История логопедии. Селиверстов. Учебное пособие для вузов. М. Акаде мический Проект, 2003. 384 с. . Gaudeamus

• Название: Учебное пособие для вузов. М. Акаде мический Проект, 2003. 384 с. . Gaudeamus
• Дата: 09.02.2020
• Размер: 1.62 Mb.
• Имя файла: История логопедии. Селиверстов.doc
• Тип: Учебное пособие; #107662
• страница: 7 из 24

Жан Жак Руссо

Жан Жак Руссо (1712—1778) — выдающийся фран­цузский мыслитель-педагог XVIII столетия. Оказал большое влияние на развитие философии, социологии, педагогики.

Руссо является основоположником теории есте­ственного, свободного воспитания, сообразно с зако­нами физического, умственного и нравственного раз­вития детей.

Педагогические идеи Руссо изложены в его ро­манах «Юлия, или Новая Элоиза» и «Эмиль, или О вос­питании». Педагогические высказывания его про­низаны идеями гуманизма и демократизма, глубокой любовью к ребенку, заботой о его всестороннем вос­питании. Считая в естественном виде все идеальным, Руссо утверждал, что воспитание должно быть есте­ственным или природосообразным. Он выдвинул тре­бование активизации методов обучения детей с опорой на их личный опыт и необходимости систематической трудовой подготовки. Разработал утопический план ин­дивидуального воспитания ребенка на лоне природы под благодатным влиянием крестьянской среды.

Человек, по мнению Руссо, испорчен современным обществом. Отсюда вывод: воспитывать ребенка сле­дует вне испорченного общества, вдали от цивилиза­ции, на «лоне природы».

На первый план Руссо выдвигал чувственный опыт как единственный достоверный источник познания, в связи с чем большое значение придавал сенсорному воспитанию.

В своей системе гармонического воспитания де­тей Руссо предусматривает как его обязательную со­ставную часть развитие детской речи. Значение речи для человека в целом он определяет как достойную нашу способность, единственную, что отличает нас от животных. Дар речи дан людям не для того, чтобы они пользовались им не лучше, чем животные своими криками, писал он. Мы опускаемся ниже животных, когда говорим для того, чтобы ничего не сказать (2, с. 503).

В его педагогических произведениях находит мес­то мысль о значении импрессивной речи для форми­рования ее звучной стороны в начале развития ребен­ка. В своем трактате «Эмиль, или О воспитании»¹ Рус­со указывал на то, что дети слышат разговор с самого рождения; с ними разговаривают не только раньше, чем они могут отвечать на голоса, которые слышат. Говоря о состоянии артикуляционного аппарата и слу­хового внимания, он отмечал, что орган речи у малень­ких детей еще инертный, и лишь мало-помалу старает­ся подражать звукам, которые им диктуют, и нельзя даже быть уверенным, что эти звуки воспринимаются вначале их ухом также отчетливо, как нашим. Поэтому он не против того, чтобы кормилица забавляла ребенка песнями и очень веселыми и разнообразными звука­ми; но он против того, чтобы она беспрестанно оглуша­ла его множеством бесполезных слов, в которых он не понимает ничего, кроме интонации.

При этом он выражает пожелание, чтобы первые членораздельные звуки, которые ребенок слышит, были редки, легки, ясны, часто повторялись, а слова относи­лись только к предметам, которые можно сначала по­казать ему и дать почувствовать.

Интересную и прогрессивную мысль Руссо выс­казывает о компенсаторных возможностях разных анализаторов у человека на примере сопоставления осязания и слуха. По его мнению, суждения осязания самые надежные. Но если изощренное осязание мо­жет заменить зрение, то почему бы ему не заменять до некоторой степени также и слух, ведь звуки возбужда­ют в звучащих телах сотрясения, ощутимые для осяза­ния. Так, положив руку на виолончель, можно без по­мощи глаз и ушей различить единственно по вибрации и дрожанию дерева, какую ноту она издает, высокую или низкую, и извлекается она из квинта или из баса. Руссо утверждал, что, приучая чувство осязания схва­тывать эти различия, оно со временем, без сомнения, станет настолько чувствительным, что можно будет слышать целую арию пальцами.

