Учебник для студентов филологического факультета Томск 2007 ббк 81. 411. 2 923 в 99 Печатается по решению
 Скачать 0.84 Mb.
|
|
«Хожение Афанасия Никитина за три моря» «Хожение Афанасия Никитина за три моря» – это своеобразный путевой дневник тверского купца, посетившего в 1466–1472 гг. Индию. Он вел записи в течение 6 лет. Это продолжение и творческое развитие жанра паломничества. Традиционные хождения посвящались описанию христианских святынь, мирская жизнь считалась недостойной описания. А Афанасий Никитин стремился сообщить как можно больше сведений о новой, неизвестной стране. В «Хожении за три моря» нашли отражение местные обычаи, верования, путешественник рассказывает о своем общении с местным населением. Это произведение характеризуется сочетанием двух начал: традиционного религиозного повествования, с одной стороны, и бытового повествования, с другой. Религиозные описания составляют незначительную часть всего произведения – не более одной десятой. В «Хожении…» заметно проявление индивидуального авторского, личностного начала, ранее практически не представленного в литературе. Индивидуальность повествовательной манеры Афанасия Никитина проявляется в языке произведения. Словарный состав «Хожения…» менее книжен, в нем мало слов, относящихся к христианской терминологии. Церковнославянские слова и обороты практически отсутствуют, но зато в значительном количестве вводятся персидские, арабские, тюркские слова – т.н. экзотизмы, служащие для создания местного колорита, например: «Во Инд‡йской земли гости ся ставять по подворьемь, а ‡сти варять на гости господарыни, и постелю стелять, и спять с гостьми, сикишь илересънь ду житель берсень, достурь авратъ чектуръ а сикишь муфутъ любять б‡лых людей. Зим‡ же у них ходять люди фота на бедрах, а другаа на плещем, а третья на голов‡; а князи и бояря тогда въздевають на собя порткы, да сорочицу, да кавтанъ, да фота по плечемъ, да другою ся опояшеть, а третьею фотою главу обертить; а се оло, оло, абрь оло акъ, оло керимъ, оло рагымъ». В лексике преобладают общеупотребительные слова, названия бытовых жизненно-необходимых предметов, явлений, действий. Афанасий Никитин настолько привык к чужому языку за 6 лет, что пишет на индийском языке целые фразы. В грамматике представлены и исконно русские, и старославянские формы. В лирических эпизодах, в многозначительных высказываниях употребляется славянизированная речь, архаические формы. По стилю «Хожение…» напоминает тексты деловой литературы, характеризуется безыскусственностью изложения, отсутствием высокопарных метафор и сравнений, поэтических тропов, не отличается оно и образностью. Автор ведет описание путешествия, сохраняя стиль дневника. Здесь нет рисунка, это скорее фотография событий, предметов, людей, природы – сухое фактологическое повествование. По языковым чертам «Хожение…» – это русский памятник, для него характерны полногласия, ассимиляция согласных, окончание «-ть» в форме 3-его л. глаголов, окончание «-ьми» в форме твор. пад. мн. ч. существительных, окончание «-ов / -ев» в род. пад. мн. ч. существительных мужского рода, окончание «-у» в род. пад. ед. ч. существительных мужского рода (# много товару), часты формы притяжательных прилагательных, в синтаксисе преобладает сочинительная связь, часто использование союза «а» в качестве соединительного, наличие перфекта без связки. Афанасий Никитин использует диалектные севернорусские слова и формы (# рухлядь, собина, восемь дни), а также приказные выражения. Это произведение находится на грани делового языка и языка художественной литературы. Его «Хожение…» занимает видное место в истории русского языка. И.И. Срезневский отмечал, что для своего времени оно такое же важное и единственное, как «Слово о полку Игореве» для XII в. Таким образом, в народно-литературном типе языка проявление второго южнославянского влияния отразилось лишь в реставрации старых книжных форм в области правописания, старославянской фонетической огласовки, употреблении архаических грамматических форм. Но лексика, фразеология и стилистика данных памятников являются исконно русскими. Для произведений народно-литературного типа языка характерны простота синтаксиса, отсутствие риторических украшений. 3. 