Каган М.С. Философия культуры. Учебное пособие. СанктПетербург 1996 г

• Название: Учебное пособие. СанктПетербург 1996 г
• Анкор: Каган М.С. Философия культуры.doc
• Дата: 31.01.2017
• Размер: 2.7 Mb.
• Имя файла: Каган М.С. Философия культуры.doc
• Тип: Учебное пособие; #1373
• страница: 13 из 29

не верить, пока не будут найдены необходимые доказатель­ства; поскольку же для активной и целенаправленной дея­тельности, руководимой не врожденным инстинктом, а куль­турной мотивацией, нужна определенная психологическая опора, и возникает необходимость в вере.

Что касается надежды, то этот "инструмент" психики является модификацией веры, специально приспособленной к представлению возможного и желанного будущего, тогда как вера не имеет этой временной локализации, — я могу нерить и в то, что есть сейчас, и в то, что произошло когда-то, и в то, что вообще находится вне времени, подобно содержа­нию мифа, надеяться же я могу лишь на то, что может когда-либо сбыться; к тому же надежда менее определенна, чем вера, и потому не оказывает столь решительного влияния на поведение человека.

Нетрудно увидеть, что такая характеристика веры и на­дежды совпадает с тем, как трактуются человеческие чувства в разработанной П. Симоновым "информационной теории эмоций". Представляется, однако что ее автор распространил на всю сферу человеческих чувств особенности рассмотрен­ных сейчас специфических эмоциональных процессов- С дру­гой стороны, и представление П. Анохина об эмоциях как оценочной деятельности психики абсолютизирует свойства определенной группы человеческих чувств. Видимо, в наше время уже недостаточно говорить об эмоциональной актив­ности психики "вообще", противопоставляя ее рациональ­ным, мыслительным действиям, — эмоции эмоциям рознь, и рознь эта выявляется при рассмотрении психики как феномена культуры, призванного управлять деятельностью и всем немотивируемым инстинктом поведением человека.

д) Невозможность ограничиться одними рационально-ло­гическими способами переработки информации, производи­мыми на уровне сознания, имеет и другое последствие — выход психики за пределы того, что вообще доступно созна­нию, — на два других "рабочих горизонта" — на обнаружен­ный 3. Фрейдом уровень неосознаваемого подсознания, и на выделенный уже в наше время отечественными психологами уровень подсознания (или сверхсознания).

Такое трехуровневое строение психики объясняется тем, что преобразование натуры культурой не может осущест­вляться равномерно — не может потому, что натура сохра­няет определенную часть своих прав, потребностей и движу­щих поведением человека сил, которые отчасти не требуют осознания, рационализации, рефлексивного осмысления, а отчасти "скрываются" от света разума, суда которого они выдержать не могут; обе эти причины относятся в первую очередь к половому инстинкту (отчего "либидо" и заняло такое видное место в учении 3. Фрейда), но к нему активность подсознания не сводится, и неудивительно, что в дальнейшем развитии психоанализа пансексуализм концепции его осно­воположника был существенно ограничен. С другой стороны, эффективность дорациональных, не подвергавшихся рефлек­сивной обработке стимулов поведения столь высока — это доказывает зоопсихология, — что человеческая психика не могла не использовать эти средства, превращая, в той мере, разумеется, в какой это возможно, сознательное в подсозна­тельное, рационализированное в импульсивное; так интуи­ция стала результатом превращения накопленного опыта осознанного поведения и рационализированной деятельнос­ти в неосознаваемые, как бы автоматические, импульсы действия.

