literatura_8_klassПОУРОЧКИ. Урок 1 Вступительное занятие Искусство чтения (2 часа)
 Скачать 1.48 Mb.
|
|
IV. Подведение итогов урока. – Как вы считаете, стоило ли рассказывать о судьбе безвестного солдата Ивана Шебунина? – Помните, как озаглавил Толстой свой рассказ? «После бала». Но началось-то все, несомненно, с БАЛА! Что же могло на нем произойти, если за ним последовала жуткая сцена на плацу – истязание жалкого, беззащитного человека, которого даже «братцы» не пожалеют, не «помилосердствуют», как бы он их ни умолял? И почему произошло это именно «после бала»: что за странное совпадение? И причем здесь полковник и перчатка его, которой он хлещет по лицу солдата, посмевшего «промазать», – подробность, на которую вы, надеюсь, обратили внимание. Домашнее задание: перечитать рассказ, составить план (сложный, так как само название подсказывает, на сколько частей можно разделить это произведение; попытаться ответить на поставленные вопросы. Уроки 46–47 художественные особенности рассказа «после бала» Цели урока: отметить художественные особенности рассказа; подчеркнуть особую роль образа повествователя-рассказчика Ивана Васильевича, «монолог души» которого составляет самый чувствительный нравственно-психологический нерв, художественный смысл рассказа. Ход урока I. Организационный момент. II. Работа по теме. 1. Слово учителя с элементами беседы. Мы начали читать рассказ Толстого с завершающей страницы. По-моему, все были потрясены эпизодом на плацу, как он мог появиться в рассказе? Да, конечно же, «по вине» Толстого с его болью за солдата, за любого униженного и оскорбленного, а тем более безжалостно истязаемого. Но ведь самого автора в рассказе словно бы и нет, хотя написан он ... – подскажите «лицо» повествователя – 1-е! Это автор? Нет, Иван Васильевич! Не будь его, мы бы ничего не узнали об армейских нравах, об участи безымянного солдата, нещадно избиваемого шпицрутенами! Вот, оказывается, какова роль Ивана Васильевича в рассказе! Ведь все началось с того, что рассказчик это увидел! А потом рассказал! Так рассказал, что нам трудно было сдержать слезы. Особенно там, где – помните? – «Братцы, помилосердствуйте!» Но братцы не милосердствовали... А ведь мог Иван Васильевич рассказать и иначе, и мы бы, вероятно, по-другому отнеслись к эпизоду на плацу, но... С какой стати Иван Васильевич об этом вдруг рассказал? Да, это был случай, перевернувший его жизнь. А ведь именно случай, случайность, как на этом настаивает рассказчик, определяет судьбу человека. Могло ли в жизни Ивана Васильевича не случиться того туманного, хмурого утра, когда он услышал «звуки флейты и барабана», а затем удары шпицрутенов и увидел вдали «много черных людей»? А почему бы и нет? Но у Толстого... Вот она, неожиданная развязка – «звуки флейты и барабана» словно продолжают «мотив мазурки»... Рассказ в рассказе! Воспоминания Ивана Васильевича, его монолог. Толстой позволил себе лишь в начале рассказа, после первой фразы Ивана Васильевича, представить его читателю, а далее не перебивать... И мы тоже стали его слушателями. Чем же так захватил нас рассказ? почему и чем он интересен? Самим Иваном Васильевичем! Не столько тем, о чем он рассказывает, – сколько тем как и особенно – почему, с какой стати вдруг разговорился, да так, что Толстому едва хватило целого рассказа. Иван Васильевич удивил, вероятно, нас самой «манерой отвечать на свои собственные ... мысли», без которой не было бы ни его рассказа, ни, естественно, рассказа Толстого. Иван Васильевич рассказывал не столько своим приятелям, сколько – себе! Это внутренний монолог его, невольно сорвавшийся с уст. Кажется, его не очень-то занимает, слушают ли его, – ему надо выговориться, себе ответить на вопросы, давно его мучившие. – Какие это вопросы? «Что хорошо, что дурно?» Какая-то досада, сожаление и грусть сквозят в этих вопросах. – Любопытно, имел ли в виду Толстой нас, читателей, когда писал устами Ивана Васильевича эту страницу? Ведь рассказ постоянно задевает читателя вопросами, будоражит. Обратили внимание, что в молодости, в студенческие годы, герой попросту не задавал себе этих вопросов? Хорошо ли это, что в его юности не было «никаких кружков, никаких