Флиер - Культурология для культурологов. Учебное пособие для магистрантов, аспирантов и соискателей 2 издание, исправленное и дополненное Москва 2009 удк ббк ф

• Название: Учебное пособие для магистрантов, аспирантов и соискателей 2 издание, исправленное и дополненное Москва 2009 удк ббк ф
• Анкор: Флиер - Культурология для культурологов.docx
• Дата: 25.01.2018
• Размер: 1.47 Mb.
• Имя файла: Флиер - Культурология для культурологов.docx
• Тип: Учебное пособие; #14872
• страница: 27 из 41

2. Теория культуры

КУЛЬТУРА: СОЦИАЛЬНЫЙ ОПЫТ,
ЕГО НАКОПЛЕНИЕ И МЕЖПОКОЛЕННАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ

(Статья)

Первостепенным вопросом из области коллективных форм существования людей является проблема оснований их солидарности, то есть комплекс причин, по которым люди предпочитают групповое существование индивидуальному.

Обретение и накопление социокультурного опыта –

основа самоорганизации общества

В соответствии с концепциями этологов, биологическая ассоциативность (склонность к коллективному существованию) обусловлена преимущественно адаптацией популяций к среде обитания и преследует цели самосохранения этой популяции и, по возможности, каждого из ее членов. Разумеется, под словом «самосохранение» имеется в виду не только физическое сбережение жизни как таковой от актуально грозящей ей опасности уничтожения, но и восполнение ее энергозапаса (питание и отдых), экономия ее усилий, затрачиваемых на удовлетворение интересов и потребностей (в человеческой среде это приняло форму научно-технического прогресса), более полное освоение ресурсных возможностей ландшафта для добывания и переработки полезных минеральных и биологических запасов, использование характеристик рельефа в целях более удобного передвижения, обороны и т.п.

У людей это оформляется в несколько основных видов целенаправленной активности: производственную деятельность, организационно-регулятивные и управленческие действия, добывание необходимой информации (знаний) о мире, проектирование и прогнозирование собственных действий и внешних событий, обмен продуктами труда и информацией как внутри сообщества, так и с соседями и др. Все перечисленное обеспечивает выживание данного поколения. Кроме того, существуют еще и задача сбережения опыта (знаний) и материального богатства, добытого предшествующими поколениями, а также передачи всего этого – в первую очередь знаний и умений – следующим поколениям, то есть задача воспроизводства данного сообщества как устойчивого социокультурного коллектива.

В основе всего этого лежит некоторый комплекс стимулов коллективного существования и жизнедеятельности, называемый социальной солидарностью. Для того, чтобы образовалось общество и сформировалась его культура, необходимо, чтобы некая группа людей оказалась объединенной какими-то основаниями солидарности, исторически сформировался и другой важный фактор, который упрощенно можно назвать общественным порядком. Это совокупность материально-производственных, социально-политических, интеллектуальных, морально-нравственных, этических, религиозно- и художественно-образных и иных норм и технологий, трансформирующих хаотичное скопление людей в устойчивое и упорядоченное сообщество. Чем выше уровень исторической устойчивости и социальной упорядоченности общества, тем более специфичная (самобытная) культура формируется в нем.

Таким образом, основным формообразующим фактором всякой культуры является социальный порядок, основанный на том или ином типе солидарности. Ее мемориальный тип характерен для первобытных и аграрных обществ с доминирующими традиционалистскими основаниями консолидации – этническими, религиозными, мифологическими. Актуальный тип характерен прежде всего для обществ буржуазного типа, живущих сиюминутными политико-экономическими заботами. Прогностический тип солидарности в ранние периоды истории был свойственен многим религиям с их эсхатологическими устремлениями, а сегодня он более всего проявляется в основаниях национальной консолидации, как перспективных проектах с возрастающей значимостью футурологической составляющей культуры. Показательно, что современная культура развитых наций основывается не столько на социальном опыте дня вчерашнего, сколько во все большей мере и на превентивном переживании дня завтрашнего.

Производный от типа солидарности социальный порядок не обязательно выражается в каких-то специфических политических формах, хотя отчасти влияет и на них. Скорее можно говорить о совокупности норм общественного и личного бытия – они могут быть более традиционалистскими или либеральными, тоталитарными или теократическими и т.п., воплощащимися в разных политических формах, и часто разные варианты реализуют себя в одних и тех же формах (например, Наполеон Бонапарт имел парадоскальный титул «императора Французской республики», а Германия при нацистах формально оставалась парламентской республикой). Поддержание этого социального порядка, его манифестация в различных «культурных текстах» интеллектуального, художественного, идеологического и иного характера, а также его воспроизводство в социокультурных установлениях и нормах существования следующих поколений и является по существу культурной жизнью данного общества.

