Этика науки. Учебнометодическое пособие для аспирантов Под общей редакцией

• Название: Учебнометодическое пособие для аспирантов Под общей редакцией
• Анкор: Этика науки.doc
• Дата: 20.05.2018
• Размер: 314.5 Kb.
• Имя файла: Этика науки.doc
• Тип: Учебно-методическое пособие; #19483
• страница: 2 из 5

2. Моральные нормы творческой деятельности ученого

Ценностный императив во многом определяет специфику профессиональной этики ученого, в частности, предъявляет ряд требований к этике самого процесса научного творчества и диктует некоторые моральные нормы творческой деятельности ученого.

Первое и самое главное нравственное требование, предъявляемое к ученому –требование научной объективности, т.е. служение истине и только истине. Оно предполагает объективный, честный подход к предмету исследования, стремление познать объект таким, какой он есть в действительности. Это стремление определяет отсутствие у ученого намерений и целей, противоречащих задаче поиска истины. Любые цели и намерения, несовместимые с этой задачей (например, соображения материального расчета, карьеры, эгоистические интересы) должны быть отброшены. В противном случае ученый в той или иной мере фальсифицирует науку и дискредитирует себя.

Научная объективность как моральное требование тесно связано с научной объективностью как познавательным принципом, но первое отнюдь не следует автоматически из второго.

Академик Н.Н. Семенов отмечал, что «наука – дело абсолютно объективное, и как таковая она беспристрастна. Но поскольку творят науку люди, испытывающие всякого рода страсти, обладающие теми или иными моральными качествами,.. в ходе научного творчества постоянно возникают противоречия, порой весьма серьезные, между строгой объективностью науки и субъективными особенностями творящих ее людей». Именно поэтому этический принцип объективности, обладая относительной самостоятельностью, выступает как необходимый нравственный регулятив деятельности ученого.
Второе нравственное требование, предъявляемое к ученому – добросовестность в отношении к научному труду, к поиску истины. Это требование предполагает сомнения ученого в процессе отыскания истины, проверку каждого шага на пути исследования, скрупулезность в научной работе, а также наличие у ученого таких моральных качеств, как умение и мужество отказаться от, казалось бы, уже найденной истины, если обнаруживаются факты, противоречащие ей.

Добросовестность оберегает ученого от заблуждений и предотвращает возможные ошибки. Разумеется, в науке никто не застрахован от ошибок, но ошибка ошибке – рознь. Есть так называемые добросовестные ошибки, связанные со сложностью изучаемых объектов, с невозможностью получить исчерпывающие данные, с неудачным выбором или с ограниченностью метода исследования и т.п. Но есть ошибки и иного рода, связанные с научной недобросовестностью, вытекающие из нее.

Это, например, односторонний, тенденциозный подбор фактов ради тех или иных теоретических положений, хотя при этом заведомо известно, что эти идеи нуждаются в дальнейшей разработке и коррективах в связи с обнаружением новых фактов. Это и те случаи, когда ученый ориентируется на достижение житейских целей при минимальных затратах труда и в кратчайшие сроки (например, ради скорейшего получения ученой степени облегчает себе научную задачу, отказываясь от изучения необходимых материалов, хорошо зная в то же время, что они имеются и могут быть очень полезны; или в диссертацию вводится сомнительный материал просто потому, что он подходит под какую-либо «признанную концепцию»).
Подобные случаи научной недобросовестности искажают объективную истину, «маскируют» ее, затрудняя тем самым поиск истины другими исследователями и направляя науку по ложному пути. Недобросовестный ученый изменяет истине, своему призванию, изменяет науке, перестает быть подлинным ученым в высоком смысле этого слова.

Третий нравственный принцип, которым следует руководствоваться любому ученому, это требование доказательности. Суть его может быть выражена следующим образом: всякое научное утверждение должно быть выведено и обосновано, всесторонне доказано методами и средствами, взятыми из арсенала самой науки.

Ученый обычно убежден в истинности собственных идей и представлений, он считает своим долгом отстаивать их. Однако задача заключается в том, чтобы убедить и других в истинности своих взглядов, а для этого нет иного пути, как научная (теоретическая или практическая) проверка полученных выводов. Этическая норма доказательности состоит в том, что сам ученый может быть глубоко убежден в истинности любого положения, но он не имеет морального права доказывать его методами и средствами, несовместимыми с наукой. Иными словами, научные споры надо решать научными средствами (на этом важнейшем моменте в этике науки мы остановимся позже более подробно).

