²³.

Резолюция I Общепартийной конференции, ставшая после утверждения IY Советом партии директивой для всех ее комитетов, гласила, что партия должна сосредоточить в настоящий момент свои главные силы на решении ряда задач, в том числе и на "усилении центрального политического террора". Резолюция оговаривала, что партия должна "настойчиво выступать за все те методы борьбы, которые, предполагая сговор, сами толкают массы к дальнейшей, более широкой и прочной организации⁶²⁴.

Разоблачение провокации Е.Ф.Азефа в конце декабря 1908 г. существенно изменило ситуацию. Весть о том, что один из основателей ПСР и руководитель ее БО оказался агентом охранки, потрясла Россию и деморализовала партию. В своем заявлении от 15 февраля 1909 г. ЦК заявлял о своем уходе в отставку и о роспуске БО, но отрицал моральную компрометацию террора как метода борьбы. Скомпрометированы оказались, по мнению ЦК, лишь центральные учреждения и отдельные партийные лица, но не сам террор, т.к. его необходимость диктовалась не соображениями Азефа или его хозяев, а политическим положением страны, т.к. объекты нападения выбирал не Азеф, а руководство партии, т.к. террористы шли на смерть не ради Азефа, а во имя революционного дела. "Террор, - заявлял ЦК ПСР, - не с Азефом возник, не Азефом начат, не Азефом вдохновлен и не Азефу и его клике разрушить или морально скомпрометировать его"⁶²⁵.

В конце марта 1909 г. состоялась третья конференция ЗФ групп содействия ПСР, принявшая помимо прочих и резолюцию о терроре. Крайне характерно, что она была направлена как против предложений лидеров "инициативного меньшинства" по превращению террора в основное партийное орудие борьбы с существующим строем, так и против предложений исключить террор из тактики партии⁶²⁶. По мнению большинства участников конференции, в основу организации политического террора должны были быть положены "три принципа: а) организационно-технической автономии боевых отрядов, поскольку она выдвигается требованиями конспирации; б) их деловой подотчетности и политической подчиненности партии; в) организационной связи с последней через посредство ЦК"⁶²⁷.

Y Совет партии, состоявшийся в мае 1909 г., несомненно, сыграл серьезную роль в дальнейшей истории ПСР. Вопрос о терроре в связи с рядом обстоятельств стал на нем одним из самых острых и горячо обсуждаемых. По свидетельству В.М.Зензинова, вопрос о возобновлении террора на V Совете партии вызвал "страстные прения", так как среди его участников "...неожиданно оказались яростные противники, еще недавние его горячие сторонники". По его словам "...особенно сильное впечатление произвела на Совете речь против террора тов. Билита, старого партийного химика, организатора многих партийных лабораторий, инструктора нескольких поколений с.-р.-ов-террористов, самого ставшего в 1906 г. жертвой взрыва в партийной лаборатории в Женеве, которым ему оторвало кисть руки"⁶²⁸.

Формальная неправомочность Y Совета партии, не набравшего необходимого кворума представителей областных комитетов, заставила Б.В.Савинкова и членов его боевой группы отказаться от участия в его работе. Заседанию Y Совета партии, посвященному террору, предшествовало избрание "докладной комиссии" из четырех человек: двух сторонников продолжения террора и двух его противников.

Докладчик (т. Северский) констатировал расхождение взглядов членов комиссии и выступал от имени той его части, которая требовала временно приостановить террористическую деятельность. Оговорившись, что отрицательный взгляд на террор сформировался у него еще до разоблачения Азефа, докладчик привел ряд аргументов в пользу приостановки террора. Вывод его гласил: если нет надежды сегодня добиться необходимых результатов, то террор лучше и не начинать, а отложить на время, чтобы затем дать решающее сражение⁶²⁹.

В роли содокладчика выступил В.М.Чернов, который, напротив, считал, что "нет никаких серьезных оснований временно отказываться от террора...". Этот отказ, по его мнению, грозил бы партии "очень существенной опасностью" - "в нашей партии появился бы разлад между террористами-антимассовиками и массовиками-антитеррористами". В случае приостановки террора "мы искусственно вздули бы этот разлад и дали бы пищу центробежным тенденциям, могущим воспользоваться тяжелым положением партии для того, чтобы развалить ее"⁶³⁰.

Серьезнейшего союзника "антитеррористы" обрели в лице И.А.Рубановича, представителя ПСР в Международном Социалистическом Бюро. Партия, по мнению Рубановича, не может действовать слепо, лишь из чувства мести и если она не уверена, что после акта начнется массовое движение, то "мы стоим перед экспериментом, перед авантюрой, которая грозит окончиться самым жалким фиаском для Партии". Рубанович считал, что Совет партии неправомочен по чисто формальным признакам давать полномочия БО на ведение террористической деятельности, поэтому предлагал собственный проект резолюции Совета партии о временном прекращении террора⁶³¹.