Особое место во всей этой системе занимают процессы познания и осмысления живыми существами окружающего их мира. В частности, согласно теории К.Лоренца, жизнь является совокупным способом познания окружающего мира и использования обретенного знания в интересах видового самосохранения. Нет сомнений, что для людей такого рода познавательная деятельность играет значимую роль в поддержании их коллективного существования.

Развивая эту мысль, можно выделить, по меньшей мере, четыре основания коллективного видового самосохранения у людей, которые базируются на специфических системах знания. Во-первых, это уже упомянутая адаптация, требующая обширных и постоянно пополняемых знаний о свойствах окружающего природного мира и исторических обстоятельствах существования данного общества. Во-вторых, это самоорганизация, основанная на знаниях или представлениях о (1) желательном социальном устроении общества и (2) желательных и допустимых формах взаимоотношений между людьми. В-третьих, это представление об иерархии ценностей, сложившейся в данном обществе. И, наконец, в-четвертых, это знания в области способов и средств коммуникации, что также требует от человека соответствующих навыков, причем не только лингвистических.

Понятно, что все это общество приобретает не вдруг, а накапливает в ходе продолжительной совместной (коллективной) жизни и деятельности. Все перечисленные выше пласты знания, эмпирически обретенные народом в его социальной практике, порожденные метафизическими усилиями ума его наиболее интеллектуальных представителей, а также частично заимствованные им у соседей, можно назвать его историческим социальным опытом. Этот опыт и выступает как информационное основание солидарного существования народа (что также может быть охарактеризовано как его культура).

Так или иначе, все это неотрывно от социальной солидарности. В конечном счете, именно она представляется ключом ко всей культуре, формам социального бытия и политического порядка в обществе. Важнейшей мотивацией группового существования людей становится решение задач поддержания и воспроизводства их общности как социокультурного феномена, носителя свойственных только данной группе культурных особенностей сознания и поведения. Эти культурные особенности не являются биологически запрограммированными, а формируются постепенно, в процессе длительного накопления опыта совместного проживания, адаптации к ландшафту и социальному окружению, в ходе внутренней самоорганизации и познания мира, в результате селекции опыта, кумуляции отдельных его черт в ценностных формах и принципах, в его фиксации и интерпретации в «культурных текстах» и т.п., и, главное, в результате действия очень сложного механизма закрепления этого опыта в культурной памяти народа и передачи его следующим поколениям. Поэтому очевидно, что социальная солидарность – «основа основ» устойчивого коллективного существования – в существенной мере является продуктом истории и социального опыта данного общества, выраженным в формах его культуры.

При переходе от коллективного к индивидуальному уровню проблем культуры число возникающих вопросов фактически совпадает с демографическим составом всего человечества, поскольку каждая конкретная личность не только осознает совокупность культурно-исторических событий и явлений, но и активно (и весьма субъективно) переживает эти коллизии, давая им свою интерпретацию. Означает ли это, что решение проблем культуры на индивидуально-психологическом уровне невозможно? Думается, наоборот. В системе современной науки (и либерального общества) сложившееся ранее объяснение культуры как коллективного явления постепенно отодвигается на периферию знания, а на первый план выходят именно психологические проблемы культуры как способа существования и самоосуществления человеческой индивидуальности.

Рефлексия социального опыта, его анализ и систематизация

Социальность людей выстраивается, прежде всего, на историческом социокультурном опыте того или иного конкретно-исторического сообщества и на индивидуальной интерпретации этого опыта его членами (как правило, не абсолютно свободной, а ориентированной на общепринятые образцы). При этом общество преследует цель реализации присущего именно ему типа социальной солидарности и социального порядка, которые представляются единственно правильными. Другим стимулом коллективного сосуществования людей является потребность в социокультурном самовоспроизводстве в качестве специфической группы, обладающей уникальным культурным своеобразием (что в глазах общества представляется как бесценное культурное наследие).

Человеческая деятельность может быть дифференцирована по самым различным основаниям: предмету, типологии технологий, уровню интенсивности, характеру энергообеспечения и т.п. В частности, в культурологии распространено различение деятельности практической (создающую вещественные продукты) и интеллектуальной, результатом которой являются мысли, идеи, концепции, оценки, суждения и тому подобное¹. Продукт интеллектуальной деятельности нередко называют также «культурными текстами», хотя в качестве такого рода «текстов» при необходимости могут «читаться» любые продукты и виды человеческой деятельности. Тем не менее, в процессе разделения труда выделился ряд областей целенаправленного производства именно «культурных текстов» таких, как, например, литературное, философское, публицистическое, религиозное, законодательное и иное творчество.