теорий»? Да и о каких «кружках» идет речь и что это за «теории»? Привычное слово «кружок» таит у Толстого весьма сложный, даже «загадочный» смысл, «теории» – тем более: это отнюдь не наши сегодняшние школьные кружки. Это «сходки» юных энтузиастов, которые, собираясь по 5–6 человек, говорили «о Боге, о правде, о будущности человечества, о поэзии», говорили «иногда вздор, восхищались пустяками», но как говорили! Кружок Белинского, кружок Герцена... – О, как далек от них был юный герой Толстого, окунувшийся в вихрь удовольствий и развлечений! Бал... Благодаря искусству Толстого, мы вдруг оказываемся в «зале прекрасной с хорами». Каково вам на нем? Почему с таким интересом и волнением всматриваемся мы в картины бала? Можно ли назвать те мгновения, когда Иван Васильевич, счастливый, «обнимает весь мир своей любовью», танцуя с Варенькой, кульминационным? Нет, наше внимание, как и всего зала, на Вареньке в паре с отцом! «Вся зала следила за каждым движением пары», – замечает рассказчик. Но почему же наш взор больше следит за полковником, чем за его дочерью очаровательной? Попытаемся, как в киносценарии, воссоздать мизансцены, которые словно разыгрывает полковник Б.: вот он входит в мазурку, «закинув на левую сторону руку, вынув шпагу из портупеи ... и, натянув замшевую перчатку на правую руку», со словами «надо все по закону» становится «в четверть оборота (никак не иначе, ни малейшей вольности: непременно «в четверть оборота»!), выжидая такт», а затем ... «бойко топнул ногой, выкинул другую ... с топотом подошв и ноги об ногу...» Но как топорно, грубо, по-солдафонски он танцует! Словно Устав соблюдая! А если вспомнить подробности к танцу непосредственно не относящиеся? Знаковые приметы его портрета: «выпяченная по-военному грудь, с сильными плечами и длинными, стройными ногами». Но начинает-то рассказчик с друго-го – с лица полковника Б., «очень румяного, с белыми a la Nicolas I подвитыми усами» и т. д. все с тем же «a la Nicolas I», – как у императора! И наконец, открытым текстом: «... Он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки...» Служака николаевской выучки, он командует экзекуцией точно так же, «по закону», по всем правилам, как и танцует на балу... А не заметили, как Толстой гениальным штрихом как бы объединяет полковника на балу и на плацу в единый, органичный образ? Да, это примечательная замшевая перчатка, с которой он не расстается: она элегантна на его руке во время танца и так кстати ему пришлась, чтобы ею отхлестать по лицу солдата, недостаточно метко опустившего свой шомпол на изувеченную спину товарища. – Но обратимся вновь к Ивану Васильевичу. Он «не только любовался, но с восторженным умилением» смотрел на Вареньку и ее отца, умиляясь даже сапогам его, обтянутым штрипками. Как же можно восхищаться николаевским служакой?! оказывается, можно, если забыть «что дурно, что хорошо», если заглушить в себе «чистоту нравственного чувства» и отдаться восторженной слепоте молодости и только сейчас, уже много пожившим, пробудиться ото сна, да и то не вполне. Однако внутренний голос не дает ему покоя, и сегодняшние противоречивые воспоминания неслучайны... – В стилистике образа полковника Б. прорывается автор, оттесняя своего героя, заглушая, вероятно, более сложные его чувства: не сдержался Толстой, не выдержал до конца перевоплощения своего «я» в образ рассказчика... Что делать: Толстой был натурой неукротимой. – Обратим наше внимание на то, как рассказывает Иван Васильевич о своем прозрении, воскрешении души. Каков характер тех подробностей, из которых складывается рассказ Ивана Васильевича об истязании солдата? Почему ему запомнилось именно это: и то, как, «дергаясь всем телом», шел сквозь строй приговоренный к шпицрутенам, и то, как солдаты опускали их на его спину окровавленную, и то, как унтер-офицеры «толкали его вперед», и почему в памяти Ивана Васильевича осталась мольба солдата: «Братцы, помилосердствуйте!», на что Иван Васильевич словно отзывается с болью и ужасом: «но братцы не милосердствовали», и эта сопричастность боли и страданию другого настолько осязаема, что кажется, будто истязают его самого... неужели Иван Васильевич за несколько часов, прошедших