4. Перестройка отношений между двумя типами литературного языка и разговорной речью Развитие русского литературного языка в XV – начале XVII вв. становится более динамичным, происходит зарождение личностного сознания, появление индивидуального авторского начала в литературе, расширяется социальный круг персонажей, изменяется система жанров древнерусской литературы, стираются грани между житием и повестью. Например, хотя «Повести о Петре и Февронии Муромских» (XV в.), особенно в конце, и придана определенная религиозная окраска, и в рукописях она часто называется «Житием Петра и Февронии Муромских» или «Повестью о житии Петра и Февронии Муромских», по существу она является произведением вполне светским, близко связанным с фольклором по сюжету и некоторым бытовым деталям. Интенсивно развивается публицистика, а вместе с ней и публицистический стиль литературного языка Московской Руси. Зарождение публицистического стиля мы находим еще в сочинениях митрополита Илариона, в проповедях Кирилла Туровского. В XVI в. публицистический стиль, унаследовав традиции прошлого, получает свое дальнейшее развитие в произведениях Максима Грека, Ивана Семеновича Пересветова, в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским. Изменяется соотношение между разговорным и литературным языком, увеличивается число языковых явлений, по которым противопоставляются разговорный и книжный язык. Книжный язык приобретает много архаических элементов, которые отсутствуют в разговорной речи, давно уже вышли из живого употребления, таких как: двойственное число, звательный падеж, сохранение энклитических местоимений ми, ти, мя, тя, склонение слов со смягчением заднеязычных согласных, инфинитив с безударным «-ти», формы глаголов 2-ого л. ед. ч. наст. и буд. времени с флексией «-ши», старые формы прошедшего времени глаголов (аорист, имперфект), архаические союзы аже, оже. Возобладала тенденция к расхождению литературного языка с живой народной речью. Книжно-славянский тип языка наиболее резко отграничивался от разговорного языка. Народно-литературный тип языка тоже усложняется. Он продолжает быть тесно связанным с разговорным языком, но в нем действует тенденция к стабилизации, он архаизируется. Наблюдается противоречие между ориентацией на разговорную речь и на книжную традицию. Разрыв между книжным славянизированным литературным языком Московского государства и живой речью великорусской народности отчетливо ощущался современниками. Например, один из священников так отзывался о текстах «Златоуста»: «Зло невразумительно … не точию отъ мирянъ, но и отъ священникъ». С другой стороны, книжники сознательно избегали живой народной разговорной речи, церковники с презрением относились к народному языку. Авторы светской литературы «высокого слога» сознательно отбирали из имевшихся в их распоряжении синонимических пар архаический компонент. В деловой литературе, отражающей особенности живой великорусской речи, использовались другие лексемы. Литературный славянизированный язык Московского государства сохранял грамматический строй древнерусского языка, в то время как в языке деловых документов, отразивших особенности грамматического строя живой великорусской речи, содержатся старые элементы древнерусского языка и новые элементы, которые войдут в систему современного русского национального языка. Поэтому можно говорить о наличии двух языковых систем Московского государства, противопоставленных друг другу. Наиболее показательно грамматическое расхождение памятников XV–XVII вв., времени, когда процветало «плетение словес». Англичанин Генрих Лудольф, в 1696 г. издавший «Русскую грамматику», писал: «Точно так же, как никто из русских не может писать или рассуждать по научным вопросам, не пользуясь славянским языком, так и наоборот, – в домашних и интимных беседах нельзя никому обойтись средствами одного славянского языка… Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски». Но начинает зарождаться тенденция к сближению двух типов литературного языка, появляются предпосылки к их объединению, которые проявляются в чередовании разного типа контекстов в пределах одного произведения. Употребление элементов двух языковых систем в одном тексте приводило к тому, что части одного и того же произведения могли создаваться в рамках различных языковых систем. Писатели-книжники сознательно пользовались средствами литературного языка в тех случаях, когда цель повествования требовала книжных средств выражения, и живой разговорной речью в тех случаях, когда речь шла о каких-либо бытовых предметах и явлениях действительности. В этом отношении показательны послания Ивана Грозного к Андрею Курбскому, в которых можно наблюдать чередование и переплетение книжно-славянских и народно-литературных контекстов. Иван Грозный, собственно, не смешивает книжно-славянские и народно-литературные элементы, он меняет характер изложения: когда царь рассуждает на политические и нравственные темы, он использует книжно-славянский тип языка, когда рассказывает о тех или иных реальных событиях, обращается к бытовым деталям, повседневным делам – народно-литературный. Послания и письма Ивана Грозного проникнуты идеей