Абсолютное статистическое преобладание среди текстов любого профиля имеют сюжеты и коллизии, излагающие, комментирующие или критикующие, по существу, один и тот же вопрос. Это нормы и правила межличностных отношений героев рассматриваемых текстов (от рядовых людей до духов и богов). В «Коране» и «Гамлете», в «Кодексе Хамураппи» и стихотворении «Я помню чудное мгновенье», в «Конституции Российской Федерации» и даже в плане «Барбаросса» исследуются или проектируются правильные и неправильные, разрешенные, запрещенные и предпочитаемые поведенческие акты тех или иных персонажей или их групп, совершаемые в процессах межличностных или межгрупповых отношений, что в той или иной форме одобряется или осуждается создателями названых текстов. Предметом обсуждения являются также их нравственные позиции, которые оцениваются и типологизируются как «торжествующее добро» и «наказуемое зло».

Оказывается, что в этом вопросе создатели культурных текстов, принадлежащие к разным народам и эпохам, фактически являются единомышленниками. В конечном счете «добром» считается поведение или позиция человека, способствующие социальной консолидации, солидарности, повышению уровня взаимопонимания и взаимодействия людей, а «злом» – поведение или позиция, приносящие вред согласию, доверию и взаимопониманию (разумеется, речь идет о предельной редукции, об упрощении сюжетных коллизий, где далеко не всегда «добро» самоочевидно отличается от «зла» и является более социально полезным).

Таким образом, мы видим, что основной темой разнообразной интеллектуальной деятельности, так или иначе, является рефлексия социального опыта, рассматриваемого как в общественно значимых масштабах, так и на уровне приватных отношений. И нет сомнений и в том, что «генеральная линия» и основная социальная функция умственной (и чувственно-образной) сферы человеческой деятельности по упорядочиванию мира связана с решением задачи по выстраиванию иерархии норм межчеловеческих отношений.

Мы уже знаем, что социальный опыт весьма многообразен, амбивалентен, порождается массой различных факторов. Он требует значительных усилий по систематизации и селекции и воплощается в неисчислимой массе форм и на самых разных носителях – от устных преданий и нравственных установлений до художественных образов событий, явлений и фигур, несущих назидательный смысл. Во всем многообразии информационного поля человеческой жизни именно социальный опыт является предметом наиболее тщательной и непрерывной интеллектуальной рефлексии в качестве важнейшего средства социальной самоорганизации, самосохранения и социокультурного воспроизводства. Это можно охарактеризовать как непрерывно действующую систему общественного самоконтроля, выявления спонтанно возникающих зон чрезмерного напряжения, как в области социальных интересов, так и особенно в эмоциональной сфере.

Одна из важнейших задач интеллектуальных рефлексий в культуре связана с установлением критериев и признаков различения «полезного» и «вредного» социального опыта (разумеется, с учетом условности всякой пользы и вреда с точки зрения культурно-ценностных оснований конкретно-исторической социальной практики). Поскольку «полезность» или «вредность» той или иной социальной практики или позиции имеет исторически условный характер, то «добро» и «зло», в конечном счете, превращаются в элементы местной культурной традиции («аборигенный миф»), теряя всякие признаки общечеловеческой универсальности. Последняя устанавливается преимущественно конвенциональным путем.

Вопреки телеологическому credo марксизма, «последним прибежищем добра» объективно становится не социум и социальные смыслы его существования, а отдельная человеческая личность и ее право на выражение своей индивидуальности в социально приемлемых формах. Отражением этого принципа являются понятия «гуманизм» и «либерализм», в которых «добро» имеет преимущественно индивидуально-эмоциональный, а не социально-регулятивный смысл. Отсюда главной проблемой, возникающей в связи с культурной функцией интеллектуальной рефлексии социального опыта, становится отдельная человеческая личность во всей полноте ее генетической уникальности и культурной индивидуальности, персонального жизненного опыта (удач и поражений), субъективных вкусовых оценок и тому подобного¹.

Думается, нет ничего банального в заявлении о том, что культуру как продукт общественной самоорганизации в каждом конкретном случае реализует отдельная личность и что именно индивид осуществляет практические или интеллектуальные действия, детерминированные культурными нормами. Поскольку базовые культурные образцы, сложившиеся в конкретных исторических обстоятельствах, приходится воспроизводить, адаптируя их к иным условиям, при всей каноничности исходных культурных норм их практическое воплощение всегда является вариацией на тему канона. Степень вариативности исходного образца будет зависеть не только от объективных условий его воспроизведения, но и от личностных качеств исполнителя, его вкусов и предпочтений, способностей и умений и т.п.

Итак, в использовании культурного образца всегда имеет место рефлексия и интерпретация: в одном случае речь может идти о высокопрофессиональном и талантливом рассуждении о данной проблеме, в другом – о чувственно-образном отображении объекта (сюжета, коллизии) средствами искусства, в третьем – о том, что любой человек, исполняя некие культурные установления, пропускает их сквозь горнило личностной интерпретации, свои соображения, свое умение и персональную оценку их значимости, серьезности и т.п., основанным на личном жизненном опыте. Это означает, что культура почти никогда не реализуется в идеальных и общепринятых образцах, но в индивидуальных интерпретациях той или иной личности, в большей или меньшей мере усвоившей эти образцы. Поэтому интеллектуальная (или образная) интерпретация культурных форм – это непрерывный процесс творческого самообновления культуры, отбора тех или иных ее образцов на предмет их социальной пригодности и актуальности.