после бала, мог так измениться? Наконец, окончательная развязка – сугубо житейская: «Любовь с этого дня пошла на убыль». С чего бы это? Разве в чем-то повинна Варенька, неужели один случай, даже такой, способен прервать такую любовь, еще недавно «обнимавшую весь мир»? И что случилось с Иваном Васильевичем, если ему становится «как-то неловко и неприятно» даже видеться с Варенькой? III. Подведение итогов урока. А ваше мнение о том, как распорядился Иван Васильевич своей судьбой, признавая, что он «никуда не годился», а это несравненно трагичнее разрыва с Варенькой; таких людей в России с давних пор принято было называть «лишними»... Да и разве легко самому себе сказать, что «никуда не годишься»? каково отношение автора и ваше, читателей, к такому самоуничижению Ивана Васильевича? И тем не менее: могла ли судьба Ивана Васильевича сложиться по-другому? А вдруг он не решился бы так круто прервать свой путь и поступил бы в «военную службу», а может быть, в гражданскую ... что тогда? Домашнее задание: устное творческое изложение по рассказу Толстого «После бала»: «Как всегда, мы были тронуты рассказом Ивана Васильевича...» (страницы Л. Толстого устами тех, кто внимал Ивану Васильевичу; передать впечатление рассказчика от воспоминаний Ивана Васильевича, используя лексико-синтаксические формулы динамики читательского восприятия: вначале я решил, что...; затем, вчитываясь в рассказ, я понял...; мне поначалу показалось...; но вдруг обнаружилось ...; я, как и Иван Васильевич, испытывал симпатию к полковнику Б., даже умилялся им, но, приглядевшись к нему с помощью автора, резко изменил свое отношение: я понял, что ...; первоначальное чувство сменилось...; Ивана Васильевича же, напротив, мне было ...; в нем я открыл наконец...). Урок 48 ИСТОРИЗМ ЛИТЕРАТУРЫ. ПРОБЛЕМА САМОВОСПИТАНИЯ. ПРОБЛЕМА НРАВСТВЕННОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ КАЖДОГО ЗА ЖИЗНЬ ВСЕХ ЛЮДЕЙ Цели урока: дать ученикам возможность высказать свою точку зрения на проблемы, поставленные автором; акцентировать внимание учащихся на узком и широком понимании историзма. Ход урока I. Организационный момент. II. Проверка домашнего задания. – Как встретили необычное домашнее задание? Удалось ли оно вам? Что затрудняло и как преодолевали затруднения? Как складывался ваш «рассказ о рассказе» (раскройте тайны своей творческой лаборатории)? – Послушаем же тех, кто так прилежно внимал Ивану Васильевичу и, вероятно, навсегда запомнил его историю (выступление учащихся с фрагментами рассказа, их обсуждение и редактирование). III. Работа по теме урока. 1. Слово учителя. Рассказ «После бала» оказывает на читателей очень глубокое воздействие. Предлагаю посвятить наш урок такому вопросу: С помощью чего Толстой добивается такого воздействия на читателя? Чем обусловлена глубина впечатления, которую оставляет этот рассказ? 2. Эвристическая беседа с записью учащимися основных выводов (на доске и в тетрадях). Форма рассказа, композиция, система образов и персонажей сплавлена с мыслью и чувством, рассказ представляет из себя художественное целое. – Кто же является повествователем в этом произведении? Повествователей два: первый, очевидно, молодой человек, ведет повествование от первого лица – но не единственного, а множественного числа («спросили мы», «сказал один из нас»), т. е. первый повествователь является лицом как бы собирательным. Он вводит нас в ситуацию, в которой происходит беседа молодых людей о влиянии условий на формирование человека; в беседе принимает участие «всеми уважаемый Иван Васильевич». Итак, второй повествователь, который, собственно и рассказывает главную повесть, – Иван Васильевич. Он ведет повествование об определенном эпизоде своей жизни, от первого лица. Перед нами – рассказ в рассказе. – Как вы думаете, с какой целью обычно автор создает образ повествователя, рассказывающего от первого лица? Такое повествование усиливает иллюзию достоверности рассказываемого и акцентирует внимание на образе повествователя. Автор словно бы «прячется», но при этом не становится тождественным повествователю. Автор обращает нас к чувствам, пережитым Иваном Васильевичем в 40-х годах, направляет вектор времени назад, но