Вместе с тем прогрессировавшая сложность творческой деятельности человека делала недостаточными разрозненные операции сознания и подсознания, не говоря уже об отрица­тельных, вплоть до шизофренических расстройств, последст­виях их ошибок, соперничества и противоборства. Наиболее сложные творческие акты — в сферах искусства, философии, науки, педагогики, медицины, организационной деятельнос­ти — требуют совместного и согласованного действия созна­ния и подсознания, рационализированности и интуиции; так у творческой личности рождается над- или сверхсознание, способное решать задачи высшей степени сложности. Но и в нем возможны не только содружество сознания и подсозна­ния, но и их противоборство, не разрешимые консенсусом диалоги, и тогда шизофренический распад психики может оказаться свойственным и великому художнику, и философу, и ученому — вспомним хотя бы Н. Гоголя, М. Врубеля, В. Ван-Гога, Ф. Кафку... Известно, во всяком случае, множе­ство фактов, говорящих о близости гениальности и психичес­кой аномалии.

Схематическое изображение этого аспекта строения пси­хики будет выглядеть, следовательно, так (см. схему 18):



е) История культуры показывает, что и этих приспособле­ний психики для максимально эффективного управления поведением человека недостаточно — недостаточно потому, что все описанные выше ее "механизмы" и "инструменты" складываются в реальном жизненном опыте человечества и каждого индивида, а потому несут на себе печать ограничен­ности этого опыта — его ограниченности пространственно-временными рамками реального бытия человека. Ибо рамки эти позволяют мне получать опыт лишь в реальном моем существовании "здесь и сейчас" — сила памяти способна в какой-то мере сохранять мой былой опыт, а воображение создает иллюзию опыта, который когда-нибудь будет, но может и не состояться.

Человечество изобрело, однако, хитроумный способ пре­одоления скованности жизненного опыта узкими рамками "здесь и сейчас", предоставляя индивиду возможность пол­нокровно, психологически целостно — т. е. и созерцанием, и сопереживанием, и всеми духовными чувствами, и обобщающе-осмысляющей мыслью, и ассоциирующей памятью, и предвосхищающей мечтой, и влекущей любовью — получать дополнительный опыт: речь идет об опыте нашей жизни в иллюзорной " художественной реальности", которую человек конструирует по образу и подобию реальности подлинной, материальной, но свободно им реконструированной для до­стижения определенных культурных целей. Так родилась мифология — эта, по удивительно меткой дефиниции К. Маркса, "бессознательно-художественная" переработка реальности народной фантазией — т. е. художественная по ее объективной образной структуре, но оказывающаяся мифом, а не произведением искусства, потому что для ее создателей и получателей образы эти являются не вымыслом воображения, а документально-точным описанием действи­тельно существующего и потому неосознаваемым в его худо­жественной сотворенности. В дальнейшем же из мифологии вырастет искусство, откровенно признающее иллюзорность выстраиваемой им "художественной реальности", но сохра­няющее по наследству от мифа способность вызывать к себе отношение как к реальности.

Так нашла культура удивительную возможность беспре­дельно расширять человеческий опыт, раздвигая его про­странственные и временные границы, — ведь мифологичес­ки-художественную "реальность" я не созерцаю со стороны и не изучаю ее силами мышления, а "живу в ней", переносясь всей целостностью моего духа в любую точку времени и пространства — на Олимп и в легендарную Иудею, где я пере-живаю (духовно про-живаю) происходящее с Зевсом и с Христом, переносясь в средневековье, где я становлюсь эмо­циональным соучастником деяний Неистового Роланда и князя Игоря, переносясь и в самое далекое будущее, в кото­ром я начинаю жить вместе с героями Р. Бредбери и А. Тар­ковского; искусство позволяет мне перевоплощаться во фран­цуза и в индейца, в принца и в нищего, в представителя другого пола и другого возраста, в носителя другого психи­ческого склада, характера, миросозерцания и таким образом присваивать себе чужой опыт — опыт Гамлета и Дон Кихо­та, Татьяны Лариной и Анны Карениной, рембрандтовских стариков и веласкесовых шутов, Матери, оплакивающей Божественного Сына в "Пьета" Микеланджело и героических "Граждан Кале" О. Родена, драматический опыт героев сим­фоний и орагорий Л. Бетховена, В. Моцарта, П. Чайковского, Г. Малера, Д. Шостаковича...