В истории науки были случаи, когда некоторые ученые, стремясь любой ценой доказать справедливость своих теоретических предположений, во что бы то ни стало протащить свои «открытия», пускали в ход демагогию, наклеивание ярлыков, административные и другие неблаговидные средства. Известно, например, что «методы борьбы» академика Лысенко существенно затормозили прогресс биологической науки в нашей стране. Было бы слишком большим оптимизмом считать, что в нашей науке подобные явления уже полностью изжиты. Безусловное соблюдение принципа доказательности, недопустимость «доказывания» вненаучными методами и средствами должны стать законом жизни каждого ученого, любого научного коллектива.
Четвертая нравственная норма научной деятельности – высокая требовательность к себе, проявляющаяся в скромности ученого и его самокритичности, в отсутствии самомнения и зазнайства, в умении признать свои ошибки и дать объективную оценку собственной деятельности и ее результатов. Л.Н. Толстой заметил однажды, что ценность человека можно выразить дробью, числитель которой – действительные достоинства человека, а знаменатель – то, что он думает о себе.

Основным противоядием против тщеславия и зазнайства служит любовь к науке: «Любите науку в себе, а не себя в науке». Академик И.П. Павлов давал следующий совет молодым ученым: «Никогда не думайте, что вы уже все знаете. И, как бы высоко ни оценивали вас, всегда имейте мужество сказать себе: я невежда. Не давайте гордыне овладеть вами. Из-за нее вы будете упорствовать там, где нужно склониться, из-за нее вы откажетесь от полезного совета и дружеской помощи, из-за нее вы утратите меру объективности».

К сожалению, научная молодежь далеко не всегда следует этому совету. Нередко бывает, что молодой ученый не приемлет никакой критики, не принимает ничьих советов, воображает себя чуть ли не «столпом» науки.

Тщеславие зачастую портит и крупного ученого. Он привыкает к почету, который воздается ему за старые заслуги, не замечая, что он, в сущности, уже перестал работать как ученый.
Благодушие, почивание на лаврах весьма опасная болезнь, которая не дает возможности вовремя обнаружить проявляющиеся недостатки, убивает способность к творческому поиску. Такой ученый требует от своих сотрудников беспрекословного признания его научного авторитета, становится нетерпимым к малейшим критическим замечаниям.

Отсутствие скромности, самокритичности у подобного деятеля, особенно если он возглавляет большой или малый научный коллектив, служит серьезным препятствием для работы: научное руководство заменяется администрированием, принципиальность – покровительством. Такой самодовольный чинуша опасен в любом деле, но вдвойне – в научных и научно-педагогических коллективах, где игнорирование мнения товарищей по работе неизбежно ведет к застою в науке, наносит вред общему делу.
Высоко оценивая скромность как необходимое моральное качество ученого, нельзя «перегибать палку» и требовать от него «сверхскромности». Чрезмерная скромность в научном творчестве противостоит дерзанию, она ориентирует человека на весьма незначительный успех, гасит его творческий порыв, порождает необоснованное удовлетворение весьма мелкими достижениями. Сверхскромность неизбежно порождает застой в научной деятельности, ибо она предполагает легко достижимые цели и быстро приходящее самоуспокоение. Необходимо уметь трезво оценивать свои достижения и возможности, не допуская ни их переоценки, ни их недооценки.

Скромность и самокритичность ученого, связанные с объективной оценкой собственных идей и полученных фактов, обязательно предполагают умение ученого открыто отказаться от взглядов и положений, оказавшихся ошибочными. Дело это весьма трудное и связано с наличием некоторого «психологического барьера», преодолеть который удается далеко не каждому. Но именно поэтому открытый и решительный отказ ученого от своих заблуждений имеет большое значение для развития науки, т.к. экономит силы и средства других исследователей. Более того, подобное признание своих ошибок не наносит, как иногда полагают, урона научному авторитету ученого, а наоборот, способствует его росту. Можно привести ряд примеров, когда крупнейшие ученые (например, великий физик А. Эйнштейн, академики А.Ф. Иоффе, И.П. Павлов,) ошибались и открыто признавали свои ошибки в научной печати.