Характеризуя в целом речь ребенка и начало раз­вития детской речи, Ж.Ж. Руссо указывает на своеоб­разное единство речи, голоса и просодики. По его мнению, человек обладает голосом трех родов: а имен­но: а) голосом говорящим, или членораздельным; б) го­лосом поющим, или мелодичным; в) голосом патетичес­ким, или выразительным, который служит языком стра­стей и одушевляет пение и слово. Ребенок также обладает этими тремя голосами, хотя не умеет сливать их, как взрослый. У него, как и у нас, есть смех, крики, жалобы, восклицания, стоны, но он не умеет соединить их изменения с двумя другими голосами. Совершен­ная музыка та, считает Руссо, которая лучше всего сочетает эти три голоса. Дети не способны к этой му­зыке, и их пение всегда лишено души. Точно также при применении говорящего голоса их речь лишена выра­зительности: они кричат, но не выражают; и как в их речи мало выражения, так в их голосе мало энергии. Говоря о начале развития детской речи, Руссо от­мечает, что первое развитие детства подвигается по­чти со всех сторон разом. Ребенок почти одновремен­но учится и говорить, и есть, и ходить. Здесь собствен­но начинается первая эпоха его жизни. До сих пор он остается почти тем же, чем был во чреве матери. Ин­тересное наблюдение принадлежит Руссо в определе­нии крика и плача маленьких детей. Он указывал, что дети меньше плачут, когда начинают говорить. И счи­тал это естественным прогрессом, ибо в этом случае у ребенка один язык заменяется другим. Раз они могут сказать словами, что они страдают, зачем им это гово­рить криками, за исключением тех случаев, когда боль слишком сильна, чтоб ее выразить словом.

Ж.Ж. Руссо справедливо обращал внимание на своеобразие детской грамматики, синтаксис которой, по его мнению, обладает правилами более общими, чем у взрослых. И если обратить на него внимание, то можно удивиться точности, с какой малые дети следу­ют известным аналогиям, очень нелепым нередко, но очень правильным, которые шокируют нас только сво­ей редкостью или потому, что обычай не допускает их. Много внимания Руссо в своих педагогических рассуждениях и советах уделяет неторопливости в развитии речи у детей. Он основывается в этом на рассуждении, что природа желает, чтоб дети были детьми, прежде чем они станут взрослыми. Если мы хотим извратить этот порядок, то произведем скоро­спелые плоды, в которых не будет ни зрелости, ни вкуса и которые не замедлят испортиться: у нас будут юные ученые и старые дети.

Самое большое зло, считал он, происходит от той стремительности, с которою учат говорить прежде времени детей. Оно заключается не столько в том, что первые речи, которые держат к детям, и первые слова, произносимые ими, не имеют для них никакого смыс­ла, но в том, что эти речи и слова имеют у них иной смысл, не тот, какой мы придаем, а мы не умеем этого подметить. Таким образом, давая нам, по-видимому, точные ответы, они говорят, не понимая нас и остава­ясь непонятыми с нашей стороны. Подобными недора­зумениями объясняется обыкновенно и то изумление, в которое повергают иногда нас детские речи, когда мы приписываем им такие идеи, которых сами дети не соединяли с ними (3. с. 51).

Детям, по мнению Руссо, которых слишком торо­пят говорить, нет времени ни научиться хорошему' произношению, ни хорошо постичь то, что заставляют их говорить. Если же детям предоставляют возмож­ность идти самостоятельно, то они сначала упражня­ются над такими слогами, которые легче всего произ­носить и, постепенно придавая им то или иное значе­ние, которое можно понять по их жестам, дают вам свои собственные слова, прежде чем заимствовать ваши (3, с. 51). !

Справедливо замечая наличие у некоторых детей задержки речевого развития, он пытается увязать это с неблагоприятным влиянием поспешности в обучении. Он пишет, что «дети, начинающие говорить слишком поздно, никогда не говорят так отчетливо, как прочие; но их орган не потому остается неуклюжим, что они поздно заговорили,— напротив, они потому и начинают говорить поздно, что родились с неуклюжим органом».