мы, читатели, чувствуем, что при этом автор смотрит далеко вперед: он видит, что проблемы, которые были в обществе в то время, еще не изжиты, они остаются актуальными и в наши дни. Итак, время, которое находится в центре внимания, – сороковые годы. Что вы знаете об этом времени? Кто тогда царствовал? Николая I называли Николай Палкин. Вспомните рассказ Лескова «Человек на часах», рассказ о судьбе часового, спасшего утопающего и жестоко наказанного за это. что было главным для военных чиновников? По закону часовому нельзя оставлять пост. Мы видим, что законы, придуманные людьми, расходятся с законами высшими: оказать помощь гибнущему человеку – это высшая необходимость, и ее не видят начальники провинившегося солдата из-за ширмы устава. И солдат воспринимает наказание как естественное следствие своего поступка. Вывод: Итак, перед нами рассказ в рассказе; художественное время первого рассказа (70-е – 80-е гг.) заключает в себе художественное время второго (40-е гг.), а финал выводит нас на новое время – на время, в котором живут читатели, и обращает к проблемам современности. Какова же композиция рассказа? Какие композиционные приемы использует Толстой в рассказе «После бала»? Сочетание повтора и противопоставления (зеркальная композиция) – основной композиционный прием рассказа. Противопоставление заложено уже в названии: во время бала – «После бала». 1) Чтение плана, составленного дома (домашнее задание к уроку 43). 2) В рассказе противопоставлены друг другу и образы, и персонажи, и художественные детали. Коллективное составление основы для таблицы.
3) Самостоятельная работа (заполнение таблицы). – Какое противоречие мы видим в рассказе? Есть ли в рассказе конфликт между персонажами или группами персонажей? Конфликта между героями нет. Существует ли конфликт внутренний – в душе полковника, отца Вареньки? Полковник воспринимает свое нежное отношение к дочери и безразличное, жестокое отношение к солдатам как само собой разумеющееся. Страдание солдата не вызывает противоречия в его душе. Как такое возможно? В сцене наказания солдата полковник все тот же – тот же румянец, та же походка. Автор показывает нам вопиющий контраст между самоуверенным полковником и несчастным татарином, усиливая сцену многократным повторением: «... такой же удар упал на него с другой стороны, и опять с этой, и опять с той». Увидев кавалера собственной дочери, полковник поспешно отворачивается. Но стыдно ли ему? Осознает ли он, что бьет беззащитного человека? Он уверен, что имеет полное право ударить солдата. Где же зерно конфликта? Мы видим психологический, внутренний конфликт в душе Ивана Васильевича. Его восторженное мироощущение вдруг рухнуло в самой высшей своей точке, когда герой встретился с неприкрытым, торжествующим злом и насилием. Вновь, как в «Человеке на часах», возникает тема противоречия закона и божественной справедливости. Иван Васильевич видит, как полковник выполняет установленный закон, предусматривающий наказание за побег и слышит просьбу татарина о милосердии: «Братцы, помилосердствуйте!» полковник ревностно исполняет букву закона, но не слышит голоса милосердия, голоса Господа в душе. Проблема Закона и Божественной власти – это важнейшая проблема рассказа. В этом случае Толстой является продолжателем христианской традиции древнерусской литературы, которая начинается со «Слова о Законе и благодати» митрополита Иллариона. Сознание Ивана Васильевича не может вместить всего ужаса открывшейся ему правды. Он сначала пытается понять, что такое знает полковник, что заставляет его быть жестоким. Со временем внутренний конфликт, затянувшись, перерастает в стихийное противостояние героя и уклада жизни, противостояние личности и среды. Герой не может изменить мир, но может изменить себя в этом мире. – Получили ли мы ответ на вопрос, поставленный в начале произведения: действительно ли «для личного совершенствования необходимо прежде всего изменить условия, среди которых живут люди», или человек способен изменить окружающую жизнь? – Был ли Толстой первым русским писателем, поставившим проблему нравственного совершенствования человека? Кто еще обращался к этой проблеме? (Пушкин в «Капитанской дочке».) |