Скромность и самокритичность как моральные принципы научной деятельности связаны также с умением уважать научные работы предшественников, с открытым признанием заимствования у них тех или иных идей. Они требуют не преувеличивать свой вклад в решение проблемы, имеющей более или менее длительную историю. Подобный подход к «научному багажу» прошлого, во-первых, ориентирует исследователя на тщательное изучение уже накопленных знаний и объективную оценку собственных достижений, и, во-вторых, защищает науку от плагиата, от «научных тунеядцев».

Пятый моральный принцип научного творчества может быть определен как требование уважения оппонента. Оппонент тоже ищет истину, но ищет ее другими способами и путями, стремясь доказать справедливость «своей», а не «вашей» истины. Поэтому если даже ученый по тем или иным причинам не уважает своего теоретического противника как человека, не ценит его как ученого, он все равно обязан прислушаться к его мнению.

В свое время известный советский биолог С.В. Мейен сформулировал так называемый «принцип сочувствия», ставящий перед ученым трудную этическую задачу: прочувствовать точку зрения своего оппонента, мысленно стать на его место и «изнутри с его помощью рассмотреть здание, которое он построил». Этот принцип, по существу конкретизирует кантовский категорический императив, требуя никогда не относиться к другому человеку лишь как к средству достижения своих целей и признавая его право на инакомыслие, на собственный теоретический образ мира.

Конечно, слово «сочувствие» слегка дезориентирует, ибо обычно оно означает симпатию к чувствам другого. Здесь же гораздо важнее другой нюанс – понимание чувствований своего оппонента вплоть до актерского перевоплощения в него. Принцип сочувствия одновременно относится и к этике, и к методологии науки. К этике, поскольку он учит видеть человеческое достоинство в инакомыслящих и инакочувствующих и требует считаться с другими способами видения мира. К методологии, поскольку он учит эффективному поведению в науке, которое оборачивает неизбежные разногласия на пользу дела и расширяет горизонт ученого. Принцип сочувствия требует действовать вопреки собственным естественным стремлениям, ценой душевного дискомфорта. Воспроизвести в себе интуицию и чувствования другого можно лишь путем серьезных усилий воли – вопреки собственному образу мира.

Тем более нельзя превращать теоретические разногласия в личную неприязнь или, наоборот, из чувства личной неприязни отбрасывать с порога доводы оппонента как не стоящие внимания. Если аргументы противника представляются частично или полностью ошибочными, то доказать это нужно научно, не прибегая к чуждым науке средствам. При этом нельзя доказывать ошибочность тезисов оппонента лишь ссылками на научные авторитеты, нельзя искать аргументы вне поля науки (намекая, скажем, на некоторые отрицательные свойства личности вашего противника, его якобы «запятнанное прошлое» и т.д.).

История науки дает немало примеров уважения оппонента даже вопреки личной неприязни к нему или сомнению в его компетентности. Так, великий ученый И.П. Павлов сумел оказаться выше чувства неприязни к одному из своих сотрудников (идущему, как полагал И.П. Павлов, неверным путем), создавая ему все условия для работы, и открыто признал в конце концов его правоту.
Уважение к оппоненту должно в итоге привести к выводу, что за научной идеей, выдвинутой им, следует признать по крайней мере право на существование: нельзя рассуждать с позиции – «есть две точки зрения: моя и вторая, ошибочная». Ученый должен руководствоваться в качестве своих методологических и этических установок принципом, согласно которому идеи подтверждаются или опровергаются только всем ходом развития науки и практики.
3. Этические требования к ведению научной дискуссии
Моральные принципы, регулирующие творческую деятельность ученого, его отношение к своим научным оппонентам, распространяются и на ведение научных дискуссий, которые являются важнейшей формой интеллектуального общения, сферой кристаллизации новых идей, способом оптимизации творческого поиска. Продуктивная дискуссия способствует выявлению, постановке и решению конкретных научных проблем, возникновению новых междисциплинарных направлений, поиску и внедрению нестандартных методов и подходов для решения постоянно возникающих в науке противоречий. В условиях единодушного согласия и конформизма невозможны ни опровержение канонических общепринятых истин, ни прирост научного знания. Ценность научных дискуссий состоит не только в том, что они способствуют формированию нового знания, но и в том, что интенсивная духовная работа в ходе дискуссий на протяжении всей истории развития науки приводила к становлению и формированию в научном сообществе идеалов доказательности и обоснованности, взаимной взыскательности и бескомпромиссности, честности и преданности истине.