Он задается вопросом, разве меньше таких детей побуждают к активному речевому развитию? И заме­чает, что, наоборот, беспокойство, вызванное замедле­нием развития речи, с той минуты, как его заметят, ведет к тому, что детей гораздо настойчивее заставляют ле­петать, нежели тех, которые заговорили с ранних пор (3, с. 51).

Торопливость в обучении детей, по мнению Руссо, чуть ли не главная причина возникновения всех рече­вых недостатков у них. Он называл большим злом, которое, кстати, легко предупредить, когда чересчур торопятся заставить маленьких детей говорить, как будто боятся, что они не научатся говорить сами со­бою. И замечает, что эта безрассудная торопливость производит действие, совершенно обратное тому, ко­торого добиваются, а именно: дети начинают говорить позднее и менее внятно. Крайнее внимание окружаю­щих, считал Руссо, к тому, что и как дети говорят, из­бавляет, дескать, их от необходимости отчетливо про­износить. А так как они едва удостаивают открывать рот, то многие из них на всю жизнь могут сохранить недостаток произношения и невнятный выговор, кото­рые делают их речь почти непонятной.

Ж.Ж. Руссо в соответствии со своими взглядами на природосообразность воспитания идеализирует условия сельской жизни детей на лоне природы, счи­тая их наиболее благоприятными условиями и для формирования правильной, чистой речи.

Ссылаясь на свое знакомство с жизненным укла­дом крестьян, Руссо замечает, что он никогда не слы­хал, чтобы кто-нибудь из них, мужчина или женщина, девочка или мальчик, картавили. Размышляя над тем, от чего это зависит (ведь органы речи у крестьян ус­троены так же, как у городских жителей), Руссо нахо­дит причину в том, что они иначе упражняются. По­этому воспитанные в деревне, среди сельской простоты, утверждал Руссо, дети приобретут более звонкий голос, они не усвоят невнятного лепетания городских детей. При этом городские дети на лоне природы не усвоят и выражений, и тона деревни или по крайней мере легко отделаются от них, если учитель будет предупреждать или исправлять правильностью своего языка впечатления языка крестьянского.

При воспитании чистоты речи и словарного запа­са у ребенка Руссо указывал, что ребенок, начинаю­щий говорить, должен слышать только такие слова, которые может понять, и говорить только такие, кото­рые может выговорить членораздельно. Усилия, кото­рые он употребляет для этого, ведут к тому, что он повторяет один и тот же слог — как бы для того, чтобы научиться более отчетливо произносить его. И здесь, надеясь на природоспособность, Руссо рекомендует в случае, если ребенок начинает бормотать, не мучиться сильно над угадыванием того, что он говорит. И тем более не следует ребенка торопить, чтобы он говорил, он и сам научится хорошо говорить по мере того, как будет чувствовать полезность этого (3, с. 51 — 52).

Одним из условий формирования правильной речи ребенка является, по мнению Руссо, небольшой сло­варь. Поэтому он определенно рекомендует ограничи­вать его как можно больше. Он считал очень большим неудобством, если у ребенка больше слов, чем идей, и если он может наговорить больше, чем обдумать. При этом ссылался на образец ума крестьян, более точного, чем ум городских жителей. Причиной этого он считал то обстоятельство, что словарь крестьян не так обши­рен, что у них мало идей, но они отлично их сопостав­ляют со словами (3, с. 50 —51).

В целом же Ж.Ж. Руссо призывал учить детей говорить связно, ясно, хорошо выговаривать, произно­сить точно и без аффектации, знать и соблюдать про­содическое ударение, говорить всегда достаточно гром­ко, но никогда громче, чем нужно. Точно так же и в пении — сделать их голос верным, ровным, гибким, звуч­ным; а их уши восприимчивыми к такту и гармонии.