Но для того, чтобы все это стало возможным, психика человека должна была исторически выработать способность воспринимать вымысел как реальность, переживать и осмыс­лять несуществующее, одновременно страдать и наслаждать­ся, испытывать "катарсис", говоря понятием античной фило­софии, или "над вымыслом слезами обливаться", как сфор­мулировал это наш великий поэт. Такая способность имену­ется художественным вкусом и представляет собой сложное психологическое образование, изоморфное уже выявленному и художественно-творческом даровании синтезу четырех сил психики, но отличающееся от нее своим рецептивным, а не креативным характером. Вместе с тем способность эта несво­дима к эстетическому вкусу, лишь вбирая его в себя как свой необходимый компонент, позволяющий наслаждаться произведением искусства как совершенным человеческим творением; но художественный вкус есть и способность это творение переживать и размышлять над ним, как если бы оно было не вымыслом, а реальностью.

Так входят в структуру человеческой психики пренебрегаемые психологами-рационалистами, но важнейшие ее "ин­струменты" — художественный вкус как способ восприятия и оценки произведений искусства и мифов (в той мере, в какой они воспринимаются как художественные творения) и эстетический вкус, распространяющий свое действие на весь материальный мир, воспринимаемый и оцениваемый с точки прения его "сделанности" либо Великим Божественным Мас­тером, прекрасным творением которого является и сам человек, воспринимаемый как "Божья тварь", либо стихийным, самодеятельным "мастером-природой", но во всех случаях уподобляемый произведению искусства.

ж) Все вычлененные в этом анализе психические силы порождены своего рода "разделением труда", необходимым психике человека для наиболее успешного выполнения сто­ящих перед ней в процессе практической деятельности задач. Но наряду с действием дифференцирующего фактора психи­ческой активности человека оказывается необходимой и ин-тегративная энергия духа — именно потому, что управляю­щая функция психики осуществляется не системой врожден­ных индивиду инстинктов и потому делает необходимым опосредование каждого конкретного решения психики общим, целостным, всеохватывающим пониманием бытия. Поскольку же бытие есть связь мира и человека, постольку интегративные действия психики оказываются двунаправ­ленными: одно направление ведет к выработке миро-созерца­ния, другое — к формированию само-сознания.

К сожалению, эти психические образования не рассматри­ваются до сих пор в их собственно психологических субстрате и структуре — психологи передоверили их анализ филосо­фам; между тем их философское и культурологическое рас­смотрение не может заменить понимания формирующего их психологического "механизма". Он состоит в том, что и миросозерцание, и самосознание человека имеют синкрети­чески-синтетическую структуру, складываясь в результате совместного действия абстрактного мышления, оценивающе­го переживания, идеализирующего проектирования, художе­ственно-образного (в мифологической или реалистической форме) моделирования, совместного действия разума и ин­туиции, сознания, подсознания и надсознания, знания и веры, расчета и надежды. Миро-созерцание и само-сознание потому имеют такой психологически-интегративный харак­тер, что рождаются они в обыденном сознании личности, принимая свойственные ему нерасчлененность и аморфность. Чем более развит интеллект личности, тем сильнее рацио­нальная "составляющая" этих образований психики, а в специализированном сознании ученых, идеологов, полити­ков-практиков, педагогов, философов содержание миро-со­зерцания и само-сознания становится и достаточно четким, и в каждом случае специфичным, в зависимости от господ­ствующей в данной профессии установки. Что же касается сознания художника, то в нем миро-созерцание и само-созна­ние оказываются друг от друга неотделимыми, поскольку оно отождествляет субъективное и объективное.