Поэтому анализ дискуссии с точки зрения регулятивных правил и норм, логического и этического кодексов представляет собой не только теоретический, но и практический интерес: как для плодотворной организации научных дискуссий, так и в связи с необходимостью трансляции эталонов доказательности, убедительности, этичности, принятых в научном сообществе, в другие сферы.
3.1. Историко-культурологические типы научных дискуссий
Культурологический анализ дискуссии показывает, что в различных культурах в разные времена складывалось или позитивное, или негативное отношение к дискуссиям, к борьбе мнений.

С точки зрения, например, японской культуры спор трактуется как проявление неправоты каждой из сторон и принятие примиряющей, более общей позиции, где противоборствующие мнения были бы поняты как взаимодополняющие альтернативы. Поэтому логические особенности спора иногда называют здесь «принципом трехполюсного мышления», имея в виду признание правоты каждой из сторон и их примирение третьей стороной. Стремление преодолеть конфронтации и расхождения во имя гармонии и терпимости, церемониальность и вежливость речевого обращения являются безусловными ценностями японской культуры, поэтому горячо спорить у японцев почитается за великую неблагодарность и грубость.

Культуре общения японцев просто-напросто чужд закон исключенного третьего. Здесь споры не практикуются в форме сражения, не ведутся в терминах войны – таких как атака, защита, контратака, наступление. Форма речевого общения напоминает танец в гармоничном и красивом его исполнении партнерами, а не противниками. Очевидно, что в восточной культуре научного (и ненаучного) общения отношение к дискуссии (в нашем понимании), скорее, негативное.
Возникший в Китае, а затем распространившийся в Японии и Европе дзэн-буддизм, также формировал негативное отношение к спору. По концепции дзэн-буддизма, если вы подходите к вещам критически, то совершаете ошибку, влекущую за собой бесконечную цепь отрицаний и утверждений, противоречивость которых интеллект примирить не может. В знаменитом изречении дзэн-буддистов это отношение выражено словами: «Всякий раз, когда вы утверждаете или отрицаете, вас надо бить палкой».

Складывающееся в восточной культуре негативное отношение к дискуссиям не могло не влиять соответствующим образом и на отношение к дискуссиям в рамках научного сообщества.

Известный японский физик X. Юкава, лауреат Нобелевской премии, отмечал: «Быть полемистом – не для японца, потому что жаркие споры западного образца не в наших обычаях. Слишком горячий спор может привести к ссоре, можно нечаянно обидеть собеседника и, естественно, мы таких споров избегаем. На Западе этих проблем не возникает, наоборот, постоянные споры там сближают людей, делают их друзьями, там культивируется давняя традиция полемики – своего рода искусства, которому надо учиться...».
В японской культуре диалог органически сочетается с полилогом. Главные усилия направляются не на утверждение какой-то одной точки зрения, а на нахождение совместной идеи, которая бы сближала и объединяла позиции участников.

В европейском научном сообществе организация собственно научных дискуссий как необходимого компонента научного поиска, сознательное сопоставление точек зрения по крупным актуальным вопросам с целью установления путей их решения, является довольно поздним изобретением ученых. В исторической ретроспективе научным дискуссиям как сознательно продуманной форме организации коллективной работы научного сообщества предшествовали диалог – в античной культуре и науке, диспут – как форма общения и система преподавания в средневековье, смещение дискуссии в неформальное общение представителей «невидимой коллегии» ученых – в период классической науки.

В становлении античной науки и построении основ всеобщего знания важнейшую роль сыграл диалог – живое непосредственное общение равноправных партнеров (Сократ). Именно живая страстная беседа, а не записанная речь занимает ведущее место в античной культуре. Однако постепенно основным жанром философско-научного произведения и формой организации научного знания становится монолог – ведущая форма коммуникации между учеными и трактат – основная форма представления полученных научных результатов (Аристотель). Диалог же смещается на периферийные позиции, подчиняясь дидактическим целям, где лишь одна сторона является активной (учитель), а вторая – пассивной, слушающей, внимающей (ученик).