Таким образом, в педагогических идеях Ж.Ж. Рус­со, построенных на основе естественного или природосообразного воспитания детей, имеется целый ряд высказываний, касающихся вопросов необходимого воспитания правильной речи детей. Он пишет о значе­нии речи в общем развитии человека, о пустословии, речи воспринимаемой и звучащей, о компенсаторных возможностях осязания, о единстве крика и речи ма­ленького ребенка, об особенностях начального разви­тия детской речи, об особенностях детской граммати­ки, о единстве речи, голоса и просодики, о задержках речевого развития у детей, касается причин недостат­ков детской речи, дает ряд советов по развитию речи, определяет, какие качества речи следует воспитывать у детей, говорит о необходимости систематических речевых упражнений.

Иоганн Генрих Песталоцци

Иоганн Генрих Песталоцци (1746— 1827) — один из крупнейших представителей мировой демократи­ческой педагогики. Большой заслугой Песталоцци яв­ляется создание теории элементарного образования, которая предусматривала гармоническое развитие всех сил и способностей человека. Воспитание, по Песталоц­ци, должно быть природосообразным, т. е. строиться в соответствии с законами развития ребенка. На основе элементарного образования Песталоцци разработал методику начального обучения детей речи, счету, изме­рению. Эту методику он стремился сделать такой про­стой, чтобы ею могла пользоваться каждая крестьянка.

В 1802 году вышла его книга «Как Гертруда учит своих детей», а в 1803 году— «Книга матерей, или Руководство для матерей, как им научить своих детей наблюдать и говорить» . В них Песталоцци определил содержание первого круга представлений маленьких детей, развитие в единстве восприятия, способности синтеза и анализа математических представлений и речи на реальных предметах.

Педагогические идеи И.Г. Песталоцци неотдели­мы от его практической деятельности по обучению и воспитанию детей, которой он занимался в течение всей своей жизни.

Песталоцци впервые задался целью разработать такую систему первоначального образования, которая была бы тесно связана с жизнью, с опытом ребенка, сделал бы его способным мыслить. Большую роль в развитии логического мышления он отводил слову, развитию речи ребенка.

Говоря в целом о значении речи в развитии чело­века, Песталоцци указывал, что эту важную для фор­мирования мыслительных способностей человеческую способность к речи следует рассматривать главным образом как вспомогательную силу человеческой при­роды, предназначенную помочь нам плодотворно ус­воить знания, приобретенные путем чувственного вос­приятия (4, т. 3, с. 350).

«Язык, — писал Песталоцци, — является искусст­вом — необъятным искусством, или, вернее, совокуп­ностью всех искусств, которыми овладел род челове­ческий». И далее: «Дар речи сам по себе беспределен и благодаря все возрастающему совершенствованию языка, с каждым днем становится все беспредельней. Язык дает ребенку в короткое мгновение то, что чело­век получил от природы за тысячелетия» (4, т. 2, с. 302). Наряду с подлинным созерцанием природы Песталоц­ци считал для человека язык важнейшим средством познания. В языке, по его мнению, отразились резуль­таты всего человеческого прогресса.

Он считал, что еще до того, как ребенок издаст свой первый членораздельный звук, он уже обладает разно­сторонним сознанием всех чувственных реальностей, которое создалось в результате воздействия предназ­наченного ему для этого опыта. Ребенок чувствует, например, что кремень имеет свойство, отличное от дерева, а дерево — иные, чем стекло. Для того чтобы смутное сознание стало отчетливым, ребенку необхо­дим язык, ему нужно дать названия различным вещам и их свойствам.

Обращаясь к матери ребенка, Песталоцци указы­вал, что ребенок должен достигать большего, чем про­сто опознание звуков. Величайшая тонкость слуха в различении звуков и величайшее искусство в подра­жании им еще не развивают ребенка в собственно человеческом смысле. Только обучение речи дает ему специфическое человеческое развитие, или, вернее, только оно определяет момент, с которого образование человеческого рода становится специфически челове­ческим (4, т. 2, с. 459 — 460).