В рамках проблемы рефлексии социального опыта прошлого возникает проблема предчувствия будущего и его роли в культуре. Любая религия, так или иначе, всегда заглядывает в будущее, но она не преподносит будущее как социальный опыт, который нужно освоить. То же самое можно сказать и о философии. Но вот утопии, фантастика, футурология в той или иной мере построены на экстраполяции в будущее наблюдаемых трендов, т.е. являются в той или иной мере научными предвидениями. И вот здесь вопрос о превентивном переживании и усвоении социального опыта будущего встает уже в полный рост. Вся культура ХХ века посвящена переходу от усвоения социального опыта на основе «анализа уже сыгранного спектакля» к постижению опыта посредством «репетиции спектакля предстоящего». Видимо, социальный опыт вчерашнего дня не уйдет из культуры вовсе, но будет совмещен с прогнозируемым и моделируемым опытом завтрашнего дня. И роль последнего в культуре в обозримом будущем станет повышаться. Во всяком случае, уже сегодня он занял значимое место в системе культурных хронотопов.

Проверка и корректировка социального опыта в деятельности

Всякая человеческая деятельность по своей мотивации, технологиям и целям обязательно культурна, связана с прямым (или опосредствованным) взаимодействием с окружением, обязательно аксиологически окрашена (имеет ценностное измерение) и символически значима (может быть «прочитана как текст»)¹. Деятельность людей, в общем, принято делить на практическую (материальную), символическую (интеллектуальную, духовную, художественную) и социальную (организационную). Она является той социальной практикой, с помощью которой проверяется действенность накопленного данной культурой социального опыта, а также вносятся необходимые корректировки, если некоторые элементы этого опыта оказываются устаревшими или неэффективными.

На основе практического опыта совместной жизни и деятельности многих поколений людей в обществе складывается весьма сложная система договоренностей и согласований, которую в свое время я назвал «системой социальных конвенций». Она включает веками отобранный опыт сравнительно безопасных для общества средств и способов удовлетворения личных и групповых потребностей и интересов, приемлемых по своей социальной цене и последствиям и не угрожающих разрушением социальных связей в обществе. Эта система конвенций и есть главное практическое выражение, «преобразованный продукт» социального опыта всякого сообщества, в наибольшей мере аккумулированный в системе традиций, нравов, обычаев и т.п., свойственных тому или иному народу. Очевидно, что все народы живут в более или менее отличающихся условиях, имеют свою историческую судьбу и свой социальный опыт. Различия в социальном опыте отдельных народов обычно называют «культурным своеобразием». Большая часть обыденного социального опыта воплощается в бытовых традициях, а специализированного – в культуре той или иной специальной деятельности.

На протяжении всего периода от начала ранних городских цивилизаций (IV–III тыс. до н.э.) и до «информационной революции» наших дней в истории человеческих сообществ действовал сравнительно отлаженный механизм, подтверждавший имеющийся социальный опыт практикой актуального существования и постоянно корректировавший отдельные элементы этого опыта. Вопрос о соотнесенности социального опыта и социальной практики общества упирается в проблему стратификации социальных функций (их профессиональной дифференциации). Чем выше их дифференцированность (уровень профессиональной специализации людей), тем активней социальная практика влияет на процессы корректировки социального опыта.

В более модернизированных и функционально стратифицированных обществах темпы порождения и внедрения инноваций существенно выше, нежели в традиционных, с их низким уровнем разделения труда (здесь «история» движется в совершенно ином темпе). Поэтому нет причин удивляться тому, что в эпоху первобытности история «ползет как черепаха», а в ХХ веке «летит как ракета»¹. В первобытную эпоху каждый член племени фактически был универсалом во всех сферах деятельности и почти не изобретал ничего нового; в ХХ веке каждый из нас является сравнительно узким профессионалом и вынужден буквально ежедневно изобретать что-то оригинальное в своей работе, иначе он будет просто неконкурентоспособен. Означает ли это, что в модернизированных обществах исторический опыт быстро теряет свою актуальность? Не совсем так. Быстро модернизирующемуся обществу² требуется «противовес», некая компенсация темпов изменений, на фоне которых психика рядового человека просто не успевает «переработать» поток инновативной информации. Именно здесь исторический социальный опыт (разумеется, в более сложных формах, нежели простое воспроизводство традиций) играет значительную роль в психологической адаптации человека к переменам текущей жизни.