Антропология права. Ковлер А.И. Антропология права. Учебник для вузов. М. К 86 Издательство норма (Издательская группа норма инфра М), 2002. 480 с. Учебник посвящен антропологии права (юридической антрополо
 Скачать 2.8 Mb.
|
|
Глава 9. Человек в системе российского права Один из самых распространенных тезисов зарубежной (да и значительной части современной отечественной) историографии российского (позднее — советского) права — это "слабость юридических традиций и чувства права в России"2. 1 См. подробнее: Бойг^ова В. В. Служба защиты прав человека и гражда нина. Мировой опыт. М., 1996; Хаманева Н. Ю. Уполномоченный по правам человека — защитник прав граждан. М., 1998; Хилъ-Роблес А. Парламентский контроль за администрацией (институт омбудсмена). Пер. с исп. М., 1997. 2 Давид Р., Жоффрв-Спинози К. Основные правовые системы современ ности. М., 1997. С. 118. Этот же тезис почти дословно воспроизводится А. X. Саидовым: "...неразвитость юридических традиций и российского населения, зачастую переходящая в правовой нигилизм, в отрицание самой необходимости и ценности права" (Саидов А. X. Сравнительное правоведение. М., 2000. С. 361). 316 Часть IV. Антропология позитивного (европейского) права Р. Давид, в свое время достаточно объективно и серьезно подошедший к проблематике социалистического права, так объясняет слабость юридических традиций в России: "Писаное русское право было чуждо народному сознанию. Оно представляло собой главным образом право административное, не имеющее корней в частном праве. Та часть частного права, которую оно содержало, не интересовала огромное большинство населения. Это было "право городов", созданное для торговцев и буржуазии. Крестьянская масса продолжала жить согласно своим обычаям; существенной для нее представлялась не индивидуальная собственность, а семейная (двор) или общинная (мир); правосудие для нее представлялось справедливостью в том виде, в каком оно воплощалось местным судом, состоявшим из судей-неюристов. <...> Единство русского народа основывалось не на праве"1. Народным идеалом было, по Р. Давиду, общество, основанное на христианском милосердии и справедливости: "В этом плане марксистский идеал будущего общества нашел благодатную почву в моральных и религиозных чувствах русского народа"2. Не будем сейчас проводить параллелей с конфуцианством, противопоставлявшим добродетель (ли) праву (фа), но такая параллель после прочтения Р. Давида напрашивается... Основным объектом анализа в данном разделе хотелось бы избрать социалистическое право, точнее его сердцевину и разновидность — советское право, как составную часть уникального и грандиозного по замыслу проекта создания новой цивилизации и "нового человека", причем осуществление этого проекта в силу известных исторических обстоятельств происходило в буквальном смысле слова на живом человеческом материале -- эксперимент ставился на десятках и сотнях миллионов людей. Советское право нередко предстает как "осовремененная" (с помощью внедренной в него терминологии и понятий романо-германского права) разновидность суррогатного фео- 317 Глава 9. Человек в системе российского права дальнего права, якобы извечно присущего России1. К тому же это право подается исключительно как идеологизированное и огосударствленное право, в котором, естественно (?!), личности места не определено. Более того, многие западные коллеги свято убеждены, что лишь будучи осчастливленной принятием в Совет Европы, Россия начала "дотягиваться" до европейских стандартов. Не поддаваясь позывам засевшего в сознании с советских времен инстинкта "давать отпор клеветникам" (basic instinctмногих обществоведов советской эпохи), хотелось бы восстановить нить объективного анализа отечественных правовых традиций, к которому мы, кажется, пришли на наших семинарах со студентами. В конце концов, кому как ни им самим следует разобраться с позиций антропологии права в человеческом измерении права собственной страны? (Откровенно говоря, анализ post factumсоветского права коллегами старшего поколения разочаровывает: либо это упорная апологетика "прекрасного замысла", испорченного нерадивыми исполнителями, либо ожесточенное испепеление идолов, которым они еще вчера убежденно поклонялись: прошло не так уж много времени после краха этого невиданного по размаху эксперимента, поэтому чрезвычайно трудно быть до конца объективным по отношению к явлению, не столько составлявшему часть нашей повседневной жизни, сколько бывшему самой этой жизнью...) Словом, надежда - - на молодых, нам же остается поделиться с ними своими знаниями, сделать кое-какие подсказки. Социалистическое, советское, право, если представить его в виде некоего архитектурного сооружения, покоится на нескольких несущих конструкциях: правовая традиция российского права, особенно его моральная (воспитательная) и искупительная (карательная) функции; марксистско-ленинская идеология права как воли гос подствующего класса, возведенной в закон, по отношению к которой статус личности имеет подчиненный характер; 1 Давид Р., Жоффре-Спинози К. Указ. соч. С. 118—119. 