Таким образом, первоначальное восприятие ребен­ка носит, по мнению Песталоцци, животный характер, но в нем заложен росток всех человеческих восприя­тий; и от матери зависит, утвердятся ли в ребенке эти животные восприятия, или они спокойно и в неиска­женном виде перейдут в человеческие. Средствами же для осуществления этой цели являются прежде всего язык матери и ее любовь. Каждое чувственное впечат­ление, которое определяется через язык, является че­ловеческим впечатлением. То, что дерево называется деревом; то, что слова корень, ствол, сук, ветвь и т. д. являются названиями, обозначающими часть дерева; далее то, что зеленое, голое, цветущее, засохшее — слова, обозначающие свойства дерева,— все это вхо­дит в человеческое восприятие дерева (4, т. 2, с. 460).

Развитие способности к речи, учил Песталоцци, должно идти у ребенка с самой колыбели в ногу с развитием способности к наблюдению. Ребенок очень рано ощущает в себе способность воспроизводить слы­шимые им звуки, и она, как и всякая другая способ­ность человека, оживляется в нем присущим ему внут­ренним стремлением к ее использованию и примене­нию. Причем применение ее по-настоящему и реально укрепляет органы речи ребенка, постепенно и неза­метно, но изо дня в день (4, т. 3, с. 385).

Исходя из сказанного, Песталлоцци приходит к убеждению, что «час рождения ребенка является пер­вым часом его обучения» (4, т. 2, с. 218). Уже с колы­бели, до того как ребенку минет год, нужно ежедневно произносить в его присутствии простые слоги, а не предоставлять всецело развитие органов речи случаю, что обычно ведет к запозданию. Взрослые должны помогать ребенку при помощи искусного, психологически обоснованного расположения рядов звуков и хорошо разработанных приемов. При этом стремиться к тому, чтобы такое произнесение звуков доставляло ребенку удовольствие (4, т. 2, с. 189).

Песталоцци в своих педагогических советах уде­ляет много внимания развитию заложенной в ребенке способности к речи. При этом он прослеживает и оп­ределенные закономерности в последовательном ов­ладении речью. Крик, по его мнению, которому не приходится учиться ребенку, это первое проявление способности ребенка к речи. За криком следуют звуки, еще не имеющие никакой связи с членораздельностью человеческой речи. Они скорее схожи со звуками, издаваемыми различными животными, проистекают из чисто животного побуждения органов к саморазвитию, вне всякой связи со звуками человеческих слов.

Лишь месяцы спустя эти звуки постепенно начи­нают заметно походить на гласные и согласные и при­ближаться к звучанию некоторых слогов и слов, часто повторяемых ребенку (4, т. 3, с. 385).

Чтобы научить ребенка говорить, мать должна, указывал Песталоцци, позволить самой природе воз­действовать на ребенка всей прелестью, которую име­ет для его органов возможность слышать, видеть, ося­зать и т. д. Но мере того, как в ребенке пробудится сознание того, что он видит, слышит, осязает, обоняет и ощущает на вкус, у него все сильнее будет прояв­ляться, желание узнать слова, выражающие эти впе­чатления, и уметь ими пользоваться. Иными словами, у него все сильнее станет проявляться желание на­учиться об этом говорить и будет возрастать его спо­собность овладеть этим умением. Для этой цели мать должна использовать и заманчивость звуков, должна доводить до слуха ребенка звуки речи то громко, то тихо, то нараспев, то со смехом и т. д., всякий раз по-разно­му, живо и весело, да так, чтобы ребенок непременно почувствовал охоту лепетать, повторяя вслед за мате­рью (4, т. 3, с. 351).