абсолютизма. Представитель литературной школы, широко использовавшей все черты книжно-литературной речи, риторического стиля, Грозный облекал свои мысли и чувства в уже установившиеся формы. Высокие идеи, политическая устремленность посланий Грозного передаются с помощью изысканно-книжной лексики и фразеологии. В языке его произведений много церковнославянизмов, архаических, типично книжных форм. Для них характерны сложная образность, «плетение словес», иносказательная речь. Все это придает письмам Грозного характер документов общественного значения, общественного звучания, характер публицистики. В них употребляется много отвлеченных слов (# измена, душа, богатство, разум, опала), отглагольных существительных (# приобретение, утеснение, умышление, ненависть, возлюбление, претыкание, оскорбление), часты сложные слова (# благочестие, злоумие), книжная отвлеченная фразеология. Со стилистическими целями используются наращение, градация, цитируется Священное Писание. В контекстах, написанных с использованием народно-литературного типа языка, встречаются фонетические, лексические, грамматические русизмы, элементы московского просторечия, заметны разговорные интонации. Первое послание Ивана Грозного интересно автобиографическими заметками о сиротском детстве автора, о тех горьких обидах и унижениях, которые ему пришлось тогда пережить. Наряду с книжными выражениями, цитатами из богословских сочинений в этом послании много просторечных оборотов, ярких, образных сравнений и эпитетов. Знание приказного делопроизводства, его стилистики позволило Ивану Грозному свободно и разнообразно применять в переписке с Курбским, иногда даже с сатирической целью, речевые формы различных деловых документов. В сочинениях Ивана Грозного наглядно представлено чередование книжно-славянского и народно-литературного типа языка и зависимость выбора от языковой установки автора. В «Послании в Кирилло-Белозерский монастырь», когда речь идет о монастырском порядке, применяется книжно-славянский тип языка, когда же Грозный рассказывает о своих личных впечатлениях, он переходит на народно-литературный. В некоторых случаях переход может быть внутри одной фразы. Во втором послании Курбскому 1577 г. книжно-славянский тип языка применяется, когда высказывается общее нравственное осуждение бояр, когда же выражаются личные претензии, употребляется народно-литературный. Когда автор говорит как бы не от своего лица, употребляется книжно-славянский тип языка; там же, где речь идет о предметах личного характера, личных впечатлениях, находим народно-литературный тип языка, т.е. противопоставление типов языка соответствует противопоставлению объективного и субъективного содержания. Различная манера письма в пределах одного памятника характерна для «Домостроя» – известного сочинения второй половины XVI в., состоящего из трех частей. Первая часть трактовала о том, «како веровати» и «како царя чтити», вторая – «како жити с женами и с детьми и с домочадцы», третья – «о домовном строении» (о хозяйстве). Автор «Домостроя» – московский протопоп Сильвестр, который прибавил к тексту наставление своему сыну Анфиму, в котором суммировались наставления всей книги, подкрепляемые примерами из жизни самого Сильвестра. «Домострой» – это своеобразная энциклопедия быта городской зажиточной семьи средневековой Руси, ведущей замкнутый образ жизни. Книга охватывала все стороны тогдашней жизни, очень полно отражала круг идей, норм и представлений, которые выработала Москва, как средоточие православных святынь и хранительница высших бытовых и политических ценностей. В «Домострое» отражены религиозные верования, семейная жизнь Московской Руси, изложены идеальные требования, предъявляемые официальной идеологией к семейному укладу. «Домострой» называют «энциклопедией московского зажиточного быта». В «Домострое» внимание сосредоточено на проблемах устройства и ведения дома в широком значении этого слова: мы находим в нем наставление бережливого хозяина челяди, распоряжения по дому, изложение нравственных правил, рекомендации по воспитанию детей. Особенно четко противопоставлен язык первой части, где речь идет о нормах поведения русского человека, о вере и царской власти, и третьей части, посвященной описанию бытовой жизни русского человека, ведения хозяйства, устройства дома. В первой части «Домостроя» (до 22 главы – это треть текста) преобладает книжная, церковнославянская речевая стихия, т.