з) Наконец, заключительный "блок" в структуре психики, порождаемый потребностью непосредственного осуществле­ния ею ее управленческой функции — превращения сложно­го внутреннего процесса во внешнее, практическое действие, в реальный поведенческий акт. Такое превращение становит­ся возможным благодаря:

— осознаваемой в той или иной степени потребности в результате некоего действия или в самом его процессе; сте­пень эта определяется соотношением желания и установки как специфических психологических сил;

— более или менее отчетливому целеполаганию, определя­ющему стратегию и тактику поведения и опирающемуся на

данные, поставляемые знаниями, ценностными ориентация-ми, идеалами, любовью, художественно-образными моделя­ми реального и желанного;

— энергетическому механизму психики — воле, которая призвана обеспечивать действие необходимой ему мерой уси­лия, преодолевающего внешнее "сопротивление материала" и внутреннее сопротивление инертности, самоудовлетворен­ности, простой лени;

— чувству удовольствия, радости, духовного удовлетво­рения, выполняющего функцию "обратной связи", свидетель­ствуя о мере успеха деятельного акта, о достижении постав­ленной цели, а в его отсутствие — о или неудачном решении задачи.

Чрезвычайно интересная проблема, требующая дальней­шего исследования, но вырисовывающаяся в проведенном анализе строения человеческой психики, — его связь с трех­уровневым строением субъекта деятельности: ведь он яв­ляется конкретным и уникальным в своем целостном бытии индивидом, но выступает, осознанно или бессознательно, как представитель различных биосоциокультурных групп — по­ловозрастных, характерологических, этнических, сословно-классовых, профессиональных и т. д., — наконец, как носи­тель общечеловеческих родовых качеств. Эта диалектика общего, особенного и единичного, проявляющаяся в жизни и деятельности человека и делающая его одновременно носите­лем качеств индивидуального субъекта (личности), качеств совокупного субъекта (мужчины, юноши, крестьянина, рус­ского, спортсмена и т. д.) и качеств родового субъекта (Homo Sapiens на языке биологической таксономии или "трансцен­дентального субъекта" на языке гносеологии), непосредствен­но влияет на характер его психики. Она представляет чело­века как конкретного индивида с сенсорным уровнем психи­ческой активности, который начинается с созерцания внеш­него мира системой органов чувств и переходит во внут­ренние, глубинные процессы переживания; родовое общече­ловеческое начало человека психика представляет абстрак­тным мышлением, которое абстрактно потому, что способно отвлекаться не только от эмпирического многообразия налич­ного бытия, но и от собственных переживаний, воззрений, установок индивида, преломляющих объективность его лич­ных позиций; групповое, типологическое, особенное в чело­веке выражается в психике в способности представления — промежуточной между созерцанием конкретного и познани­ем абстрактного: это объясняется тем, что воображение, конструирующее проекты, идеалы, "модели потребного буду­щего", фиксирует потребности людей, которые варьируются в широком диапазоне половозрастных, социально-простран­ственных и культурно-временных форм, но не доходят до той степени индивидуализации, которая характеризует эмоцио­нальную жизнь человека, непосредственно раскрывающую его неповторимо-личностное бытие, и не являются едиными для всего человеческого рода.

В схематическом обозначении связь структуры человека как субъекта деятельности, самой этой деятельности и обслу­живающих ее психических механизмов выглядит, следова­тельно, так (см. схему 19):



Поскольку в графическую схему трудно вместить всю полноту рассматриваемых качеств человека, дополним ее другой, фиксирующей еще два аспекта данного движения информации как "мигрирующей структуры" (Я. Ребане). В деятельности общения субъект выступает в своем реальном индивидуальном бытии, через которое проявляются, одна­ко, — что весьма существенно, ибо это имеет серьезные последствия для протекания общения, — его качества как ансамбля разного рода совокупных субъектов (носителя ан­самбля "социальных ролей", по терминологии социологов) и как единого субъекта — человечества; это требует от психики выработки особого инструмента — потребности человека в