Вначале ребенок лепетно повторяет вслед за мате­рью легкие звуки, которым она хочет его научить. С каждым днем ему становится все легче и приятней учиться говорить, и его успехи в развитии речи всегда связаны с успехами формирования способности на­блюдения. Как указывалось, младенец слышит в своем окружении много звуков, слов, смысла которых он вначале вовсе не понимает. Многие из них часто по­вторяются, он воспринимает их слухом, они становят­ся знакомыми, и он даже привыкает воспроизводить их, совершенно не понимая их значения. Однако это предварительное смутное знакомство с ними на слух и беглость в их воспроизведении служит существенно полезной подготовительной ступенью для реального формирования способности к речи. Понятию о пред­мете предшествует навык в произнесении звука, его обозначающего. Поэтому само понятие, по мнению Песталоцци, этого обозначенного звуком предмета с момента, когда он через чувственное восприятие уз­нал сам предмет, связанный со звуком, неизгладимо запечатлевается ребенком. В усвоении же ребенком слов, обозначающих предметы, мать должна продви­гаться вперед лишь в той мере, в какой у ребенка созрело впечатление, полученное через чувственное восприятие этих предметов.

Песталоцци указывает, что для формирования спо­собности к речи очень благоприятные условия созда­ются там, где ребенок с колыбели живет в такой среде, где достаточно много и о многом говорят, особенно о предметах ближайшего окружения ребенка, связанно­го с жизнью семьи. То есть на формирование всех элементов речи, по его мнению, у ребенка исключи­тельно сильно и разносторонне имеют влияние меха­нические подготовительные средства слушания чужой речи. Слушая, как говорят другие, ребенок не только заучивает номенклатуру родного языка в очень широ­ком объеме, почти не сознавая при этом, что он чему-то учится; он еще чисто мнемонически и обобщенно уп­ражняется в применении форм склонения и спряже­ния со всеми их изменениями (4, т. 3, с. 385 — 387).

Изучение ребенком родного языка, по мнению Песталоцци, последовательно начинается с впечатле­ния от объектов, чувственно познаваемых им при на­блюдении и названия которых сделались при этом зна­комыми его слуху и привычными его устам. Научившись узнавать эти объекты и произносить их назва­ния, ребенок постепенно, хотя и медленно, но научает­ся узнавать и выражать словами их свойства и дей­ствия, т. е. использовать относящиеся к ним имена при­лагательные и глаголы. Переход в усвоении речи от объектов к прилагательным, а от них к глаголам, отме­чал Песталоцци, отнюдь не является последовательным во времени.

Младенец слышит название объекта, прилагатель­ные и глаголы не в какой-то последовательности во времени и не обособленно друг от друга. Он усваивает их так, как их слышит, — тесно связанными между собой во фразах.

Фразы помогают ему замечать, догадываться, по­степенно со всевозрастающей ясностью понимать и постигать значение отдельных слов и характер их вза­имосвязи во всем, что он слышит и сам говорит. Каж­дое отдельное слово какой-нибудь фразы благодаря взаимосвязи выражаемых в ней понятий поясняет другие слова, связанные с ним этой фразой. Поэтому-то фраза в целом легче запоминается, чем отдельное сло­во. Значение этого обстоятельства для формирования речи у ребенка явно бросается в глаза.

Большие преимущества влияния природы при изу­чении родной речи Песталоцци видел и в том, что, начиная с первых исходных начал своего воздействия, такое обучение затрагивает все главные части речи и тысячекратным повторением делает их познавание ясным для ребенка, а применение — привычным.

По его мнению, не вызывает сомнений, что ребе­нок, воспитываемый по предлагаемому элементарному принципу, не только сознает, пусть случайно, но твердо, сущность главных частей речи. Более того, изменения, претерпеваемые каждым существительным, прилага­тельным, местоимением, т. е. изменения каждой скло­няемой части речи, словно сами собой усваиваются ребенком и становятся для него привычными. В такой же мере это происходит со всеми изменениями глагола, которые требуются и допускаются спряжением.

Другие части любого языка, хотя сами по себе они неизменяемые, замечал Песталоцци, благодаря своему влиянию в силу вечных законов подвергают самым разнообразным изменениям позицию слов во фразео­логическом отношении. Это наречия, предлоги, союзы, междометия. С помощью построенных на психологи­ческой основе последовательных рядов примеров свое­образия их влияния на формирование речи закрепля­ются в достаточно высокой степени у ребенка. Трени­ровка навыков в их применении облегчает ребенку развитие способности к речи, что недостижимо, если он предоставлен только самому себе.