к. начальные главы книги трактуют религиозно-философские, идеологические и моральные проблемы. Нередко здесь приводятся пространные цитаты из библейских книг. Для первой части характерно наличие архаических грамматических форм, сложных синтаксических конструкций. Первая часть «Домостроя», содержащая поучения религиозно-нравственного характера, трактующие нормы нравственного поведения человека, его религиозные обязанности, вопросы воспитания, насыщена книжно-славянскими элементами в значительно большей степени, чем вторая часть, состоящая из глав, посвященных бытовым и хозяйственным вопросам. Это отличие настолько систематически осуществлено в «Домострое», что возможно предположить наличие для первой части каких-то более ранних источников. Исследовавшая язык этого памятника М.А. Соколова выдвинула хорошо аргументированную гипотезу о механическом соединении в составе памятника двух произведений, составленных разными лицами в разное время, т.к. в одном памятнике уживаются два типа языка, они четко соотнесены по содержанию с соответствующими частями. Первая часть написана в традиционно-книжном, риторическом стиле, насыщена книжными языковыми фактами. Само содержание вызывает употребление большого количества слов с отвлеченным значением. Высокое содержание влечет за собой высокие словесные средства выражения. Грамматический строй первой части – архаизированный, насыщенный старославянскими грамматическими особенностями. Старославянские фонетические особенности тоже занимают в этой части большое место. Полную противоположность представляет язык остальных глав. В главах, посвященных вопросам быта, ведению домашнего хозяйства, преобладает русская бытовая лексика; синтаксис отличается близостью к разговорной, частично к народно-поэтической речи. Большая часть памятника (с 22 по 63 гл.) написана живым русским языком, почти без влияния шаблонной старославянской стихии. Язык этих глав прост, но не страдает скудостью лексики. Язык предельно, деловито лаконичен, красив и образен, литературно обработан. Язык «хозяйственных» глав «Домостроя» отличается чрезвычайным изобилием лексики и фразеологии, отражающей самые различные стороны русского быта и домашнего хозяйства. Причем каждый вид работы, каждая вещь, каждое кушанье, каждый напиток, каждое рукоделие называются не общим словом, а четко дифференцированы во всем многообразии всех известных разновидностей. Здесь широко представлена хозяйственная терминология (# мыло, скатерть, утиральник), названия пищи, напитков, овощей, злаков (# тесто, пироги, репа, грибы), хозяйственных построек, их частей, мебели, предметов домашнего обихода, домашней утвари, посуды (# погреб, житница, ставцы, братины – «чаши для питья», ночьва – «корыто, в котором просеивают муку», решета), тканей, одежды (# летник, опорки, кафтан), предметов, связанных с военным и дорожным делом, названия действий, процессов труда. Эти слова являются общеупотребительными, не характерными для книжной речи. Многие из этих названий и до сих пор сохранились в говорах: # погрбица – «помещение над погребом», мост – «пол, настил», житница – «амбар», закрома – «место для ссыпки зерна в амбаре». Морфологические особенности «Домостроя»:
Для синтаксического строя этого произведения характерны:
Синтаксис «Домостроя» богат, разнообразен, в то же время четок, прост, ясен: в нем нет витиеватых построений, как это было в риторическом стиле. Разговорность языка второй части сказывается в морфологическом оформлении и даже в орфографии. В написании слов отражаются особенности произношения: # тово, ничево, што, хто, куды. Стиль «Домостроя» лаконичен, точен, богат пословицами и поговорками («Поклонны главы мечь не сечет, а покорно слово кость ломит»), оживляется использованием прямой речи. Разные части «Домостроя» существенно отличаются друг от друга по своему языку. Если хозяйственные главы отчетливо демонстрируют демократизированный тип письменного языка, который вырос на почве приказного, то первая часть, связанная с религиозно-нравственной проблематикой, тяготеет к архаичной и книжной формам литературного языка. Таким образом, две разнородные стилистические стихии в «Домострое» строго разграничены и обусловлены содержанием. Наличие двух стилистических пластов в пределах одного памятника привело к богатству синонимических групп в нем. Синонимика пополнялась за счет книжно-литературного типа языка и за счет устной речи. Например, для понятия «говорить» употребляются слова глаголати, сказывать, беседовать, переговаривать. Другие стилистические синонимы: # пища – еда, одежа – одеяние, дети – чада – робята. Таким образом, к концу второго периода началось взаимовлияние книжно-славянского и народно-литературного типов языка. Появляются произведения, в которых начинают смешиваться эти два типа языка. Постепенно утверждается представление о равноправии, равной общественной значимости двух типов литературного языка. Но пока это еще в большей степени потенциальный, чем реальный процесс. |