другом человеке, которая реализуется в способности к диа­логическому контакту. Способность эта имеет две формы проявления — реальную и иллюзорно-художественную, ко­торые проявляются и самостоятельно, — скажем, в общении А. Пушкина с Анной Керн и в его квазиобщении с Татьяной Лариной, — и взаимодействуя друг с другом — как у той же Татьяны в ее восприятии героев романов С. Ричардсона и Ж.-Ж. Руссо и встрече с Онегиным (см. схему 20):



Таким образом, психика человека является не чисто при­родным, а природно-кулътурным феноменом — именно по­этому в ней лежат корни культуры как специфически чело­веческой, сверхбиологической деятельности.

5

Культура, которую несет в себе человек, выражается, наконец, в совокупности его умений. Именно в них в чистом виде проявляется то, что обретается им прижизненно, ибо никакие человеческие умения, в отличие от умений живот­ного, не являются врожденными, наследуемыми, инстинк­тивными — все они искусственны, благоприобретаемы. Куль­тура выступает здесь как механизм социального наследова­ния, ибо, начиная с раннего детства — и человечества, и личности, — люди получают свои умения в процессе приоб­щения к уже накопленному опыту в ходе обучения то, что уже умеют делать учителя, предки, родители.

Вполне естественно, что структура умений должна отве­чать структуре способностей и потребностей, — ведь умения и нужны для того, чтобы реализовывать способности, пере­водя деятельность из потенциального состояния в актуаль­ное. Соответственно человек должен уметь — и он стремится уметь — изменять мир своей практической деятельностью и обращаться с другими людьми в этом процессе, а для этого — уметь проектировать свои действия и действия партнеров, уметь познавать мир, оценивать его и художественно удваи­вать. Поскольку же в основе способностей лежат врожденные индивиду предрасположенность к наиболее успешному осу­ществлению того или иного вида деятельности, задатки, талант, одаренность, постольку в конкретной осуществляе­мой деятельности умения вступают в диалектическое взаи­модействие со способностями, талантливостью, даже гени­альностью человека: каждая способность благоприятствует развитию необходимых для осуществления умений, а умения позволяют реализовать способность и развивать ее, оттачи­вать, совершенствовать; вместе с тем между способностью и умением могут возникать конфликты, ибо и она, и оно имеют собственные устремления — способность к определенным действиям заключает в себе некий реализационный импульс, внутреннее требование своего действенного осуществления (скажем, музыкальная одаренность, конструкторский талант или природный дар общения побуждает даже неумелого еще ребенка петь, играть на гитаре, изобретать какие-то техни­ческие приспособления, независимо от их осуществимости, искать контакты с другими детьми или взрослыми и легко завязывать с ними дружеские отношения), а умения требуют качественного, мастерского исполнения осуществляемого действия. В результате становится возможным — и это достаточно часто встречается — талантливое, но недостаточ­но умелое выполнение некого действия, а с другой стороны, действие виртуозное, но лишенное той содержательной но­визны, оригинальности, которую порождает талант.

Мы выходим здесь на проблему, понимание которой необ­ходимо не только для оценки достоинств плодов индивиду­ального творчества — научных и художественных произве­дений, технических и педагогических, спортивных и меди­цинских, актов общения и игры — но и для интерпретации действия одного из важнейших законов исторического раз­вития культуры — диалектики освоения достигнутого и создания нового, репродуцирования и продуцирования, испол­нения и творчества. В этой связи нельзя сразу же не отме­тить, что в культурологических концепциях нередко абсолю­тизируется либо одна, либо другая сторона деятельности, и культура отождествляется то с освоением опыта, то с творче­ством; то с силой традиции, то с мощью инновации; то с наследственной памятью человечества, то с его "забывчивос­тью" и изобретением еще небывалого. Между тем диалектика

культуры состоит именно в связи, взаимодополнительности и взаимоопосредовании обоих потенциалов деятельности как необходимых для ее полноценности, как глубинно, сущност-но взаимосвязанных друг с другом ее "полюсов". Овладение достигнутыми в истории умениями является специфическим для человека способом наследования — социальным, а не биологическим, а совершенствование достигнутого, его обо­гащение и обновление — столь же специфичным механизмом развития культуры, ее прогрессивного движения вширь, вглубь и ввысь, придающего жизни человечества как вида неизвестное всем видам растений и животных качество Ис­тории.