Важная задача идеи элементарного образования, сторонником которой был Песталоцци, состоит в том, чтобы всеми средствами своего педагогического искус­ства содействовать и помогать ходу природы в разви­тии способности ребенка к речи посредством последо­вательных рядов примеров, психологически и мне­монически способствующих образованию ребенка. Благодаря частому повторению этих примеров они бес­сознательно для ребенка, почти механически внедря­ются в сознание и приучают ребенка к применению каждой отдельной части речи во всем объеме и значе­нии. За время такого обучения дети ни слова не слы­шат ни о синтаксисе, ни о грамматике. Но, практичес­ки усвоив до известной степени этим безыскусным путем свой родной язык и бегло овладев речью, они в состоянии соблюдать все грамматические правила, образуемые естественным ходом обучения языку, и со­ответствующую чистоту произношения.

Каждый ребенок, природосообразно обучаемый языку таким путем, достигает того, что благодаря уп­ражнениям навсегда усваивает всю совокупность вы­ражений для своих приобретенных чувственным вос­приятием познаний. Таким образом, он может с вели­чайшей точностью и беглостью дать выражение своим знаниям на родном языке в очень широком объеме (4, т. 3, с. 394-396).

Называя первым элементарным средством обуче­ния детей речи звук, Песталоцци определял три сред­ства обучения речи:
1)обучение звуку, или средства развития органов речи;

2. 
   обучение словам, или средства ознакомления с от­дельными предметами;
   
3. 
   обучение речи, или средства научиться ясно выра­жаться о предметах, ставших нам известными, и обо всем, что мы в состоянии о них узнать.
   

В отношении звуков речи Песталоцци считал, что нельзя предоставлять случаю решение вопроса о том, дойдут ли они до ушей ребенка рано или поздно, в обильном или скудном количестве. Важно, чтобы звуки речи стали ему известны во всем своем объеме и по возможности рано. Знакомство ребенка с ними долж­но быть завершено еще до того, как у него разовьется способность произносить. В свою очередь, умение лег­ко повторять вслед за кем-нибудь все звуки должно окончательно сложиться еще до того, как ребенку по­кажут буквы и начнут с ним первые упражнения в чтении (4, т. 2, с. 283).

При обучении словам или названиям Песталоцци рекомендовал матерям знакомить детей с определен­ными названиями предметов и сделать их для детей привычными. Благодаря этому дети уже с самого ран­него возраста подготавливаются к обучению названи­ям, т. е. ко второму специальному средству обучения, выведенному из способности произносить звуки. Обу­чение названиям заключается в изучении рядов назва­ний важнейших предметов из всех разделов царства природы, истории и географии, человеческих профес­сий и отношений (4, т. 2, с. 289).

Для того чтобы определить формы обучения языку, или, вернее, различные формы, посредством которых может быть достигнута цель этого обучения, чтобы научить детей определенно и правильно выражаться о предметах, ставших им известными, и обо всем том, что дети должны быть в состоянии о них узнать, необходи­мо знать, в чем заключается для человека главная цель языка, каковы средства и каков последовательный путь, по которому, как считал Песталоцци, нас к этой цели ведет сама природа при постепенном развитии языка.

По мнению Песталоцци, главная цель и значение языка заключаются в том, чтобы вести человека от смутных чувственных восприятий к четким понятиям. Средства, при помощи которых мы приходим к этой цели, находятся в такой последовательности:

а) мы познаем какой-либо предмет в целом и называ­ем его как нечто целое — как предмет;

б) мы постепенно знакомимся с его отличительными
признаками и учимся их называть;

в) посредством языка приобретаем способность точ­нее определять свойства предметов, используя гла­голы и наречия; определять изменения в состоянии предметов, изменяя при этом как сами слова,
так и их сочетания (4, т. 2, с. 290 — 291).

Природосообразность изучения родного языка и любого иного языка, по мнению Песталоцци, связана со знаниями, приобретенными через чувственное вос­приятие. Овладение родным языком как в отношении органов речи, так и в отношении усвоения самого язы­ка происходит медленно и постепенно. Ребенок не умеет говорить до тех пор, пока не разовьются его органы речи. Но в самом начале жизни он ведь, соб­ственно, ничего и не знает, и, следовательно, не может испытывать желания о чем либо говорить.