Но большинство участников Совета партии высказалось за продолжение террористической тактики. М.А.Натансон считал немыслимым прекращать террор решением неполномочного Совета, тогда, когда "... мы имеем отовсюду целый ряд резолюций, требующих возобновления и усиления террора, и ни одной резолюции о прекращении его или приостановке"⁶³².

В.М.Черновым был представлен план широкомасштабной и долгосрочной террористической кампании с использованием новых технических средств, но оппоненты В.М.Чернова призывали его спуститься на грешную землю и перестать "рассказывать сказки". Из слов Чернова вытекало, что разработчики плана не собираются ограничиваться убийством царя и П.А.Столыпина и хотели бы развернуть долговременную и широкомасштабную террористическую кампанию.

Дискуссия на Y Совете партии показала, что помимо сторонников временной приостановки террора двое из выступавших - Б.Н.Лебедев и И.А.Рубанович - возражали против террора как такового. Но "террористы" большинством голосов отклонили резолюцию Рубановича и провели собственную, где говорилось о необходимости продолжения террористической борьбы. Текст резолюции, так же как и часть материалов обсуждения вопроса о терроре, опубликованы не были⁶³³.

Говоря об отношении к террору в широких партийных кругах в 1910-14 гг., нужно отметить колебания и сомнения в его необходимости, которые вспыхнули после дела Азефа и дела Петрова и несколько пошли на спад после самоубийства Егора Сазонова, протестовавшего таким образом против издевательств над политзаключенными на Зерентуйской каторге. От его гибели эсеры испытали шок, сменившийся затем яростью. За границей эсеры проводили митинги и собрания, чествовавшие Е.Сазонова, читались рефераты о перспективах террористической борьбы, был создан фонд Сазонова, о целях которого ничего не сообщалось, но всем было понятно, для чего предназначаются эти деньги. В очерке, посвященном Егору Сазонову в "Знамени труда" и изданном затем отдельными оттисками, В.М.Чернов, говоря о правительстве, писал: "Но пора, тысячу раз пора, заговорить с ним другим языком, тем языком, который один только для него доступен и убедителен..."⁶³⁴.

Весной 1911 г. произошло еще одно событие в жизни партии, имевшее для нее ключевое значение - появилось "Заключение Судебно-Следственной комиссии по делу Азефа". "Заключение" видело причины азефщины в обособленном, корпоративном характере БО ПСР, в несоциалистическом духе террористов, пренебрегавших обыденными партийными правилами⁶³⁵. И хотя часть вины возлагалась на руководство партии, допустившее подобную ситуацию, козлом отпущения были сделаны "боевики". Необходимо отметить, что наряду с верными выводами в "Заключении" было много тенденциозности и передержек. Часть из них была верно подмечена в брошюре Я.Л.Юделевского "Суд над Азефщиной"⁶³⁶.

Изменились ли к концу исследуемого периода взгляды на террор В.М.Чернова, сформулировавшего (при помощи Г.А.Гершуни) в 1902 г. концепцию террористической тактики партии? В этой связи самого пристального внимания заслуживает черновик статьи В.М.Чернова, хранящийся в его личном фонде в ГАРФе⁶³⁷. Статья носила название "Политический террор" и предназначалась, вероятнее всего, для публикации в "Знамени труда" в разделе "Вопросы тактики". И хотя рукопись разрознена и отсутствует ее окончание, тем не менее она дает представление об изменениях во взглядах В.М.Чернова, человека, давшего в начале XX в. теоретическое обоснование террористической борьбы. Точной датировке статья не поддается, но наверняка можно утверждать, что она была написана Черновым в промежуток между 1912 и 1914 г., уже после публикации романа Б.В.Савинкова "То, чего не было", ссылки на который имеются в тексте.

Имеющаяся часть статьи разбита на три логически продолжающие друг друга части. Первая посвящена различиям в трактовке террористической борьбы народовольцами и эсерами. Вторая затрагивает вопрос о недостатках организационной постановки боевого дела, приведших к психологическому отколу эсеровских боевиков от остальной части партии. Третья посвящена тому, каким образом можно преодолеть этот раскол между боевиками и партией. По утверждению Чернова, вводя снова через два десятилетия после "Народной воли" в программу действий политический террор, ПСР заявила, что время самодовлеющего терроризма безвозвратно отошло в прошлое. А именно таким и был народовольческий террор, несмотря на все попытки старых народовольцев доказать обратное.

По словам Чернова, для эсеров в начале XX века было ясно, что основой революционной тактики должно и может быть только движение масс. Террор приемлем или неприемлем - в зависимости от того, может ли он служить одним из подсобных средств массовой борьбы. Террору не может принадлежать центральное, руководящее место в партийной тактике, так как он - средство подчиненное. Из потребностей массовой борьбы следует исходить, решая вопросы: быть или не быть террору? когда и в какой форме? против кого он должен быть направлен? как должны быть организованы террористические силы? каковы должны быть отношения между террористическим отрядом и остальными частями партии?

Решение всех этих вопросов было поставлено, по утверждению Чернова, в зависимость не от "внутренней логики террористической борьбы", так как борьба эта не могла уже самостоятельно диктовать себе свои законы, а в зависимость от логики "