Универсализация образов учительства и ученичества, своеобразный гимн школе, рассмотрение мира в целом как школы (схоластика) характерно для культуры средневековья. Главными целями схоластического диалога были апология и разъяснение Священного писания. Своеобразное явление представляли собой апологетические диалоги христианства.

В соответствии с менталитетом средневековой культуры, ориентирующейся на канонические авторитеты, толкование текстов, компиляцию цитат и их дидактическое изложение, в ХII векебыла выработана специфическая форма общения между учеными – диспут. Каждый из участников диспута по строгим правилам и нормам выполнял предписанную ему роль. Ритуальный спор осуществлялся вокруг интерпретации канонических текстов с претензией на ее подлинность и достоверность. Для такого диспута была характерна скрытая монологичность, поскольку предполагалось наличие единой, фундаментальной истины, а спор свидетельствовал лишь о недостаточном понимании священных текстов.

Диспут способствовал разработке аргументации в различных философских школах, распространению образованности, обсуждению не только теологических, но и научно-теоретических проблем. Из первоначальной формы коммуникации между учеными диспут транслировался в систему организации преподавания. Организуемые в университетах так называемые ординарные диспуты, имеющие целью более глубокое изучение предмета, и публичные диспуты («дискуссии о чем угодно»), собирающие большой круг слушателей и участников, позволяли выработать в школяре, бакалавре и магистре способности к спору, аргументу.
Универсализм и абсолютизация диспута, превращение его в институционально признанную и регламентированную форму коммуникации привели в конце концов к вырождению диспута, к обсуждению вопросов, не имеющих никакого научного содержания, к схоластическому ведению споров ради спора.

Философия и наука эпохи Возрождения демонстрируют резко отрицательное отношение к диспутам, как и вообще к схоластике. Средневековые диспуты рассматриваются как пустые, надуманные споры о вымышленных тонкостях, не приносящие плодов для подлинного знания (в свое время их высмеял Дж. Свифт в «Гулливере»). В борьбе против авторитарного единомыслия и регламентации научной и преподавательской деятельности возрождается интерес к античному диалогу, почти исчезнувшему к концу средневековья. Для философско-научной мысли Ренессанса характерна ориентация на дух исканий и открытий, живой обмен мнениями, свободу дискуссий, отрицательное отношение к назидательно-монологической демонстрации истины и поклонению авторитетам.

В соответствии с новыми формами коммуникации между учеными появляются и новые жанры научной литературы: диалог, философская поэма, послание к друзьям, в которых вместо ритуализированного диспута царит атмосфера равенства и взаимного уважения ученых, стремящихся к постижению истины, идеал дружеского общения между единомышленниками. Это отразилось в названиях некоторых диалогов – например, «Разговоры запросто» Эразма Роттердамского.
Вместе с тем не все ученые этой эпохи рассматривали дискуссии как средство развития научного знания и свидетельство научного поиска. Некоторые из гуманистов утверждали, что научная работа требует уединенного размышления.

Петрарка в сочинении «Об уединенной жизни» обосновывает мысль о том, что в противовес болтливой схоластической мудрости занятие истинной философией и наукой требует уединения. Леонардо да Винчи также считает, что дискуссии допустимы лишь при обсуждении вненаучных вопросов, истинная же наука, с его точки зрения, не может развиваться в условиях разноречивых мнений и споров. Ф. Бэкон на переломе эпох – Возрождения и Нового времени – тоже отрицательно относится к спорам, видя в них идолов площади, развращающих умы людей. Диспуты, с его точки зрения, вредны уже потому, что люди обычно склонны отвергать истину из-за тех споров, которые ведутся вокруг нее.
Несмотря на то, что становление классического естествознания происходило в условиях ожесточенных споров с приверженцами аристотелевской физики, а также дискуссий между отдельными учеными (например, между Ньютоном и Гуком, Ньютоном и Лейбницом), наличие разногласий, дискуссий рассматривалось как недостойное истинного духа научности явление. Истина рождается в уединенном размышлении, в тщательном сборе и анализе фактов, в споре же истина умирает – такова установка классической науки XVII века.

Такое отношение к дискуссиям в период становления и развития классической науки было обусловлено рядом причин как философско-методологического, так и ценностно-нормативного характера. Методологическое содержание этой эпохи было ориентировано прежде всего на «объектное» и объективное, незаинтересованное и бескорыстное знание, из которого элиминировались внутренняя диалогичность познавательных актов, предметно-смысловые и ценностные установки, активность ученого, обоснование им в ходе дискуссии своей позиции.