2 Там же. С. 119. 1 См., например: Тилле А. А. Право абсурда: Социалистическое феодальное право. М., 1992. 318 Часть IV. Антропология позитивного (европейского) права - понятийный аппарат и законодательная технология романо-германской правовой семьи, включая правовое оформление того, что сейчас получило универсальное название "прав человека". Антропологический анализ социалистического права как продукта определенного цивилизационного проекта требует учета этих составляющих, без которого анализ будет однобоким. Обзор правовых традиций русского права будет по необходимости кратким: не повторять же нам курс истории отечественного права. К тому же нас будет интересовать прежде всего правовой статус личности. § 1. Правовая традиция России: где человек? Уже наиболее ранние письменные источники русского права — тексты договоров Руси с Византией 911, 944, 971 гг. содержат ссылки на некий "закон русский". Что подразумевалось под этим загадочным понятием? Сравнение преамбулы и заключительной части списка договора 911 г. (в первом случае: "по вере и по закону нашему", во втором - - "по вере и по обычаям нашим") наводит на мысль о том, что понятия "закон" и "обычай" в данном тексте выступают как синонимы1. Ясно и то, что как "закон", так и "обычай" означают реализацию божественной воли, отсюда их привязка к слову "вера". Правовой статус личности не обусловлен никакими социальными критериями, единственное различие, проводимое в Договоре, это различие между "христианами" и "русскими" (напомним, что договор заключался до христианизации Руси). Договор регулировал отношения русских и византийцев ввиду интенсивных торговых, военных, политических связей Руси и Византии. В нем достаточно детально излагались нормы, касающиеся обязательств из причинения вреда, уголовных деяний, нормы наследственного пра- 1 См.: Договоры Руси с Византией: Договор 911г. // Антология мировой правовой мысли. Т. IV. М., 2000. С. 21—24. 319 Глава 9. Человек в системе российского права ва. Вот, к примеру, как решались вопросы наследования имущества русских, находившихся на службе у византийцев (греков): "Если кто умрет (из них), не распорядившись своим имуществом, а своих (в Греции) у него не будет, то пусть возвратится имущество его на Русь ближайшим младшим родственникам. Если же сделает завещание, то пусть возьмет завещанное ему тот, кому написал умирающий наследовать ему имущество, и да наследует его". Итак, налицо наследование имущества по письменному завещанию — оставим открытым вопрос, идет ли речь о прямой рецепции через Византию норм римского наследственного права или о закреплении сложившегося на Руси обычая. Нам важнее отметить и зафиксировать развитость отдельных гражданско-правовых норм. Церковные уставы князей Владимира и Ярослава, более поздние княжеские уставы уже регулируют брачно-семей-ные отношения, эту первооснову правового бытия человека, а также юрисдикцию церковных органов и судов1. Правовое бытие русича получает, таким образом, определенное нормативное обрамление. Это уже не устный обычай, на который ссылается Р. Давид как на первооснову правового бытия крестьянской массы. "Закон русский" получает свое письменное оформление в виде "правд", причем сама этимология слова "правда" в этом контексте означает юридическую истину, в том же смысле, в каком оно использовалось в так называемых "варварских правдах" Западной Европы под термином "lex" ("Салическая Правда" — "Lex Salica"). Нельзя не согласиться и с таким мнением: "Для отечественного правосознания свойственно еще и соединение в понятии "правда" юридических и нравственных характеристик, ибо "правда" не только "право карать и миловать", но и высшая справедливость"2. Такова "Русская Правда". 1 См.: Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. / Отв. ред. А. В. Че- репнин. М., 1976. 2 Золотухина Н. М., Скрипилев Е. А. Предисловие // Антология миро вой правовой мысли. Т. IV. С. 5. 321 320 Часть IV. Антропология позитивного (европейского) права Древнейшая известная нам редакция "Русской Правды" датируется не позднее 1054 г. В нее входили краткая правда (Правда Ярослава, ст. 1—18), Правда Ярославичей (ст. 19— 41), Покон вирный (ст. 42), Урок мостников (ст. 43). Пространная редакция "Русской Правды" Владимира Мономаха (ок. 1113г.) состояла из Суда Ярослава (ст. 1—51) и Устава Владимира Мономаха (ст. 53—121). Перед нами классический образец кодификации, источниками которой были нормы обычного права и княжеская судебная практика. Для нас же "Русская Правда" интересна тем, что являет собой прежде всего кодекс частного права, все субъекты которого — физические лица, понятия юридического лица еще нет. Как кодекс частного права "Русская Правда" регламентирует отношения собственности, договоры купли-продажи, займа, кредитования, услужения, хранения, поручения. В этом плане очевидно влияние римского права в его византийской интерпретации. Но "Русская Правда" это и кодекс уголовного права, основная категория которого — "обида", т. е. причинение