Желание и способность говорить развиваются в нем лишь по мере роста его познаний, приобретаемых им постепенно путем чувственного восприятия. При­рода не знает иного пути, каким можно научить мла­денца говорить, и искусство воспитания, помогая дос­тижению той же цели, должно вместе с ребенком так­же медленно идти этим путем. Воспитание должно сопровождаться при этом всем тем, что может быть заманчиво для ребенка, и всем тем, что может поощ­рить его.

Песталоцци много писал о значении чувства слу­ха в системе развития речи у ребенка. Он указывал, что первым до слуха ребенка доходит его собственный голос и голос матери, который он слышит как следствие своего голоса. Ребенок кричит, и мать отвечает ему, он слышит голос отца и голоса членов семьи; он слышит звук, который испускает птица, поющая в комнате; звук, который производит кошка, мяукающая под столом, собака, лающая за дверью, корова, мычащая в стойле; звуки, которые производят двери комнаты, когда они открываются и закрываются. Однако, все эти впечат­ления в тот момент, когда они впервые через слух доходят до сознания ребенка, представляют для него лишь звуки, о которых он ничего не знает — ни их причины, ни причины их различения. Но время это скоро проходит. Ребенок постепенно учится устанав­ливать связь звуков с их причиной, и это происходит в том же порядке, в котором они доходили до его со­знания.

Первое ощущение связи звука с предметом, кото­рый его произвел, это ощущение связи голоса матери с нею самой. Мать является тем первым и чистым средством, которое использует природа в великой за­даче развития ее ребенка. Она выступает здесь как посредница между природой и ребенком. Таким обра­зом, ее поведение при руководстве первыми впечатле­ниями ребенка, которые доходят до его сознания через его пять чувств, оказываются решающими в том, полу­чит ли ребенок правильное первоначальное развитие ума и чувств или же с самого начала окажется запу­щенным.

Поэтому как только ребенок научится связывать голос матери с нею самой, круг его познаний, по мне­нию Песталоцци, начинает все более расширяться: он постепенно начинает понимать связь птичьего пения с птицей, лая с собакой, жужжания с веретеном. Коро­че говоря, ребенок начинает устанавливать связь вся­кого происходящего в кругу его чувственного опыта действия — шевеления, хождения, падения, стука и т. д. — с теми предметами, которые ходят, падают и стучат. Так в ребенке развивается через чувство слуха общее понятие каждого тина звука как такового, т. е. того определенного и особенного, что присуще шурша­нию, воркованию, разговору, пению (4, т. 2, с. 456 — 458).

В дальнейшем ребенок должен научиться узнавать и применять в качестве выражения своего самосозна­ния и впечатлений своих органов чувств словесные знаки, которыми люди выражают осознанные ими результаты их внутреннего созерцания, а также впе­чатления, которые сознание получает от внешнего мира. Он должен научиться понимать не только связь между звоном колокола и самим колоколом, но и связь слова колокол с предметом, называемым колоколом, связь слова звон со звуком, называемым звоном.

Таким образом, подводя итоги сказанному выше о взглядах Песталоцци на проблему развития речи у маленьких детей, следует констатировать широкий круг вопросов, которых он при этом касается. Здесь находят отражение его взгляды на значение речи в общем развитии человека и, в частности, его познава­тельных способностей, его сознания; последователь­ность развития речи у маленького ребенка, его доречевое развитие, роль слухового восприятия и «опозна­ние звуков» (фонематического слуха) в формировании звучной речи, средства развития слухового восприя­тия; необходимость обучения ребенка речи, когда, как и в какой последовательности необходимо его обучать речи; роль упражнений в обучении правильной речи; закономерности в овладении ребенком речью, роль сенсорного воспитания и речевой окружающей среды в развитии детской речи. Песталоцци определяет цель и значение языка, средства и формы обучения языку маленьких детей.