Идеалы математически беспристрастного, дистанцированно-незаинтересованного постижения истины, где важен и самодостаточен лишь результат, т.е. знание в его законченном и совершенном виде, становятся для классической науки господствующей ценностно-нормативной установкой. В теоретическом, едином знании всяческие противоречия, споры, дискуссии должны быть преодолены. Кант указывал, что «в сфере чистого разума не бывает настоящей полемики. Обе (спорящие) стороны толкут воду в ступе и дерутся со своими тенями, так как они выходят за пределы природы». Споры, с этой точки зрения, должны прекратиться в сфере теоретического или чистого разума, если достигнуто адекватное философское постижение его структуры.

Вместе с тем Кант указывает, что споры свидетельствуют о противоречивости, об антиномиях знания, они необходимы для развития науки, поскольку позволяют рассматривать предмет с противоположных сторон, выяснить аргументы и контраргументы, развить аргументацию, а, значит, и определить границы и возможности теорий. Подобно аргументации в области суда, в науке также необходимо выслушать обе стороны, дать им оценку, уяснить аргументы каждой стороны, осуществить критику аргументов и вынести справедливое и доказательное суждение.
В неклассической науке в полной мере возникают социокультурные и философские предпосылки для осмысления природы научного познания в контексте многообразия равноправных программ и подходов, их пересечения с одними и слияния с другими. Появление неэвклидовой геометрии, квантовой механики приводило к убеждению, что наличие альтернативных концепций, их «вавилонское» столпотворение не означает упадка науки, а свидетельствует лишь о возможности построения теоретических систем с разными основаниями. Посредством принципов соответствия, равноправия, дополнительности и др. устанавливались интертеоретические отношения между многочисленными теоретическими системами.

Радикальные изменения, происходящие на рубеже ХIХ-ХХ веков в науке, – революционные открытия в физике, кризис в основаниях математики – сопровождались изменениями в духовной культуре. Научные дискуссии в такой ситуации стали необходимым средством коммуникации ученых и организации научного поиска, поскольку усилия отдельных ученых не приводили к разрешению возникающих проблем и затруднений.

К. Поппер отмечал: «... дискуссия между лицами, придерживающимися в корне различных каркасов, может быть в высшей степени плодотворной, даже учитывая то, что она бывает обычно весьма трудной... О некоторой дискуссии можно сказать, что она была бы более плодотворной, чем более ее участники узнали в ходе нее, иначе говоря, чем больше им пришлось обдумывать новых ответов; чем больше пошатнулись их мнения; чем радикальнее изменилась их точка зрения в результате дискуссии, короче говоря, чем шире стал их интеллектуальный потенциал».
При этом в философско-методологическом сознании конца XIX – начала XX века научные дискуссии еще не рассматривались как необходимая компонента организации научного поиска. Потребовались десятилетия для осмысления того факта, что научное знание включено в сложные коммуникативные акты взаимоотношений ученых, что решение возникающих проблем осуществляется в научных дискуссиях, в перекличке вопросов и ответов.

Поэтому только к середине XX века обостряется интерес к логическим проблемам дискуссии, правилам аргументации, позволяющим достигнуть соглашения, а философско-методологическое сознание западной и отечественной мысли начинает включать диалогические, коммуникативные компоненты в структуру научного знания.

Об этом свидетельствует все учащающееся обращение к квалифицированной гносеологической и гуманитарно-философской экспертизе тех или иных исследовательских проектов. Получению санкции и экономической поддержки на их проведение часто предшествуют горячие дискуссии специалистов в соответствующей области, стремящихся убедить общественность в несомненной социальной значимости или же, наоборот, в опасности данного научного исследования.
Итак, в исторической ретроспективе развитие дискуссии проходило через различные формы – от ее ведущей роли в культуре и науке античности к дидактически поучительному диспуту в средневековье, возрождению диалога в натурфилософии Ренессанса, негативному отношению к спорам на фоне приоритета уединенного размышления и кропотливого собирания фактов в период становления классической науки и, наконец, к принципиальному допущению альтернативности различных исследовательских программ и включению диалогических характеристик в структуру научного познания в последние годы развития философии и методологии науки.