материального или морального ущерба, однако уголовное правонарушение не отграничивается от гражданско-правового, поэтому "Русская Правда" предстает как комплексный, универсальный правовой кодекс "на все случаи жизни". Это впечатление усиливается при анализе процессуальных норм, содержащихся в Правде: так, состязательный судебный процесс включает в себя несколько стадий ("заклич" — "свод" -"гонение следа")1. Одним словом, правовое бытие русича регламентируется уже в нескольких измерениях: гражданском, уголовном и процессуальном, обретая определенную цельность. И эта цельность основана на определенном понимании справедливого: "обидчик" должен понести справедливое возмездие. Отметим особо: век спустя после договоров с Византией в "ярославовой" части "Русской Правды" еще отсутствуют следы четкой социальной дифференциации, за исключени- 1 Из обширного перечня работ по "Русской Правде" выделим несколько наиболее доступных: Тихомиров М. Н. Пособие для изучения "Русской Правды". М., 1953; "Правда Русская" / Под ред. Б. Д. Грекова. Т. I—III. М.;Л, 1940—1963. Глава 9. Человек в системе российского права ем, пожалуй, ст. 11 и 16 о беглых "челядинах" и ст. 17: "Если холоп ударит свободного мужа и убежит в хоромы своего господина и тот не выдаст его, то господин может удержать его у себя, но должен платить за него 12 гривен, а затем пусть потерпевший побьет холопа, где его застанет". Но уже в Правде Ярославичей появляются признаки такой дифференциации: за убийство княжеских дружинников, смердов, рабов налагаются различные штрафы. Новгородская и особенно (как дошедшая до нас в полном списке) Псковская судные грамоты XIV—XV вв. увеличивают круг отношений, регулируемых нормами права, устанавливают порядок судопроизводства, определяют систему доказательств, перечисляют имеющие юридическую силу документы (грамоты, долговые расписки, купчие и т. п.). Примечательно, что по Псковской судной грамоте 1467 г. закрепляются имущественные права женщин: "Если у какой-либо женщины умрет муж, не оставив (письменного) завещания, а после него останется движимое и недвижимое имущество, то его жене (следует) пожизненно пользоваться этим имуществом, если только она вторично не выйдет замуж, если же она (вторично) выйдет замуж, то она теряет право (на пользование этим имуществом)..." (ст. 89). Впрочем, аналогичная норма действовала и в отношении имущества жены, обретаемого вдовцом (ст. 88). Правда, "равенство" процессуальных возможностей мужчин и женщин обретает довольно странную форму в норме, касающейся поединка (в буквальном смысле слова), в ходе которого устанавливалась истина (для сравнения приведем две статьи). "117. Если кто-либо вырвет у другого клок бороды и это подтвердит свидетель, то последнему (следует) принести присягу и выйти на поединок (с оскорбителем); если свидетель одолеет (на поединке своего противника), то за повреждение бороды и за избиение (следует) присудить вознаграждение в размере двух рублей... 119. В тяжбах между женщинами (следует) присуждать поединок, причем ни одна из них не может выставлять вместо себя наймита. (В оригинале: "А жонки з жон- 322 Часть IV. Антропология позитивного (европейского) права кою присуждать поле, а наймиту от жонки не быти ни с одну сторону".) Пройдет "всего" 500 лет и советская женщина будет укладывать шпалы под мудрым руководством прораба-мужчины без всяких скидок на стутус "слабого пола"... Отметим и такую норму: "Если сын не будет содержать отца и мать до их смерти, уйдя из дома (родителей), то он не получает и части причитающейся ему из имущества родителей" (ст. 53). Сравним ее с ныне действующей Конституцией Российской Федерации: "Трудоспособные дети, достигшие 18 лет, должны заботиться о нетрудоспособных родителях" (ст. 38, ч. 3 Конституции РФ). Действительно, это яркий пример исторических корней некоторых наших самобытных правовых традиций. (Отмечу в скобках: тестировал восприятие этой нормы на своих западных студентах. Ответ чаще всего такой: а разве не государство должно заботиться о своих стариках? Вот уж воистину— "два мира, две системы"...) Еще одна "национальная изюминка": Если кто с кем подерется во Пскове, или в пригороде, или в волости на пиру, или с кем-либо еще и (подравшись) помирится с ним, не вызвав его с приставом в суд, то в этом случае можно штрафа не платить..." (ст. 80). Однако для нас Псковская судная грамота 1467 г. знаменательна и другой особенностью: впервые в русской правовой традиции вводится понятие государственной измены ("пе-ревет"), приравненное к тягчайшему уголовному преступлению: Вора, обокравшего Кремль, конокрада, изменника и поджигателя в живых не оставлять (ст. 7). Тридцать лет спустя Судебник 1497 г. расширит понятие государственного преступления, введя в него такие составы, как "крамола", "святотатство", "поджог города с целью предать его врагу", "передача секретных сведений врагу". Гражданские правоотношения представлены в Псковской судной грамоте особенно обстоятельно: в ней закреплены формы договоров, вытекающие из обязательств купли-продажи 323 |