Корни этой диалектики объективного бытия культуры заложены во внутренней диалектике сущностных сил чело­века как культурогенного субъекта. Потому что творческие потенции личности обеспечиваются не благоприобретаемыми умениями, не мастерством, осваиваемым в ходе учения и исполнения определенных действий, а врожденными ей по­требностями и способностями. Может даже показаться, что их врожденный характер выводит потребности и способности за пределы культуры, в сферу действия натуры, игры при­родных сил, однако нельзя забывать о том, что речь идет не о витальных потребностях и способностях, инстинктивно-биологических по своим функциям, но об очеловеченных, социальных, духовных — т. е. культурных по происхожде­нию и содержанию сущностных силах человека. Врожденны­ми индивиду являются соотношение полушарий головного мозга, психофизиологический "рисунок ткани" каждого по­лушария, особенности зрительного и слухового анализато­ров, т. е. материальная почва духовных способностей, так что здесь происходит соеобразное "перерастание" натуры в куль­туру, или, говоря философским языком, "снятие" натуры культурой.

Культура, следовательно, в корнях своих двухосновна — она опирается на повторяющееся в жизни человечества и проявляется в неповторимом обновлении, она требует взаи­модействия традиционного с креативным. При этом соотно­шение обоих ее первоначал варьируется в широком спектре их сопряжении — ог безусловного доминирования одного до столь же явного преобладания другого. О том, как это проис­ходит в истории человечества, речь пойдет позднее, в третьей части книги, а сейчас рассматривался только субъективный аспект проблемы — диалектика способностей и умений в структуре сущностных сил человека. Законом (разумеется, предполагающем и исключения из правила) является здесь биографическая хроноструктура: движение от преобладания в первые годы. человеческой жизни репродукционных дейст­вий, использующих простейшие механизмы подражания и обеспечивающих освоение элементарных начальных челове­ческих умений (ходить на двух ногах и оперировать ручными инструментами — от ложки, вилки и ножа до иглы и молотка, — разговаривать и петь, играть в то, что взрослые делают всерьез, затем в школе и других учебных заведениях осваивать основы наук, трудовых действий и способов обще­ния, являющихся на данном этапе развития общества обще­значимым "цивилизационным минимумом"), к преоблада­нию продуктивно-креативных действий у взрослого челове­ка, вышедшего к самостоятельной деятельной жизни и стре­мящегося к самореализации, а потому — в меру имеющихся у него объективных и субъективных возможностей — ищу­щего пути воплощения своих способностей, и, наконец к самоповторению в старости, когда уже иссякли творческие силы и остается эксплуатировать собственные достижения прошлых лет.

Другой спектр различных соотношений способностей и умений — индивидуальный: у каждого человека свои мера одаренности, подчас достигающая масштаба гениальности, и доступная ему мера мастерства в осуществляемых им дей­ствиях; вместе с тем у одного и того же индивида в разных сферах его деятельности — скажем, в работе слесаря, в пении, в игре в футбол, в воспитании своих детей, в общении с друзьями — различно соотношение способностей и умений, и оно может меняться в зависимости от его желания, трудо­любия, упорства в пользу умения все более совершенно делать то или иное дело.

Такова структура сущностных сил человека, делающая его культурогенным субъектом. Обратимся теперь к анализу самой его деятельности как процесса превращения внутрен­ней культуры человека во внешнюю, субъективной в объек­тивную, потенциальной в актуальную.
Глава 7